Книга: Не жди, не кайся, не прощай
Назад: Глава 11. Чужой среди чужих
Дальше: Глава 13. Разбор полетов

Глава 12. «Гори, гори ясно»

Стояла летняя ночь, жаркая, как разогретый за день асфальт и бетон. Окна и балконные двери в домах открыты настежь. Все лавочки в сквериках и дворах были заняты любителями пива. Женщины, угрюмо дожидающиеся своих мужчин дома, хлебали холодную окрошку и орали на детей, требующих мороженого.
Проживали, правда, в городе граждане, которые проводили время как-то иначе.
Яша Корчак подогнал автомобиль к гаражу, но вылез не сразу, наслаждаясь комфортом и музыкой. Играл бандитский рэп, хриплый голос Гоги Центрового тараторил скороговоркой:
Я сегодня без закуски водку пью, ага-ага, Жизни цена – медная копейка, ага-ага. Опять, тля, под расстрельную статью, ага-ага, Подвела меня судьба-индейка… Йо!
Развалившись на водительском сиденье, Яша пытался подпевать, но не получалось. Во-первых, текст «Судьбы-индейки» никак не укладывался в его голове, не обремененной излишними сведениями. Во-вторых, он просто не поспевал за Гогой Центровым, насобачившимся произносить слова с дьявольской скоростью.
Другой бы огорчился, но только не Яша. Он не был ни рэпером, ни даже исполнителем традиционного шансона. Он работал личным водителем Александра Викторовича Мотыля, а музыкой увлекался постольку поскольку, слушая ее в свободное время. Его у Яши было обычно хоть завались. Вот и сделался он меломаном, чтобы не сдохнуть от скуки.
Сегодня утром он отвез босса в отель, а поздним вечером доставил домой, после чего покатил ставить машину в гараж. Обычная рутина, не сулившая никаких неожиданностей. Запустив руку под сиденье, Яша извлек оттуда баночку с энергетическим напитком «Дьябло», откупорил ее, сделал глоток и сунул в рот сигарету с табачным миксом «Моджо Бленд».
Раньше он никогда не пробовал эту смесь. Пришло время обогатить свой жизненный опыт. Воровато оглянувшись, Яша прикурил и затянулся, задержав воздух в легких.
Сидя в хозяйском «Хюндай Эквусе», он, как обычно, воображал себя не простым шофером, а счастливым обладателем этого серебристого механического монстра с зубастым радиатором и раскосыми азиатскими фарами.
Дым «Моджо» продрал Яше легкие, заставив его закашляться. Он принялся прикидывать, где бы ему раздобыть пятьдесят восемь тысяч долларов, чтобы взаправду обзавестись «Хюндаем», когда на него накатила непонятная апатия. Словно аккумулятор внутри разрядился. Расхотелось думать, дышать, даже моргать стало лень. Так и сидел бы Яша неподвижно до скончания века, если бы не неприятное ощущение в области между указательным и средним пальцами. Опустив взгляд, увидел он, что сигарета истлела до фильтра и обжигает пятерню.
– Вставило, – произнес он необычайно звучным и мелодичным голосом и выбросил дымящийся «бычок» наружу.
Все его органы чувств словно бы заработали с удесятеренной силой. Краски сделались ярче, изображение – четче, музыка – громче. Но главное было даже не в этом, а в том, что вкусы, образы, запахи, прикосновения приносили Яше не просто удовольствие, а какой-то детский восторг. Словно все с ним происходило впервые, давая ему возможность заново наслаждаться любыми ощущениями. Его восхищала мягкость обивки салона, красота полированного дерева, поблескивание хрома, обилие рычажков и кнопочек на приборной доске.
– Земля, Земля, – пробормотал Яша, берясь за руль, – я Хюндай, я Хюндай. Иду на посадку.
Тут ему сделалось так смешно, что он уронил голову на руль и захохотал так громко, что не слышал, о чем поют парни из «Зоны страха». Потом, все еще хихикая, отыскал в кармане пакетик из-под «Моджо», разорвал его и принялся втягивать оставшуюся внутри пыльцу то одной ноздрей, то другой, потрясенный божественным ароматом.
Когда начался отход, он посмотрел на таймер и вяло удивился тому, что провел под кайфом чуть ли не час. Голова не болела, но дико хотелось есть. Допив напиток из баночки, Яша выбрался из машины и принялся отпирать гараж.
