45

Больше делать было нечего. Теперь либо пан, либо пропал. Они сделали все, что могли.

Сильные руки Спешнева удерживали лицо мальчишки в траве, колено прижимало тело к земле. Они лежали в колючем кусте, среди змей и скорпионов, под палящим солнцем в душный день. Лежали как любовники-педерасты, но никто из них не ощущал влечения. Страх был слишком велик. От малейшего дуновения ветра листья начинали с сухим шелестом тереться друг о друга.

Спешнев, давно приучивший себя не смотреть, знал, что такое самодисциплина. Но мальчишке ее недоставало. Именно поэтому он не давал Кастро поднять голову. Некоторые люди по непонятным причинам обладали умением чувствовать чужой взгляд. Первое правило человека, который ползет, крадется и куда-то пробирается: никогда не смотри на того, от кого ты прячешься или кого стараешься одурачить. Иначе он забеспокоится, а если это случится, тебе крышка.

Спешнев и Кастро лежали в кусте куманики, который вонзал в них свирепые колючки. Их окружала густая и плотная растительность; никому бы и в голову не пришло, что туда может проникнуть человек, тем более двое. Одежда Спешнева была темной, поэтому он прикрывал телом мальчишку в тонкой белой рубашке. Секунды казались часами. Он не мог позволить мальчишке пошевелиться, а сам лежал как мертвый. Большинство людей не может долго сохранять неподвижность: кровь бунтует, мышцы напрягаются, осязание усиливается в десятки раз и любое прикосновение к коже кажется нестерпимым. Далеко не каждый способен вытерпеть такие добровольные мучения.

Спешнев был способен на это, и его не интересовало, на что способен мальчишка: этот звереныш не выдаст ни себя, ни его.

Что-то жалило его. Что-то ползло по нему. Из-под банданы вытекала струйка то ли пота, то ли крови; голову покалывало. Осознание этих неудобств доставляло Спешневу удовольствие аскета. Прижатый к земле мальчишка корчился, бился, но не мог избавиться от цепких объятий старика.

Теперь солдаты были в каких-нибудь пятнадцати метрах. Спешнев не смотрел на них уже час, но успел подробно изучить заранее. Они были без рюкзаков и винтовок; от долгого и быстрого подъема их форма промокла насквозь. У одних были пистолеты, у других — мачете. Ни на ком не было головных уборов. Они двигались быстро. Гораздо быстрее, чем надеялся Спешнев. Наверно, Ojoc Bellos отобрал для этого дела настоящих спортсменов. Этот капитан был не дурак. Спортсмены быстрее восстанавливают дыхание, обладают более острым зрением и меньше страдают от физических неудобств.

— Ладно! — крикнул офицер по-испански. — Еще три метра вперед, и стоп. Не спешить. Смотреть внимательно. Если я увижу, что кто-то гоняет лодыря, задушу собственными руками, ясно?

Цепочка двинулась сквозь густые кусты и море колючек.

— Лейтенант, я наколол ножку! — крикнул кто-то под общий смех.

— Лопес, заткни пасть и выполняй приказ, иначе отведаешь хлыста.

Смех прозвучал снова, но эти парни были профессионалами. Во всяком случае, двое-трое.

Спешнев еще крепче прижался к мальчишке. В ухе жужжал москит. Его кусала муха. По лицу поползла новая струйка не то пота, не то крови.

— Что мы ищем? — спросил Френчи.

— Не знаю, — ответил Эрл. — Узнаю, когда увижу.

Они находились в трехстах футах выше подножия горы, на склоне, обращенном к морю, куда отступили, когда на вершину пришли солдаты и установили блокпосты. Эрл прижался к дереву, уперся локтями в ствол и водил биноклем слева направо.

— А вдруг они пойдут другой дорогой?

— Они пойдут этой дорогой. Другой здесь нет.

— Откуда вы знаете?

