18

Две темные фигуры, чертыхаясь и ежеминутно оскальзываясь на подтаявшем и снова замерзшем ночью льдистом насте, спускались по очень пологому склону к едва видневшейся в предрассветных сумерках речке. Над противоположным, высоким и обрывистым берегом небо уже вовсю зеленело, предвещая скорый восход, а тут еще царила ночь, смазывающая все очертания и плодящая призраков, шныряющих вокруг и крадущихся следом.

– Какого же черта нужно было вставать ни свет ни заря, Сергей Владимирович?! – ворчал Бекбулатов, совершенно не разбирающий перед собой дороги. – Неужели нельзя было, как все люди, подождать, пока рассветет…

– Подождать-то, конечно, было можно, но вот калитка ждать не станет – с хитринкой она… – ответил мучимый одышкой старик. – Ничего, немножко осталось, потерпи чуток…

Войцеха, посовещавшись вчера вечером, решили с собой не брать – неизвестно, как еще повернется там, за барьером, а неуклюжий и нерасторопный поляк может оказаться лишней обузой.

– Ничего с ним не случится – побудет тут, под крылышком фрау Штайнбек, супружницы моей, отъестся немного, книгу свою допишет… А я, если все нормально пройдет, вторым рейсом и его к тебе переправлю…

К тому времени когда небо окончательно посветлело, путники вышли к кусту, одиноко стоявшему посреди поросшего прошлогодним бурьяном поля, спускавшегося к реке. Владимирыч поплевал на ладони, взялся за скрюченные корявые ветки и, крякнув для порядка, легко выдернул раскоряку из земли.

– Я его специально тут воткнул еще по осени, – самодовольно заявил старик, приседая и заглядывая куда-то, словно в невидимую замочную скважину. – Мальчишки тут возились, я и подумал – не провалились бы часом на ту сторону… А то греха потом не оберешься… Сиди ротмистр, отдыхай. Когда дверца откроется, я скажу. Подумать только: почти в это же время ребят сюда переводил в прошлом году… Колю, Гошку, Чебрикова, Валюшку… Где-то они сейчас? – Необычно говорливый сегодня Владимирыч замолчал и продолжил совсем не к месту: – Чайку хочешь?..

Владимир не успел ответить: над головой со свистом пронеслась тройка уток, тут же скрывшихся на фоне темнеющего на западе неба. Оба будто охотничьи псы проследили за птицами и разом вздохнули.

– Кряквы… – протянул Владимир.

– Нет, чирки, – возразил ему Берестов. – Селезни самочку гоняют…

Тут же заспорили и за разговором не заметили, как над горизонтом показался раскаленный краешек солнца.

– Стой! – спохватился первым старик, вскакивая на ноги. – Заболтались мы с тобой, а ворота-то, похоже, открылись уже!..

Поддавшись волнению проводника, Бекбулатов тоже вскочил, пытаясь разглядеть что-нибудь там, где еще недавно возвышался куст, но ничего, конечно, не было видно… Разве только какое-то призрачное дрожание воздуха, будто смотришь вдаль над пламенем костра…

– Раздевайся! – скомандовал Берестов и, подавая пример, первым начал расстегивать пуговицы своей стеганой куртки.

– Зачем это?..

– Чтобы в одежде не искупаться. Вода-то холодная еще… Плавать умеешь?

– Умею, конечно… А что?

Сергей Владимирович уже деловито, по-солдатски, увязывал поясным ремнем свою одежду в тючок, оставшись в видавших виды бязевых кальсонах с завязками вместо пуговиц и такой же рубахе.

– Как пройдешь, не пугайся – там неглубоко. По эти самые… Почти по пояс будет, в общем. На месте не стой, а сразу в камыши топай – там берег недалеко. На сушу выберешься, сразу разжигай костер, сушись и жди меня.

– Из чего разжигать-то?

– А сам не догадываешься? Из камыша, из его родимого. Спички есть?

– Зажигалка.

– Еще лучше. Главное, не стой на месте… Готов?

Владимир, уже почти голый, взгромоздив тючок с одеждой на голову, напоминал индийского йога перед занятиями своей специфической гимнастикой.

