Глава 15

К концу первой декады октября Антон полностью выяснил для себя ситуацию, которая имела место в Мирнске.

Город погряз в бесправии, организованная преступность практически полностью парализовала правовую деятельность государственных структур, слилась с ней и явила миру новые, трансгенные формы существования чудовищного по форме и содержания явления, именуемого организованным преступным сообществом. Любая из трех ветвей власти находилась под полным контролем Бараева, Магомедова и их банды. Правосудие Мирнской области, ведомое одряхлевшим физически и деморализованным внутри Водопьяновым, вкусив величия и отсутствия опаски ответить за содеянное перед правосудием, не боясь ни суда Верховного, ни суда Высшего, отстраняла от должности независимых судей, встававших на пути этой набирающей ход махины, создавала условия для беспрепятственного проникновения криминала во властные и коммерческие структуры и питалась от них, как вурдалак питается кровью загнанной в угол жертвы.

Надзирающий за исполнением законов орган – областная прокуратура, пораженная вирусом коррупции не менее, чем судебная власть, создавала все предпосылки, чтобы город полностью оказался подвластен сообществу Магомедова и Бараева.

Те, кто пытался сопротивляться, подлежали уничтожению. Кто помогал в меру своих сил и возможностей – оставались работать под диктуемые свыше правила поведения на службе и в быту.

Копаев засел с карандашом и бумагой за стол гостиничного номера и вместе с оперативниками подсчитал вероятный ущерб, нанесенный области действиями новой политической структуры. Выходило ни много ни мало, а почти два бюджета области.

Он не поверил, и пересчитали еще раз. Нашли ошибку. Копаев успокоился. Ущерб составлял что-то порядка двух с половиной бюджетов. Это было более похоже на правду.

Ночь была длинна. Октябрьские ночи всегда длинны, потому что спать мешает дождь, а он в это время года вечен. Чашки чая, беспрестанно доставляемые коридорными в номер, пустели быстро.

К началу пятого часа утра разделенный на четыре части лист на столе был заполнен убористым почерком оперативника УСБ. Из четверых губернаторов известных ему регионов четверо не были случайными людьми, поставленными для исполнения обязанностей глав администраций областей «центром». Все они пришли и сели в кресло губернаторов не с улицы и приехали не из Москвы. Каждый из рано ушедших губернаторов до вступления в должность жил в крае и был предан работе. Исключением являлся лишь отставной генерал, но это скорее подтверждение правила, нежели исключение из него – руководимый им до поры регион был серьезным стратегическим плацдармом, из которого черпала силу и средства армия страны, не сумевшей сберечь своего генерала.

Все четверо до вступления в должность имели глобальный опыт руководящей работы и, как принято теперь давать характеристику по данному виду заслуг, являлись «грамотными управленцами». Все должности от низового исполнительного звена до руководителя на «Мерседесах» они прошли без присвоения внеочередной должности. Проще говоря – каждый из них не понаслышке знал специфику деятельности работы краевых работников, понимал их проблемы и мог безошибочно определить степень их причастности к теневому бизнесу.

По-видимому, последнее и явилось приговором для каждого из них. Все четверо рано или поздно столкнулись с дилеммой: уступить надвигающемуся криминалу или преградить ему дорогу в регион.

И все четверо ушли из жизни не по собственной воле.

И все это в течение четырех последних лет происходило вдали от могущественных правоохранительных органов федеральных центров и смежных с ними областей. И как-то невразумительно после этого выглядит роль Бараева и Магомедова – роль банальных преступников, пытающихся перераспределить ареалы влияния по примеру русскоязычных «братьев».

Копаев отложил карандаш в сторону и растер покрасневшие глаза. Дотянулся до чашки. Чай в ней давно простыл. Он в который уже раз снял трубку телефона и услышал почтительный, но уже отдающий нотками подозрительности голос коридорного по имени Толян.

– Толян, это я.

– А, понял, – отозвался тот. – Сейчас вскипячу и принесу.

– И коньяка туда влей чайную ложку. Только чайную, Толян! Понимаю, что надоел, но не клофелину, Толян, а коньяку!

Коридорный хохотнул. Ему нравился этот мужик. Он еще ни разу не дал на чай, и в этом, наверное, прав. «Если каждый раз давать коридорному на чай после стольких чашек чая, то у коридорного разорвется мочевой пузырь, и он ошпарит себе ноги», – сказал мужик Толяну, и тот ему после этого все простил.