— Ему требуется прикрытие. Поэтому нужно наблюдать за тропинками в кустах. В большинстве мест через кусты просто не продраться. А там, где растительность не такая плотная, два человека будут хорошо заметны. Он выберет один из трех участков, где кусты достаточно густые, чтобы прикрыть его, и в то же время не такие густые, чтобы замедлить передвижение.

— По-моему, все они одинаковые, — возразил Френчи, пристроившийся у соседнего дерева и тоже смотревший в бинокль.

— Знаю, — ответил Эрл. — И именно поэтому веду наблюдение сам.

Френчи промолчал. Что тут скажешь? Гора, поросшая кустами, представляла собой зрелище унылое и однообразное. Дремучая растительность одинаковой плотности и окраски...

— Черт побери, откуда вы все это знаете? — наконец обиженно пробормотал он.

Эрл не ответил. Он был слишком занят.

— Может быть, он вообще не придет. Доберется до следующей горы и перевалит через нее ночью. Он тоже видел заставы. Может быть, у него было время унести ноги.

— И что, по-твоему, он делает сейчас?

— Ну, не знаю... Пробирается в Гавану.

— До Гаваны четыреста миль.

— Возвращается в Сантьяго.

— Там на каждом шагу солдаты, а местные жители выдадут его через минуту.

— Он может спрятаться в какой-нибудь пещере.

— Этот мальчишка? С его амбициями и самомнением? Какая-то паршивая пещера ниже его достоинства.

— Тогда что его держит здесь?

— Корабль.

— Но мы не уверены, что корабль существует.

— Нет, — ответил Эрл, — это ты не уверен, что корабль существует.

Френчи немного помедлил, затем повернулся и посмотрел на темно-синие воды бухты. С этой высоты море было видно до самого горизонта. Вдали рыскало аляповато раскрашенное деревянное суденышко с грязными парусами; на узкой палубе суетилась команда негров, дружно тянувшая рыбачью сеть.

— Ох... — сказал Френчи. — Я его не заметил.

— Ни у одной рыболовецкой шхуны нет такой глубокой осадки, и к тому же ни одно судно не станет подходить к берегу в месте, где велик риск несчастного случая. Нет, это их четырехчасовой автобус.

Сапог был американский. Спешнев видел такие в самом конце войны, еще до своего повторного ареста, в том странном мае сорок пятого, когда американцы и русские свободно общались, пили водку на развалинах Третьего рейха и верили, что создали новый мир, который будет существовать вечно.

Американцы шили хорошие сапоги. В отличие от русского сапога, представлявшего собой мешок из невыделанной кожи, грубо приметанной к подошве приблизительного размера, американский был построен точно по контуру стопы, крепко шнуровался, никогда не скользил, не тер ногу, а если терялся, то его можно было заменить через несколько минут. Но бедный советский солдат, потерявший сапог, был достоин жалости: ему приходилось ходить без сапога до... в общем, до второго пришествия.

Спешневу представилась возможность изучить этот сапог до последних мелочей. Сапог стоял в пятнадцати сантиметрах от его глаз и крепко прижимался к каменистой почве. Судя по мощной лодыжке и длинной широкой стопе, этот кубинский пехотинец был крепким деревенским парнем. К счастью, он поставил ногу как раз перед лицом Спешнева. Сделай парень еще шаг, он наступил бы ему на голову, почувствовал бы человеческую плоть, вскинул «стар» и разрядил в него обойму. Если бы он стоял дальше, то мог бы увидеть, как через ветки что-то просвечивает, и совершить тот же отвратительный поступок.

А так он просто стоял на земле, и Спешнев, лежавший на своем окаменевшем подопечном, смотрел на сапог, потому что больше смотреть было некуда. Поблизости слышался звук, напоминавший свист топора, жаждавшего перерубить его тошую шею. На самом деле это было лезвие мачете, которым орудовал молодой солдат, разыскивая спрятавшихся и не подозревая, что эти люди в буквальном смысле слова лежат у его ног.

Спешнев, на которого сыпались обрубленные листья и кусочки веток, ощущал дуновение ветра, поднятого клинком.

Потом настала тишина.