– Тощой-то, тощой… – пожалел его старик мимоходом и снова скомандовал, как заправский фельдфебель:– Кругом! Топай вперед и ничего не бойся…

Повинуясь повелительному тону старика, Бекбулатов сделал широкий шаг, еще один и внезапно потерял опору под ногами…

Вы проваливались когда-нибудь, совершенно неожиданно для себя, под лед или в яму, полную воды, но невидимую под снегом? Так вот, ощущения Владимира, угодившего в ледяную весеннюю воду, были весьма сходными.

Едва не нырнув с головой (глубина оказалась гораздо большей, чем предсказывал Берестов, – чуть ли не по горло, но тюк с одеждой удалось сберечь), Бекбулатов пару секунд балансировал в неустойчивом равновесии, пытаясь удержаться на неровном дне, выше щиколотки покрытом скользким илом, и чувствуя, как мгновенный ожог сменяется жутким холодом, перехватывающим дыхание…

Вокруг раскинулась серая водная гладь, слегка морщившаяся под холодным ветерком, ограниченная метрах в двадцати позади рыжей стеной высоченного прошлогоднего камыша, а впереди уходившая, казалось, до горизонта. Никаких признаков солнца тут не было – сплошная тускло-серая пелена, казалось вот-вот готовая разразиться снежным зарядом.

Огромное водохранилище, пять труб электростанции с многокилометровым дымным шлейфом, появившиеся ниоткуда, пронесшийся где-то в высоте реактивный самолет, неразличимый за тучами, но отчетливо слышный, по звуку – истребитель, даже в самых смелых фантазиях отсутствующий в покинутом мире… Получилось. Переход состоялся. Неужели всегда так прозаически и малоприятно перебираются в мир иной? Прямая аналогия с рождением человека – осталось только разреветься во все горло, будто новорожденному младенцу в руках равнодушного акушера…

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – пробормотал себе под нос Владимир, нащупывая неверное дно онемевшими от холода пальцами ног и потихоньку направляясь к берегу.

В камыше, в дополнение к собачьему холоду, добавилась еще одна беда – колотье в босых ступнях от каких то острых шпеньков на дне.

«Гвоздей понатыкали, что ли? – недовольно думал штаб-ротмистр, поджимая пальцы, чтобы избежать болезненных уколов молодых побегов камыша, о существовании которых в природе ранее он даже не догадывался. – Прямо полоса препятствий какая-то…»

Вскоре, к счастью, глубина начала резко уменьшаться, и у внешнего края зарослей Владимиру было едва по колено в воде. Мокрое тело, казалось, продувалось ветром насквозь, будто марлевая занавеска, не оставляя без противной дрожи ни одного органа. На всплеск позади Бекбулатов, почти уже выбравшийся на сушу, даже не оглянулся, злорадно пожелав проводнику «вдуться» с головой.

– Эй! Ротмистр! – раздался дикий вопль Берестова. – Разводи костер скорее, зараза!.. Чего ждешь? Замерзнем ведь запросто к х… собачьим!..

Веселое пламя жадно пожирало охапки сухого камыша, щедро подбрасываемого в его ненасытную глотку, распространяя вокруг благословенное тепло. Раздражение против зловредного старика, «забывшего» предупредить о ждущем впереди малоприятном приключении, испарялось вместе с нудной дрожью, особенно после доброй чашки чуть ли не кипящего чая из старенького термоса, густого, ароматного, настоянного на каких-то особых травках и к тому же сдобренного изрядной порцией чего-то крепкоспиртного.

– Ну чего дуешься, ротмистр? – примирительно бурчал Владимирыч, нацеживая товарищу по несчастью вторую порцию своего «атомного чая». – Говорю же тебе: сам я не знал, что в этом году так глубоко будет. Половодье сейчас, вот вода и поднялась… Хорошо еще не по маковку впендюрились: одежа хоть сухая осталась. Я вот, бывало, в молодости, по осени особенно, как на охоту пойду, так, веришь, ни разу сухим назад не возвращался. Планида, что ли, у меня была такая… С утками всегда, но и мокрый, будто мышь: то на лодке перевернусь, то в камыше запнусь о какую корягу, то лабза с изъяном…

Эйфория от относительно удачного свершения, увы, продолжалась недолго: едва путешественники успели немного согреться, как с воды, невидимой отсюда из-за высокого камыша, донесся мощный всплеск, словно от падения средних размеров бегемота, и серия нечленораздельных проклятий, перемежающихся бульканьем, заставившие обоих переглянуться.

