Андрей

«Эх, Аким, Аким… Опередил ты меня, — подумал Мостовой. — И чего тебе приспичило именно сейчас от нас уходить? Не мог ты потерпеть еще хоть немного?.. А я ведь уже собрался с этой сволочью поквитаться. Сейчас я здесь пока не нужен. Они и без меня Елизара найдут. А теперь… Теперь без меня опять ничего у них не получится. Михалыч с Семенычем вдвоем носилки с Борисом никак не утащат. Никак не смогут. Не справятся. Батя-то совсем уже плох, совсем уже выдохся. Такая кутерьма в его-то годы… Поквитаться? Да нет, неправильно это. Какая, к черту, месть? Месть предполагает, что тот, кому ты мстишь, поймет, за что пришла расплата, а я что-то очень сильно сомневаюсь в том, что Санек вообще способен на такое. Так и уйдет, ничего не осознав, не раскаявшись. Это же как разговор слепого с глухим, — думает Андрей, а в голове — сплошная мешанина, сумбур полный: — Да и могу ли я его осуждать, если у него такая жизнь, если он живет так с детства? Еще тогда, наверно, на весь божий свет окрысился, обозлился? Детдомовский — значит, считай, без отца и без матери. Да в любом случае нормальные родители своего ребенка в детдом не сбагрят… Да потом еще и Афган этот… Вот и живет теперь совсем по-звериному и творит все, что хочет по праву сильного. Живет и не понимает, наверно, даже, что можно ведь и по-другому… Да и он один, что ли, такой? Вон их кругом сколько — целыми сворами… Ненавижу я его? Да нет, скорее всего… Не знаю… Иногда и действительно хочется… просто жуть, как хочется! — до него добраться и убить, высадить в него полный рожок до последнего патрона. Но остановишься и подумаешь… Ну не жрет же траву хищник. Не жрет! Не потому, что не хочет или не любит, а потому, что не может просто, совсем не так устроен. Ну, и при чем тут тогда ненависть? Глупо же его за это ненавидеть… Все это так, но… убрать его с дороги мне все-таки придется. Убрать, пока он сам до нас не добрался… И я обязан это сделать. Просто обязан. Именно я, и никто другой… А вот смогу ли я… убью? Еще не знаю. Еще не понял, не определился окончательно… Все может быть. И так тоже. Ведь я пока не знаю, как у нас там сложится… Но только одно уже сейчас для меня совершенно очевидно — или я его, или он — всех нас до единого. Он же ни за что не остановится. Не утихомирится, пока своего не добьется. А это значит?.. Нет. Все равно не знаю пока… Ну не знаю, и все тут».

— Ты не слыхал, Андрюша? — обратился к нему с вопросом Крайнов.

— Что? — машинально переспросил его Андрей, еще совершенно не вникая в смысл услышанного.

— Да бабахнуло где-то? Не слыхал?

— Не понял я? О чем это ты, бать? — рассеянно отозвался Мостовой и посмотрел на старика размытым взглядом, с большим трудом возвращая себя к реальности.

— Да точно рванули где-то. И не тротиловая шашка, а что-то посущественнее, — подключился к разговору Назаров. — Похоже на мощную взрывчатку.

— Нет. Я ничего не слышал. Может, вам показалось?

— Ага, двоим сразу? — ухмыльнулся Назаров.

— Ну, не знаю…

— Да нет, Андрюша, вовсе не поблазнилось. Я ж хоть и старый пень, но все ж со слуха-то еще не вышел. А Алексей — тем паче. Не может же нам обоим одно и то ж почудиться! — горячо запротестовал Крайнов, предвосхищая все его дальнейшие сомнения.

— А… если это там, на прииске? Вдруг они уже там опять все по новой наладили? — высказал неожиданно пришедшее на ум предположение Андрей.

— Да нет, Андрюша. Нипочем не может. Это же совсем в другой сторонке гамануло, — не согласился с ним Семеныч. — Это ж где-то вон там, за теми дальними горушками. Во-он за теми высоченными отрогами, — утвердил старик и показал рукою куда-то вдаль.

— Странно…

— Вот и я думаю, что очень странно, — сказал Назаров. — Вчера — этот странный выстрел из трехлинейки. Сегодня — этот взрыв какой-то непонятный. Что-то здесь совсем непонятное происходит, — произнес и, помолчав немного, спохватился: — Ладно, мужики, хватит болтать. Давайте уже заканчиваем с отдыхом и двигаем дальше. Это сейчас Боре получше вроде, а там еще неизвестно, как дальше обернется. Давайте уже, давайте, идти нам надо.

— Пошли, — согласился Андрей. — Только… дай я все-таки, Михалыч, хоть парой слов с Борисом перекинусь. А то уже и неудобно как-то.

— Давай, но только недолго. Нам же действительно поспешить бы надо. Сам же понимаешь.

Мостовой подошел к носилкам. Опустился на корточки. Тронул Бориса за рукав.

— А-а, это ты, — открыл глаза Кудряшов. — Чего хотел-то?

— Ты уж извини меня… Борь, что так все получилось, — слегка смутился Андрей.

— Глупости это все. Не извиняйся. Мне все Михалыч рассказал… Так что я в курсе.

— Все равно неприятно. Вроде как из-за нас… из-за меня все получилось, — произнес Мостовой и замялся, не зная, что еще прибавить к сказанному.

Пауза грозила затянуться.

— Да ты не парься, — нарушил ее Кудряшов. — Что мы с тобой — пацаны какие-то… Иди. Потом побазарим.

— Добро тогда. Потом, так потом, — с облегчением выдохнул Андрей и, дотронувшись до руки раненого, легонько ее сдавил и быстро поднялся на ноги.

— Подожди, — остановил Мостового Борис и, не встречаясь с ним недобро полыхнувшим, направленным куда-то внутрь себя взглядом, поиграв желваками, процедил: — Ты там подстрели его… за нас… за меня… этого гаденыша.

Мостовой открыл было рот, но так и не нашелся, что сказать. И, помедлив, отступив на шаг, только коротко кивнул ему в ответ.