«Интересно, – думал Толян, опять поспевая на этаж с подносом – откуда этот мужик? По привычным прикидкам – вроде не блатной. Хотя какая-то часть поведения этому определению принадлежит. Голос с хрипотцой, движения вялые, но уверенные, взгляд не резок, но тверд и остер. Наверное, все-таки, из братвы. Причем серьезной, братвой себя не именующей. Скорее – крупным бизнесменом от авторитетного столичного сообщества. Двое с ним – порученцы. Шестерки, если по-нашему, по-мирнски. Мальчики на побегушках».

На четвертом этаже гостиницы, спорно называющей себя четырехзвездочным отелем «Север», Толян привычно прошагал пятнадцать шагов и остановился у номера, даже не глядя на табличку. Он работал в гостиничном сервисе «Севера» пять лет без малого, поэтому номер с подносом в руках нашел бы даже в полной темноте.

Поправив плоскую шапочку с резинкой под подбородком, он согнул средний палец пополам и образовавшимся выступом четырежды стукнул в дверь. Три раза – мало, чересчур скромно. Не дадут чаевых, примут за фантика. А пять раз и больше долбит в дверь только отмороженный почтальон, принесший повестку в суд злостному неплательщику алиментов. Алименты – тема для Толяна близкая. Он потому и продрался в коридорные в этот отель сквозь строй конкурентов, что нужно было выплачивать бывшей за три года.

– Анатолий, ты?

– Я, Антон Алексеевич, – ответил довольный коридорный, успевший сойтись с загадочным гостем довольно близко. Единственное, что отравляло Толяну общение с ним, были двое его посыльных, всякий раз глядевшие на персонал как на злоумышленников. Оно понятно – тот же «коридорный» уровень. Стерегут. Да еще стремление одних слуг показать свое превосходство над чужими слугами.

А гость наверняка своими делами дорогостоящими занят. Дверь одной рукой открывает, а второй что-то прячет за спиной. Наверняка – документы. Эти столичные всегда становятся подозрительны, попав на периферию. У себя же дома их хоть голыми руками бери – бомбы, мины, киллеры… А чего здесь бояться? Кому нужен этот договор, который он в задний карман прячет?

Толян прошел к заваленному бумагами столу, выставил на него чашку и, выдавая свое нежелание покидать номер, завел поднос за спину.

– А кто же еще, как не я, Антон Алексеевич?

– Ну, мало ли, – буркнул всегда спокойный гость. – Может, другой коридорный.

Толян улыбнулся и тут же отреагировал (почему бы не подхватить, раз собеседник не прочь завязать диалог?):

– Два коридорных ночью на одном этаже столкнуться не могут. Точно так же, как не могут столкнуться две горничных или два управляющих.

Последнее сравнение ему понравилось больше всего. Два управляющих – смешно сказал, ей-богу, оригинально.

– Что так? – удивился мужик.

– После двадцати двух часов в гостиницах остается по одному коридорному на этаже и одной горничной. А про администратора вообще говорить нечего, – сказал последнее и пожалел. Хорошая шутка, повторенная дважды, – уже не шутка.

– Садись, – вдруг разрешил мужчина. Отпив чая, он вдруг стал похож на доброго барина, решившего от нечего делать поиздеваться над холопом. – Давно здесь?

– Нет, – ответил поумеривший свой пыл Толян. – Первый год. До этого в «Адмирале Бенбоу» работал. Скукота. Одна пьяная матросня и проститутки на пару с командировочными. Основные ночные заказы – презервативы и водка.

– А что, во всех гостиницах на ночь по одному представителю профессии остается? – и гость снова отпил чая.

– Ну, не знаю, как во всех, но любой управляющий – не дурак. Зачем платить лишние деньги персоналу, если одному ночью делать бывает нечего?

– Резонно, – и мужик вдруг окаменел. Лишь чашка в его руке, чуть подрагивая, играла кляксой чая.

– Чего еще? – спросил Толян. – Может, коньяку?

Но тот вместо ответа встал и прошелся по номеру.

– Ночевал я как-то в одной гостинице, Анатолий, – сказал мужчина. – У меня работа такая – по стране шляться и за порядком следить.

