Глава 19
Очнувшись, Таня Голенкова обнаружила себя в незнакомой комнате и в такой же степени незнакомой постели. Пейзаж за окном также выглядел незнакомым. В комнате было тихо, как в морге. Приподнявшись на локте, девушка тут же застонала: затылок саднило, в мозгу шумели мерные приливы и отливы. Явственно подступала тошнота – как при сотрясении мозга. Осторожно прикоснувшись к затылку, Таня с удивлением определила, что голова ее туго перебинтована.
Голенкова попыталась восстановить в памяти предшествующие события. Но – тщетно. Она плохо помнила, что случилось с ней накануне. Помнила, правда, что спешила в детсадик за Лидиным братом. Помнила, что опаздывала – слишком долго прождала маму в вестибюле ГОВД. Затем был неожиданный удар в голову. А потом все померкло…
Марлевая повязка вокруг головы наводила на мысль о несчастном случае и клинике «Скорой помощи». Однако обстановка выглядела явно не по-больничному. К тому же на Тане был не казенный халат, а то самое белое платье в горошек, в котором она и шла в детский сад.
Пошатываясь, Голенкова поднялась с кровати и осмотрелась. Сомнений быть не могло – она находилась в какой-то квартире. Превозмогая тошноту и слабость, девушка подошла к двери и выглянула в прихожую. На крючке болтался незнакомый мужской пиджак, под вешалкой стояли мужские же туфли. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и Таня с удивлением обнаружила там дремлющую в кресле старушку с вязальными спицами в руках. Рядом лежал огромный черный котяра. Почуяв посторонних, кот повел чутким ухом, приподнял голову и взглянул на девушку строгими зелеными глазами.
Таня испуганно прикрыла дверь комнаты и сделала несколько шагов по прихожей. Из-под двери ванной пробивался мертвенно-красный свет – кровавый, точно мясной филей на срезе. И от этого света девушке окончательно сделалось не по себе…
Удивление постепенно сменялось растерянностью, а растерянность – страхом. Одежда и обувь в прихожей свидетельствовали о присутствии в квартире какого-то мужчины. Видимо, этот мужчина и надавал Тане по голове. Это, в свою очередь, навевало мысли о сумасшедшем маньяке и бандитах, похищающих девушек для подпольных публичных домов. Впрочем, идиллическая картина в соседней комнате опровергала подобные подозрения: маньяки не берут в сообщники бабушек, а в публичном доме вряд ли будут держать кота.
Неожиданно в замке входной двери провернулся ключ – Голенкова, цепенея от ужаса, юркнула к себе в комнату.
– Леха?! – спросил из прихожей прокуренный женский баритон. – Ты где?
– В ванной, фотографии печатаю, – приглушенно отозвался какой-то мужчина. – Пиля, чего так быстро?
– Короче, кранты. У меня во дворе конкретная мусорская засада. Я этих рваных сук за версту чую. Какая-то левая тачка у подъезда стоит, я ее сразу срисовала. А за рулем чмо с типично протокольной харей. Значит, менты и меня выкупили…
Фраза о «конкретной мусорской засаде» окончательно укрепила Таню в справедливости недавних страхов. Ведь честным людям незачем бояться милицию!
– Что делать, что делать… – прошептала девушка и тут же прикрыла ладошкой рот.
Скрипнула дверь – видимо, мужчина, печатавший в ванной фотографии, вышел в прихожую.
– Ладно, пока тут отсидимся, – спокойно ответил он. – Продукты купила?
– Ага. Хотя привычней было бы украсть. Вот, на четверых, как ты и заказывал. Слышь, Леха, а что ты про эту марьяну… Голенкову думаешь? Ну как ментовская дочь в багажнике Цациной тачки могла оказаться? И вообще – что ты с ней делать собираешься?
Услышав свою фамилию, Таня почти физически ощутила, как липкая волна ужаса накрывает ее с головой. Упоминание о Зацаренном лишь усугубило растерянность: при чем здесь багажник его машины? Ведь «бойфренда» Ермошиной она не видела больше недели…
– Насчет багажника – неплохо бы спросить у самого господина Зацаренного, – ответил неизвестный мужчина. – Возможно, он предпочитает возить полюбившихся ему девушек именно таким способом. Но так как господина Зацаренного сейчас поблизости нету, придется ограничиться расспросами пассажирки.
– Спит еще эта краля?
– Полчаса назад спала. Ладно, пошли на кухню, поужинаем.