Затем раздался свист, как при приближении артиллерийского снаряда, предназначенного именно тебе (Спешнев знал это, потому что попадал под разрыв дважды: сначала в Испании, а потом под Новгородом), лезвие свирепо вонзилось в землю в пяти сантиметрах от кончика его носа и слегка закачалось. Это солдат наугад ткнул мачете в ближайший куст.

Мальчишка, лежавший внизу, извивался как червяк, но железные пальцы Спешнева зажимали ему рот: нельзя было позволить этому трусу закричать и выдать их.

Клинок углубился в землю, а потом исчез.

— Ладно! — крикнул сержант. — Еще на три метра вперед. Он должен быть где-то здесь.

— Наверно, этот кусок сала перевел себя на дерьмо, — заметил тот же остряк под общий смех.

— Тогда ты бы почувствовал запах. Я думаю, он лежит где-то ниже, пустив себе пулю в жирную башку.

Солдаты двинулись дальше. Прошел час, прежде чем они исчезли из виду. Только тогда Спешнев позволил себе пошевелиться. В его распоряжении оставалось всего несколько минут. Скоро сюда поднимутся основные силы, приведут собак, и те возьмут свежий след.

— Мы в безопасности? — пробормотал мальчишка, когда Спешнев ослабил свою мертвую хватку.

— Вряд ли, — ответил русский.

— Идут, — сказал Эрл.

— Откуда вы знаете? Я ничего не видел.

— Птицы. Стая вылетела из кустов. Быстро и внезапно.

— Эрл, птицы летают в джунглях то и дело.

— Когда они поднимаются в воздух по собственной воле, сначала взлетает их капитан, затем его лейтенанты, потом рядовые, а потом женщины. Но когда поднимаются все разом, значит, их спугнули.

— Может быть, это кабан или койот.

— Днем они по лесам не шастают, тем более когда вокруг полно солдат. Нет, это наши приятели.

Эрл сунул бинокль в футляр, взял винтовку, быстро осмотрел ее, открыл затвор, убедился, что патрон калибра 0,30-06 лег на свое место, затем закрыл затвор и проверил предохранитель. Тем временем подошел Френчи, опустился на колено и поднес к плечу карабин.

— О'кей, — сказал Эрл. — Он пойдет слева, где лес реже всего. И будет спускаться быстро, потому что корабль близко. Возможно, встреча назначена на шестнадцать ноль-ноль, а судно не может вечно торчать там, где до Гитмо подать рукой. Он пойдет слева и спустится в овраг. Дальше раскинулось поле, поэтому перед опушкой им придется сделать крюк. Держу пари, что там течет ручей. Видишь те деревья? Они зеленее остальных, потому что получают больше воды.

— Я этого не заметил.

— Так я и думал. Не знаю, с какой стороны они будут обходить поле, но через открытое пространство наверняка не пойдут. Держу пари, что люди, удирающие от собак с солдатами, умирают от жажды. Искушение слишком сильно, так что они свернут к ручью. Мы должны опередить их. Если он окажется там первым, то заметит нас.

— Звучит неплохо, — весело отозвался Френчи.

— Неважно, как это звучит, — буркнул Эрл. — Важно, как мы с этим справимся.

Спуск куда хуже подъема. Особенно если время дорого.

Все дело было во времени.

Спешнев видел, что траулер стоит всего в нескольких сотнях метров от берега, но им предстояло спуститься еще метров на восемьсот, а судно не могло торчать там до бесконечности. Он знал, что следует торопиться.

Но это означало, что их мускулам придется сражаться с силой земного тяготения и инерцией, постоянно балансировать на краю опасности. Ноги ныли от боли и подгибались; сейчас работали совсем не те группы мышц, что при подъеме.

Он слышал, что парень пыхтит, как паровоз. Однажды Кастро уже оступился. Дело могло кончиться падением, сломанной голенью или вывихнутой лодыжкой, если бы Спешнев не ухитрился одной рукой поймать мальчишку, а другой ухватиться за куст. Им пришлось остановиться.

