Андрей

«Знак на кедре? Знак на кедре? — глядя в спину бредущего впереди Назарова, устало размышлял Андрей. — Знать бы еще, девочка, что ты имела в виду? Понять бы, милая. Я ведь еще толком об этом и не думал. Не думал, потому что сюда возвращаться раньше у меня и в мыслях не было. А вот оно как повернулось. Да уж, действительно неисповедимы пути господни… Да и вся жизнь у меня теперь такая. Не жизнь, а какая-то жуткая круговерть. Швыряет из стороны в сторону, как дерьмо в проруби… А ведь когда-то все у меня было — и дом, и семья. И счастье вроде тоже… И жить еще хотелось. Очень. Совсем не так, как сейчас… Но, может, все еще наладится? Будет еще что-то светлое впереди? Не должно же так погано все закончиться?.. Ничего. Избавимся от этого урода. Найдем кержаков. Поселимся у них с Семенычем. Построим себе какую-нибудь маленькую ладную избёшку… И будем там жить в свое удовольствие, как все нормальные люди. Спокойно, по-человечески — без перестрелок, без погонь… без всякой суетни, без бесконечных нервотрепок… И даже, если Глуша меня не дождалась… По крайней мере, туда, в этот чокнутый, больной на всю голову обдолбанный мирок, мы с ним уже точно никогда не вернемся. Нет уже ни сил, ни желания в дерьме барахтаться».

Громко, заливисто прострекотала где-то в таежных дебрях разбуженная кедровка, предвещая зарождающийся новый день. Отвлекла, оторвала от тяжких мыслей. Взглянул на стремительно алеющий восток, и тут же вмиг застрял комок в горле. Медленно и величаво поднимался над горизонтом малиновый солнечный диск. Выхватывал, вырывал из темноты очертания горных хребтов. Поднялся, покраснел, побагровел, а через несколько мгновений выплеснулась, хлынула из-за сопок ослепительная яркая волна, поползла, покатила безудержно во все стороны, заливая темную тайгу расплавленным сусальным золотом. «Боже, красота-то какая! Никакими же словами не опишешь! Только и остается, что молча пялиться на все это во все глаза. Глядеть и глядеть неотрывно, так, чтоб пронимало до печенок, до последней клеточки, чтобы теплело и теплело внутри беспрестанно».

— Фу ты, черт мохнатый! — резко затормозил Назаров. — Ты же нас так заиками сделаешь!

Андрей едва на ногах удержался, уперся выброшенной вперед рукою ему в спину. Отступил на шаг и встретился глазами с улыбающимся Айкином.

— А-а, пришли! — взволнованно затараторил тот. — Хорошо, что пришли! Дедка вас давно ждет. И я жду. И дедка тоже. Я вас давно увидел, однако.

— А что ж ты тогда, морда твоя нанайская, — беззлобно выругался Назаров, — до последнего за деревом сидел, если ты нас давно увидел?

— Да вы ли, нет ли, — озорно прищурился Айкин, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, хорош уже свистеть, хитрюля, — прервал его Назаров. — Пошли быстрее. Как там Боря?

— Немножко хорошо. Не спит уже. Уже почти не кашляет… Я его ухой покормил.

— Ишь ты — ухою! Ну, молоток тогда, — уже на ходу, повеселев после добрых новостей, сказал Назаров. — А где ж ты рыбу взял?

— Где, где? Поймал, однако. В речке. Там речка есть. Мы с дедкой нашли. Щуку большую острожкой приколол. Целых две штуки.

— Вот это здорово. Тогда и мы сейчас ушицы навернем. Ты как на это, а, Андрюха?

— Да только положительно, — ответил Мостовой, приотстал немного, обернулся, поглядел в сторону оставленной позади лудёвы и снова пристроился за спиной у Назарова.

— Возвернулись, слава богу! — радостным возгласом встретил их Крайнов. — Не утерпел, выбежал им навстречу. — А кто там палил-то? Не вы, поди?

