31

Это заняло немало времени, прошло через нескольких телефонисток и потребовало различных переключений, а в конце концов Джун не оказалось дома. Так что Эрлу пришлось ждать в номере, испытывая неприятные ощущения от всего происходящего. Он знал, что это в равной степени правильно и неправильно, и оттого еще больше мучился. Он знал, что это — возможность сделать их жизнь такой, о какой они даже не мечтали, какую видели только в журналах. Но он совершенно не доверял этим людям, ну ни чуточки. Они хотели намного больше того, о чем говорили. Ему было отвратительно ощущать давление на себя, их волю, выраженную такими окольными путями. Это совсем не походило на его службу. На службе у него были четкие приказы, при патрулировании шоссе он совершат определенные действия, и все шло как положено, и не требовалось делать ничего другого. Здесь все было иначе. Возможно, в том, что сказал один из этих парней, и была капля правды, не исключено, что она была и в словах второго, и если не угадать, в чем же здесь правда, вся ситуация взорвется прямо тебе в лицо. Это относилось к миру, которому он никогда особенно не доверял, сообщалось на тайном языке жестов, намеков и умолчаний, которого он никогда толком не понимал. Он не представлял, каким образом мог бы обосноваться в этом мире и чувствовать себя хотя бы нормально. Но ведь была еще проблема семьи: если он может добиться какого-нибудь успеха для себя и для них, дать сыну шанс в будущем, разве он не обязан сделать это ради мальчика? Его старик не дал ему и намека на шанс, и он ни за что не будет вести себя так. Он лучше умрет, чем станет таким. Если даже у него ничего не получится, он все же даст своему мальчику хоть какой-то шанс.

Он позвонил снова, хотя и прошло совсем немного времени. Дома, в Арканзасе, было около шести вечера; Джун уже должна была вернуться домой и готовить ужин для себя и для сына. Но ведь стояло лето. Мальчик не ходил в школу. Когда все это началось, он еще учился, а сейчас близился к концу июнь. Кто знает, куда они девались? Может быть, отправились в ближний лес на пикник или поехали по шоссе в сторону Блу-Ай купить хот-догов и имбирного пива, которое мальчик так любит. Или на этот вечер назначено церковное собрание, или...

Но Джун сняла трубку.

Он услышал голос телефонистки, объяснявшей ей, что это звонок из-за границы, затем щелчки и потрескивания в трубке, а потом они остались вдвоем.

— О, привет, — сказал он, — это я, — как будто это мог быть кто-нибудь другой.

— Господи, Эрл, я подскакиваю на шесть футов при каждом телефонном звонке. Когда ты звонил первый раз, я была в саду и не успела добежать.

— Жаль. Это все из-за телефонистки. Она слишком быстро отключилась.

— Как у тебя дела? Мне позвонили из офиса конгрессмена и сообщили, что ты получил небольшую травму, но не знали никаких подробностей. Они только сказали, что ты проявил себя героем и получишь еще одну медаль. И это все, что я от них услышала. Я позвонила полковнику Дженксу, но он тоже ничего не знал.

— Прости меня. Я должен был позвонить. Да, действительно была небольшая травмочка, но такая, что и говорить не о чем. Все хорошо. Я уже вышел из больницы...

— Из больницы?!

— Я в полном порядке. Чуть-чуть прихрамываю, но это пройдет.

— Помилуй боже, Эрл, что случилось?

— Да пришлось навести порядок, там немного стреляли, и я получил малю-ю-юсенькую царапинку. Пустяки.

— Эрл, ты так ничему и не научился. Теперь ты рискуешь жизнью совсем ни за что, за эту гнусную жабу Гарри Этериджа, которому я настолько не верю, что даже не подпустила бы к своему холодильнику.

— Хозяин Гарри и впрямь не из тех, кого стоит приглашать в гости, тут ты права.

— Эрл, немедленно возвращайся домой. Твой сын ужасно тоскует без тебя. Только и знает, что торчит в окне, словно ему больше нечего делать. Я не могу даже заставить его поиграть в бейсбол или еще как-нибудь развлечься. Когда ты в прошлый раз уезжал надолго, он был еще так мал, что ничего толком не понял. Теперь он знает, что ты уехал, и я отлично вижу, как он из-за этого страдает. Он с каждым днем ведет себя все тише и тише.

