Глава 2
Стеклянная громада железнодорожного вокзала Монпарнас нависала над парижскими кварталами, словно айсберг над морем. По привокзальной площади хаотично сновала разномастная публика, суетились носильщики, парковались и отъезжали автомобили. И никому не было дела до усатого крепыша в сером плаще, стоявшего у главного входа в пассажирский терминал. Прозрачные двери плавно разъезжались, пропуская пассажиров, и усатый внимательно следил за всеми входящими и выходящими. Время от времени он доставал из кармана миниатюрный фотоальбомчик и листал его, сверяясь со снимками. Со всех фотографий на него смотрел один и тот же мужчина лет тридцати пяти: собранный, жесткий, исполненный нервной энергии. Худое лицо с резкими волевыми морщинами, энергичный поворот головы…
Полтора часа назад в криминальную полицию XIV муниципального округа Парижа поступила информация: в районе Пастеровского музея, примыкающего к Пляц Монпарнас, был замечен подозрительный тип, направлявшийся в сторону вокзала. Бармен, позвонивший в участок, заверил, что подозрительный немного смахивает на русского уголовника, сбежавшего из «Сантэ». И хотя сигнал доброго буржуа вполне мог оказаться ложным, информацию решили проверить. Полицейские детективы быстро рассредоточились в самых оживленных местах вокзала: в билетных кассах, у банкоматов, на платформах, на лестницах, в многочисленных бистро и в буфетах… И, естественно, у главного входа.
Усатый крепыш цепким взглядом ощупывал толпу, тщательно вычленяя из нее всех, кто хоть чуточку соответствовал полицейской ориентировке. Сыщик уже собирался сменить место дислокации, когда внимание его привлек странный субъект. Это был худощавый мужчина среднего роста, одетый в потертые джинсы, высокие шнурованные ботинки и старенькую хлопковую куртку. Плечи его тяжелил большой кожаный рюкзак. Мужчина был длинноволос и очкаст, напоминая то ли активиста «Гринписа», то ли странствующего антиглобалиста. Стоя у табло, он очень внимательно изучал расписание поездов.
Эта внимательность и насторожила многоопытного детектива. Вечно спешащим парижанам достаточно лишь беглого взгляда, чтобы почерпнуть нужную информацию. А длинноволосый очкарик вчитывался в расписание слишком уж основательно, словно хотел выучить его наизусть.
Осторожно приблизившись к странному типу, усатый встал к нему вполоборота и, достав из кармана фотоальбомчик, мельком взглянул на снимки. И сразу же просветлел: вне сомнения, это был тот самый русский, который на днях сбежал из «Сантэ». Длинные волосы (конечно же, накладные) и очки-велосипеды совершенно преобразили его, однако черты лица оставались неизменными.
Детектив понял: действовать следует спокойно и быстро, не привлекая к аресту нездорового внимания публики. Ладонь полицейского медленно поползла за борт пиджака, к подмышечной кобуре. Однако беглый арестант каким-то непостижимым образом ощутил надвигающуюся опасность. Отойдя от табло, он мазнул усатого нехорошим взглядом и, резко развернувшись, направился к стеклянным дверям пассажирского терминала. Створки автоматически разошлись, и беглец, переведя шаг в крупную рысь, двинулся к двери с надписью «WC».
Усатый, бесцеремонно расталкивая людей, преследовал его по пятам. Кожаный рюкзак на спине убегавшего служил отличнейшим ориентиром; его обладатель не мог незаметно смешаться с толпой. Намерение русского спрятаться в туалете вызвало у многоопытного сыщика ироничную улыбку. Туалет предусматривал только один вход и потому обещал стать надежной ловушкой.
Вбежав в сортир следом за Сазоновым, полицейский остановился. Беглец успел-таки заскочить в одну из многочисленных кабинок. Впрочем, определить, в какую именно, было несложно: высокий проем между кафельным полом и дверками позволял рассмотреть обувь мужчин, справлявших большую нужду. Детектив осторожно присел на корточки, делая вид, что завязывает шнурок. Приметные ботинки чернели в третьей кабинке слева от входа. Это предельно упрощало задачу. Следовало вызвать группу захвата и неотрывно следить за нужной дверью. Не век же русскому уголовнику сидеть на унитазе!
