Глава 14
Гена Зацаренный придумал план, как сделаться богатым. Основой этого плана стала фраза Ермошиной, как бы невзначай высказанная в ночном клубе: «Эдика по жизни только ротвейлер интересует. Да дочь. Очень уж за своей Танькой ссыт!..»
Пьяный треп малолетней минетчицы неожиданно обнажил уязвимые места Голенкова. И Цаца сразу же понял, что следует предпринять.
Естественно, Зацаренный не собирался связываться с ротвейлером: этих четвероногих друзей мусоров он невзлюбил еще с «малолетки». Да и в системе голенковских ценностей пес наверняка стоял под вторым номером… А вот красавица-дочь выглядела такой наживкой, на которую богатенький папик клюнул бы наверняка.
Таню, по мнению Цацы, следовало грамотно выкрасть, выждать несколько дней, после чего зарядить отчаявшемуся родителю отступного. Дабы Голенков не ломанулся в ментуру, требовалось грамотно промести пургу: мол, мы-то в курсе, откуда у тебя царские червонцы. Грохнул небось какую-то бабку, у которой клад был в подвале зарыт, вот кровью-то штаны и заляпал… Так что заявишь – себе хуже сделаешь!
План этот выглядел безукоризненно только на первый взгляд. При детальном рассмотрении он обнаруживал несколько серьезных изъянов.
Во-первых, Зацаренный не знал, откуда у бывшего мусора золотые монеты. Об их происхождении и количестве можно было только догадываться. Так что истинная платежеспособность Голенкова оставалась неизвестной. Во-вторых – и это самое главное! – директор «Находки» даже в страшном сне не мог представить, что сделает с ним Дядя Ваня за такую самодеятельность… Ведь «смотрящий» тоже заинтересовался источником обогащения бывшего опера!
Ушлый ум Цацы, однако, мгновенно отыскал нужное решение. Просчитав ситуацию в деталях, он понял, как грамотно развести рамсы краями.
То, что Эдик запросто носил в кармане несколько десятков червонцев, наталкивало на мысль: такого «рыжья» у него предостаточно. А может, и не только «рыжья». Следовательно, директора «Золотого дракона» можно было загружать по максимуму – не меньше чем в пятьдесят тысяч долларов (фантазия провинциального мачо не простиралась далее этой суммы). А уж потом, в процессе торговли, потихоньку уменьшать откупные…
Для Михалюка же (а на всякий случай – и мусоров) можно было организовать убойное алиби. Действовать следовало, конечно же, не от себя. Мало ли в городе гастролеров из соседних областей?! Те же кавказцы… Так почему бы кому-то из них не узнать про голенковские червонцы? Источником такого знания вполне могла стать Мандавошка: ее профессия предполагала самые разнообразные контакты, а любовь к дармовой выпивке провоцировала на неосмотрительную болтливость. А уж в том, что малолетняя проститутка в случае чего не сдаст его Голенкову, Цаца не сомневался; займись похищением милиция – Лида непременно пойдет «паровозом».
Зацаренный был человеком быстрых решений: возникшие планы должны были реализовываться безотлагательно. Организация алиби стояла в этих планах под первым пунктом. Игорю Мамрину и Лиде Ермошиной в будущем алиби отводилась ударная роль.
Созвонившись с базарной проституткой, Гена предложил ей встретиться и побазарить за жизнь.
– А я Эдика еще не видела, – призналась Лида, прекрасно помнившая о своем обещании «стать глазами и ушами» директора охранной фирмы.
– Да ладно тебе! Я с тобой не о делах хочу перетереть. Просто так посидеть. За жизнь побазарить. Я ведь твой бойфренд, правда?
Польщенная малолетка не могла отказаться от заманчивого предложения. На встречу она примчалась в какие-то четверть часа.
