«Тоже мне март! Колотун, словно в феврале. Только-только днем распустит – ночью прихватывает намертво, да еще снежок под утро…»

Ворча, как старый дед, лейтенант Лукиченко, засунув мерзнущие руки в карманы форменной куртки и подняв воротник, шагал по превратившейся после захода солнца в каток дороге к гаражному кооперативу №7, расположенному на самой окраине города, рядом с автотрассой. Чертов Князь – настоящий он или только прикидывается – назначил встречу у запасных ворот в восемь вечера, и времени оставалось с гулькин нос.

Не совершил ли он глупость, согласившись на союз с этим странным человеком? Мало сказать странным… А что можно было сделать? В лучшем случае подать рапорт об отставке, когда фотки с этой е… Алехиной лягут на стол начальству. Это еще в лучшем случае! А если бы она подала заяву об изнасиловании, подкрепленную справкой, – идти тогда в СИЗО по «веселой» статье? Благодарим покорно! Менты, да еще насильники, там не задерживаются.

Значит, выхода не существовало? Никакого? Ну, был еще один… Последний способ сберечь офицерскую честь… Этот выход тем более отпадает.

А что он так дребезжит, скажите на милость? Пока на его девичью честь никто и не посягал. Только-то и делов: достать хорошему человеку чистый бланк паспорта – разве не благородное дело? Помочь ему «сбросить с хвоста» такого же мутного, как он сам, индивидуума, да еще попутно раскрыв нашумевшее на всю область убийство, – еще лучше. Заработать на этом малую толику, причем не в «деревянных», а чистейшим благородным металлом – кто откажется?

А Александров? А что Александров? Свет на нем клином сошелся, на этом чистоплюе Александрове! Тоже мне ангел, крылышки вот только в дерьмеце… Сухарь высокомерный, все на «вы», все придирается… До сорока лет под ним в «летёхах» шестерить?

Чтобы вписаться в лимит времени, Лукиченко свернул на шедшую через лес тропинку – кратчайший маршрут до седьмого кооператива.

Какой там лес: несколько десятков чахлых березок, промежутки между которыми выглядят более-менее пристойно только зимой, когда снег стыдливо прикрывает рощу, превращенную обитателями Хоревска в настоящую помойку. Летом это чудо родной природы проглядывается насквозь. Но сейчас-то не лето.

Тропинка по вечерней поре (а главное, в свете недавнего события, запугавшего до родимчика весь город) была совершенно пустынна – нечастые по зимним сумеркам посетители гаражей старались теперь сделать все дела еще засветло, чтобы не искушать судьбу лишний раз, – поэтому лейтенант, хотя и не робкого десятка, вздрогнул и схватился за карман, где лежал пистолет, когда из-за какого-то куста внезапно, загораживая ему дорогу, шагнул темный силуэт.

– Кто тут? – Хотя и приглушенный карманом, снятый предохранитель щелкнул слишком громко.

Незнакомец сделал шаг навстречу, подсвечивая себе снизу в лицо фонариком, отчего черты исказились, приобретая нечто демоническое.

– Князь…– оторопел Виталий, считавший, что шеф поджидает его на месте.

– Какая проницательность! – Убедившись, что узнан, Князь погасил фонарик, и теперь в темноте не было видно, улыбается он или говорит с полной серьезностью. – Вы делаете успехи, подпоручик. Я решил сократить ваш путь, милейший Виталий Сергеевич, – предупредил он вопрос лейтенанта. – Вы же после работы, как у вас выражаются, устали…

«Проверял, как бы я не привел с собой кого-нибудь постороннего, типа группы захвата, например…– догадался Лукиченко. – Битый волчара. Такого на мякине не проведешь».

– Ну и что вы мне поведаете новенького, господин полицейский? – В дружелюбном тоне Князя угадывалась искусно скрытая издевка.

– Да ничего особенного…– Виталий обдумывал: сказать или не сказать Князю о том, что бланк паспорта уже добыт?

– А по документам?

«Обойдется! – решил Лукиченко потянуть время, чтобы максимально увеличить гонорар. – Ишь разволновался».

– Да… возможность есть, но стоит это дороже, чем я предполагал вначале…

– Доставайте, за оплатой дело не станет! – перебил его Кавардовский. – Что еще? Удалось выяснить что-нибудь о моем «друге»?

Тут лейтенант готов был блеснуть.

– Не знаю, относится ли это к делу, но мой начальник… Ну, капитан Александров, я вам рассказывал…

– Дальше!

«Потерпишь! – огрызнулся про себя Виталий. – Раскомандовался тут!»

– Ну, в общем, бумажку я одну у него на столе сегодня видел. А на ней переведены две монеты..

– Как это «переведены»? – не понял Князь.

