– Ну, говори.

Взглянул Иван на Катюшу исподлобья, а та почему-то глаза отводит. То ли неудобно ей разговор заводить, то ли слов нужных подыскать не может.

– Знаешь, Ваня… Виновата я перед тобой очень.

– В чем, Катя?

Есть такая порода людей, которые никогда важный разговор не начнут, в глаза собеседнику сперва не взглянув. Вот и Катя наша из такой же породы. По всему видно – действительно у нее к Ивану что-то серьезное, наболевшее. Но не решается она беседу начать, потому что не может в лицо Зарубина посмотреть.

В пол смотрит.

Но не стал Зарубин с расспросами в душу лезть. Не в его это правилах. Захочет – сама расскажет, что ее гложет. А не захочет – знать, не судьба о тайне ее узнать. Пусть даже тайна эта его, Ивана, касается…

– Давай лучше в другой раз поговорим, – гость, мягко так.

Улыбнулась хозяйка благодарно.

– Давай. Ты уж извини – не могу я теперь нужных слов подобрать… С мыслями не могу собраться. Только когда следующий раз-то будет?

– Будет когда-нибудь… Ну что, пойду я?

– А может, останешься? Вон одежда-то у тебя какая грязная! Куда ты такой пойдешь?

– А если менты появятся?

– Да не придут они сюда больше! Засаду бы организовали, коли б захотели.

Подумал Иван и согласился. А действительно, почему бы и не остаться? Опера милицейские ведь наверняка посчитали, что из города он еще ночью удрал. И «Урал», у вокзала брошенный, на такую мысль навести должен, и билет, на московский проходящий купленный. Да и в порядок себя привести не мешает – одежду-обувь почистить, душ принять, щеки острой бритвой поскоблить…

– Одежду свою сними. – Катюша хлопочет. – Пока спать будешь, я ее постираю-выглажу.

Поднялся из-за стола, к окну подошел, закурил, задумался…

И в чем это Катя перед ним виновата?