11
Голова Эрла болела, видимо, так же сильно, как зад Эсмеральды, и была тяжелой, словно ее набили соломой. Место, где он находился, воняло мочой, дерьмом и потом, а Эсмеральда — а он-то думал, что понравился ей! — только что убралась прочь, перед этим сдавив его виски до потери сознания, пока остальные шлюхи очищали его карманы.
Он дернулся, высвобождаясь из их рук, и, лишь открыв глаза, понял, что находится в «мышеловке» какого-то полицейского участка, а Эсмеральды с двумя ее подружками поблизости нет. Жуткая головная боль была всего лишь следствием удара дубинкой по челюсти.
Его передернуло, и крохоборы отскочили. Они обобрали его дочиста, стибрив то, что не успели прибрать к рукам полицейские. Он остался без пиджака, галстука, рубашки, естественно, без кобуры и пистолета, без ботинок и носков. На нем были только брюки, но и из них вытащили ремень.
Сокамерники искали те немногие доллары, которые, по их мнению, могли у него остаться. Но у него их не было.
— Убирайтесь! — рявкнул он, отшвырнув одного и толкая остальных.
Они перебежали на другую сторону помещения и присоединились к уличному сброду — сутенерам, мошенникам, карманникам, драчунам и всякому прочему отребью, которое полицейские Гаваны набрали в ту ночь на Санха и других темных городских задворках. Они с подозрением рассматривали его и непрестанно болтали друг с другом.
Голова Эрла болела кошмарно, просто раскалывалась. Это было у него уже, наверно, десятое сотрясение; еще несколько, и у него начнется трясучка, как бывает у старых боксеров, с которыми ему приходилось встречаться. Он потрогал место, куда пришелся самый сильный удар, и обнаружил, что кто-то прилепил ему на лицо грейпфрут. Впрочем, в следующее мгновение он понял, что никто ничего не клал, что это его лицо раздуло, как грейпфрут. Даже легкое прикосновение кончиками пальцев было очень болезненным.
Решив пощупать глубокий порез на руке, он обнаружил, что рука туго обмотана лентой, оторванной, по-видимому, от простыни. На коже ниже повязки чернело большое пятно запекшейся крови. Эрл с трудом мог пошевелить рукой. Рану было необходимо срочно зашить: она могла раскрыться в любой момент.
Собравшись с силами, Суэггер поднялся. Он находился в глубине самой большой камеры предварительного заключения самого большого в городе полицейского участка. Он и еще человек двадцать из избранного общества. Сокамерники рассматривали его, не скрывая угрозы. Было непохоже, что эти парни мечтают позаботиться о нем. Возможно, до них уже дошел слух о том, что он изувечил пару нехороших ребят, и теперь каждый из них мечтает хоть немного выиграть в глазах большого босса по кличке Эль-Колорадо, измордовав в отместку этого чужака: Но это уже сделали местные копы. Эрл сплюнул на пол какую-то крошку, попавшую в рот, и увидел, что слюна красная. Конечно, во время всей этой ночной суматохи было немудрено прикусить язык. Засунув палеи в рот, он удостоверился, что все зубы на месте, хотя слева челюсть сильно распухла, а несколько зубов качалось и болело. Отведя руку в сторону, он увидел, что подушечки пальцев тоже покраснели. Ему требовался трехнедельный отпуск где-нибудь на хорошем пляже и диетическое питье — например, «джелл-о» или кока-кола.
— Эй! — громко крикнул он.
Но из той дали, где должны были находиться представители власти, не донеслось ни звука. Сквозь решетчатую дверь был виден только пустой коридор с каменным полом, освещенный лишь слабым отблеском света, падавшим оттуда, где сидели полицейские. Он понял, что очутился в «отстойнике». «Отстойник» обязательно имелся в каждом городе. Его назначение состояло в том, чтобы собирать с улиц всякие отбросы. По утрам всю эту дрянь вытряхивали на волю, и они расползались по углам — те, кто оставался в живых, — а вечером снова оказывались в этой же громадной камере; если не те же самые люди, то их братья-близнецы. До того, что происходило за зарешеченной дверью, никому не было никакого дела.
Он сделал еще одну попытку.
— Я требую, чтобы обо мне сообщили в американское посольство!
Снова никакого ответа, кроме голоса (который прозвучал несколько похоже на его собственный голос) из кучи народа, собравшегося у противоположной стены:
— Я-я тре...ую, ч...опы обо мене с...общи-или в мериканское посольство, — прогнусавил шутник, и все расхохотались.
— Эй, Чарли, — лениво крикнул кто-то с другой стороны, — твой не дождаться даже куча дерьма, парень!
Эрл промолчал. Да и что тут сказать? Голова болела так сильно, что невозможно было сосредоточиться, в темном помещении он почти ничего не видел, а парни с той стороны накручивали себя, чтобы отважиться перейти к действию.