– По-моему, это Войцех… – жалобно сообщил Владимир округлившему от изумления глаза проводнику, судорожно стягивая с себя только что напяленную одежку. – Он же плавать не умеет, блин!..

– Сидите тут оба и не рыпайтесь! – грозно приказал Сергей Владимирович своим спутникам, притихшим, словно нашкодившие мальчишки, запирая их в доме, к которому крадучись вся троица подобралась в четвертом часу ночи, дотемна проторчав в камышах. – А я на разведку отправлюсь. Может быть, уже и нет того домика с подземным ходом… Или поселился в нем кто-нибудь.

Напуганные коротким, но очень доходчивым рассказом аборигена о неласковом к непрошеным чужакам мире, в котором они оказались «транзитом», по выстуженным, необитаемым за прошедшей зимой комнатам путешественники передвигались на цыпочках, боясь скрипнуть половицей, к окнам если и подходили, то не прикасались к плотно задернутым занавескам, без нужды старались не разговаривать…

Часы без хозяина тянулись тоскливо и медленно, как ленивые капли смолы по сосновому стволу. Порой казалось, что время вообще остановилось… По улице вдоль забора, огораживающего владение Берестова, временами скользили по своим делам какие-то серые неулыбчивые люди, отрывисто взбрехивала далекая собака, и все снова замолкало, будто придавленное свинцовой плитой ненастного неба.

– И чего вас, пан Пшимановский, понесло за нами? – спросил наконец Бекбулатов, когда молчать стало невмоготу. – Я же ясно велел вам дожидаться моего возвращения у фрау Штайнбек?

– Сам не знаю… – пожал своими нескладными плечами пригорюнившийся Войцех, то и дело шмыгавший своим длинным унылым носом, сейчас явственно покрасневшим. – Мне показалось, что я вас больше не увижу… А оставаться совершенно одному в чужой стране…

У Пшимановского явно начиналась простуда, причем нешуточная: невезучего, как обычно, поляка угораздило выпасть из межпространственных ворот на свет божий в полном обмундировании, естественно промокшем до нитки в ту же самую секунду. Пока ошалевшего «везунчика», в самом деле едва не утонувшего, вылавливали совместными усилиями, пока реанимировали изрядной порцией чая, посадив костлявой задницей чуть ли не в костер и обмотав чем придется из собственного небогатого сухого гардероба, ворота закрылись. Более того, Берестов обрадовал всех, заявив, что попасть обратно удастся лишь через несколько дней, да и то только с борта какого-нибудь плавсредства вроде лодки или плота, которых вокруг что-то не наблюдалось, или после ледостава, то есть никак не раньше ноября. Выбора, брать «нагрузку» с собой или оставить, не оставалось…

– Вы малый ребенок, что ли? – злясь на самого себя за чуть было не состоявшееся предательство (бросил бы ведь верного спутника за милую душу, как надоевшую собачонку!), с непонятным раздражением огрызнулся Владимир. – Погостили бы у милейшей женщины в тепле и уюте, пока не надоест, и двинулись бы себе восвояси… Деньги-то я вам почти все оставил.

– Угу… – отвернулся к окну Пшимановский. – Прямиком на каторгу за дезертирство, если не хуже того… Из-за наших с вами, между прочим, господин Бекбулатов, похождений на ридной нэньке Украйне. Это ведь измена в чистом виде, за это петля полагается…

– Вы же оружия в руки не брали…

– А кто станет разбираться? Измена или пособничество – одна сатана… Трибунал и… в расход, в двадцать четыре часа.