– Ну, карандашом… Подкладываешь монетку под бумагу и карандашом по ней ширик-ширик… Где выпукло – там темнее, где вогнуто – светлее..

– А-а, протирка! Так бы и сказали… Экий вы, господин подпоручик, косноязычный! А небось еще какое-нибудь специальное учебное заведение оканчивали.

– Да уж, не Пажеский корпус! – огрызнулся Лукиченко снова, на этот раз вслух.

– Ладно, ладно, простите покорно… Так что там по монетам?

– Я подробно разглядел, он-то меня сначала не заметил за спиной… Капитан Александров то есть…

– Понятно.

– Так вот одна из этих монет в десять рублей, девяносто четвертого года, и царь на ней – Николай. Это один из тех золотых червонцев, с квартиры Клеща…

– Империалов…– автоматически поправил Князь, задумавшись.

– Чего?

– Империалов. Золотая монета достоинством в десять рублей называется империал, а в пять – полуимпериал. А червонец – это три рубля золотом, но их не выпускают уже лет сто пятьдесят…

– А-а…– протянул лейтенант, думая про себя: «Похоже, таракашки у тебя в голове, Княже! Выпускают… Придумает тоже!» – Спасибо за консультацию.

– На здоровье. И?..

– Да, а вторая, девятьсот восемьдесят девятого года – побольше и царь на ней другой, в другую сторону смотрит, лысый, мордастый… Написано там было больно мелко, не разобрал я толком. По-моему, Александр… Если не какой-нибудь Никандр… Ихтиандр…

– Александр Четвертый Благословенный, батюшка нынешнего императора, Николая Второго…– сообщил Кавардовский, думая о чем-то своем.

Лейтенанту очень хотелось покрутить пальцем у виска, но, учитывая приличных размеров лезвие, которое, как он теперь знал точно, убийца носил в ножнах, пристегнутых к запястью, делать этого явно не следовало.

– Там еще написано было – пятьдесят копеек…

Олух, конечно, царя небесного этот полицейский, и больше никто. Впечатление такое, будто не в специальном учебном заведении премудрости сыска постигал, а в церковно-приходской школе или у сельского дьячка. К тому же ненадежен, ненадежен парнишка… Ох как ненадежен… Но, как говорится: за неимением гербовой – пишем на простой. Кстати, о гербовой…

Плотные пачки самых крупных здешних купюр – пятисотрублевок, принесенные этим подпоручиком с малороссийской фамилией, приятно оттягивали карманы куртки. Это хорошо. Нужно будет послать девку прикупить что-нибудь из продуктов, выпивки… Пальто это сменить нужно – барахло жуткое… «Землячок», сволочь, согнал тогда с насиженного места чуть не в чем мать родила! Слава богу, по каторжной привычке, ложился спать Кавардовский практически всегда (если дам-с не имелось под боком, конечно!) почти полностью одетым: мало ли куда кинет судьба-индейка свою крапленую карту?.. Нужно было тогда с одного из парней кожан снять, да побрезговал, видишь ли. Ничего, девка что-нибудь купит на рынке. Сметливая попалась халда, расторопная. Жаль, под этого ублюдка легла – теперь нельзя с ней, с подстилкой легавой…

А следок-то, легашонок, зацепил верный, нужный следок. Не только бабенок валять учат их, видимо, в местном Корпусе! Не иначе от сыщика того полтинник просочился. Больше не от кого. И Колун, и он, Князь, сюда только золотишко таскали, ничего боле… Серебра тут тоже, конечно, нет, но ценится оно не в пример ниже. Чего же лишний груз таскать? Тем более сначала весь расчет через еврея этого, Пасечника, шел, а тот брал исключительно «рыжевье» для гешефтов своих, зубных, и не только… А полтинником этим в лавке расплачиваться, что ли? Так не ходили они тут по лавкам: встречали всегда их и привечали по первому разряду… Нет, только легавый тот мог денежку протащить …

Капитан этот, начальник подпоручиков, видать, при делах. Если еще не снюхался с «землячком»… Нужно было тогда его у парадного приткнуть перышком, когда навеселе домой возвращался… От бабенки, конечно… Ну ничего, всегда успеется. Использовать надо это обстоятельство, чтобы и «землячка» подцепить, и капитана этого потопить. Покумекать нужно, что-то вроде вытанцовывается…

Молодец парнишка! Помог по полной программе: и золотишко сбыть, и след «землячка» отыскать, и паспорт выправить. Добыл, добыл он бумаги, по глазам было видно. Только цену решил набить. Жадный он очень, Виталий этот. С одной стороны, вроде бы и хорошо, таким управлять легко, а с другой – не очень-то и здорово… Жадный и продаст, если что, ни за понюшку табаку. Но это не важно… Не с собой же его тащить? Да и девку эту. Пока нужны – поживут, а там…

Князю от этой мысли показалось, что отточенная полоска стали в рукаве нагрелась. Ничего, ничего, Верный, потерпи: напьешься скоро кровушки, утолишь жажду свою вечную.

