9
…Как только перемахнул Зарубин через забор, так сразу в Катином дворе и оказался. По сторонам осмотрелся – нет ли чего подозрительного? Вроде бы нет. Потом на окна Катюшины глянул. Лишь одно окно светом озарено – кухонное. А на улице что? Пустынна улица утренняя, лишь напротив, у гастронома, какие-то грузчики ошиваются.
Поправил Иван обрез, в петельке висящий, и за поленницу нырнул. Присел на корточки, чтобы никто его не заметил…
Теперь в гости к Ефимовой только так ходить можно. Из соседнего двора. Через забор. И то не сразу.
Перемахнул Иван через ограждение, приоткрыл дверь.
– Катюша… – шепчет.
Встрепенулась хозяйка – не поняла сразу, кто ее кличет.
Бросила Катя кастрюли, к гостю навстречу заспешила. Не удержалась – на шею бросилась, расцеловала всего. Слез от радости удержать не может.
Зашел Иван, за стол опустился грузно. Смотрит на стены простреленные, на рамы оконные, пулями покореженные. Виновато так смотрит – ведь из-за него в этом доме такой погром учинили!
– Дай-ка, Катюша, я тебе денег на ремонт дам! – говорит.
– Да что ты, Ванечка! – Катюша руками всплеснула. – Ни к чему мне твои деньги! И так как-нибудь проживу! Главное, что ты сам жив-здоров вернулся! Ой, чуть не забыла – чемоданчик, который ты у меня оставил, сейчас отдать? Менты у меня обыск делали, все искали что-то… Но чемоданчик-то твой не нашли.
– Не к спеху…
– А у нас тут тако-ое случилось! Знаешь, что ночью на Климовке произошло?
– И что же?
– Пожар. Кто-то офис бандитов этих кавказских ночью поджег. Всю ночь машины пожарные туда-сюда с сиренами сновали!
– А сам он сгореть не мог? – Зарубин улыбается.
– Не знаю… Только в ту же ночь угнали с их двора машину – ну, ту самую, на которой они памятники с кладбищ воруют.
– А сама та машина уехать не могла? – Иван, лукаво так.
Осеклась Катя. Хотела было спросить гостя о чем-то, но передумала.
– Давай-ка я тебя накормлю!
Режет хозяйка спелые огурцы-помидоры, крошит белоснежное сало на доске разделочной, да носом все время подозрительно шмыгает.
– Послушай… – спрашивает. – Это от тебя так бензином несет?
Взглянул Зарубин на свои руки, понюхал. Так и есть – бензином.
– Да, – признался и, из-за стола встав, к умывальнику двинулся.
Протянул Зарубин руку к мыльнице, и от движения резкого выпал обрез из петельки под курткой. На пол с глухим стуком упал.
Обернулась Катюша на странный звук. Сперва на пол взглянула и, увидев, что из-под полы гостя вывалилось, вздрогнула.
– Господи… Ружье-то у тебя откуда?
Невозмутим Зарубин. Точно каменный сфинкс среди песков египетской земли. Поднял оружие, осмотрел, обратно в петельку сунул, да поглубже, чтобы вновь не вывалилось.
– Не ружье это, Катя, а обрез, – отвечает. – Откуда, спрашиваешь? Из-под земли достал. Да нет, серьезно. Откопал я его, Катя, вот что. А бензином мои руки потому пахнут, что пользовался я им… Сегодняшней ночью.
Подняла Ефимова глаза на Ивана и – неуверенно так:
– Стало быть, пожар на Климовке…
– Да, Катя… Это я ночью их долбаный офис поджег. И машину я тоже позаимствовал: не на своем же горбу мне надгробье на кладбище волочь! Так что памятник родительский уже там стоит, где ему и положено. А я офис для того сжег, чтобы мародерам неповадно было и с других могил кресты-памятники воровать!
Села хозяйка за стол. На гостя в ужасе смотрит.
– Ой, Иван, нет в тебе страху! Не буди лихо, пока оно тихо!
Наклонил Иван голову в знак согласия.
– Хорошая поговорка, Катя, но не по адресу. Кто на кладбищах наших беспредел-то творил? Кто лихо будил – я или басурмане пришлые? Вот то-то. Должны они мне были, вот я долг и забрал. Ладно. Посидел я у тебя – пора и честь знать. Спасибо за хлеб-соль. Пойду я…
Поднялась хозяйка из-за стола. Не в лицо гостю смотрит, а в пол почему-то.
– Постой, Иван… Мне тебе сказать что-то надо.
– Что?
– Вещь одну… Важную-важную.
Враз посерьезнел Зарубин.
– Ну, говори…