— Ну, видишь ли, такая штука... Как ты знаешь, конгрессмен Гарри отбыл домой. Но мне тут подвернулась одна возможность.

— О боже всемогущий!

— Это правительственное задание. Есть одна работенка, которую я, как считают эти ребята, могу для них сделать. Я им понравился, и они чуть ли не предложили мне руку и сердце.

— Эрл, ты счастлив в Арканзасе, и я тоже. Тебе ничего не нужно от правительства. Когда ты в прошлый раз работал на правительство, ты мотался по всему Тихому океану и тебя ранили семь раз. Я думала, что с этим покончено, но ты снова связался с правительством, и тебя опять подстрелили. И все очень похоже на твою прошлую отлучку, когда тебе потребовался целый год, чтобы прийти в себя. Неизвестно, что ты там делал; даже Сэм не рассказал мне ни слова об этом. А ты, как всегда, говоришь, что это пустяки.

— Джуни, я как раз и думаю о мальчике. Если мне удастся получить приличную работу в Вашингтоне, то мы сможем переехать куда-нибудь получше, а он поступит в хорошую школу и заживет такой жизнью, о которой мы можем только мечтать.

— Да, это все замечательно, это все для Боба Ли, но это связано с очень страшными вещами и со стрельбой — и в тебя, и в сердца тех, кого ты любишь. Ты, старый пес, так привык к этому кровавому спорту, что исходишь слюнями, как только подумаешь о нем. Я знаю тебя, Эрл, но я знаю также и то, что, хотя ты и великий герой, удача тебе когда-нибудь изменит. Может быть, даже в следующий раз. А мальчику не нужен герой, ему нужен отец. Никакой ребенок не сможет дотянуться до этой планки. Он погибнет, пытаясь дорасти до тебя, а ты к тому времени уже умрешь одиноким.

— Джуни, я должен попытаться. Милая, я буду всю жизнь корить себя, если этого не сделаю. Теперь я не стану так долго ждать, прежде чем позвонить.

— О, Эрл, — ответила Джун, — ты ничуть не изменился. Ни капельки за все эти годы. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Джуни.

Она повесила трубку, и громкий щелчок в трубке показался Эрлу очень-очень далеким.

Он оглядел комнату, пытаясь прогнать черных псов уныния, которые вцепились в него и заставили подумать о выпивке, потому что только она была способна разогнать их. Но они тут же вернулись, яростнее, чем когда-либо. Эрл знал, что не должен оставаться в комнате, так как было еще рано и он явственно ощущал через стены жизнь Гаваны.

И поэтому он сказал себе, что хочет подышать воздухом, и спустился в лифте — обычный широкоплечий американец со стрижкой ежиком, в старом костюме хаки и белой рубашке, обутый в поношенные ботинки морской пехоты, — миновал вестибюль, заполненный очень похожими на него людьми, разве что немного повеселее, и вышел на улицу. Расположенный на другой стороне улицы Центральный парк был полон людей, обсуждавших ход бейсбольного чемпионата и пивших пиво. Они казались очень счастливыми. Кубинцы любили разговаривать, выпивать, курить и обниматься. Эрл никогда прежде не видел людей, которые с таким удовольствием убивали время.

Он немного прошелся под деревьями, подумав, что мог бы направиться к гостинице «Англетер», где намечалась какая-то вечеринка, но затем толпа, как будто сознательно, вытолкнула его в другую сторону. Он вышел из парка и побрел по оживленным улицам, пронизанным ритмом джайва, быстрой танцевальной кубинской музыки. Кто мог остаться равнодушным к ее волшебству? Все попадавшиеся по дороге небольшие бары и клубы были настолько забиты выпивавшими людьми, что казалось, будто у помещений раздувались стены, и Эрл решил отыскать такую забегаловку, в которой мог бы чувствовать себя более или менее свободно. Он брел по булыжной мостовой и не испытывал никакого желания идти в «Ла Бодегита дель Медио», но через некоторое время все же обнаружил чистое, хорошо освещенное местечко, именовавшееся «Ла Флоридита», которое выглядело менее кубинским, чем другие заведения, и больше походило на забегаловки в Америке.