Услышанное окончательно запутало девушку. Получалось, что неизвестные мужчина и женщина отлично знают не только ее фамилию, но и бывшее место работы ее отца: а то с чего это обладательница прокуренного баритона сказала – «ментовская дочь»? Упоминание о Зацаренном также не вносило ясности. Ситуация требовала немедленного прояснения. Однако Таня по-прежнему страшилась обнаружить свое присутствие…
Дождавшись, когда за хозяевами квартиры закроется кухонная дверь, она вновь выглянула в прихожую. Подошла к входной двери, осторожно нажала ручку… Дверь была заперта. Так что о бегстве не могло быть и речи.
– Леха, ты все фотографии распечатал? – донесся с кухни голос странной женщины по имени Пиля.
– В глянцевателе. Минут через двадцать посмотрим. Тогда и сделаем первые выводы.
– Слышь, а насчет этой марьяны я тему так рассекаю. Цаца точняком ее выкрал для каких-то своих целей. Ну, может, для выкупа…
– А у нее папа кто – Билл Гейтс или Роман Абрамович, чтобы за наследницу выкуп заряжать? Откуда у бывшего зэка деньги? – неожиданно перебил мужчина по имени Леха.
– Не знаю… Да только не выгорело у Цацы. А вообще – зря ты этого коня педального не вальнул. Тоже мне, фраер с гондонной фабрики! «Волыну» достал, кипеш поднял… Да и свидетель лишний.
– Не люблю крови, – парировал мужчина. – Мы ведь и так его тачку в самый неподходящий момент отмели. Да если бы только тачку… Такой подарок в багажнике оказался! Как говорится – не ищите женщину, она найдется сама!
– Баба – не пидор, места не замастит! – в тон ему отозвалась собеседница. – Даже если баба – дочь мусорилы!
Услышанное окончательно сбило Таню с толку. По всему выходило, что удар в голову и последующее похищение – дело рук Зацаренного. А неизвестные пока мужчина Леха и женщина Пиля, отобрав у Гены машину, случайно обнаружили в багажнике «подарок» – похищенную…
Это вселяло некоторую надежду на благополучное разрешение ситуации. Правда, собеседники за кухонной дверью прекрасно знали не только Голенкову, но и ее отца. И, судя по репликам, бывший капитан милиции явно не пользовался у них уважением и любовью…
Стараясь не скрипеть половицами, капитанская дочка осторожно подошла к кухонной двери и прильнула глазом к узенькой щелочке.
У окна сидел худощавый коротко стриженный мужчина весьма располагающей внешности. Сбивчивый взгляд Голенковой зафиксировал рубленое лицо, энергичный поворот головы и тонкий излом рта. Незаурядный интеллект угадывался в проницательном прищуре глаз, несокрушимая воля – в размеренной интонации. А вот его собеседница – черная высохшая ведьмочка – сразу же насторожила девушку. Короткая стрижка, плоская грудь, землистое лицо… У ведьмочки не было возраста: при желании ей можно было дать и двадцать девять, и пятьдесят пять. Да и изъяснялась она каким-то странным языком: вроде и по-русски, да только почти ничего не понятно.
– Насчет похищения – все верно, – заключил мужчина, подумав. – Говоришь, Цаца с Дядей Ваней кентуется?
– Цаца в «Находке» типа директором числится. Крутым жиганом себя считает. А на самом-то деле – дешевое бакланье на подхвате.
– Интересно, Цаца сам это похищение задумал? Или он по наводке Михалюка действовал? А потом – с чего это Цаца взял, что у бывшего зэка Голенкова могут быть деньги на выкуп?
– Какая нам теперь разница! Прикинь лучше, как нам с этой кобылкой подфартило! – неожиданно воодушевилась ведьмочка. – Мы теперь этого мусорилу можем по-любому нагнуть!
– Не понял, – прищурился мужчина, склонив голову набок.
– Ну, типа как баш на баш зарядить: ты заминаешь историю с Мандавошкой, а мы тебе за это – дочь! По-любому поведется! Че, скажешь – не так?
– Пи-иля, ну за кого ты меня принимаешь! – не без пафоса засокрушался мужчина. – Я ведь еще недавно погоны носил! Сын за отца не отвечает, а дочь – и подавно! Лично мне эта барышня ничего дурного не сделала. И насчет Мандавошки, якобы от меня беременной, ты тоже не права. Если я за ментовскую дочь выкуп под такие условия заряжу, получится, что этим самым я как бы признаю свою вину. Понимаешь? А ведь я гражданку Ермошину не насиловал. Так что беременна она явно не от меня. Что мне и предстоит доказать в установленном законом порядке. Безо всяких выкупов, угроз, шантажа и прочей уголовщины.