Связавшись с коллегами по рации, сыщик быстро обрисовал ситуацию. Группа захвата обещала прибыть через пять минут. Радуясь небывалой удаче, усатый медленно отошел к сверкающим писсуарам. Взгляд его неотрывно буравил третью кабинку слева от входа. Носки черных ботинок в дверном проеме были заметны даже отсюда.
Подмога прибыла даже быстрей, чем ожидалась. Двое амбалов ворвались в сортир с нетерпением больных энурезом. Под легкими пиджаками угадывались кобуры с табельным оружием. Усатый беззвучно приложил палец к губам и взглядом указал на кабинку. Высокие шнурованные ботинки по-прежнему чернели на белоснежном кафеле пола.
Прошло пять минут, десять, пятнадцать… Из соседних кабинок то и дело выходили мужчины, уступая место следующим. Усатый детектив смотрел на обувь почти неотрывно, лишь боковым зрением фиксируя выходящих из соседних дверей: клошар с золотой цепью поверх грязной майки, пожилой рантье, почтенный пресвитерианский священник, фанат футбольного клуба «Пари Сен-Жермен», размалеванный в клубные цвета, словно попугай ара…
На двадцатой минуте терпение амбалов из группы захвата иссякло. Первый предположил, что у Сазонова, возможно, запор и что медики «Сантэ» сегодня же избавят его от этой неприятности. Второй, многозначительно проведя ладонью по подмышечной кобуре, посоветовал немедленно высадить дверь.
Усатый сразу же согласился – ему тоже не хотелось терять время, лицезрея ноги русского уголовника.
Первый амбал осторожно извлек из подмышечной кобуры пистолет и встал справа от кабинки. Второй, утвердив свой ствол в вытянутых руках, занял позицию строго по центру. При виде вооруженных людей публику у писсуаров моментально сдуло.
Усатый сыщик осторожно постучал в дверку:
– Же ву пре, мсье Сазонов!
Ответа не последовало.
– Мсье Сазонов! – напряг голос полицейский.
Мсье Сазонов никак не отреагировал на призыв.
Детектив рванул дверку на себя и тут же отскочил в сторону, опасаясь возможного выстрела. Амбалы из группы захвата с профессиональной быстротой направили в кабинку стволы…
И тут же опустили их, выругавшись.
На белоснежном кафеле перед унитазом чернели высокие шнурованные ботинки – те самые. В кабинке же никого не было. Скользнув взглядом по боковым перегородкам, полицейские сразу поняли, что проиграли.
Мсье Сазонов одурачил их с ошеломляющим изяществом. Зазоры между кафельным полом и боковыми стенками были достаточно высоки, чтобы без труда переползти в любую из соседних кабинок. Несомненно, беглец именно так и поступил. Закрывшись от преследователя, он быстро переобулся. Приметные шнурованные ботинки оставил перед дверью в качестве приманки. Дождался, когда освободится соседняя кабинка, после чего спокойно перелез в нее через зазор под боковой стенкой. Снял очки и накладные волосы, переоделся и перегримировался, и уже в новом облике спокойно покинул сортир, оставив сторожей лицезреть свою обувь.
Стоя перед унитазом, усатый тупо смотрел на его глянцевую поверхность. Казалось, унитазный круг еще хранил тепло задницы беглеца… Сазонова же и след простыл. Только теперь полицейские наконец поняли, с каким изобретательным проходимцем свела их судьба. За последние двадцать минут из соседних кабинок выходили и клошар с золотой цепью поверх грязной майки, и неприметный с виду рантье, и пресвитерианский священник, и разукрашенный в клубные цвета фанат футбольного клуба «Пари Сен-Жермен»…
Сазонов мог покинуть сортир в облике любого из этих людей. Судя по всему, он прекрасно владел искусством грима и перевоплощения: ведь даже проницательный детектив не сразу признал в недавнем длинноволосом очкарике беглеца из «Сантэ»! Да и предусмотрительности Жулику было не занимать: в кожаном рюкзаке наверняка лежали и набор для грима, и одежда для перевоплощения.
Растворившись в вокзальной толчее, Сазонов, скорее всего, сел на один из многочисленных поездов, отходящих с Монпарнаса в южном направлении.
