Начальник тюрьмы послал человека за шерифом Леоном Гаттисом с просьбой как можно скорее приехать в колонию. Шериф, всем обязанный начальнику тюрьмы, немедленно откликнулся на вызов.

Он привязал коня к коновязи у древнего особняка, отгороженного от внешнего мира старой кирпичной стеной. Шериф старался не смотреть на обветшалое здание «дома порки», скрытое за пальмовой рощицей, ибо ему было известно предназначение этого здания и он не мог думать о нем без содрогания. Если честно, на нервы шерифу действовала вся колония. Вот, например, надпись «ТРУД СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ», изогнувшаяся над воротами: что она означает? Эта фраза казалась шерифу смутно знакомой, но он, сколько ни бился, не мог определить, где ее слышал. А потом еще место, именуемое «домом криков», которое находится выше по течению. Заключенные уверяют, что те, кто туда попадает, кричат и больше уже никогда не возвращаются назад. Шериф поежился.

Не было ничего приятного и в зрелище негритянок, выстроившихся в длинную очередь в контору за недельной пайкой продуктов и товаров. Все они были угрюмые, забитые, подавленные. У них не было развязности обычных цветных девчонок; судя по всему, ни одна из них не доставила бы большого удовольствия на сеновале, а ведь только в этом негритянка может обойти свою белую подружку. Эти же черномазые девки выглядели голодными и цинготными, словно их только что сняли с дыбы, предварительно хорошенько исполосовав кнутом. В их глазах не горел огонь, в их примитивных душах не было смеха, хотя у двух-трех, как помимо своей воли обратил внимание шериф, под простенькими платьями из грубой мешковины болтались на свободе очень даже неплохие сиськи.

Слуга, убеленный сединами негр, впустил гостя. Прежде чем войти в особняк, шериф потопал ногами, стряхивая с сапог грязь. Шагнув внутрь, он наткнулся на тот же барьер старинных запахов: пыль, гниль, сырая прохлада плесени, значительный температурный скачок по сравнению с улицей. Ощущение Юга, такого, каким его показывают в кино, тщательно заботясь о достоверности в малейших мелочах. Хорошо хоть, что проникавший в окна дневной свет избавлял от необходимости зажигать свечи или масляные светильники: это придавало бы внутренним помещениям еще более зловещий, призрачный вид. Старик-слуга, двигавшийся так, словно его позвоночник спекся в сплошной твердый шест, а каждый шаг доставлял невыносимую боль, проводил шерифа к кабинету начальника тюрьмы, постучал, открыл дверь и впустил его внутрь.

Начальник тюрьмы был в кабинете один. Он сидел за письменным столом и напряженно работал. Его рука зависла в воздухе, словно показывая, насколько он поглощен работой, и шериф застыл в дверях, не смея его отвлекать. Громко тикали старинные настенные часы в такт движению длинной секундной стрелки. Общее впечатление ушедшей старины дополняли книги, портреты величественных пожилых джентльменов, стойка с дорогими ружьями и флаг штата Миссисипи. Начальник тюрьмы поставил последний росчерк вечным пером, покатал по листу бумаги пресс-папье, высушивая чернила, аккуратно убрал документ в ящик стола и соизволил наконец взглянуть на вошедшего.

— Шериф Леон, как это любезно, что вы так быстро откликнулись на мое приглашение заглянуть ко мне.

Ни за что на свете шериф не посмел бы промедлить хоть мгновение, выполняя приказание; начальник тюрьмы прекрасно знал это, однако ему нравилось сохранять в речи учтивую изысканность старого Юга. Он был человеком исключительно вежливым, поскольку считал, что именно вежливость, благородство, законы общества и есть то самое, что отделяет его и ему подобных от ниггеров.

— Да, сэр, я с радостью поспешил к вам.

— Прошу вас, садитесь. Не желаете ли стаканчик хереса?

— Сэр, вы позволите быть откровенным?

— Разумеется, шериф Леон.

— Сэр, если честно, херес мне не нравится. Мои родители никогда не пили херес, и я так и не распробовал его вкус.

— Могу предложить вам замечательный бурбон, настоянный на горьком солоде.

— Сэр, а вот это превратит вашего старого преданного пса в пса счастливого.

— Пожалуй, Леон, я тоже присоединюсь к вам, если не возражаете.

— Да, сэр. Почту за честь выпить вместе с вами.

Последовала неторопливая церемония приготовления напитков. Через несколько минут мужчины вернулись на свои места, каждый вооруженный стаканчиком со слоем прозрачной золотисто-коричневатой жидкости в два пальца толщиной.