Он не понял, что произошло с ним через несколько секунд после этого. Что-то невероятно тяжелое обрушилось на него сверху, опрокинув на утрамбованную щебенку. Была ли это бетонная плита? Крыша гаража? Метеорит? Яша не ведал этого, как не ведал, сломана у него шея, вывихнута или же чудом уцелела после такого испытания.
Придя в себя, он сообразил, что придавлен не столбом или деревом, а человеком, вероятнее всего, мужчиной, навалившимся на него всем телом. Увидеть его не удавалось. Тогда Яша открыл рот, еще точно не зная, укусит ли нападающего, закричит или просто попытается вдохнуть побольше воздуха, которого сейчас так не хватало. Это было его последнее осмысленное действие. Жесткие, как пассатижи, пальцы передавили артерию на Яшиной шее. На мгновение он ощутил еще более сильное наслаждение, чем то, что получил от наркотического дыма, а потом провалился в тартарары.
Убедившись, что водитель отключился всерьез и надолго, Константин отпустил его и, озираясь, привстал на корточки. Вокруг было пустынно, темно и тихо. Гараж Мотыля стоял на отшибе, в глухом тупике, где по ночам было малолюдно. Прошлым вечером Рощин точно так же лежал в засаде на железной крыше, но Яша приехал слишком рано, когда возле гаражей еще наблюдалось движение. Сегодня все получилось как нельзя лучше.
Одетый во все черное, притаившийся Константин напоминал ниндзя. Непросто было сохранять неподвижность, пока водитель Мотыля слушал музычку, балуясь напитком и сигаретой, но это было не самым трудным делом, с которым доводилось справляться Константину в этой жизни. Когда же захмелевший Яша пошел открывать гараж, осталось лишь тихонько подползти к краю крыши и спрыгнуть вниз. Что Константин и сделал.
Далее он тоже действовал по заранее намеченному плану. Пережав водителю сонную артерию, как учили в армии для обезболивания раненых, Костя вывел его из строя минимум на десять минут. Этого времени хватало с лихвой.
Выпрямившись во весь рост, Рощин постоял немного, прислушиваясь. Убедившись, что вокруг по-прежнему тихо, он взял водителя за ноги и отволок его за угол, где тот находился в полной безопасности. Затем извлек из кармана свернутый фитиль, изготовленный из бумажной бечевы, вымоченной в сорокапроцентном растворе калиевой селитры и тщательно высушенной на солнце. Один конец бечевки Константин сунул в бензобак «Хюндая», к другому поднес специально купленную зажигалку.
Как только язычок пламени весело побежал по фитилю вверх, Константин покинул место… происшествия? «Преступления, – поправил внутренний голос. – За такие штучки запросто впаяют еще лет пять. Плюс навесят срок за побег, за изготовление фальшивых документов и прочие дела. И сидеть тебе, братец, до морковкина заговенья. Если, конечно, не шлепнут тебя раньше по приказу Мотылей».
Константин послал внутренний голос на три буквы. Он вернулся не для того, чтобы его вычислили и поймали. Он вернулся восстановить справедливость. Око за око, зуб за зуб.
«Если настоящий христианин должен не мстить, а подставлять другую щеку, то, – решил Рощин, – я не христианин. Ничего страшного. Можно подумать, что все остальные, называющие себя верующими, соблюдают заповеди. Нет таковых в реальной жизни. А если я ошибаюсь, то отзовитесь. Ау?»
Дома Константин плотно поужинал, дождался, когда из комнаты дяди Вани донесется сочный заливистый храп, и положил перед собой старенький мобильник, приобретенный на барахолке специально для такого случая. Набрав номер Мотыля-младшего, он долго прислушивался к далеким гудкам. В трубке что-то дребезжало, хрипело, вибрировало. Наконец ему ответили, и мужской голос подозрительно осведомился:
– Кто это?
Голос принадлежал не Александру Викторовичу. Этот жирный боров зажрался до такой степени, что даже на звонки ленился отвечать самостоятельно.
«Ничего, – подумал Константин, – сейчас ты у меня запрыгаешь, как карась на сковородке».
– Не твое дело, – произнес Константин, прикрывая микрофон шуршащим целлофановым пакетиком и говоря на октаву ниже, чем в обычных обстоятельствах. – Хозяина позови, шавка. Скажи, это по поводу его тачки.
– Тачки?
– Тачки, тачки. Уши прочисть, босота.
Едва он успел договорить, как в ушную раковину ворвался знакомый, задыхающийся голос Мотыля.
– Ты кто?
– Конь в пальто, – пророкотал Константин басом. – Про «Хюндик» свой уже слыхал?