До Тани наконец-то дошло…
Ситуация выглядела слишком неправдоподобной даже для самого невероятного стечения обстоятельств. Коротко стриженный Леха оказался не кем иным, как рецидивистом Алексеем Константиновичем Сазоновым, более известным под кличкой Жулик. Это был тот самый Жулик, который четыре с половиной года назад посадил ее отца «за взятки». Тот самый Жулик, на которого Лида Ермошина написала неправедное заявление об изнасиловании. Тот самый Жулик, который давно уже стал для папы персонифицированным воплощением зла.
У Голенковой остро засосало под ложечкой. Девушка явственно поняла: теперь она всецело во власти главного врага своего отца.
Впрочем, неожиданное благородство Жулика выходило за рамки Таниного представления о профессиональных преступниках. Ведь, по словам отца, это был «рецидивист, урка, подлец и мерзавец»! Но этот «мерзавец» выглядел куда более великодушным и порядочным, чем можно было ожидать. Внезапно Таня поймала себя на мысли: окажись в ситуации Жулика ее папа – он бы наверняка поступил по-другому…
– Но ведь расклад-то какой козырный! – не сдавалась подруга Жулика. – Словно по заказу… Больше такого не будет! Ты сейчас все свои проблемы за минуту решишь!
– А какой тут расклад? Мне еще срока за похищение человека не хватает! Не я ведь ее в багажник «жигуля» засунул! – жестко обрезал Леха.
– Так ты ее что – отпустить собираешься? – не поверила собеседница. – К папику?
– А что мне ее тут – мороженым кормить?
– Ты что, Леха… запалит нас всех, как пить дать!
– Ну, эта хата у нас с тобой не единственная, – прозвучало успокоительное. – Есть еще пара мест, где можно зашифроваться. А что касается ее родителя… Я ведь не мусор, чтобы втягивать в выяснение наших отношений несовершеннолетних девушек. С бывшим гражданином начальником я и так разберусь. Сильный и умный всегда властен над слабым и хитрым, – без ложной скромности завершил он.
Впадая из надежды в неверие, а из неверия в трепет, Таня несмело постучала в кухонную дверь.
– Прошу вас, Татьяна Эдуардовна, – последовало невозмутимое. – Я вижу, у вас накопилось немало вопросов. Обещаю всецело удовлетворить ваше любопытство. Смелее, смелее!
* * *
Гена Зацаренный сидел на краю панцирной кровати и тупо смотрел в мутное потечное окно. Летнее солнце прожигало жестяную крышу дачного домика. Голуби гулькали в саду, жизнь продолжалась, а на душе Цацы было так хреново – как никогда.
Вчера вечером, после стрельбы по машине высокопоставленного сотрудника Генпрокуратуры (который на поверку оказался не московским «важняком», а рецидивистом Сазоновым) и последовавших за этим событий, Гена счел за лучшее сразу свалить на дачу в Ульяновку. Добирался он автостопом. Закрыв за собой дверь на все засовы, Цаца наскоро смыл с лица грязь вперемежку с кровью и, бухнувшись на кровать, долго пытался сообразить, в какую же переделку он вляпался. Впрочем, никаких рациональных объяснений случившегося у него так и не появилось. Представить Сазонова в роли старшего следователя Генеральной прокуратуры было столь же нелепо, как самого Цацу – в должности министра внутренних дел. И потом – откуда Жулику стало известно, что в багажнике «жигуля» лежит Таня Голенкова? Стало быть, кто-то ему об этом стуканул… Но не Дядя Ваня же это сделал!
Зацаренный даже не заметил, как заснул, а проснувшись только к обеду, уселся на край кровати и долго-долго смотрел в окно, пытаясь собраться с мыслями.
Не думалось.
Время двигалось медленно и давяще, словно асфальтовый каток. И время работало не на Цацу.
Отыскав на кухне прошлогодний чай, Гена приготовил дегтярной крепости заварку и, присев с жестяной кружкой на крыльце, вновь попытался проанализировать ситуацию. Горячий чай, свежий воздух и сельские пейзажи несколько освежили мозги. Первым осмысленным вопросом, который Цаца задал самому себе, было: неужели человек, находящийся в федеральном розыске, может прибыть в родной город в облике ревизора из Генпрокуратуры? А если и может – почему его сразу никто не расколол? И хотя элементарная логика подсказывала, что подобного быть не может… потому что не может быть никогда, вчерашние события подтверждали справедливость этого фантастического предположения. Да и ссадины на лбу Зацаренного свидетельствовали, что все произошедшее с ним – не сон, не самовнушение и не пьяная выдумка.
Но как Жулик узнал о мусорской дочери в багажнике «жигуля»?