Милые и пушистые животные семейства кошачьих, обитающие, вопреки всем утверждениям высокоученых анатомов, внутри человека и известные под собирательным названием «cовесть», все сильнее скребли душу Владимира, сладострастно запуская в нее свои длиннющие когти.

«Да-а, подлецом вы становитесь, господин бывший гусар, причем чем дальше, тем больше… Знали бы товарищи по полку да Сашка Бежецкий – руки бы не подали. Сманил с собой для компании ни в чем не повинного человека, нелепого и не приспособленного к жизни, протащил за собой через половину континента, десяток раз подверг смертельной опасности, а как родной дом впереди замаячил – позвольте откланяться? Эх, гусар, гусар…»

– Да мне и податься-то некуда в Короне, – бубнил тем временем в нос Войцех, старательно глядя в зашторенное окно. – Маменька давным-давно померла – я еще совсем сопляком был, папаша лет пять как обанкротился, и сам теперь с хлеба на воду перебивается, чтобы младшеньких прокормить да в люди вывести… Я ведь и в армию-то подался не за романтикой, а чтобы после службы в университете за казенный счет учиться. Знаете, сколько за семестр паны профессора дерут?.. То-то… А сейчас я куда? Пусть даже документы себе липовые выправлю на чужое имя… В Краков? В Гданьск? К немцам? Кому я там нужен?..

Совершенно неожиданно поляк длинно, по-ребячьи, всхлипнул, и Владимир внезапно понял, что гнусавый голос друга вызван не только насморком…

Бекбулатов порывисто вскочил со своего места и неуклюже, скованно обнял всхлипывающего спутника за плечи.

– Куда ж я без тебя, Войцех… Прости меня, дурака… Не брошу я тебя: вместе начали, вместе до цели доберемся…

Поляк уткнул лицо в грудь штаб-ротмистра и зарыдал в голос. Только в этот момент Владимир осознал, что его спутник, несмотря на свою внешность и пристрастие к Бахусу, еще совсем мальчишка…

– А в город-то не пойдем, что ли? – вместе с бодростью духа к Войцеху вернулась и его любознательность.

– Чего мы там забыли? – буркнул Берестов, больше, чем обычно, припадающий на натруженную ногу. – Куда вы там такие сунетесь? Да вам сейчас только на огород – ворон пугать! Лесом пройдем. Через железную дорогу перевалим, а там – рукой подать…

– В самом деле, Войцех, – поддержал проводника Бекбулатов. – Мы же не на экскурсии здесь: переберемся, если выгорит, в Империю – насмотритесь всего вдоволь!

– Да я что?.. Я ничего… Жалко только: мимо пройти и ничего не увидеть…

Хлюпавшая под ногами ледяная грязь, оставшаяся после сугробов, растаявших в последнюю очередь под кронами деревьев, вполне могла сойти и за бергландскую и за любую другую – ничего особенного в ней не было. Войцех уже два раза успел в этом убедиться на собственном опыте, плюхнувшись в нее со всего размаха, после чего Бекбулатов крепко держал его за локоть, справедливо полагая, что потерять спутника, возможно, на последних метрах пути будет несправедливо как для него самого, так и для истории…

Не верилось, что в каком-то километре-полутора от пробирающихся околицей, словно воры, путешественников, там, где тускло светятся немногочисленные огоньки, копошится, засыпая понемногу, малопонятная даже после терпеливых рассказов Берестова жизнь общества, отринувшего одно из главных достижений человечества – частную собственность, выбравшего предсказанный полторы сотни лет назад еврейским экономистом Марксом уклад и строившего девятое десятилетие, в муках и корчах, свое «светлое коммунистическое будущее»…

Под ногами захрустела щебенка, и спутники украдкой, ежеминутно оглядываясь, торопливо перевалили через широкую насыпь с несколькими рядами блестящих даже в темноте рельсов с бетонными шпалами, плавной дугой уходящих в проем в высоком валу, по вершине которого редко-редко проносились неразличимые в темноте автомобили, слепо шарящие впереди себя мощными лучами фар.

– Куда столько путей? – поинтересовался отрывисто, чтобы не сбить дыхание, Владимир у тяжело дышащего проводника. – Такое оживленное железнодорожное движение?..