Погано. Он подался назад и прижался спиной к стене. Суэггеру уже приходилось попадать в тюрьму, но тогда он испытывал неподдельную ненависть к происходящему, а стремление уничтожить проклятую тюрягу, прямо-таки разнести ее по камешку поддерживало его дух. Ничего этого он сейчас не чувствовал. Он ощущал себя старым и усталым, а его жена и сын были так далеко, в Арканзасе, как и его друзья, его надежды, его стремления.
«Будь оно все проклято, — подумал Эрл. — Мне придется сдохнуть в этой дыре».
Может быть, помощь придет вовремя, а может быть, и нет. Но сейчас ему оставалось лишь сидеть, терпеть боль и молиться.
* * *
Прошло некоторое время, хотя здесь, в «отстойнике», или «аквариуме», или «обезьяннике» — для таких заведений существовало множество названий — полицейского участка района Centro понятия времени почти не существовало. Возможно, он на пару часов отключился. Похоже, что близился рассвет. Впрочем, кто его знает... Он почувствовал тепло приближавшихся человеческих тел и с усилием разлепил веки.
Поднял глаза. Перед ним угрожающе возвышались три мужские фигуры. В свободно опущенных руках тускло поблескивали ножи, вернее, заточки, сделанные то ли из ложек, то ли из отверток, то ли из невесть чего другого. Глаза смотрели лениво и без любопытства, как у профессиональных убийц. Парни распространяли почти физически ощутимое чувство упоения тем, что могут когда и где угодно сотворить с любым все, что захотят. Лица двоих были украшены шрамами, а это означало, что третий, не имевший их, был по-настоящему опасен.
Эрл лежал плашмя на стоявшей у стены скамье, которая заменяла здесь кровать. Податься было некуда. Все преимущества были на стороне троих стоявших над ним, а он, куда ни кинь, оказывался в проигрыше. Если он поднимется, ему сразу же выпустят кишки. А если останется лежать и попытается сжаться в комок, они беспрепятственно исполосуют его так, что он лишится последних сил, потом развернут — это отнимет у них лишь немного больше времени — и достигнут того же самого результата: вонзят заточки ему в брюхо.
— Эй, Джо, — сказал тот, у которого не было шрамов, — у твой есть деньги?
— У меня ничего нет, дружище, — ответил Эрл.
— О, это очень плохо. Я хочу помочь тебе, а вот эти мои друзья, они очень хотеть скоро порезать тебя.
— Они могут резать меня как им приспичит, только все равно ничего не получат, потому что денег у меня нет совсем.
— Тогда они порежут тебя для развлечения.
— Я вам ничего не сделал. Пожалуйста, отвяжитесь от меня.
Эрл решил сжаться. От этого было не слишком много толку, но ни на что другое он не был способен. Теперь оставался только один вопрос: насколько быстро он сумеет подтянуть колени к груди, прикрыв ногами лицо и горло, и обхватить колени руками.
— Мы не любим янки. Эль-Колорадо говорит нам: вы приезжаете сюда и трахаете наших женщин, воруете нашу пищу и делаете из нас обезьян для своей потехи, а нам это совсем не нравится. Cuba libre, ублюдок.
— Знаете, оставьте меня в покое, — сказал Эрл. — Я вам ничего не сделал.
— Кажется, мы должны дать norteamericano хороший урок. Эй, Чарли, начинается урок истории в вечерней школе.
Внезапно в разговор вмешался еще один человек.
— Извините меня, господа. Никто из вас не хочет приобрести совершенно изумительный пылесос?
— Он где? — медленно проговорил Уолтер Шорт.
— Его забрала полиция, — сказал Лейн Броджинс — Я не знаю...
— Вы идиот! Вы скотина! Кто разрешил вам переться на Санху?
— Конгрессмен Этеридж не нуждается в чьих-нибудь разрешениях, Шорт. Какого дьявола вы себе...
— Вы болван! Если с Эрлом хоть что-нибудь случится, я лично позабочусь о том, чтобы ваша карьера оказалась испорченной раз и навсегда. Вам не разрешат даже редактировать телефонную книгу!
— Вы не можете...
— Вы должны были привезти Суэггера сюда, чтобы мы смогли использовать его. В этом заключался весь смысл поездки. А вовсе не в каком-то надуманном расследовании Хозяина Гарри!
— Вы хотите сказать, что Соединенные Штаты...
— Это вы в долгу перед нами. Мы вложили деньги во все это, мы оплачиваем ваши счета, мы создаем для вас широкую прессу, а вам следовало сделать всего одну простенькую работенку...
Впрочем, все это было бессмысленно.
Он грохнул телефонной трубкой. Но в следующее мгновение сорвал трубку с рычажков и быстро набрал номер Роджера, который ответил ему слегка заплетающимся языком. Шорт быстро объяснил ситуацию.
— О боже! — нервно воскликнул Роджер.
— Мы можем спасти положение. У меня есть друзья в кубинской государственной полиции.
— Придется вам этим заняться, Шорт.
— Роджер, выходит, я должен немедленно лезть в дерьмо, а вы будете продолжать выступать в роли золотого мальчика на теннисном турнире в яхт-клубе? Будьте добры, одевайтесь поскорее, берите такси и жмите сюда. А я пока что попытаюсь подумать.