Сколько Цаца ни бился, но ответа на этот вопрос так и не отыскал…
Теперь предстояло оценить масштабы и возможные последствия катастрофы. Цаца долго прикидывал, в каких словах он расскажет «смотрящему» о своих злоключениях, представляя попутно, какова может быть реакция. Реакция могла быть только одна: «Врешь ты все, сука!» А ведь появления Михалюка в Ульяновке можно было ожидать в любой момент! Он вчера сам говорил – мол, не вздумай дурить, я-то тебя проконтролирую…
Так и не придумав ничего путного, Зацаренный решил не искушать судьбу и честно рассказать обо всем Дяде Ване. Пусть думает что хочет. Лучше самая невероятная правда, чем очень правдоподобная ложь.
К счастью, чертов Жулик не забрал у Цацы мобильник и деньги – в отличие от револьвера, полученного накануне от «смотрящего». Судорожно натыкав номер Михалюка, Зацаренный приложил телефон к уху.
– Абонент временно отключен или находится вне зоны действия связи, – бесстрастно произнес автоответчик.
Это удивляло: ведь мобильник Дядя Ваня не отключал ни при каких обстоятельствах! Стало быть, он действительно был где-то за городом, где мобила не бралась…
Пришлось звонить в «Находку».
Трубку поднял Зондер.
– Где Дядя Ваня? – без приветствия спросил Зацаренный; он никак не мог простить Мамрину его шпионства на Бобровице.
– В Москву укатил, на сходняк, – невозмутимо ответил тот. – Ты из Ульяновки?
– Д-да… – чуть дрогнувшим голосом подтвердил Цаца.
– Дядя Ваня просил тебе кланяться и передать, что вернется завтра или послезавтра. Ты это время сиди с той лярвой тихо и нигде не светись. Главное – чтобы она тебя потом опознать не смогла. Да, и еще: «Кадиллак» заберешь на стоянке, если он тебе нужен. Дядя Ваня сказал – можешь пользоваться его тачкой. Все, пока, оставайся на связи.
Короткие гудки возвестили об окончании разговора.
Гена так и остался сидеть с мобильником в руках, осмысливая услышанное. И лишь спустя несколько минут его осенила спасительная мысль…
Пока «смотрящий» в Москве, никто из пацанов в Ульяновке не появится. Похищение мусорской дочери с последующим ее выкупом – слишком серьезная акция, чтобы втягивать в нее множество людей. А это значит, что до завтра или послезавтра у Гены целиком и полностью развязаны руки.
То, что девушка теперь оказалась во власти Сазонова (который, как был абсолютно уверен Цаца, перехватил ее с целью последующего выкупа), абсолютно ничего не меняет. Трахнутый Эдик теперь наверняка по потолку бегает, прикидывая, куда исчезла наследница. Так почему бы не позвонить папику и не зарядить выкупные за дочь? Ведь он еще не знает, в чьих руках теперь его Танька!
Жулик, прежде чем зарядить выкуп, наверняка выждет несколько дней, чтобы взвинтить отцовские нервы до нужной кондиции. А потому заряжать откупные следует от имени Жулика, и притом – прямо сейчас… Все очень правдоподобно: ведь заложница теперь действительно в руках рецидивиста Сазонова!
Зацаренный был человеком быстрых решений. Импульсивная мысль мгновенно выкристаллизовала в мозгу последующие детали.
Звонить Голенкову следует немедленно – но не с мобильника, а с деревенской переговорки, телефонные номера которой (как наверняка знал Цаца) никакими мобильниками не определяются. Бить стрелу следует на завтра, желательно – до обеда, пока Михалюк не вернулся из Москвы. Упоминать о Жулике, естественно, не стоит (это прозвучит слишком уж прямолинейно). Можно лишь намекнуть – мол, твоя дочь в руках одного твоего хорошего знакомого, у которого с тобой старые счеты. В качестве аргумента, который наверняка отобьет у Голенкова желание обращаться в ментуру, можно предъявить пятна крови, которые Мандавошка видела на штанине бывшего мусора. Мол – замочил какую-то бабку… А то откуда у тебя царские червонцы? (Другого объяснения империалам Гена придумать не мог.) Стрелку, где Таньку якобы предстоит обменять на лавэ, надо назначать в пустынном, хорошо просматриваемом месте, где не будет ни случайных свидетелей, ни ментовской засады. А на стрелке Эдика можно банально кинуть…
Правда, технические подробности и стрелки, и последующего кидалова предстояло еще продумать.
Зато в случае успеха Цаца наконец сможет послать Дядю Ваню с «Находкой» куда подальше и навсегда свалить из этого города… С деньгами везде хорошо.
Просчитав свой план, Гена не обнаружил в нем видимых изъянов. Риск выглядел минимальным – ведь состава преступления по статье «Похищение человека» не было… А вот Эдик, по Цациным расчетам, стопудово должен был купиться на туфту, потому как ничего другого ему не оставалось… Ведь ничто так не похоже на истину, как тщательно продуманная ложь, доступная по форме!