Вот и город. Здесь надо быть осторожнее.

Избегая редких освещенных мест и вообще улиц, Князь нырял в темноту проходных дворов, растворяясь в чернильной тени. Ночь с ее темнотой и была его основной стихией.

Двадцать четыре золотых кружочка, аккуратно выложенных в пять рядов на скатерти (в верхнем ряду не хватало одного), сияли своим обычным маслянистым блеском перед Драконом, местным вором в законе, в миру Свешниковым Павлом Михайловичем.

– Что скажешь хорошего, Ювелир?

Ювелир, рыхлый, словно состоявший из холодца, только снаружи чуть прихваченного пленкой кожи, не дававшей ему расплыться бесформенным блином, человек неопределенного возраста со сверкающей лысиной, юношески нежными щечками и младенческими перетяжками на аккуратненьких пальчиках, еще с минуту разглядывал двадцать пятую монету через мощную старинную лупу в потертой бронзовой оправе, затем положил и то и другое на скатерть:

– Ничего хорошего не скажу. Та же чеканка, что и у прежних, Пал Михалыч.

Ювелир, заслуживший свою кличку еще лет двадцать пять назад, во время своей первой ходки по валютной статье, слыл среди местного криминала человеком уважаемым, сведущим во всех делах, связанных с «рыжевьем» и камушками, своеобразным экспертом.

Несмотря на свою насквозь мирную внешность и то, что после последней отсидки, по мнению правоохранительных органов, твердо решил встать на путь исправления, рецидивист Запашный за себя постоять мог неплохо, и это только добавляло уважения к нему со стороны людей с наколками (только подобных себе и считавшихся настоящими людьми). Отлично ботая по фене, в повседневном обращении он предпочитал именно великий и могучий, а также человеческие имена вместо собачьих кличек, как он выражался. Дракона он знал давно и плотно и, хотя кличку его всуе произносить избегал, на Ювелира не обижался.

– Это точно?

– Обижаешь, Паша, обижаешь…

Дракон прошелся по комнате, как на тюремной прогулке, ссутулившись и заложив руки за спину.

– Ну спасибо, Ювелир. С меня причитается. Скажи там ребятишкам, они тебя до дома подкинут…

Когда Ювелир удалился, Дракон снова уселся за стол и, подперев подбородок ладонями, принялся разглядывать теперь уже идеальный квадрат, выложенный из золотых кружочков.

– Ну и что мне со всем этим делать? – печально спросил Павел Михайлович.

Дело в том, что Свешников—Дракон кроме общественной, так сказать, нагрузки в виде хранения и распределения скудного воровского общака, «разруливания» всяческих споров и конфликтов между гражданами определенной категории и подкармливания «невинно пострадавших», запертых за те или иные прегрешения за крепкие стены с надежными засовами, контролировал весь поток «рыжевья», а по-людски говоря, золота, поступавшего из щедрых на богатства уральских недр, а именно, Кочкарских россыпей, не только от «черных старателей», но и с обогатительной фабрики.

Когда десяток лет назад, еще при Мишке Меченом, на столичном сходняке решалась судьба этого трудного участка, из-за недальновидной политики отдельных лиц чуть было не ставшего яблоком раздора между несколькими сильными группировками, вся уральская фракция практически единогласно высказалась именно за Дракона– человека честного, болеющего за общее дело, не рвача какого-нибудь, способного крысятничать по мелочи…

И проблема была решена. Дракон оправдал высокое доверие и в короткий срок прекратил анархию, вернул золотой поток в русло, «успокоил» особенно рьяных ревнителей «клондайкской вольницы», во что бы то ни стало желавших сделать из тихого провинциального Хоревска некое подобие заокеанских Доусона или Сакраменто. Множество подпольных золотоскупок, сделки в которых порой заканчивались не только мордобоем, но и поножовщиной, привлекая и без того нежелательное внимание властей, тихо-мирно прикрылись, зато оставшиеся заработали на полную мощность, принимая у «населения» песок по твердым, не грабительским, но и не запредельным ценам. Из сотен золотоискателей остались тоже только десятки, получившие «лицензию» у самого Дракона. Всяким любителям «пощекотать Фортуну за…» вежливо и без особенного насилия разъяснялась «политика партии» на данном временном отрезке, и, как ни странно, желающих возражать было относительно немного. Прекратились также всякие инциденты с милицейскими налетами на подпольные притоны, где ранее отдыхали от трудов праведных немногочисленные счастливцы, окруженные как раз многочисленными, питающимися от них «клопами», в связи с полным исчезновением самих «норок» вместе с их хозяевами.