Гена повел себя настоящим джентльменом. С ветерком прокатил Ермошину на «Кадиллаке». Завез в дорогой бар и угостил настоящим мартини. Напомнил о своем обещании посодействовать Лиде стать владелицей «беломраморного особняка» старухи Сазоновой. Благородно отказался от предложения перепихнуться прямо в машине: мол, ты все-таки на восьмом месяце, мало ли что…
– Лидка, а давай как-нибудь на природе погуляем! – вкрадчиво предложил Цаца, когда малолетка наконец исчерпала запас удовольствий.
– Давай! Хоть сегодня!
– Сегодня не могу… – опечалился Гена. – Дела. А вот завтра свободен. Хорошо? Где-то после четырех. На Бобровице. Идет?
– Мне малого из садика забирать, – вздохнула Ермошина.
– Ты же говорила, что твоя подруга… Танька его иногда забирает! – вкрадчиво напомнил Зацаренный. – Кстати, а во сколько?
– Завтра у нас что? Вторник? Ровно в шесть вечера.
– Это какой садик? За магазином «Силуэт»? – воткнулся ненавязчивый вопрос.
– Ну да… Еще я когда-то в него ходила.
– Обожди, обожди… Это за «Силуэтом» аллейка такая между гаражами и частным сектором, потом пустырь… Этот садик?
– Ну да. Там еще пункт приема стеклотары.
– Вот и хорошо. Возьми двух блядей, а мы с Зондером вас в четыре заберем. У тебя есть знакомые бляди?
– Да у меня почти все знакомые – бляди!
– Короче, все, тема закрыта. С тебя подруги, с меня бухло и закуска. В четыре ровно. Держу базар.
Высадив Лиду у «Рюмочной», Гена прямо из машины позвонил Мамрину. Зондер всегда отличался сексуальной озабоченностью, и предложение погулять с девчонками действовало на него как на кота валерьянка.
– Игорек, есть две мясные телки, – азартно сообщил Цаца, даже не поздоровавшись. – Ты завтра в четыре свободен? На природу поедем. К речке, на Бобровицу. Че в такую жару по хатам сидеть?
– А че хоть за телки? – оживился собеседник. – Не венерические?
– Да нет! Помнишь, я недавно кобылу в «Находку» приводил? Ну, с голенковскими червонцами… Так я ей бартер зарядил: с нас – бухло и закуска, а она лучших подруг проставляет.
Предложение Зацаренного пришлось Зондеру по душе. А это означало, что половину задуманного можно было считать исполненной.
План по созданию алиби сводился к следующему. Дружеская попойка на речном берегу предполагает множество развлечений, в том числе и принятие водных процедур. Речка в районе Бобровицы неширокая, течение спокойное. Где-то в половине шестого, когда подогретая спиртным компания разбредется по кустикам, Гена пойдет купаться. Пять минут – чтобы переплыть речку. Три минуты – чтобы переодеться в сухое и сесть за руль предварительно пригнанной тачки. Пять минут – чтобы доехать до детского садика за магазином «Силуэт». Десять минут, чтобы без шума завлечь Таню в машину, дать по голове, вколоть в вену укол против всех желаний организма и завезти на загодя снятую хату. Вернуться обратно, переплыть на тот берег и засветиться перед компанией – еще минут пятнадцать. Получасовое отсутствие всегда можно объяснить судорогой или встречей со случайным знакомым. Отряд не заметит потери бойца: у пьяных свой отсчет времени, да и развлечений у Зондера будет выше крыши.
Зато в случае чего Гена всегда сможет демонстрировать и «смотрящему», и ментам благородное негодование: мол, ничего не знаю, весь вечер гужевался с подругами, вон, и Игорек это подтвердит…
Оставалось решить несколько технических моментов: отыскать «одноразовую» тачку, найти пустую квартиру и прикупить какого-нибудь убойного снотворного. Первая проблема снималась элементарно: машину всегда можно было взять в автосервисе, который крышевала «Находка». Со съемной хатой тоже не возникало проблем: на железнодорожном вокзале круглосуточно ошивались бабки, промышлявшие посуточной сдачей жилья. Ну а снотворное можно было найти или в аптеках, или у нищих врачей.
Зацаренный покончил со всеми делами лишь поздно вечером.