— Я больше не могу.

— Если ты дорожишь своими глазами, то перестанешь жаловаться и пойдешь дальше.

— О Христос, — сказал мальчишка.

— Можешь звать на помощь кого угодно, но бери ноги в руки.

— Я умираю от жажды. В горле пересохло.

— Внизу к твоим услугам целый океан.

Спешнев оглянулся. Собак на вершине еще не было, но это могло случиться в любую минуту. Лес здесь был редким, почва каменистой, их ноги вздымали тучи пыли. Их тут же заметят и откроют огонь. А бежать будет некуда. Кубинцы — не лучшие стрелки на свете, но их много. Они либо пристрелят беглецов, либо заставят их залечь и возьмут в плен.

— Вперед, вперед!

И они побежали, положившись на собственные инстинкты. Быстро, но не слишком, скользя по краю пропасти, но не падая в нее.

Кастро еле дышал, и даже всемогущему Спешневу, мастеру по части засад и побегов, убийце и двойному агенту, командовавшему партизанскими отрядами и пехотными полками, пришлось признать, что наступил самый трудный момент его долгой войны с силами тьмы. Лодыжки ныли, сердце замирало от страха. Спешнев не надеялся, что им удастся удержаться на ногах. Если падение будет тяжелым, им конец. А корабль так близко...

Мальчишка рухнул наземь.

— Не могу. Я выдохся. Бросьте меня.

— Прекрати. У меня нет выбора.

— Все. Сил больше нет. Я должен...

— Посмотри туда. Видишь луг? За ним...

— Корабль? С таким же успехом он может быть за десять миль отсюда. У меня нет ни одного шанса...

Послышался лай. Спешнев поднял глаза и увидел на вершине трех собак без поводков. Они гавканьем показывали, что чуют запах, терпеливо ждали хозяев и позволения начать спуск.

Но мальчишке уже было все равно.

— Не корабль, — сказал Спешнев. — Посмотри вон туда, за поле. Видишь деревья, которые темнее остальных? Вода. Там протекает ручей. Пошли. Мы можем оказаться там раньше, чем солдаты поднимутся на гребень. Кастро, вода оживит тебя. Как только ты глотнешь воды, сразу воскреснешь. У тебя наступило обезвоживание организма, только и всего. Пошли...

Он поднял мальчишку, ощутив дрожь готовых сдаться мыши. Сердце Кастро колотилось, как сумасшедшее, губы пересохли, легкие судорожно всасывали кислород и не могли насытиться.

— Пошли. Осталось преодолеть каких-нибудь двести метров, и придет спасение!

Френчи не верил в это. Ни на секунду. Этот полицейский из Арканзаса втянул его в какой-то фантастический крестовый поход. Но тут он увидел их. Двое мужчин, один из которых явно был юным политическим лидером Кастро, стремглав бежали по склону, размахивая руками для сохранения равновесия и борясь с земным притяжением. Причем бежали именно туда, куда сказал Эрл. Оба были серыми от усталости и умирали от жажды.

Если Эрл и торжествовал, то не показан виду. Держался хмуро и деловито, как подобает профессионалу. Пришло время стрелять.

Эрл расчехлил винтовку. До цели было двести ярдов. Они находились на заросшем берегу ручья. Измученным людям не терпелось припасть губами к темно-зеленой воде, разуться и остудить усталые ноги. Ни листья, ни ветки не перекрывали линию огня и не могли отклонить пулю. Для такого аса, как Эрл, это было плевым делом. И все же Френчи тревожно спросил:

— Вы достанете их? Я могу стрелять, если вы промахнетесь?

— Помолчи, — сказал Эрл.

Он слегка поерзал, нашел удобное положение и подтянул к себе винтовку. Теперь люди находились в трехстах ярдах от него и бежали к воде. Сейчас они попьют, минутку отдохнут и побегут дальше. Френчи обернулся и увидел, что траулер находится в пятидесяти ярдах от берега. Сейчас он заберет свой груз, поднимет паруса, поймает ветер с Ямайки и через несколько минут исчезнет.