Правда, сам Жулик, который спустя несколько дней будет заряжать за реальную Голенкову реальный выкуп, наверняка столкнется с неожиданными проблемами. Но эти проблемы Зацаренного уже не коснутся. «Жигуль», отметенный Сазоновым на трассе, и последующий мордобой с изъятием револьвера – все это стоит и не такой подставы!
Номер голенковского мобильника Цаца узнал еще несколько дней назад от Ермошиной. Оставалось дойти до почты и набрать заветную комбинацию цифр…
…Спустя минуту Цаца бодро вышагивал тихим деревенским проселком. Предзакатное солнце, желтое и рыхлое, как топленое масло, растекалось по пыльной дороге. За заборами трудолюбивые дачницы пололи грядки. Где-то неподалеку жгли мусор, и белесый дымок приятно щекотал ноздри. Зацаренный чувствовал себя намного раскованней – бетонная мрачность постепенно сменилась надеждой на благополучный исход.
Дойдя до длинной бревенчатой избы с блеклой вывеской «Почта – Телеграф – Телефон», он открыл дверь и шагнул в прохладную тишину переговорки. Наменял жетонов и юркнул в самую дальнюю от входа кабинку. Достал из кармана носовой платок и, сложив его вчетверо, прижал к микрофону трубки. По мнению вымогателя, это нехитрое приспособление должно было несколько изменить его голос. Отрепетировав первую фразу ультиматума и вздохнув, словно ныряльщик перед прыжком в воду, Цаца принялся накручивать номер мобильника Голенкова…
* * *
Вечернее солнце плавилось в окнах. Жидкий желтоватый смог плыл над крышами. Автомобильное стадо на главной улице города лениво перемещалось от светофора к светофору. Сидя за рулем своего «Опеля», Голенков то и дело клонил голову влево, ловя спасительный ветерок из опущенного окошка.
Город жил вечерне, устало, спокойно. Молодежь в скверах оттягивалась пивом. Сомлевшие уличные продавцы обмахивались газетками. Молодые мамы вели из садиков малышей, пузатых и задумчивых, как аквариумные рыбки. И никто даже не подозревал, мешок с какими несчастьями неожиданно развязался над головой Эдуарда Ивановича…
…После памятной беседы в кабинете Коробейника и не менее памятных событий в горпрокуратуре прошли ровно сутки. Масса самых разнообразных вещей вместилась в этот промежуток времени.
К неудовольствию Эдика, негодяя Сазонова пока что не закрыли. Улики, подтверждающие факт преступного самозванства, в счет не шли. Правда, в руках Голенкова оказалась-таки одна любопытная улика – тот самый кошелек, который Жулик случайно обронил на парадной лестнице горпрокуратуры. Исследовав портмоне, Эдуард Иванович обнаружил там восемьсот семьдесят рублей, пятьдесят евро и двадцать долларов. Но самой ценной находкой стала фотография, спрятанная в прозрачном кормашке: седая старушка с черным котом на руках и ее преступный сын. Поразмыслив, Голенков решил не показывать улику бывшим коллегам. Нечаянную находку следовало как-то использовать против Жулика… Правда, как именно это сделать, бывший оперативник еще не придумал.
Вопреки подозрениям Эдика, Коробейник все-таки не кинул его. То ли новый начальник ГУВД действительно хотел как-то использовать бывшего друга, то ли выстраивал очередную хитроумную комбинацию… Уже к вечеру, когда стало понятно, что профессиональный аферист вновь ускользнул из цепких лап правосудия, Юрий Васильевич наконец вспомнил о своем обещании оформить Наташину «отказуху». Дежурный следователь прокуратуры безо всяких проволочек зафиксировал необходимое заявление. Так что обвинение в «покушении на убийство» снималось автоматически. Оставалось надеяться, что обвинение в убийстве братьев Ван Хюэ тоже будет снято.
Правда, в обмен на прекращение уголовного преследования пришлось отвести Коробейника в подпольный монетный двор…
Как и когда-то сам Эдик, Юрий Васильевич долго не мог поверить в реальность увиденного. Осматривая оборудование для выплавки золота и штамповки из него империалов 1915 года, он ласково матерился, похлопывал себя по жирным ляжкам, то и дело повторяя: «Ну, вьетнамцы, ну, засранцы!..» Сокровища, хранящиеся в блиндированном сейфе с круглым штурвалом, и вовсе повергли товарища полковника в состояние эйфории. Ментовские глаза алчно заблестели в люминесцентном свете подвала. Коробейник долго рассматривал червонцы под лупой, царапал ими пробирный камень и, убедившись, что империалы действительно золотые, восхищенно цокал языком.