Он вошел и оказался в полутемном зале, где по одну сторону возвышалась стойка, с другой стороны располагался маленький оркестр, игравший мамбо, этот зажигательный ритм кубинской музыки, а все остальное пространство занимали люди. Эрл обвел взглядом помещение и решил, что ему здесь нравится: достаточно много народу для того, чтобы опасаться каких-нибудь проблем, и среди этого народа достаточно много американцев, чтобы он мог чувствовать себя почти как дома. Он протиснулся сквозь толпу веселящихся и устроился возле стойки. Здесь проходило что-то вроде вечеринки, и атмосфера в заведении была пронизана неким драматическим напряжением, таким же ощутимым, как громкая музыка. Можно было подумать, что здесь собрались бейсболисты, но это вряд ли, поскольку был конец июня, а значит, сезон продолжался уже почти три месяца. Возможно, это были киношники, но Эрл ничего не знал об этой братии и потому не находил здесь знакомых лиц. Он повернулся спиной к залу, и, когда подошел бармен в пестром одеянии — красная куртка, черный галстук-бабочка, — Эрл при помощи своего жуткого испанского языка, усвоенного в борделях, заказал джин-тоник без джина, но с большим количеством тоника. Холодный напиток немного отвлек его, и он заказал еще порцию такой же псевдовыпивки. Казалось, чуть ли не все окружающие пили из высоких стаканов молочные коктейли, а позади изогнутой стойки красовалось весьма условное изображение гавани, какой она должна была представляться наблюдателю с судна захватчиков, направлявшегося к острову. Через какое-то время Эрл почувствовал рядом с собой чье-то присутствие, и этот человек, эта женщина в упор разглядывала его.

Эрл повернул голову.

Что ж, такое иногда случается. Она оказалась из тех, которых принято называть сногсшибательными. Темноволосая, с коричневой кожей, но Эрл сразу заметил, что она не кубинка, а азиатка, скорее всего филиппинка. Однако в ней имелась и белая кровь, а в глазах угадывалась та жестокость, какую он замечал у опытных японских офицеров, и еще некая очень привлекательная бравада и развязность.

— Вы здоровенный, — сказала незнакомка.

— Так уж получилось, мэм.

— А вы крутой?

— Что?

— Я спросила: вы крутой?

— В общем-то, нет.

— Проклятье.

— А в чем дело?

— Ко мне клеится вон тот амбал. И он ни за что не примет отказа. Прийти сюда было большой ошибкой, но теперь я, похоже, не смогу и уйти.

— Мэм, я не могу драться с ним из-за вас. Так дела не делаются. Мне вовсе не нужны неприятности, а в драке можно что-нибудь себе повредить. Лучше всего вызвать такси и быстренько прыгнуть в машину; если он сильно пьян, то не успеет вас задержать. Или можно сказать бармену, чтобы он вызвал копов.

— Вы что, сами коп?

— Тут вы угадали. Но я здесь не на работе. Я просто говорю вам, как, по моему мнению, вы могли бы выбраться из этой переделки.

— Да, это точно сработало бы на Манхэттене. Но мы в Гаване, а этот парень здесь бог. И копы, и бармен просто влюблены в него.

— Что ж, я мог бы пойти и поймать для вас такси на ближайшем перекрестке, чтобы не было никаких неприятностей.

Но, увы, неприятности уже начались.

Эрл почувствовал на своем плече чью-то руку, а в следующее мгновение его крутанули на табурете с такой силой, что можно было не сомневаться: этим дело не ограничится. Он увидел перед собой красивое квадратное лицо крупного мужчины-американца, обрамленное густой белой бородой, прикрывавшей, но нисколько не прятавшей драчливо выпяченный подбородок. Парень походил на викинга своим бронзовым загаром, широченными плечами и грудью и прямо-таки прущей наружу враждебностью.