– Ну? – засопел Мотыль.
– Так вот, велено тебе передать, что это только начало. В следующий раз твой «Мерс» сгорит синим пламенем, а потом и до отеля дело дойдет. Бросай бизнес и живи спокойно. Дошло?
– Сука! Падла! Ты от чьего имени говоришь? Тебе кто мой телефон дал?
– Лучше над нашим предложением подумай, – сказал Константин и нажал «отбой».
Разговор занял секунд сорок, не более. Запеленговать номер и вычислить местонахождение Константина не сумели бы все спецслужбы мира, вместе взятые. Тем не менее телефон был разобран, завернут в тряпку, сунут на дно мусорного мешка и вынесен из квартиры.
Спать Константин улегся в приподнятом настроении. Вот только молчание Марии слегка коробило. Но с этим он уже успел свыкнуться. Хороша Маша, да не наша…
Вздохнув, он повернулся на бок и сомкнул веки. Вспомнился некстати стишок, который часто рассказывали ему родители в детстве. «Спокойной вам ночи, приятного сна, желаем вам видеть осла и козла. Осла – до полночи, козла – до утра. Спокойной вам ночи, приятного сна».
От хорошего настроения и следа не осталось. Из-за Мотылей Константин потерял не только лучшие годы своей жизни, но и отца с матерью. Возможно, по прошествии лет можно будет вернуться к ним, не рискуя попасть в засаду. Возможно… Это если родители доживут до той поры. Старенькие ведь уже.
Старость не радость. Особенно без любимого сына. Очень захотелось махнуть водки, прямо из горла, не закусывая, а закуривая ее сигаретным дымом. Но этого позволить себе Константин не мог. Достав из-за шкафа обшарпанную гитару, он кое-как настроил ее и, пощипывая струны, негромко запел:
Сегодня горек дым сигарет и муторно глядеть на белый свет. Давно не веселит вино. Займите, парни, на билет, Я не был дома долгих десять лет. Бог мой, я так хочу домой.
Эту песню он не раз слышал на зоне, где исполнял ее автор – худой, скуластый бродяга неопределенного возраста. Константин собственными глазами видел, как бывалые воры украдкой утирали слезы, слушая эти корявые, но проникновенные строки.
Я доказал им, что я завязал. Потом ночной вокзал, притихший зал, Потом вагон – скорей к стене лицом. Но не уснул я под стук колес, лежал и думал, протрезвев до слез, Что возвращаюсь к матери с отцом.
Несмотря на то что Константин исполнял песню вполголоса, дядя Ваня проснулся и осторожно просунул лохматую голову в приоткрытую дверь, чтобы лучше слышать.
Константин не смотрел на него. Следил за своими загрубевшими пальцами, берущими аккорды.
От полустанка шагал пешком То лесом, то лужком, то бережком. В душе я дома был уже! Но у калитки я теперь стою И черта поминать не устаю. Свой дом я узнаю с трудом.
Он позволил себе слегка повысить голос, потому что петь шепотом дальше не получалось.
Он неприветлив, он чужой теперь. Крест-накрест окна и крест-накрест дверь. В бреду я через двор бреду. Он неживой, уже не дом, а склеп, Отныне он и глух, и нем, и слеп. Мой дом! Все изменилось в нем!
И, выдираясь, заскрипели гвозди: «Добро пожаловать, сыночек, в гости! Что ж не писал ты столько зим и столько лет? А мы все ждали, только не дождались… А нам бы подождать еще хоть малость… Сил не осталось… Извини, нас нет».
И снова голос Константина упал до негромкого бормотания, слышного разве что ему самому, гитаре да старому пропойце дяде Ване, замершему на пороге.
Сковало сердце, точно льдом. Кому теперь он нужен, мертвый дом? Все в нем гори оно огнем! Мне б зарыдать, да только слез-то нет. Отец и мать сквозь дым глядят мне вслед, Они кричат мне: «Извини»…
– Извини, – еще раз прошептал Константин и прижал струны ладонью.
Он подумал, что если дядя Ваня вздумает полезть сейчас с вопросами или комментариями, то придется грубо выставить его вон. Но прибегать к жестким мерам не пришлось. Не проронив ни слова, дядя Ваня осторожно притворил дверь и удалился. Было слышно, как открылся и закрылся холодильник.
«Видать, завтра утром старик без похмельной заначки останется», – подумал Константин и завалился спать.
Назад: Глава 11. Чужой среди чужих
Дальше: Глава 13. Разбор полетов