Даже верхний стеллаж, утрамбованный пачками долларов и евро, впечатлил его меньше, чем манящий блеск золота.
Бегло прикинув суммарную стоимость содержимого сейфа, Юрий Васильевич окончательно впал в прострацию.
«Смотри, Эдичка, – с назидательной покровительственностью бросил он, закрывая решетчатую дверь. – Замок я тут вешаю свой, дверь опечатываю. Не дай бог, хоть один доллар, хоть один грамм золота пропадут… Ты у меня на самую жуткую зону отправишься!.. А если сработаемся – попытаемся сами такие же червонцы штамповать. Будешь моим младшим компаньоном. Ты мне потом этого мужика с радиозавода… Бекетова или как его там, покажешь…»
Ментовская жадность удивила даже видавшего виды Эдика. Несметных сокровищ, обнаруженных в подвале «Золотого дракона», было для Коробейника недостаточно. Но ведь сколько жабу ни корми – а все равно задушит…
Как бы то ни было, бывший сослуживец предлагал хоть худой, но мир. А вот Наташа окончательно встала на тропу войны. Вчера, незадолго до полуночи, она высосала все запасы «Реми Мартена» и сразу же закатила мужу образцово-показательный скандал. После чего демонстративно позвонила своему Юрочке – мол, давай где-нибудь посидим, я ведь теперь женщина свободная, независимая… Голенкову оставалось лишь скрежетать зубами – «отказуха», написанная женой в прокуратуру, стоила и не такого унижения.
Глядя из кухонного окна, как Наташа на глазах у всего дома усаживается в знакомый «Линкольн Навигатор», Эдик ненавидяще бормотал: «Все бы на свете отдал, чтобы от них, сволочей, избавиться!»
Мысли о киллере уже несколько раз посещали Голенкова. Наемный убийца враз бы решил все проблемы. Но и риск запалиться был слишком велик…
В середине девяностых на городском рынке подвизался здоровый жирный ингуш, торговавший арбузами. К месту работы работник прилавка приезжал на роскошном джипе «Лендровер». Лишь посвященные знали, что арбузоторговлей он занимается для отвода глаз. На самом-то деле ингуш представлял интересы своей этнической преступной группировки. Достаточно было подойти к пирамиде полосатых, как каторжники, арбузов и, сказав условную фразу, попросить об аудиенции. Аудиенция обычно проходила в салоне «Лендровера», на хоздворе рынка. Поинтересовавшись у визитера, «какой нэхорошы чэловэк тэбэ, дорогой, жыт мэшает?», ингуш прикидывал удельный вес такого человека, выяснял его анкетные данные и назначал цену за его ликвидацию. Торг уместен не был. Если расценки устраивали заказчика, подрядчик доставал разлинованный блокнот и с бухгалтерской тщательностью вписывал туда личные данные клиента. Страницы блокнота были сплошь испещрены фамилиями – напротив большей их части стояло слово «ужэ».
Бизнес лжеторговца процветал всего год, пока кто-то не задушил его резиновым уплотнителем от лобового стекла «Лендровера». На теле нашли традиционные следы паяльника, а во рту – арбузную корку. Весь город был уверен, что смерть ингуша – дело рук Дяди Вани… Но дело сразу замяли: ведь в руки «смотрящего» наверняка попал блокнот с фамилиями многих высокопоставленных заказчиков.
Эдик понимал: созрей он на убийство Наташи и Коробейника – действовать следует в одиночку. Но только так, чтобы самому оставаться вне подозрений, а еще лучше – перевести стрелки на кого-то другого.
На Жулика, например, – пока тот еще на свободе…
Впрочем, Голенкову пока было не до ликвидации врагов.
Таня не ночевала дома, и это беспокоило больше всего. Звонок Мандавошке не внес никакой ясности: с ее слов, «подруга и домработница» пошла в детский садик, однако до садика почему-то не дошла и ребенка не забрала. Это удивляло и настораживало – ведь Таня всегда отличалась пунктуальностью и исполнительностью. Оставалось надеяться, что она таки выполнила свое обещание «уйти из дому» и теперь зависает у какой-то неизвестной подруги…
…Уже на подъезде к дому в кармане Голенкова зазуммерил мобильник.
– Да, – сухо сказал Эдик.
– Слышь, мусорила, а дочь твоя где… знаешь? – донеслось из трубки без «здрасьте».
– Что??? – не поверил услышанному отец.