Тачку – задрипанный «жигуль» цвета винегретной блевотины – Гена, как и рассчитывал, позаимствовал в подшефной мастерской. Вокзальная бабка за сто рублей в сутки отдала квартиросъемщику ключи от бревенчатой халупы частного сектора, расположенной за «Силуэтом». Халупа должна была стать лишь перевалочным пунктом – по плану Цацы, ментовскую дочь следовало перевезти куда-нибудь за город, где ее наверняка не будет искать обезумевший отец. Дача в поселке Ульяновка, доставшаяся в наследство от папы, была самым подходящим местом. Упаковка сибазина приятно тяжелила карман: этот препарат Зацаренный выпросил у знакомой медсестры.
Съездив к месту предполагаемого пикника в район Бобровицы, Гена прикинул, что речку он переплывет даже быстрей запланированных пяти минут. На другом берегу, у лодочной станции, всегда стояли машины отдыхающих: вряд ли бы кто-то из них обратил внимание на заурядный «жигуль».
Последним пунктом стала поездка в детский садик, откуда ментовская дочь должна была забрать брата Ермошиной. Сделав рекогносцировку, Цаца понял, как следует организовать похищение, оставшись при этом неузнанным.
Уже в постели, в очередной раз прокручивая план похищения, директор «Находки» не обнаружил в нем никаких изъянов.
– Ну че, мусорок… Хочешь получить свою сиповку обратно? Готовь пятьдесят тонн «зелени»! – ухмыльнулся Гена, обращаясь к воображаемому собеседнику. – А ломанешься в ментуру – себе же хуже сделаешь…
По задумке Зацаренного, эти слова предстояло произнести с кавказским акцентом.
Спал он прекрасно. Цаце снился речной берег на Бобровице, где среди сосен и ив вальяжно расхаживали сюрреалистические павлины с золотыми червонцами в клювах. Гена ласково подманивал птиц ампулами с сибазином, утверждая, что птицы гибнут без снотворного, а он хочет поменять старый «Кадиллак» на новый «Хаммер», но самый важный павлин неожиданно укусил его за палец, хрипло прокаркав: «Гражданин Зацаренный, вы арестованы!..»
Скинув одеяло на пол, директор «Находки» проснулся.
– Приснится же такое… – пробормотал он, утирая пот со лба.
Фосфоресцирующий глаз будильника на прикроватной тумбочке показывал три ночи. До похищения Тани Голенковой оставалось пятнадцать часов.
* * *
Свернув с разогретого полотнища шоссе, черная «Волга» с московскими номерами покатила по мягкой грунтовке. Впереди, из-за иссиня-черной кромки леса, блеснули цинковые крыши Седнева. Машина неторопливо въезжала в поселок. По узкой улочке ветер гнал желтую пыль. Суровые старухи в плюшевых душегрейках, сидя на табуретках у дороги, продавали картошку, сметану и молоко. Худой пятнистый подсвинок, взгромоздившись на дородную свинью, с урчащим хрюканьем предавался скупым радостям мимолетной любви.
– Слышь, Леха, никак в толк не могу взять: получается, ментовская дочь и Мандавошка… кентуются, что ли? – спросила Пиляева.
Сцена у таксофонов, засвидетельствованная Пилей и Жуликом совершенно случайно, обернулась любопытным открытием. Грамотно отследив Таню, друзья выяснили, к кому же она ушла из дому. Сталинская пятиэтажка с «Рюмочной» на первом этаже была известна всем окрестным алкашам, а первый подъезд этого дома – всем окрестным педофилам. Именно там соглядатаи и засекли Мандавошку. Малолетняя проститутка отдала Тане какие-то ключи, скорее всего от квартиры, и бросила вслед: «Слышь, Танюха, забери завтра малого из садика в шесть вечера! А то меня один крутой пацан на природу бухать зовет!»
– Насчет «кентуются» не знаю, – ответил Жулик, подумав. – Пока налицо только факт знакомства. Ничего удивительного: они ведь ровесницы и соседки.