И оставалось лишь догадываться – где, когда и при каких обстоятельствах этот хитроумный аферист засветится вновь.
* * *
Вот уже битый час Эдуард Иванович слонялся по улицам родного города, явно не зная, куда податься. Вспоминая об утренней сцене, он беззвучно кривился, словно от зубной боли. На губах его пузырились самые страшные ругательства. В этот момент Голенков ненавидел всех и вся: распутную жену, бывшего друга Коробейника, оказавшегося подонком, свою несложившуюся ментовскую судьбу…
Но больше всего – Алексея Сазонова, ставшего первопричиной всех его бед.
Теперь предстояло решить, что делать дальше. Никаких определенных планов на вечер у Эдика не было. Конечно, можно было принять приглашение Коробейника и отправиться в кабак. Тем более что Юра был абсолютно прав: теперь, после возвращения с зоны, у бывшего мента не было абсолютно никаких перспектив. А ведь подполковник ОБЭПа действительно мог ему помочь. К тому же он располагал какой-то любопытной информацией о Жулике…
Но просить этого жирного борова о помощи было бы унизительно: перед глазами обманутого мужа до сих пор маячило волосатое седалище Коробейника, равномерно двигающееся между раздвинутыми ногами Наташи.
– Суки поганые!.. – прошипел Эдик и, в сердцах пнув ногой гулкую жестяную мусорку, побрел в сторону знакомой «Рюмочной».
Хотелось напиться…
Он шел по тихой пустынной улице. Солнце клонилось к закату. Пирамидальные тополя отбрасывали на асфальт приятные равномерные тени, и тени эти беспокойными пятнами шевелились под ногами.
Поравнявшись со знакомым детским садиком, Голенков печально взглянул на песочницы и качели. Когда-то, в далекой курсантской юности, он водил сюда маленькую дочь, и Таня, целуя отца на прощание, трогательно спрашивала: «А кто меня сегодня заберет – ты или мама?»
Это сентиментальное воспоминание окончательно прибило бывшего оперативника.
– А ведь все могло быть как у людей… Если бы не Сазонов!.. – с ненавистью прошептал Эдик и, прикурив, двинулся в сторону «Рюмочной».
Неожиданно его внимание привлекла забавная уличная сценка. Невысокая коротко стриженная брюнетка тянула за руку мальчугана лет пяти-шести. Мальчик явно не мог быть ее сыном – ведь сама девушка выглядела не старше шестнадцати… Видимо, это были брат и сестра. Ребенок рыдал, вырывался и отчаянно тянул спутницу к торговой палатке, стоявшей чуть поодаль.
– Лидка, ну купи покемо-она… Хоцю покемо-она! – клянчил ребенок.
– Вот придем домой, тебе дед, бля, покажет покемона! – развязной скороговоркой отбивалась Лидка. – Он те такого, нах, покемона покажет…
– Если ты мне сейцяс не купис покемона, я деду лассказу, что ты у дяди Гены пи-иську в подъезде целовала! – твердо пообещал ребенок.
Пожилая толстая тетенька, шедшая с внучкой чуть поодаль, остановилась как вкопанная.
– Батюшки… Вот современная молодежь-то пошла! – прошептала она и, подхватив девочку, развернулась в обратную сторону.
– …а еще я деду лассказу, как вы с дядей Васей и с дядей Ахмедом… – мстительно продолжил маленький шантажист, однако не успел завершить угрозу: ладонь сестры моментально прикрыла ему рот.
От нечего делать Голенков подошел к скандальной парочке. Только теперь он рассмотрел, что малолетка где-то на пятом-шестом месяце беременности: необычайно широкий сарафан скрывал выпуклость ее живота. Впрочем, беременность не лишала ее очарования молодости: нежная матовая кожа, упругая грудь, приятные, хотя и мелкие, черты лица… Особо обращал на себя внимание необычайно сексапильный рот. От одного только взгляда на пухлые губы барышни у недавнего зэка шевельнулось в штанах.
– Девушка, это, конечно, не мое дело, но я бы на вашем месте все-таки купил бы мальчику покемона, – издевательски посоветовал Эдик.
Девушка отреагировала мгновенно.