— Эй, малыш, — вызывающе обратился к нему незнакомец, — какого черта тебе здесь надо? Джин-Мари, он надоедает тебе?

— Нет, он мне не надоедает. Мне надоедаете вы. Прошу вас, я хочу уйти отсюда.

— Вы слышите, мистер? — сказал мужчина. — Вы расстроили девочку, и она решила уйти. Как, черт возьми, прикажете вас называть после этого?

Эрл понял, что ситуация становится щекотливой. Все, кто находился в баре, глядели только на него. Люди столпились рядом, образовав полукруг, музыка прекратилась, не было слышно даже позвякивания стаканов о мраморную столешницу стойки.

— Сэр, леди попросила меня вызвать ей такси, и больше ничего. Пожалуй, я пойду и сделаю это, если вы не возражаете.

— Знаете, приятель, а я возражаю. Хмм, похоже, у нас здесь возникла проблема. Она называется: как сохранить лицо. Я пристал к вам и теперь не могу отступить, а вы, судя по виду, тоже не из тех, кто охотно идет на попятный.

— Сэр, я не хочу неприятностей.

Лицо бородатого расплылось в широкой улыбке, как будто он получил верный выигрыш против хорошей карты.

— Вы знаете, кто я такой?

— Нет, сэр.

— Ну конечно же. Представьте, со мной это постоянно случается. Парни прямо-таки загораются, когда видят меня, и готовы на все, чтобы почувствовать себя львами. И они подходят ко мне. О, а когда я не отступаю, они вдруг теряют желание казаться львами. Ничего. Я обойдусь с вами по-хорошему. Я сейчас уйду с моей подружкой, а вы останетесь пить свою газировку, и все будет...

— Прекрасно, сэр, если, конечно, леди согласна.

— Я никуда с вами не пойду, мистер Хемингуэй, — заявила азиатка по имени Джин-Мари. — Я хочу остаться здесь.

— Вот видите, как получается, — отозвался Эрл.

Бородатый смерил Эрла цепким взглядом.

— Я боксер, — сообщил он.

— Мне тоже случалось попробовать это дело, — ответил Эрл.

— Я вас в две секунды разделаю.

— Сомневаюсь.

— Ах так? Ну, значит, вы разделаете меня. Послушайте, приятель, давайте расстанемся друзьями, о'кей?

С этими словами бородатый ударил. Он сделал это очень медленно и неловко: сначала развернул корпус, затем вздернул правое плечо, отвел назад локоть и правой ногой шагнул вперед. Кулачище полетел медленно, словно надувной мяч, неумело брошенный женщиной, и Эрл чуть не улыбнулся, глядя на все это.

Он не спеша присел, пропустив удар над собой, так же легко уклонился от столь же медленного и неловкого удара левой, нанесенного совсем уж без координации движений, а в следующий момент с силой выбросил руку вперед. Ноги задиры подогнулись, и он с грохотом рухнул на кафельный пол. Громко, с хрипом вобрав в себя воздух, он перекатился, подтягивая под себя руки и ноги, и поднялся на четвереньки с таким видом, будто собирался опять броситься на Эрла.

Эрл нагнулся к нему.

— А теперь, сэр, я бы на вашем месте угомонился, иначе вам несдобровать. Я могу хоть левой, хоть правой рукой врезать вам под дых, а потом по голове. Таким образом я бы сначала выбил из вас кишки, а затем и мозги. Мне только не хочется попадать в тюрьму за вашу сломанную челюсть или что-нибудь еще. Так что немножко посидите, а потом вам будет над чем посмеяться с вашими друзьями.

Мужчина прожег его взглядом, но даже не попытался встать.

Эрл выпрямился, повернулся к экзотической женщине и сказал:

— Знаете что, давайте поймаем вам такси.

— Превосходная идея, — ответила она.

Они поспешно вышли — им даже не пришлось проталкиваться сквозь толпу, поскольку она расступилась перед ними, — повернули налево по тротуару и удалились от «Ла Флоридиты» по безымянной улице, вдоль которой с обеих сторон также тянулись бары, заполненные народом.