— Нет, Иван Семеныч, — откликнулся Мостовой. — Не мы и не этот уродец. Определенно.

— Это из трехлинейки стреляли, — пояснил Назаров. — По крайней мере, очень на то похоже. И без глушителя… Вот я и думаю — не ваши ли это старые знакомые? Староверы?

— А хоть бы и так. Чего не может-то? Там же и кулёмка поблизости.

— Но стреляли-то, бать, по полной темноте? Чего им ночью по лесу шарахаться? Не с фарой же они охотятся?

— Да, знать, нужда какая вышла. Всяко же разно у людей бывает. А никаких фар, как я знаю, они отродясь не признавали. У них всегда по честному… Ну ладно. Нечего тут долго лясы точить. Идите, я вас ухой накормлю. Горяченького поешьте. Небось проголодались да застыли сильно? Оно ж без малого три часа в снегу прокултыхались.

— Сейчас, бать, я только Борю посмотрю, — сказал Назаров и подошел к раненому.

Кудряшов тотчас открыл глаза.

— А, нормально, Михалыч, — прошептал синими слегка подрагивающими губами, предваряя уже навязший в зубах вопрос. — Гораздо лучше. Почти не болит. Только вот слабость еще… А так терпимо.

— Хорошо, Боря. Ты только постарайся как можно реже кашлять.

— Постараюсь.

— Сейчас мы быстренько соберемся и дальше тебя потащим. Тут где-то рядом скит староверский. Там, говорят, бабка у них травница… А к тому времени и наши из заповедника подтянутся. Я им по рации… просигналил. Ты не волнуйся только. Все нормально будет.

— Я и не волнуюсь… И вы не спешите сильно. Поешьте сначала. Сколько вам меня еще по буеракам переть.

— Ладно. Разберемся. Не замерз?

— Нет.

— Ну, лежи тогда пока, отдыхай. Силенок набирайся. Попробуй еще подремать.

— Хорошо. Попробую, — ответил Кудряшов. Сомкнул веки, но тут же, снова приподняв, спросил: — Так мы сейчас что, вместе с этим брэком?

— Он не брэк, Борь. И нам не враг вовсе. Просто у мужика — свои серьезные проблемы. Ну все. Лежи. Я тебе потом все подробно объясню. Потом, когда поправишься. А сейчас лежи и молчи. Нельзя тебе много говорить. Лежи, Боря.

— Ты уж извини, Леш, что я к нему пока не подхожу, — очень тихо сказал Мостовой, приблизившись вплотную к подошедшему Назарову. — Ты не подумай только чего дурного. Не от того, что я как-то плохо к нему настроен. Просто… у нас с ним как-то сначала не очень-то заладилось. Вот и не хочу лишний раз его тревожить. Ему сейчас, я думаю, не до меня, не до моих туманных… объяснений.

— Да что ты? И в мыслях такого не было. Что я, не понимаю?

Кедр, на котором Глуша оставила свой знак — послание, долго им искать не пришлось. Рос он возле той самой баньки, куда когда-то их с Семенычем Елизар на постой определил. От баньки, конечно, совсем ничего не осталось, кроме выпирающей из-под снега каменки. А вот огромный столетний исполин уцелел. Только слегка обгорел и покрылся слоем сажи со стороны пожара.

Как только они к нему приблизились, так сразу же и бросился им в глаза широкий, совсем еще свежий, не потемневший затес на стволе в полутора метрах от земли. А на нем — примитивно нацарапанная ножом небольшая композиция: фигурка, отдаленно напоминающая человечка, какой-то маленький неровный овал и что-то похожее на сноп или пучок веток.

— Да, — посмотрев на затес, вздохнул Андрей. — Еще тот ребус.

— Да что тут долго-то кумекать? — через минуту, нарушая не успевшее затянуться напряженное молчание, вскинулся Крайнов. — Да проще пареной репы!

— Думаешь? — недоуменно уставился на него Мостовой.

— Да чё тут думать-то, Андрюш?! Это же почти что в точь, как у тебя из ладанки! Рази ж ты не видишь?