Последним штрихом – надо сказать, самым трудоемким и муторным – было выкорчевывание черных, то есть выходцев с Кавказа, налетевших в Хоревск и саму столицу «золотого края», городок с немного странным названием Слой, как мухи на сами знаете что, после известных событий начала девяностых годов прошлого века. Охочих до легкой наживы кавказцев пришлось просто силой отрывать от кормушки, как ненавидимых ими хрюкающих домашних животных – от корыта. Некоторых – с мясом…

С тех самых пор вот уже скоро десять лет кряду в Хоревске царила тишь и благодать. Многие горожане даже начали забывать, что живут буквально на золоте, а краткий эпизод натуральной золотой лихорадки постепенно превращался в одно из невнятных преданий местного фольклора, оттесненный более насущными событиями и проблемами.

Все бы хорошо, если бы не этот проклятый дантист Пасечник, и так всегда балансировавший в своих мутных делишках на грани фола. Не раз его предупреждали ребятишки Дракона о том, что не след развращать честных трудяг своими грязными деньгами. Разок даже пришлось самому Павлу Михайловичу со строптивцем побеседовать– утих как миленький на полгодика. Но уж после того как коллега из Свердловска попенял по-дружески Дракону на тоненькую струйку «рыжевья», явно протекавшую мимо его носа, пришлось взяться всерьез.

На что тогда надеялся жадный старик: на гуманность «дракончиков» или на помощь своего еврейского бога – только не сдал он ни своих золотых запасов, ни грядочки в одной известной с детства стране, на которой деревца с такими занятными «желтяками» произрастают. Сердчишко, вишь, у старого стяжателя оказалось слабеньким. Может, и в самом деле этот ихний Яхве своего почитателя выручил: мальчишки ведь тогда только разминаясь «погладили» дантиста паяльничком, не спрашивали в полную силу, на благоразумие его надеясь, – какой спрос с «поехавшего» от непереносимой боли человека, обструганного, как полено?

Тогда казалось, что проблема решена и другим будет наука надолго, ан нет – снова просочились, проросли откуда-то «рыжики», словно и впрямь посеянные кем-то в Стране Дураков. Немного, правда, но солидно, целых двадцать пять штук, двести с лишним граммов высокопробного червонного золота. Все бы ничего, можно было бы предположить, что какой-то счастливец на своем огородике горшок с царскими десятками и пятерками выкопал да спускает потихоньку, чтобы кто чего не заподозрил… Но вот ведь какая закавыка получается: в тех партиях, что Пасечник своему человечку в Свердловск пересылал, настоящих-то, дореволюционной чеканки, десяток и пятерок было всего ничего, зато остальные – с другими царями и самыми разными годами, чуть ли за весь двадцатый век. И какой-то Алексей Второй там имелся «Император и Самодержец Всероссийский», и Александр Четвертый, и даже Петр, но тоже Четвертый. Подходил по порядковому номеру только Николай Второй, он же Кровавый, но и тут было не все гладко: соответствовал оригиналу он только на жалкой кучке потертых монет до девятьсот одиннадцатого года, а на остальных – новеньких от девятьсот девяносто четвертого и ближе – выглядел совершенно непохожим на себя, безбородым и помолодевшим… Боня Колымский, выполнявший аналогичные функции в Свердловске, даже пошутил по этому поводу, что, мол, по всей стране царя скинули еще в семнадцатом, а в вотчине Михалыча российское самодержавие процветает и по сей день.

Хорошо ему балагурить, черту щербатому, а тут, на месте, как поступить? Эти вот «желтяки» уже явно не из «коллекции» Пасечника, их парнишка какой-то мутный из Хоревска вез в сторону города Челябинска не далее как сегодня днем. А на одном червончике-то дата вообще хитрая – «2002»…

Дракон откинулся на стуле, сгреб все монеты в жестяную допотопную банку из-под зубного порошка, закрыл крышкой и сунул в ящик стола. Успеем еще, налюбуемся…

– Эй, Пятихатка!

Пятихатка, вертлявый паренек дет двадцати пяти, несмотря на молодость имевший уже два «перстня» , выскочил на зов Дракона из полутемной комнаты, освещаемой голубыми сполохами едва слышно работавшего телевизора.

– Ну что там, лох этот не зачирикал еще?

– Зачирикал, Пал Михалыч, соловьем заливается.

– Тащите его сюда… Нет, стой, еще кровью половики заляпаете, ироды… Сам схожу.

Щелкнув выключателем настольной лампы, Дракон в сопровождении Пятихатки двинулся в кухню, откуда тщательно замаскированный лаз, скрытый от чужих глаз, вел в обширный подвал, использовавшийся в доме Дракона для самых разнообразных целей.