– Но ведь та алюрка… ну, Мандавошка, бегает у бывшего мусорка на поводке, точно бобик! А ментовская дочь своего папика сегодня на хер послала… Несостыковочка, – заключила Рита.
– Предполагаешь, что гражданка Голенкова Т. Э. может стать свидетелем защиты гражданина Сазонова А. К. в будущем суде? – невозмутимо уточнил гражданин Сазонов А. К., опуская очевидные логические звенья. – Неплохо бы ее допросить. Боюсь только, что ей придется свидетельствовать против отца.
Из-под капота с истеричным кудахтаньем вылетел огненно-рыжий петух и, подпрыгивая, понесся к забору.
– У-у-у, петушила, размахался крыльями! – процедила блатнючка и нажала тормоз до упора.
– Это ты про Голенкова? – уточнил Леха.
– И про него тоже. Да и про всех этих мудил… в ментовских погонах, – неожиданно обобщила шестикратно судимая рецидивистка. – Леха, смотри!
Неподалеку от дачного домика, снятого Жуликом, стояла раздолбанная милицейская «шестерка». У открытой дверки скучал пузатый мент подчеркнуто сельской наружности: рыжие кудри из-под сдвинутой на затылок фуражки, обувь, не чищенная со дня покупки… Заметив «Волгу», милиционер вышел на дорогу и призывно поднял руку с жезлом.
Пилино лицо приобрело выражение, какое обычно бывает у людей, желающих плюнуть.
– Спокойно, – распорядился Сазонов и, приопустив стекло дверки, начальственно взглянул на мента. – В чем дело, лейтенант?
– О, москвичи… – правоохранитель только теперь обратил внимание на номер машины. – Дачу тут снимаете или как?
– Или как, – ответил Жулик, глядя непросто. – А вы нас остановили, чтобы предложить бунгало на Французской Ривьере?
Обилие незнакомых слов заставило мента насторожиться.
– Ваши документы!
– Прошу. – Леха выверенным жестом извлек из кармана сафьяновую корочку с золотым тиснением и эффектным жестом раскрыл ее.
Едва взглянув в документы, лейтенант выпрямил спину и подобрал живот. Форменная фуражка слетела наземь. Из-под пряди на лбу потекла капелька пота.
– Может, и вы представитесь? Как и положено по «Закону о милиции», – с казенной вежливостью попросил обладатель сафьянового удостоверения.
– Вася Ко… Виноват. Лейтенант Козлякин, участковый инспектор! – приосанился мент, пожирая глазами заоблачное столичное начальство.
– Могу ли я вам чем-то помочь, коллега? – с ледяной учтивостью осведомился Сазонов.
– Да нет, спасибо большое, товарищ старший советник юстиции! Я, это… – участковый явно не находил слов. – Мы тут, понимаете… это… воров выслеживаем. Опаснейшие, доложу вам, преступники! Кур, понимаете ли, на улицах крадут! Прямо средь бела дня!
– Ни меня, ни моего водителя куры не интересуют. Как, впрочем, и петухи, – со значением добавил Жулик и кивнул Пиле: – Поехали.
Глядя в зеркальце заднего вида, Леха заметил: проводив начальственную «Волгу» взглядом, участковый сразу же потянулся к рации.
– Наверное, высокому начальству докладывает, – предположила Рита.
– Скорее всего, – задумчиво согласился Сазонов. – Только вот плохо, что след мы сейчас дали. Засветились в Седневе перед ментом.
– Так ведь ты крутой-крутой следователь Генпрокуратуры! И все мусора от тебя кипятком ссут!
– Это сегодня. А завтра – как знать! – может, с работы меня попросят. А то и погоны снимут… За излишнюю принципиальность. И буду я уже не следователем, а частным лицом. Так что давай-ка мы снимем в городе несколько квартир, – неожиданно предложил Леха. – Лавэ-то еще есть…
– А зачем нам квартиры?
– А на всякий случай… Только на твое имя ничего снимать не будем. У тебя есть кто-нибудь на примете?
– Есть у меня одна целка-первоходка. На нее и оформим.