— Вот черт! Какая же я дубина стоеросовая! Как же я сразу не сообразил? — хлопнул себя по лбу Андрей. — Вижу ведь, что что-то знакомое. — Быстро расстегнул бушлат, снял с шеи амулет, развязал тесемочку и осторожно вытряхнул содержимое мешочка на ладонь. Но, несколько секунд пощупав внимательным взглядом лежащие на ней предметы, спустил с лица улыбку: — Да-а. Все это, конечно, хорошо… да шибко худо, как Аким говорит. Знать бы еще, что это все обозначает?

— Да и не поймешь-то сразу, — сдвинув шапку набекрень, почесал в затылке Крайнов.

— Ничего страшного, мужики. Не дрейфь. Давайте-ка лучше мозгами шевелить, — подключился к разговору Назаров. — Я предполагаю, что ничего особо сложного девочка бы эта не придумала. Она же хотела, Андрей, чтобы ты легко догадался? Так ведь?

— Ну да. Конечно.

— А потому тут должно быть что-то совсем простое. Что-то для тебя совсем понятное.

— Дайте-ка я посмотрю, — протиснулся поближе к Андрею Айкин. — Чё тут, а? А, вот человечка вижу. Камушек какой-то черный? Трава ульная…

— Какая трава? — спросил Андрей.

— Ульная, Андрюша, — опередив ульчу, ответил Крайнов. — Осока такая есть. Они ее в улы себе пихают. Потому и ульная прозывается.

— Да-да, — согласно закивал Айкин. — Правильно, дедка. В улы всегда ее пихаем. Тогда хорошо бывает. Тогда ноги всегда сухие. Совсем не потеют. Тепло, однако.

— А она везде растет?

— Нет, не везде, — ответил Назаров. — Но встречается частенько. Это вид такой — осока волокнистая. По краю болота обычно.

— Да, — хмыкнул Андрей. — Все это, конечно, отлично, но мало что дает. Если, тем более, она так часто встречается.

— А вот камешек? — задумчиво проговорил Назаров и, взяв его с ладони Мостового, поднес к глазам. Повертел, покрутил немного. — Похоже — это каменный уголь? Нет, определенно он. Да стопроцентно.

— Ну, это что тогда — скала получается? — спросил Андрей. — Или скал из угля не бывает?

— Может, и бывает, я в этом деле тоже не большой специалист. Но одно мне совершенно понятно — где-то здесь, неподалеку, должны быть залежи угля. — Сказал и посмотрел куда-то вдаль. — И угольный пласт там обязательно прямо на поверхность выходит. Какое-то хорошо видимое обнажение и, скорее всего, в скалах. На это и намек, как видно… Ну а там где-то рядом, как я полагаю, и болото нужное в момент нарисуется. С этой самой ульной волокнистой осокой.

— А никаких других версий у тебя, случайно, нет? — с ноткой явного неодобрения в голосе качнул головой Андрей, не слишком воодушевленный смутными предположениями Назарова.

— Да какая еще тут может быть версия? По-моему и так все предельно ясно.

— А человечек?

— Да он тут, Андрюша, как я ведаю, вовсе ни при чем. Он тут — что сбоку припека, — нетерпеливо встрял в разговор Семеныч. — Да это ты, кажись, и есть, дружок сердешный. Да ты, конечно, собственной персоной. На тебя же ею и намолено. А то не похож, рази?

— Ну тогда и с этими ее волосенками все понятно, — с самым серьезным видом, без тени зубоскальства на лице подытожил Назаров. — Сам ты тут да зазнобушка твоя. Неразлейвода, так сказать.

— И что — вот так все просто? — все еще не решаясь согласиться с очевидным, продолжил слабенько упорствовать Мостовой.

— Просто ли, непросто, а вполне сгодится, чтоб проверить, — загорелся, засиял лицом Крайнов и, подняв в воздух указательный палец, произнес со значением: — Что не что, а кой-чего теперь-то про запас имеем.