«Понятно», – подумал Толян, поджимая ноги.

– И забрел я как-то в Самаре в одноименную гостиницу.

«Слышали, – подметил коридорный, – ее в пример ставили».

– И убили там одного уважаемого человека. Застрелили прямо в номере. «Лопатник» стащили, кейс вскрыли, барахлишком не побрезговали. Словом, тысяч на тридцать материального ущерба было.

– Мелочь, – поддержал Толян. Не удивляться же такой сумме на виду у такого гостя.

– Да, пустяк. И придумала тамошняя полиция, что ограбили постояльца горничная с коридорным. Выяснилось, что ночью она пригласила его в гостиницу, объяснила, чем мысли ее в последнее время заняты, и ты представляешь, Толя, – встретила-таки понимание.

И придумала эта гадкая парочка вот что. Было горничной известно, что постоялец – уважаемый то есть человек – сделал в одиннадцать часов вечера заказ в номер. Пиво с рыбой. Прихватила подельница поднос и направилась в номер…

– Стоп, стоп… – поняв, что он тут уже свой парень, Толян решил не быть подневольным слушателем. – Ерунда получается, ваше благородие.

– Почему? – удивился Копаев.

– Вы здесь сколько живете? Неделю? К вам в номер хоть раз после двадцати двух горничная в номер заходила?

Приколов почесал подбородок и вперил взгляд в потолок. И, покопавшись в закоулках памяти, согласился с тем, что Толян прав. Не заходила.

– По гостиничному этикету после десяти часов вечера горничные в номера клиентов не входят. Входят пацаны в бескозырках без лент, – и коридорный гулко ударил себя кулаком в грудь. – Международный этикет, Антон Алексеевич. Женщина из числа персонала, входящая после десяти вечера в номер клиента, – шлюха.

– Вот-те раз… И что, так принято везде?

– Вы говорите, что по стране шляетесь всю жизнь. В гостиницах регистрацию имеете. Так вспомните! – И Толян, чрезмерно довольный тем, что ему удалось удивить авторитетного мужика, откинулся на спинку стула.

И Копаев с нервным тиком в левом веке снова вынужден был согласиться с правотой коридорного. Да, черт возьми! К нему в номер после десяти вечера ни разу не заходила женщина из числа персонала! Да как же так?..

– Послушай, Толян… – опустился до фамильярности Копаев. – А вот я бывал в московском «Потсдаме», так там…

– О-о! «Потсдам»! – мечтательно взревел коридорный. – Я бы все отдал за службу там. «Потсдам»… Это же – «Астория»! «Интернациональ»! «Москва»! – царствие ей небесное… Это отель строгих правил, где за малейшую промашку персонал остается на улице в поисках работы попроще. Там ошибку тебе не простят. За тебя ее исправит другой, вновь нанятый. В таких гостиницах в номера не только после десяти женщины не входят, но и мусор два раза в день выносят.

– Впечатляет, – заметил Копаев, разглядывая собеседника. – А если заказ делает женщина?

– Антон Алексеевич, – с разочарованием протянул Толян. – Какая разница, если есть правила, которые нельзя нарушать? Ветеранам войны ведь не разрешается переходить улицу на красный свет светофора, хоть они и льготы имеют? И мочиться посреди площади женщинам, имеющим на воспитании детей до полутора лет, тоже нельзя, верно?

И Толян заметил, как гость стал «мять» его взглядом, словно пытался найти самое худое место.

– Алиментщик?

Коридорный покраснел. Вокруг все были правы. Это серьезный человек. Интересно, женщин отговаривать и порчу снимать он умеет?

– А то.

– Пустое, – отмахнулся мужчина. – Заговорил я тебя, старичок. Ступай…

– А что там дальше было, в «Самаре»? – Толян оказался любопытным малым.

– Да ничего особенного. Поймал я их и посадил, мерзавцев.

– В смысле… посадил? Так вы…

– Я председатель военного трибунала в Гааге.

– А…

– Давай, Толян. Спокойной ночи.

Антон проводил коридорного до двери, закрыл ее на замок, вынул из-за пояса брюк пистолет и уложил его под подушку. Подошел к телефону и набрал номер начальника отдела МУРа по раскрытию тяжких преступлений. В Москве сейчас – два ночи. Вряд ли тот будет рад этому звонку. Разговор можно было отложить на завтра, но слишком уж велико было желание.