Эрл приподнялся, встал на колено и одновременно пригнулся, приняв позицию для стрельбы. Френчи сидел рядом на корточках и хищно следил в бинокль за приближением беглецов.

Несколько секунд он изучал Кастро, хорошо знакомого по фотографиям, но в жизни казавшегося другим. Френчи вспомнил младенца-переростка, с которым учился в закрытой школе. Чрезмерно требовательный отец прислал его на перевоспитание. Мальчишка плакал каждую ночь и был слишком толстым для занятий спортом. Однажды ночью он исчез; вскоре после этого Френчи исключили из школы, хотя он не страдал меланхолией и отвращением себе, а всего лишь мошенничал. У Кастро был тот же вид потерпевшего поражение; его серое лицо вздрагивало при каждом шаге. Когда нога касалась земли, его губы кривились, и Френчи видел, что им владеет не героическое желание выжить, а животный страх. По лицу тек пот, промокшая насквозь рубашка не успевала впитывать жир и влагу большого, рыхлого, по-младенчески неуклюжего тела. Он был инфантилен. Типичный козел отпущения для капитана футбольной команды класса.

Френчи перевел бинокль налево, чтобы рассмотреть таинственного мистера Икс, командовавшего представлением. Он увидел жилистого европейца в красной бандане на крестьянский манер и крестьянских сандалиях. И все же в нем было нечто не присущее ни одному крестьянину: бросавшееся в глаза чувство собственного достоинства.

И тут Френчи осенило. Перед ним была редкая, почти мифическая птица из легенд, распространявшихся ЦРУ: настоящий красный агент высокого ранга, великолепно обученный идейный враг. Это произвело на него сильное впечатление. Даже невооруженным глазом было видно, что мальчишка ударился в панику, но старый козел сохранил голову на плечах и был способен принимать толковые решения даже в тот момент, когда они добрались до воды.

— Этот малый похож на русского, — не в силах справиться с возбуждением, прошипел Френчи.

Он мог одержать неслыханную победу. Убить Кастро, как было предусмотрено Плановиком, и взять в плен его сообщника! Одним ударом! Какие секреты он сумеет раскрыть! О боже, за один день можно сделать головокружительную карьеру и вечно купаться в лучах славы!

— Убейте кубинца, — сказал он, — а русского раньте. Прострелите ему... допустим, колено. Мы возьмем его. Он безоружен. Иисусе, вот это удача!

Мальчишка рухнул в ручей и сунул голову в воду. Но Спешнев схватил его прежде, чем тот успел нахлебаться.

— Нет. Держи себя в руках. Пей маленькими глотками. Смочи губы, дай воде постепенно проникнуть в организм. Если выпьешь несколько литров, то распухнешь, внутренняя температура нарушится и ты потеряешь сознание. Я тебя не понесу.

Несколько секунд мальчишка боролся с ним, брыкаясь как лошадь, норовящая сунуть морду в ведро, но потом сдался, медленно опустил голову и сделал глоток.

— Отлично, — одобрил Спешнев.

Наконец он и сам наклонился к поверхности, глотнул и почувствовал, что вода сотворила чудо: тело наполнилось новой силой. Это чувственное наслаждение было острее сексуального.

Через секунду он вновь стал самим собой: оттащил щенка от воды, позволил ему немного отдохнуть, а сам осмотрелся по сторонам.

Теперь судно было совсем близко. Ручей отделяла от берега лишь полоска деревьев, далее тянулась сотня метров каменистой почвы, за которой начинался голый песок. Спешнев оглянулся на гребень. Собаки стояли на месте, и солдаты еще не поднялись; их разделяло около восьмисот метров — для точной стрельбы далековато.

Он быстро осмотрел местность, но не увидел ничего особенного. Типичный кубинский лес, типичные кубинские джунгли, пальмы вперемежку с соснами, странный яркий цветок, пение птиц, ослепительное солнце, перистые облака...