– Да нет, ветка тупиковая… Заводов просто несколько да электростанция в придачу… Уголь подвозят, то да се…

– Понятно…

– Господа! – возмущенно вякнул Пшимановский, намеревавшийся было снова спикировать, на этот раз с насыпи, но удержанный в последний момент за воротник Бекбулатовым. – Откуда такое пренебрежение? Рядом, в двух шагах, совершенно новое, никем не виданное общественное образование, терра инкогнита, так сказать, а они: «Рельсы, уголь, то да се…» Вы еще навоз сюда приплетите!

– Для кого «инкогнита», а для кого и нет… – буркнул Берестов, подхватывая малость нетвердого на ноги поляка под другую руку: кажется, доморощенные эскулапы несколько переборщили с действенными, но небезопасными народными средствами, пытаясь в кратчайшие сроки привести в норму захворавшего не ко времени Пшимановского. – Я тут, милок, шесть с лишним десятков лет прожил… Не забыл, часом? Ты только попади тут кое-кому в руки – сразу разъяснят и про рельсы, и про уголь… И про навоз не забудут… А также про Маркса, Энгельса, Ленина, Октябрьскую революцию, Советскую власть и политику партии на современном этапе…

Войцех попытался было спорить, но старик властно одернул его:

– Нишкни! Тихо, я сказал! Вроде пришли…

Оставалось только догадываться, как Берестову удавалось верно ориентироваться в узеньких проходах среди кварталов одинаковых, будто посылочные ящики, небольших домиков, сильно напоминавших собачьи будки и огороженных заборами из разнообразнейших материалов: от неровного занозистого штакетника и мятой алюминиевой проволоки, натянутой на вбитые в землю трубы, до высоченного частокола из каких-то рифленых и дырчатых металлических полос. Не иначе помогала ему в этом нелегком деле ущербная луна, внезапно вынырнувшая из-за облаков и теперь заливавшая все вокруг ярким призрачным светом, заставлявшим предметы отбрасывать многометровые чернильные тени, в которых все пропадало, словно в пресловутых черных дырах.

– Месяц нарождается, – бросил на ходу Владимирыч, таща за собой словно на буксире обоих спутников по узкому проходу между заборами, увитыми остатками какой-то прошлогодней растительности. – Не к добру что-нибудь путное в эту пору начинать…

По обе стороны «улицы» мелькали то прозрачные по ранней поре кроны деревьев, то какие-то похожие на виселицы с болтающимися веревками сооружения, то угрюмые прямоугольные башни… Разок, заставив всех кинуться ничком на землю, со скрипом распахнулась где-то неподалеку дверь, выбросив в темноту ночи обрывок разухабистой мелодии, пьяные голоса и звон стекла… Непонятное и пугающее не оставляло горячего желания познакомиться с ним поближе.

Блуждание по огромному своими размерам «городку карликовых домов», как окрестил его про себя Бекбулатов, завершилось спустя полчаса где-то возле лесной опушки, там, где деревья вплотную подбирались к уже капитальной ограде из нескольких рядов сверкающей под луной колючей проволоки.

– Все, пришли…

Домик, неотличимый от остальных своих близнецов, возведенных явно не по строгим чертежам, но в подражание единому, хорошо известному неведомому строителю образцу, с подспудной угрозой пялился на незваных гостей провалами окон с давным-давно выбитыми не то что стеклами, но и рамами. В отличие от других, виденных мельком сквозь прорехи заборов и носивших хотя бы робкие следы возделывания, участок вокруг хибары поражал своей заброшенностью. Завалившаяся ограда из неструганого горбыля, несколько хилых деревьев среди моря высоченного прошлогоднего бурьяна… Сразу было видно, что хозяина сие роскошное «палаццо» потеряло очень и очень давно…

Жестом остановив спутников у забора, Берестов шмыгнул сквозь пустой дверной проем внутрь халупы и через секунду высунулся обратно, призывно маша рукой.