— Кто вы такой? — спросила женщина.

— Вы не знаете моего имени. В общем-то, никто. Эрл Суэггер, — ответил он.

— О! — Она отступила на полшага в сторону и опять окинула его оценивающим взглядом. — Тот телохранитель. Конечно, кем же еще вы можете быть? Вы знаменитый герой. Все только и говорят о том, что вы присоединились к компании блестящих молодых людей с третьего этажа.

— Я не знаю, что это означает, — сказал Эрл.

— О, в таком маленьком городке нельзя сохранить тайну. Честно говоря, мне кажется, что вы слишком прямолинейны для этих парней. Они считают себя по-настоящему умными. Я не стала бы заводить с ними слишком близкого знакомства. Роджер еще ничего, но вот его кошмарный маленький помощник... Мне противно смотреть, как он притворяется, будто его ничего не интересует, хотя всем понятно, что он откладывает в памяти каждое произнесенное слово.

— Спасибо за предупреждение.

— И я должна выяснить еще одно. Вы на самом деле не знали, что это был за человек?

— Нет.

— Мистер Суэггер, вам просто цены нет. Даже не могу сказать, как мне это нравится. Так ему и надо, хвастуну. Это Хемингуэй. Писатель. Знаменитый, богатый. Прославленный рыбак и охотник.

— Кажется, я уже слышал это имя, — задумчиво произнес Эрл, пытаясь вспомнить, где и когда это было. — Что-то связанное со стрельбой? Да, стрелок из охотничьих ружей.

— Наверняка так оно и есть. Ну что ж, вы сделали из него дурака.

— Не собираюсь волноваться на этот счет. Он сам сделал из себя дурака. — Эрл окинул взглядом улицу в поисках такси. — Смотрите-ка, вот и оно. Такси! Такси!!!

Его хорошо поставленный командирский голос заглушил весь уличный шум, и такси тут же затормозило около них.

Эрл проводил женщину к машине и открыл заднюю дверь.

— Счастливого пути, — сказал он.

— Вы даже не намереваетесь пригласить меня выпить или намекнуть на то, что я должна пригласить вас к себе?

— Мэм, судя по всему, у меня только что уже была изрядная неприятность. На сегодня с меня достаточно.

— Зато маленькие мальчики, с которыми вы водитесь, подумают, что вы крутой из крутых. Хотя вряд ли вас это волнует. И это как раз то, что мне в вас нравится, мистер Суэггер. Ведь вам на самом деле безразлично, что о вас думают, не так ли?

— Честно говоря, мэм, мне это действительно безразлично.

Она открыла кошелек и вынула визитную карточку.

— Прошу вас, не зовите меня «мэм». Я ведь вам не двоюродная бабушка. Меня зовут Джин-Мари Огастин. Я возглавляю местный офис «Трансуорлд эр лайнз», мой муж пилот и часто бывает в отлучке. Но дело не в этом. Это опасный город, мистер Суэггер. Возьмите мою карточку. Если вам понадобится друг, позвоните мне. Я знакома со множеством людей, я могу обратиться к кому угодно, я говорю по-испански, как на родном языке, потому что это действительно мой родной язык. Я смогу помочь вам.

— Спасибо, — ответил он, — но я не собираюсь оставаться здесь надолго.

Женщина рассмеялась.

— Именно это я сказала, когда приехала сюда десять лет назад. Доброй ночи, мистер Суэггер.

— Доброй ночи, миссис Огастин.

— Между прочим, это ваша улица. Именно здесь вам надо жить.

— Моя улица?

— Ну да, смотрите.

Она взмахнула рукой, указывая на фасад углового здания справа, украшенный надписью: Calle Virtudes.

— Каль-е вир-ту-дес, — произнесла она с раскатистым "р": виррр-ту-дес.

— Ну и что?

— Это улица, на которой вам нужно жить. Я в этом уверена.

— Ничего не понимаю.

— В переводе на английский это означает: «улица достоинства».

Она улыбнулась, закрыла дверь, и такси укатило.