– А то… Слушай и вникай в тему. Она у нас типа в заложницах. Искать ее не надо – себе и ей хуже сделаешь, – со зловещим придыханием предупредил звонивший и, сделав многозначительную паузу, продолжил: – Но мы можем договориться, если только без ментов…
Пространство поплыло волнами, как мираж, и зазвенело тонкими хрустальными бубенцами. В какой-то момент Голенкову показалось, что перед ним словно разверзлась пропасть.
– Ты кто, с-с-с-сука?.. – просипел он.
– Не перебивай, козел. Короче, если ты ломанешься в мусорню, то…
Лишь огромным усилием воли бывший сыщик взял себя в руки. Обострившийся слух и оперативная интуиция подсказывали: звонивший однозначно пытается изменить голос. Взглянув на табло мобильника, Эдик скрипнул зубами: номер абонента не определился.
– …если ты ломанешься в мусорню, то тебе придется рассказывать там и о золотых червонцах, и о бабке, которую ты из-за них вальнул.
– Какие червонцы? Какая бабка? – не понял Эдик. – Ты что, урод, несешь?!
– В ментуре об этой бабке и расскажешь, – нес очевидную пургу неизвестный, но с таким напором и скрытой энергией, что ему вполне можно было поверить. – Откуда у тебя царские червонцы? То-то. Теперь слушай дальше. Во-первых, один твой хороший знакомый просил передать тебе привет. Во-вторых, он просил передать, что если до завтра ты не приготовишь пятьдесят тонн «зелени», то твою Таньку трахнем во все дыры. А потом «черным» куда-нибудь продадим, в Дамаск или Стамбул. Тогда ты точно ее никогда не уви…
– Дай Тане трубку! – резко перебил Голенков. – Я хочу с ней говорить! Сейчас же дай ей трубку!..
– Она спит, – после секундного замешательства ответил вымогатель. – В общем, времени у тебя, чтобы деньги собрать, – до завтра. Так что думай… Стрелку я тебе потом отдельно забью. Пока.
Бросив телефон на сиденье, Эдик потер ладонями виски. Механически прикурил сигарету не тем концом и тут же выбросил ее в окошко. Уперся лбом в холодный руль, да так и просидел минут десять…
Способность анализировать возвращалась медленно, но неотвратимо. Простейший анализ подсказывал: здесь что-то не так.
Да, вымогатель откуда-то знал о царских червонцах. Но о подпольном монетном дворе ему наверняка ничего не было известно: а то с чего это он приплел какую-то бабку, у которой Эдик якобы червонцы забрал?
Да, Танечка вполне могла оказаться в руках каких-нибудь отмороженных на всю голову негодяев. Но ведь в таких случаях даже самые тупые отморозки обычно дают телефон жертве похищения – мол, говори своему папочке что угодно, только бы он деньги собрал! А звонивший почему-то сказал, что Таня спит. К тому же не сразу, а после секундной паузы…
И что это за «один твой хороший знакомый», который якобы велел передать привет отцу похищенной? Неужели Жулик?
Страх за любимую дочь накатывал волнами, и выхода Эдик пока не видел. Все накладывалось друг на друга так скверно, что уже не воспринималось как нечто реальное. Подобное могло произойти разве что в дурном сне. Запахло гибелью по всем пунктам. Недавнему подпольному миллионеру даже не верилось, что он переживает подобный крах…
Впрочем, бывший сыскарь быстро взял себя в руки. Он понимал: эмоции – скверный советчик в подобных делах. И эмоции эти постепенно уступали место трезвому и спокойному расчету. Единственной зацепкой, могущей прояснить ситуацию, были «царские червонцы», и причем – вне их связи с подпольным монетным двором.
Отфильтровав информацию и выжав из нее все возможное, Эдуард Иванович получил две крупицы в осадке: секонд-хенд в поселке Седнев и червонцы, случайно выпавшие из кармана его окровавленных брюк в салоне «Опеля».
– Ну, Мандавошка!.. – пробормотал Эдик и, развернувшись, помчался в сторону «Рюмочной».
Профессиональных навыков бывшего опера оказалось достаточно, чтобы расколоть малолетку в какие-то четверть часа. Он не кричал на Ермошину, не задавал ей вопросов в лоб, даже почти не угрожал. Просто заявил как бы между прочим: мою дочь похитили по твоей наводке, потому что ты, тунеядка и проститутка, стуканула о царских червонцах каким-то бандитам. Так что готовься идти «паровозом», рожать будешь в тюрьме…
Слова «паровоз» и «тюрьма» мгновенно сбили Лиде дыхание. Маленькая проститутка сразу пустила мутную слезу социальной жертвы и без колебаний сдала человека, которому она рассказывала о царских червонцах. Им оказался Зацаренный Геннадий Валерьевич, генеральный директор охранной фирмы «Находка», со слов Ермошиной – «крутой-крутой пацан на белом «Кадиллаке». Портрет «крутого-крутого пацана» Лида обрисовала с почти протокольной точностью. Она почти ничего не приврала, сказав только, что о золоте она рассказала Цаце лишь под угрозой пыток.