– Слышь, мудило, хлебало заткни, да?! – душевно посоветовала будущая мать, принимая независимую позу. – Че вылупился? Крути педали…
– Клути педали, пока не дали! – спрятавшись за спину сестры, напутствовал мальчик.
Скандалить с безбашенной малолеткой было себе дороже. Криво ухмыльнувшись, Голенков продолжил движение к «Рюмочной». Девушка Лида, переругиваясь с мальчиком развязным матерком, шла чуть поодаль. Уже заходя в питейное заведение, Эдуард Иванович почему-то вспомнил: а ведь Танькину подругу с антисанитарной кличкой Мандавошка тоже вроде бы звали Лидой…
От одной только мысли, что единственная дочь может пойти такой же скользкой дорожкой, ему стало не по себе.
Спустя минуту Эдуард Иванович стоял за грязным столиком, с пластиковым стаканом в правой руке и с бутербродом – в левой. Он задумчиво цедил дешевую вонючую водку, прикидывая, как жить дальше.
Мысли шли огромными, правильно закругленными траекториями – точно спутники вокруг солнца. И всякий раз, описав полный круг, мысли возвращались в исходное положение – к человеку, который стал виновником жизненной катастрофы.
– Жулик… – ненавидяще цедил бывший опер. – Жулик… А все из-за тебя… поганка дешевая!.. Коз-зел недоношенный!.. Су-у-ука!..
Леха Сазонов окончательно превратился для Голенкова в персонифицированное воплощение зла. Он давно уже позабыл, как собирался повесить на Леху подставную статью за «мохнатку». Теперь Эдик был согласен заплатить любую, пусть даже самую дорогую цену, только бы отомстить врагу номер один.
Он заметно расслабился лишь после четвертой дозы допинга. Механически взглянул в запотевшее окно и, заметив знакомый черный джип «Линкольн Навигатор» напротив входа, даже не удивился. В последнее время он вообще разучился чему-либо удивляться…
– Эдик? Привет! – Войдя в «Рюмочную», Юра Коробейник брезгливо покосился на грязный столик, уставленный мятыми пластиковыми стаканами. – А я тебя обыскался. Чего ты тут делаешь? Я тебя, понимаешь, в «Золотом драконе» жду, а ты в этом вертепе самопальную водяру сам с собой трескаешь! Хватит бухать, поехали!
Даже беглого взгляда на подполковника милиции было достаточно, чтобы определить среднюю степень алкогольного опьянения.
– М-м-м… – невнятно промычал Эдик.
Схватив собеседника под руку, начальник ОБЭПа с силой увлек его к двери.
– За Наташку обижаешься, да? Не обижайся, – горячо увещевал Юра, подталкивая Эдика к выходу. – Считай, я уже реабилитировался. У меня к тебе классное деловое предложение. Думаю, не откажешься. Тебе же надо тут как-то жить? Давай на выход… Осторожно, ступеньки.
Оказавшись на воздухе, Голенков почувствовал легкое головокружение.
– М-м-м… – боднув лбом воздух, он отрицательно покачал головой.
– Да ладно тебе, не менжуйся. Посидим в кабаке, как старые друзья, по рюмцу накатим. О делах побеседуем. А потом ко мне. Я-то теперь один, бабу свою за бугор отправил… По дороге наснимаем каких-нибудь девчонок без предрассудков. В мою тачку любая запрыгнет. Ты трахаться… не разучился еще?
Ответ был циничен, лаконичен и преувеличен.
Коробейник неожиданно развеселился:
– Ну, вот видишь?! Человек, вернувшийся из мест лишения свободы, имеет право на половую жизнь. О лагере телкам расскажешь, о блатной романтике, о ментах поганых, о «балдохе» за «решкой»… Бабы это любят.
Голенков уже раскрыл рот, чтобы окончательно отказаться. Но в самый последний момент он вспомнил, что Коробейнику нечто известно о Лехе Сазонове, сбежавшем из буржуйской тюрьмы. И потому, превозмогая отвращение к бывшему своему сослуживцу и теперешнему любовнику жены, Эдик все-таки согласился ехать в кабак.
Ненависть к Жулику была столь сильна и всепоглощающа, что Голенков даже не задал себе простенького вопроса: а с какой это стати хахаль Наташи вдруг принимает столь горячее участие в его судьбе?