Он повесил трубку, а затем начал набирать следующий номер.
* * *
На мгновение все оцепенели.
Все глаза — и троих головорезов, и Эрла — обернулись к торговцу пылесосами. Перед ними оказался тощий, как огородное пугало, человек с торчащими в разные стороны седыми волосами, одетый в мешковатый полотняный костюм Вид у него был такой, будто по его лицу прошлась сама история, причем не единожды и в разных уголках земного пара Он говорил с неопределенным европейским акцентом и имел самые бледные глаза, какие Эрлу когда-либо приходилось видеть.
Человечек широко улыбнулся.
— Эй, ты, проваливай отсюда, живо! — рявкнул один из громил, еще больше заводя себя, и шагнул в сторону, почти навалившись широкой, словно у быка, грудью на наглого доходягу. — Проваливай, пока я...
Угроза была прервана самым поразительным звуком, какой только мог раздаться ночью в этом заведении, — резким хлопком выстрела из маленького пистолета.
Все вскинули головы и увидели, что торгующий пылесосами европеец всадил пулю в колено парню, который выронил нож и осел на пол. А европеец ловко завернул ему руку за спину и приставил дуло пистолетика к шее.
После этого он произнес по-испански длинный монолог, в котором, на удивление, прозвучали не только оскорбления, богохульство и красноречивые пассажи, но и такая сила, что громилы признали серьезность его аргументов и отступили.
Раненый, негромко воя, пополз прочь.
Эрл в изумлении смотрел, как его противники удалялись.
Незнакомец сел рядом с ним.
— Как я сказал вначале, у меня есть прекрасная суперсовременная модель, сверхмощная; мы называем ее «Атомвак-12». Конечно, там нет никаких атомов, но вы же знаете, что авторы коммерческих брошюр очень любят преувеличения. Как бы там ни было, ее еще совсем не знают на острове, У нее тридцатифутовый шнур питания и...
— Кто вы, черт возьми, такой?
— Ах да, конечно. Вермольдт, фирма «Идеальный вакуум». Это моя территория. Кажется, у меня нет при себе визитных карточек. Возможно, у вас найдется своя, тогда я мог бы позвонить вам и представиться более официальным образом.
— Продавец пылесосов с пушкой?
— Кстати оказалась под рукой, только и всего.
— Да уж, как нельзя более кстати.
Эрл рассматривал в темноте своего нового собеседника. Больше всего его поразила решительность, с которой продавец пылесосов только что выстрелил в человека, и то, что он тут же забыл об этом. Это служило первым признаком профессионализма. Стрелять по людям — нелегкое занятие, и некоторым так и не удается прийти в себя после такого опыта. А загадочный Вермольдт из «Идеального вакуума» сделал это очень умело, можно сказать, научно, и при этом не моргнув глазом. Это было необходимо сделать, он это сделал, а потом перешел к другим аргументам.
— Похоже, вам пришлось побывать в нескольких переделках, — заметил Эрл и добавил: — Если, конечно, вас не обидит мое замечание.
— Да, я и впрямь стал настоящим уродом. Должен признаться, это было очень неприятно. Меня подстрелили во Франции французы, в России русские, а потом несколько раз американцы: в Италии, снова во Франции и наконец в Германии. Знаете, это очень досадно. Может быть, нам с вами довелось обменяться парой-другой выстрелов где-нибудь в Нормандии или во время наступления в Арденнах?
— Я был на Тихом океане, убивал японцев. Хотя был бы счастлив подстрелить и вас, если бы вы предоставили мне такую возможность.
Человек от души рассмеялся:
— Ну, я скажу, вы тот еще тип!
— Меня зовут Суэггер, мистер... ммм...
— Вермольдт. Нижняя Силезия. Старый род, занимавшийся в основном торговлей. Пылесос, между прочим, действительно замечательный. Вы останетесь довольны.
— Эрл!
Эрл вскинул голову. По коридору широкими шагами приближался Роджер Сент-Джон Ивенс в сопровождении явно взволнованных кубинских полицейских и кучи разных помощников из посольства. Гремели ключи, все были подтянуты и горели рвением. Это небольшое войско явилось на выручку Эрлу. Оно действовало не столь оперативно, как продавец пылесосов, но в конце концов все же прибыло.
— Эрл, помилуй бог, я понятия не имел, что произошла такая глупость, пока этот кретин Броджинс не позвонил в посольство, чтобы пожаловаться на кубинцев. Скажите, ради всего святого, вы в порядке?
Двери распахнулись.
— В порядке, в порядке. Этот парень меня спас. Я...
Но Вермольдт уже исчез в толпе кубинцев, сгрудившихся в темном углу, подальше от возбужденных охранников с дубинками и автоматическими пистолетами.
— Черт, он только что был здесь. Сэр, я...
Но в этот момент Эрл разглядел мужчину, стоявшего рядом с Роджером.
— Привет, Эрл, — сказал Френчи Шорт. — Давненько не виделись.