— Превосходный бурбон, — заявил шериф, пригубив напиток.

— Полностью с вами согласен, — сказал начальник тюрьмы.

— Итак, сэр, чем я могу быть вам полезен?

— Леон, я несколько раз читал и перечитывал ваш доклад о том арканзасском адвокате, которому удалось бежать от вас.

— Да, сэр.

— Вы советовали довести дело до конца, так?

— Да, сэр.

— Но я, всесторонне обдумав ваше предложение, рассудил, что не стоит будить спящую собаку. При этом я исходил из того, что указанный адвокат не имел возможности увидеть наше учреждение. Так что в лучшем случае у него сложилось бы самое смутное представление о том, что здесь происходит, и он списал бы все на «типичные южные методы». Едва ли это могло поднять большой шум. Правда, был еще второй неизвестный, друг этого адвоката, человек, о котором мы посчитали необходимым разузнать подробнее. К сожалению, его уже больше нет с нами.

— Да, сэр.

— Итак, Леон, вот такое решение я тогда принял. И сейчас я должен признать, Леон, что мое решение было неправильным. Я не боюсь признаваться в собственных ошибках. Леон, вы были правы, а я ошибался.

— Сэр, вы никогда и ни в чем не ошибаетесь. Вы столько сделали для нашего округа, для этой тюрьмы, вы так прекрасно поставили здесь дело, и теперь у нас есть замечательная работа, деньги в банке, хлеб и бурбон на столе и уверенность в будущем. То, что вы сделали для...

Начальник тюрьмы позволил шерифу Леону несколько минут лизать ему сапоги, хотя на самом деле это не доставило ему особого удовольствия. Когда подобострастные излияния шерифа иссякли, начальник тюрьмы продолжил:

— Леон, сейчас я строго конфиденциально сообщу вам о том, что среди заключенных началось брожение. Они перешептываются о грядущем освобождении. В их убогом сознании появилась вера в то, что господь пришлет избавителя, который прискачет на бледном коне возмездия. Вам ничего об этом неизвестно?

— Нет, сэр. Абсолютно ничего.

— Я так и думал. Я не верю, что все это как-то связано со сбежавшим адвокатом. Не могу представить, чтобы этот человек мог иметь какое-то отношение к брожению умов, не говоря уж о том, чтобы он вернулся сюда, будоража моих черномазых. Этого просто не может быть, вы согласны?

— Да, сэр, не может. Однако...

— Да?

— Однако, э-э, не лучше ли будет... так, на всякий случай...

— Совершенно верно, Леон. Совершенно верно. Вы прочитали мои мысли. Надеюсь, вы поможете исправить мою маленькую ошибку. Мы должны быть уверены в том, что нам ничего не угрожает. На нас возложена большая ответственность. Передо мной поставлена задача первостепенной важности. Нам необходимо думать о нашем докторе, о нашей стране, о нашем обществе. У меня есть определенный опыт, и он подсказывает мне, что действовать надо решительно.

— Я знаю одного типа в Новом Орлеане, который мастерски изготавливает разные бомбы. Его услугами пользуются гангстеры со всего Юга. И хотя об этом человеке знают многие, его никогда не ловили с поличным по одной простой причине: те штучки, которые он мастерит, по самой своей природе исключают возможность проведения расследования. Черт побери, много ли можно узнать из воронки в земле?

— Действительно, много ли? Мой ответ — нет.

— Я смогу связаться с этим человеком. Устроить так, чтобы по одному адресу в Арканзасе была доставлена посылка. Эта посылка будет отправлена вовсе не из Миссисипи, она не будет иметь никакого отношения ни к Миссисипи, ни тем более к Фивам. Это будет обыкновенная, ничем не примечательная посылка.

— Гм, неплохо придумано.

— Когда этот адвокат вскроет нашу посылку, от него не останется ничего, кроме дыма и запаха паленого мяса, а где-то посреди Арканзаса появится новый кратер. Тот человек, о котором я говорю, сделает все в лучшем виде.

— Да, мне это начинает нравиться, — задумчиво произнес начальник тюрьмы. — Это действительно поможет разрешить все проблемы. Мы сможем успокоиться, и я почувствую, что оказался достоин возложенной на меня ответственности. Леон, вы понятия не имеете, какую тяжкую ношу мне приходится нести на своих плечах.

— Я обо всем позабочусь, господин начальник тюрьмы. Вы великий человек, и я почитаю за честь работать под вашим началом.

— Здесь действительно есть один великий человек, Леон, но это не я. Я лишь его скромный слуга. Великий человек — это доктор, который работает в своей лаборатории выше по течению. Именно он спасает нашу страну.