– Вот он…

Под сдвинутым в сторону разнообразным хламом, наваленным на грубо сделанную крышку люка, открылся зев подземного хода, откуда на путешественников пахнуло могильным холодом. Вниз, едва различимые в желтом круге света слабенького электрического фонарика, вели осклизлые ступени…

– Я первый – вы за мной…

– Нет, постойте. – Бекбулатов вежливо, но непреклонно отстранил Сергея Владимировича в сторону и вытащил из-за спины свой «автомат системы Бекбулатова-Королева». – Вперед пойду я, а вы оба – за мной. Я все же…

– Как знаешь… – Берестов пожал плечами и посторонился. – Только не сверзнись там впотьмах – ступеньки скользкие.

Подземный коридор оказался совсем коротким и уже через несколько метров уперся в вертикальную стену глинистого грунта, испещренную белесыми корнями растений. Точно такую же, как тогда, почти год назад, только ни крашенной суриком двери, ни умирающего Расхвалова не было.

– Тупик?..

– Как бы не так… – торжествующе произнес Владимирыч, тыча в монолитную на вид преграду своей клюкой. – Обманка одна, видимость!

Кривая, видавшая виды палка легко, словно горячий нож в масло, уходила в неподатливый на вид грунт, не оставляя на его поверхности никаких следов.

– Ты, Владимир, иди вперед, – деловито сказал проводник, вынимая свой «щуп» из стены. – Там впереди дверь будет. Жди нас, я до ста досчитаю и Войцеха пропихну. Тут главное интервал выдержать, чтобы механизм не порушить, а то закроется опять на год, и будем торчать здесь… А то и совсем. Дело-то ненадежное…

– Так дверь уже закрывалась?

– Еще бы! Из-за нее, родимой, и пришлось нам с ротмистром Чебриковым другой ход искать… Где-то он сейчас с ребятами блудит?.. Может, дошли они все же?.. Ладно, хватит рассусоливать, иди, Володя!

Как шагать прямо в сырую глинистую стену? Глаза отказывались верить только что продемонстрированному трюку с палкой. Казалось, что шагни – и впечатаешься физиономией прямо в грязный, сочащийся влагой пласт…

Штаб-ротмистр протянул руку – и она, не ощутив преграды, по локоть провалилась в пустоту. Глиняная стена действительно была всего лишь видимостью!

– Э, э, побалуй у меня!..– раздалось за спиной, и сильный толчок бросил Бекбулатова вперед, прямо на железную, запертую изнутри дверь, внезапно очутившуюся перед ним.

Судорожно оглянувшись, Владимир увидел позади точно такой же, как и с обратной стороны, глиняный пласт. Неужели только что он прошел его насквозь?

Недоумение длилось недолго: не прошло и трех минут, как прямо в объятия к нему из ниоткуда свалился ничего не понимающий Войцех, от потрясения протрезвевший вмиг.

– Что такое? Каким образом мы смогли пройти сквозь стену?..

Еще через три минуты весь маленький отряд собрался в полном составе в тесном закутке у запертой двери.

– Ну, похоже, прошли… – подытожил старик, вытирая дрожащей рукой струящийся из-под шапки пот. – Только вот как дальше?..

– Может, постучать? – предложил Бекбулатов, грохнув для пробы в гулкую дверь кулаком, а потом и железным затыльником приклада карабина.

– Зачем стучать? – подслеповатый Пшимановский ткнул пальцем в совершенно неуместную здесь пластиковую коробочку электрического звонка, скромно притулившуюся рядом с дверью. – Звонок же есть!..

Примерно десять минут на многократное яростное нажатие кнопки никакой реакции изнутри не следовало, и отчаявшиеся путники, решив, что электрическое чудо не работает, нетерпеливо забарабанили в дверь всеми подручными средствами, но вот изнутри (снаружи?) раздался приглушенный скрип ступенек под спускающимся вниз человеком, и негромкий мужской голос произнес:

– Погодите стучать, господа. Я уже иду…

Хорошо смазанная дверь совершенно без скрипа, ожидавшегося в подземной сырости, распахнулась, и на пороге в ореоле яркого света возник темный силуэт.

– Сергей Владимирович! Вы?..

Берестов осел на руки своих спутников, не в силах держаться более на ослабевших разом ногах…