Глава 7

Отправляться на серьезное дело лучше всего по вторникам, в дождливую погоду и обязательно – после трех ночи.

Особенно если дело это предстоит совершить у нас, на Дмитриевом Посаде.

Почему именно в ночь с понедельника на вторник – дураку понятно: после воскресной пьянки народ поутряни с тяжелой головой на работу поднялся и, до конца смены кое-как дотянув, домой вернулся. Похмелились люди посадские кое-как на скорую руку да спать завалились. Оно-то, конечно, всегда заманчиво – опохмел в новую пьянку перевести, но кому за добавкой бежать охота, если завтра утром опять на завод, да за окном вдобавок как из ведра хлещет?

Кому-кому, а Ивану об этом известно. На Дмитриевом Посаде он родился и вырос, и понятия местные усвоены им навсегда.

Идет Зарубин улицей Розы Люксембург, родной район надвое рассекающей, о предстоящем деле размышляет, мешком холщовым помахивает. А дождь как из ведра хлещет. Без зонтика Иван, и потому несладко ему: вода, затекая за шиворот, по спине струится, в ботинках хлюпает, по щекам лупит.

И потому на всем Дмитриевом Посаде – ни единого человека. Десять минут уже, как Иван с кладбища вышел и никого за время это не встретил.

Миновал он три перекрестка, направо свернул. И сразу же на пустыре очутился. На том самом, где когда-то родительский дом стоял.

Встал Зарубин под деревом, где посуше, мешок наземь опустил. Взял лопатку, зажег факел и, пустым мешком его от дождя прикрывая, к разваленному фундаменту двинулся.

Вонзилась лопата в сырую землю, захрустели под железом камушки. И полетели комья земли во все стороны. Недолго Зарубин землю копал – минут пятнадцать всего. Наконец стукнулся штык лопаты о что-то твердое, металлическое, и землекоп, орудие свое отложив, на колени опустился, вниз заглядывая…

Так и есть – ящик. Нащупал Зарубин слева в земле боковую ручку, потянул на себя, приподнять попытался – ни в какую. У-у, какой тяжелый! И как это батя в бытность свою пацаном умудрился его во двор заволочь? Поднатужился Иван, поднапрягся да ящик из ямы и вытащил.

Подтащил Зарубин ящик под дерево, где посуше, достал перочинный нож, поддел крышку, надавил – она и поддалась.

А в ящике цинковом – ружье. Лежит себе, машинным маслом залитое, с самого сорок третьего года. Приподнял Зарубин оружие осторожно за ствол и тут же определил безошибочно: винтовка калибра 7,62 системы Мосина образца 1891/1930 года.

Обыкновенная красноармейская трехлинейка, короче говоря…

Хороша винтовка системы Мосина, слов нет – хороша! Одно плохо: слишком уж громоздко да длинно это оружие. В карман не положишь, под полой не спрячешь. Но длина – дело поправимое. Из винтовки системы Мосина, определенными навыками обладая, отличный обрез смастерить можно.

Обрез делается просто. Сперва укорачивается ствол. И вовсе не надо, от усердия язык высунув, пилить круглую железяку ножовкой по металлу. Достаточно, зарядив винтовку одним-единственным патроном, сунуть ствол в стоячую воду и выстрелить – лишнее точненько по линии воды и срежется.

Ножовка для другого нужна, чтобы приклад укоротить. Зачем обрезу приклад? Приклад лучше спилить по уровню ложа.

Обо всем этом Иван, конечно же, знал. И потому, содержимое цинкового ящика в мешок погрузив, решил, не мешкая, модернизацией заняться.

А что, кстати, в ящике металлическом лежало, кроме винтовки?

Ох, и много чего! Во-первых, патроны. Много-много. И в коробках, и россыпью. И все – нужного калибра, 7,62, в так называемой удлиненной бутылкообразной гильзе. Две гранаты «Ф-1», в просторечье «лимонками» именуемые. Одна граната «РГД-3». И еще какая-то, явно из арсенала вермахта, – большая такая, рифленая, на длинной деревянной ручке.

И все это добро было залито толстым слоем машинного масла. Ветошью обтер – и пользуйся себе на здоровье. Да уж, предусмотрительным батя покойный был, поклон ему до самой земли.

Дотащил Зарубин поклажу до склепа, ставшего ему убежищем, закинул мешок себе за плечи, поднялся наверх по кирпичным выступам… На мокрую крышу осторожно вскарабкался, кровельный лист ножиком перочинным поддел. Сперва мешок опустил и лишь после этого сам вниз полез.