– Ты с ним когда-то махался, – несмело напомнила Мандавошка. – Ну, в «Золотом драконе», когда мы с Танькой сидели, а ты к столику подошел…
Из глубин памяти сразу же всплыла картинка: ресторанный зал, бледное лицо с зализанными черными волосами, рука с бутылкой, поднятая над головой, как граната, «опорняк», милицейский протокол и ночлег в доме над «Рюмочной»…
– Кому еще ты рассказывала о червонцах? – жестко перебил Эдик.
– Больше никому, – со смиренным лицом соврала Лида.
– М-да… Значит, сдала меня, сучка… – с нехорошим прищуром констатировал Голенков. – И это за все хорошее, что я для тебя сделал. Кто тебя за язык тянул?.. Короче, если ты о нашем разговоре кому стуканешь… На себя пеняй! Будешь лет десять на зоне «коблихам» подмахивать!
Дальнейшие действия Эдуарда Ивановича отличались быстротой и продуманностью. Смотавшись в паспортный стол, он выяснил место жительства Зацаренного и помчался к нему. Хозяина дома не оказалось, и это косвенно подтвердило правдивость слов Мандавошки. Рассказав словоохотливым старушкам у подъезда загодя отрепетированную байку, что Эдик, мол, беспокоящийся брат девушки их соседа, бывший мент быстро выяснил, что директора «Находки» можно отыскать или на работе, или в «Трех семерках», или на даче в Ульяновке.
В «Трех семерках» Цацы не оказалось. Позвонив в «Находку», Эдик выпытал у секретарши, что Геннадий Валерьевич вроде бы уехал в загородную командировку. Местом такой «командировки» могла быть только Ульяновка. А уж вычислить там дачу Зацаренного для Эдика было делом техники.
Правда, множество вопросов оставалось пока без ответов.
Сколько похитителей? Вооружены они или нет? Где теперь Таня – в Ульяновке или в другом месте? И почему вымогатель не передал ей телефонную трубку? Ведь, по логике, должен был это сделать, чтобы убедить отца, что похищенная действительно в его руках!
У Голенкова было лишь два пути: или попросить о помощи Коробейника, или действовать самостоятельно. Справедливо решив, что в ментуру он обратиться всегда успеет, Эдик рискнул продолжить расследование.
В четыре утра бывший опер отправился в Ульяновку для предварительной рекогносцировки. Миниатюрный дамский «браунинг», обнаруженный в золотоплавильном подвале, приятно тяжелил карман. Сидевший на заднем сиденье ротвейлер нетерпеливо поскуливал.
– Ничего, они еще узнают, как с нами, ментами, связываться, – успокоительно молвил Голенков любимому псу.
Оставив машину под охраной ротвейлера в субтильном леске на окраине поселка, Эдуард Иванович отыскал дырку в заборе и без особых проблем проник на территорию дачного кооператива. Белый «Кадиллак» он засек сразу же: приметный американский лимузин стоял у скромного домика под шиферной крышей. Свет в домике не горел.
Неожиданно скрипнула дверь, и Эдик тут же присел за кустом смородины. На пороге появился высокий молодой красавчик с бледным лицом и зализанными назад черными волосами. На красавчике были лишь длинные трусы легкомысленной расцветки да стоптанные кроссовки. Эдик сразу узнал своего обидчика по давешней драке в «Золотом драконе». Шурша мятой газетой, Цаца бодро затрусил к туалету-«скворечнику», возвышавшемуся в самом конце участка.
Никаких четких планов бывший сыскарь не имел: ведь в Ульяновку он выехал лишь для предварительной разведки! Экспромты были крайне нежелательны. Но одна только мысль, что похищенная дочь сейчас находится в нескольких метрах отсюда, в домике под шиферной крышей, подталкивала отца к решительным действиям.
Достав пистолет, Голенков опустил предохранитель и осторожно выглянул из-за кустов. Дверь туалета хлопнула, изнутри тихонько звякнул засов.
Эдуард Иванович осторожно подобрался к сортиру, встал сбоку и поднял пистолет. Рифленая рукоять «браунинга» лежала в ладони как влитая.
За дощатой стеной зашуршала бумага – это означало, что Зацаренный вот-вот должен выйти наружу.
Неожиданно бывший мент явственно ощутил, что внутренний ступор в нем уже опущен и держится лишь в зыбком равновесии, в позванивающем холодке подложечки. А это означало, что сдерживаться он не будет наверняка.