Припарковав «Волгу» у калитки, Пиля выключила двигатель. Сазонов, помахивая сумкой с фотопринадлежностями, пошел к маме.
– А мой Тасенька сегодня во-от такую крысу поймал! – заявила Александра Федоровна, явно гордясь охотничьими способностями «сыночка». – Посмотри, вон, у помойки лежит! Я ее специально не закапывала, чтобы вы с Риточкой полюбовались!
– Молодец, котик, – серьезно похвалил Леха, всем видом показывая, что ему действительно приятно смотреть на дохлую крысу. – Настоящий боец. Надеюсь, что когда-нибудь я тоже продемонстрирую Тайсону свою добычу. А что – в этом доме крысы водятся? Вот уж никогда бы не подумал.
– Сегодня все утро под столом что-то шуршало. Думала, мерещится. А потом посмотрела целлофановый пакет – а там огромная дыра! Половину вещей, негодница, погрызла! А тут Тасенька подкрался… Прыг под стол – и с добычей в зубах! Так крысой хрустел, так хрустел… Весь от счастья измяукался! Насилу я ту крысу отобрала, отдавать не хотел. Погрызенное-то я выбросила. Но кое-что осталось. Так что спасибо Тасику: если бы не он – пришлось бы пеленки заново покупать!
– Чьи пеленки? – не поняла подошедшая Рита. – Для кого пеленки?
– Как это «для кого»? Для внученьки будущей! – любовно улыбнулась старушка. – Я с пенсии понемногу прикупаю… Двадцать тонких пеленок, десять байковых, ползунки, распашонки, чепчики…
Пиляева уже набрала в легкие воздуха, чтобы высказаться по поводу «внученькиной» матери с искусством и от души. Но Леха легким толчком в бок пресек это намерение.
– Не время и не место, – шепнул он. – Тем более что завтра я постараюсь выяснить и этот вопрос.
Зайдя в дом, Жулик поставил сумку и мельком взглянул на часы. Было половина девятого вечера. До визита в городскую прокуратуру оставалось двадцать с половиной часов.
* * *
Июньский день догорал. Багровое солнце медленно переваливалось за острые гребни крыш. Внутренний дворик штаба городского ОМОНа наконец-то наполнялся прохладой. Однако нагретые за день бетонные плиты по-прежнему источали жар, и бойцы, построенные для инструктажа, переминались с ноги на ногу; горячий камень прожигал подошвы.
Старший группы, камуфлированный амбал-гориллоид с погонами капитана, медленно прохаживался вдоль строя. Внимательно вглядываясь в лица подчиненных, но не задерживаясь ни на одном, он чеканил:
– Только что получена оперативная ориентировка на особо опасного преступника, скрывающегося в нашем городе. На нем висит половина Уголовного кодекса. Особое внимание обращаю на криминальный профессионализм объекта. Обладает отличными юридическими познаниями. Умен, хладнокровен, циничен, изворотлив. Ввиду крайней опасности задерживаемого рекомендуется сразу же его выключить. Якобы при попытке сопротивления. После чего хорошенько отпрессовать. Следует задержать также всех его контактеров. Среди них наверняка есть сообщники. В случае попытки к бегству в силу вступает пункт «5» внутренней инструкции. Все помнят, что там написано?
– Да помним, помним, – нетерпеливо ответили подчиненные.
Командир группы захвата хрустнул камешком под подошвой.
– Но стрелять категорически запрещается. Попытка открыть огонь будет равносильна провалу операции. Брать только живым. Вопросы есть? Нету? Тогда по машинам.
Камуфлированные бойцы, гремя автоматами и кевларовыми доспехами, побежали к зарешеченным фургонам. Личность преступника, которого предстояло «закрыть», их не интересовала. И не только потому, что по инструкциям этого знать не положено. Омоновцам по большому счету все равно, кого «закрывать», «прессовать» и «выключать»: хоть главпахана России, хоть министра внутренних дел.
Ведь в ОМОНе «прессуют» и «выключают» не только в силу профессиональных обязанностей. Многие находят в этой работе и творческое удовлетворение.