— Вот, возьми. Оберни голову. Это поможет тебе сохранить свежесть для последнего броска. Быстрее.

Он стащил свою потемневшую бандану, смочил в воде и протянул Кастро.

И тут грянул выстрел.

Эрлу это не нравилось. Слишком близко. В бою враг представляет собой туманное пятно. Ты нажимаешь на крючок, винтовка стреляет, он падает, а ты идешь дальше. Если ты достаточно близко, то видишь, как пуля оставляет в нем дырку. Потом начинается безумная и очень опасная рукопашная схватка, так что времени на мысли не остается, ты действуешь инстинктивно. Но близкая дистанция — проклятие снайпера: оптический прицел с восьмикратным увеличением позволяет четко видеть лица находящихся перед тобой людей.

Он видел не красного политика, а толстого парня с сальными волосами и неоформившимся пухлым лицом. И человека, который дважды спас жизнь ему самому, искусного профессионала, пришедшего на выручку в последний момент. «Он враг», — сказал себе Эрл и попытался заставить себя поверить в это.

Он всегда выполнял приказы. Это был компас, по которому он проверял свою жизнь.

«Винчестер», крепко прижатый к плечу, опирался на кости, а не на мышцы, тело опиралось о землю. А то, что стрелять нужно было снизу вверх, только упрощало дело.

— Вы можете застрелить одного, передернуть затвор и выстрелить другому в колено? — поинтересовался Френчи.

Суэггер не ответил ни слова.

— Если хотите, я сам пойду туда с карабином. Если раните старика в ногу, мы сможем взять его живьем. Он не дурак. Если он не захочет идти с нами, кубинцы потащат его в камеру пыток. И тогда я ему не позавидую.

Оружие было установлено прочно, перекрестье не подрагивало. Эрл изучил лица обоих и навел мушку на шею парня, в мягкое место между ухом и челюстью. Пуля перебьет Кастро позвоночник, после чего от него останется только сноска в истории Кубы. Расстояние до цели номер два было небольшим, и Суэггер знал, что сумеет передернуть затвор за секунду. Да, русский быстр, но насколько? Если он перекатится вправо, можно попасть ему в ляжку, не задев яремную вену, иначе раненый через несколько минут умрет от кровотечения. Эрл представил себе, что человек вскрикивает, прижимает ладони к ноге и пытается зажать рану. Русский прекрасно поймет, кто выстрелил в него.

Эрл почувствовал, что кончик его пальца перестал давить на спусковой крючок и тот вернулся на прежнее место.

Он опустил винтовку.

— Знаешь, я не могу нажать на крючок.

Френчи уставился на него.

— Что?

— Забудь об этом. Я не стану стрелять. Это не для меня. Убийства — это по твоей части, малыш.

— Я... Вы должны сделать это! Ради бога, Эрл, это не шутка. Не игра. Это наша работа. Это нужно нашей стране. Ради бога, вы обязаны...

Эрл сплюнул в пыль.

Потом поднял глаза и увидел, что Френчи целится в него из карабина.

— Эрл, вы сделаете то, что я скажу. Сделаете. Поняли? У вас нет выбора. И сделаете немедленно, пока они не ушли.

Эрл хмыкнул.

— Малыш, ты тоже не нажмешь на крючок. Не смеши меня.

И Френчи опустил карабин.

— Это неправильно, — сказал он.

— Пусть кубинцы сами решают, что им делать с этим мальчишкой.

Эрл снова посмотрел в оптический прицел, навел перекрестье на середину расстояния между Кастро и русским, чтобы каждый из них услышал свист пролетевшей рядом пули и понял, что их заметили. Он улыбнулся, увидев, как рука русского опустилась в воду и появилась снова с мокрым шейным платком. Парень потянулся за ним, и в то краткое мгновение, когда оба взялись за концы платка, Эрл спустил курок.

Когда прицел прояснился, в воздухе еще стоял туман, поднятый пулей, которая попала в воду. Кубинец со всех ног бежал к берегу.

Русский уже исчез.