– Товарищ полковник, – заторопился Антон, – прошу простить за беспредел, но у меня к вам два вопроса, – услышав разрешение, задал. – Колмацкий еще не обнаружен?

– Нет, – молвил глухим ото сна голосом муровец. – Хорошо сидит где-то экс-коридорный «Потсдама». Очень хорошо.

– Или – лежит? – предположил на всякий случай Копаев.

Начальник отдела отвечал, что следователь не прав. МУР вчера получил информацию, что видели Филиппа в кафе на Тверской, выехали на место, но тот уже ушел. Значит, жив курилка.

– А Майя вам не звонила? Я просил ее названивать каждые несколько дней.

Вот Майя, в отличие от Колмацкого, пунктуальна. Каждые три дня в кабинете начальника отдела МУРа трещит телефон, и «Мисс Тверь» сообщает, что родители живы, она никак не может привыкнуть к деревенской жизни и предается скуке за Достоевским. Последний звонок был вчера.

– Что-то новенькое, – с недоверием изрек Копаев. – Майя может предаться чему угодно, но только не скуке и не за Федором Михайловичем. А в котором часу она звонила?

– В девять утра, – ответил Смагин и попросил у Копаева разрешения уйти в спальную.

Антон положил трубку и посмотрел на оперов. Счастливые люди. Они спят на кроватях, раскинув руки и даже толком не раздевшись. Сейчас их мысли где-то далеко от Мирнска, блуждают, усталые, в лабиринтах необоснованной логики сновидений. Дергачев, наверное, сидит за одним столом с Бараевым и пьет красное вино. Выясняют, как промеж них могло такое случиться. Бараев говорит ему – мы скоро будем здесь. Все. И куда ты подашься, мент? В столицу? Ха, опоздал. Мы уже там. На Пречистенке, в Сокольниках и Лужниках. Сидим и решаем, что с вами, шакалами, делать.

Тоцкий, тот и дышит ровнее, и лицо у него менее напряжено. И снится ему, как он с «ТТ» Абдул-Керима ходит по фруктовому рынку в Южном административном округе столицы и пытается купить для жены апельсины. «Почем кило?» – спрашивает, тыча стволом в груду оранжевых мячиков. А продавцы, те, что почернее, начинают вдруг дико кричать, показывать на «ТТ» и убегать в разные стороны.

Он сейчас хмурится, Тоцкий. Жена сказала – без апельсинов не возвращайся. А с апельсинами, сказала, возвращайся. Он видит их, но не может купить. Эх, беда…

Копаев тряхнул потяжелевшей за ночь головой и посмотрел на часы. Начало седьмого. Самолет завтра в час дня. Чтобы выспаться – море времени. Но сначала обязательно душ. Смыть накопившуюся усталость и лечь на третью, свободную кровать.

Интересно, что ему приснится? Как он идет по улице, а навстречу ему Магомед-Хаджи? Знать бы, когда мимо проходить будет, а иначе так и не встретиться им никогда уже, наверное. Дважды такие люди мимо друг друга по улице не проходят.

Прокурор мирнский говорил, что низок тот ростом, да умом велик. Седая, по годам, голова. То ли пятьдесят ему, то ли шестьдесят…

– Что ж, вы, прокурор, – удивился Антон, – не выяснили, кто вам зарплату платил? Какой же вы… Впрочем, о чем это я? Вы и без этого на прокурора не похожи.

Черняв, словом, Магомедов, усики тонкие носит (на Занкиева усики похожи, понял Копаев) под мясистым носом, поступь мягкая, но тяжелая. Партократичен в выражениях, педантичен в выборе одежды, тих в речи.

Душка, а не человек. Психотерпевт, а не заместитель и. о. губернатора Мирнской области по вопросам рыбного дела. Прямо-таки фантазии не хватает, как на его огороде в Серебряном Бору два трупа с перерезанными кадыками образовались! И не просто случайных прохожих, а самых настоящих подозреваемых по уголовному делу по факту убийства Резуна: управляющего гостиницей «Потсдам» Занкиева и горе-следователя Мошкова. Как часто судьба в одной яме соединяет людей, которые до этого момента не знали о существовании друг друга.