Эрл начал пить почти сразу же, как только тронулся с места. Бурбон обжигал, как короткое замыкание между двумя проводами, обрушивался в его пищевод, порождая целые снопы сверкающих искр, и тек, и плыл, и мягко, но неотвратимо подталкивал его куда-то туда, где, как он очень надеялся, пребывала бесчувственность. Однако никакой такой чертовой удачи ему ниспослано не было. Он пил лишь для того, чтобы забыть, но, конечно же, единственное, что мог сделать бурбон, это заставить его вспоминать все больше и больше, и чем больше он пил, чтобы забыться, тем больше воспоминаний приходило ему в голову.

Он не поехал на запад по 270-му шоссе в направлении Уай-Сити, откуда нужно было свернуть на 71-е, а оттуда на Форт-Смит и в Кемп-Шаффе, где находились его жена и будущий ребенок, где его ожидала новая жизнь или что там еще. Он почему-то не мог направиться туда. Он был совершенно не в том в состоянии, чтобы встретиться с ними лицом к лицу: те эмоции, которые он так мастерски сдерживал на протяжении четырех дней, теперь опасно подошли к грани взрыва. Он знал, что сделался злобным и бесчувственным и омертвевшим, как скала. Из Маунт-Иды он свернул на юг по 27-му, выехал на 8-е шоссе и поехал по нему на запад. Он точно знал, куда направлялся, хотя и не мог произнести этого вслух или даже признаться себе в мыслях.

Когда Эрл добрался до Борд-Кемпа, приближалась полночь. Здесь смотреть было вовсе не на что: поселочек даже меньше Маунт-Иды. Эрл проехал по главной и единственной улице и, отъехав на несколько миль дальше в сторону центра округа Блу-Ай, увидел на правой стороне старый почтовый ящик, на котором, как и много лет назад, было написано «Суэггер».

Он свернул направо и съехал с шоссе на грунтовую дорогу, следя за тем, как свет фар пронизывает темноту и наконец озаряет дом, где он рос, где жило его семейство, где жил его отец, где умер его брат. Яркие столбы света уперлись в стену.

Они осветили разбитые окна, сломанные доски, разросшиеся сорняки, заглохший сад, облупившуюся краску, мертвенность заброшенного жилья. После смерти отца мать Эрла просто бросила дом и переехала в город. Он так и не увидел ее снова: он лежал в госпитале после Таравы, когда туда пришло известие о ее смерти.

Эрл подогнал машину к сараю, бывшему когда-то хлевом, и, когда свет фар упал внутрь, увидел ту же самую разруху. Сарай остро нуждался в покраске, его окружило море амброзии и много лет не кошенной неопрятной травы. Отец изошел бы дерьмом, если бы увидел это. Отец всегда держал хозяйство в очень хорошем состоянии. Вернее, отец следил за тем, чтобы его поддерживали в хорошем состоянии. Все должно было содержаться идеально, и одной из постоянных обязанностей Эрла было подстригать лужайку, и только Бог мог спасти его, если он забывал об этом или делал свою работу недостаточно хорошо. Лужайке надлежало быть идеально ровной, саду идеально ухоженным, все должно быть прямым и красивым, как приличествует владениям важного человека.

Эрл выключил свет и открыл дверь машины. В темноте надрывались сверчки, арканзасскую ночь заполнял мягко веющий ветерок, хотя, возможно, это был только намек на движение воздуха. Дом был большим, с четырьмя спальнями на втором этаже. Когда-то это был самый роскошный дом в восточной половине округа Полк, окруженный широкими и очень хорошими землями. Но так уж получилось, что кто-то из предков Суэггера еще в прошлом столетии отказался от сельскохозяйственного бизнеса, не успев по-настоящему войти в него, и переключился на бизнес по надзору за законом и порядком, потому что мужчины Суэггеры всегда были охотниками, всегда имели своего рода врожденный инстинкт обращения с винтовкой и исключительное умение ориентироваться на местности. Никто не знал, откуда эти таланты взялись, но мужчины из этого рода были солдатами и охотниками, сколько они себя помнили, а это длилось ровно столько, сколько они жили в этих краях. Среди них никогда не было фермеров.

Эрл опрокинул бутылку донышком вверх, почувствовал, как бурбон хлынул ему в горло, сделал огромный глоток, а потом еще два таких же. Спиртное, словно светящиеся пули, провалилось ему в кишки, ярко осветив цель. От этого на глаза Эрла навернулись слезы. Он стоял, слегка пошатываясь, и смотрел на большой дом.

Дом до сих пор пугал его. Это был дом страха. В этом доме нужно было ходить на цыпочках, потому что ты же не хотел расстроить отца. Отец командовал в этом доме точно так же, как во всем обозримом пространстве окружающего мира. Громадность персоны отца была такой, что Эрл даже сейчас ощущал присутствие — угрожающее и холодное, пугающее и безумное — этого человека, который до сих пор не желал покинуть закоулки его сознания, постоянно нашептывая ему гадкие и оскорбительные слова.

— Будь ты проклят, отец, будь проклята твоя черная душа! Выходи и дерись! — проорал Эрл.

Но отец не вышел.

Эрл увидел, что прикончил бутылку. Тогда он вернулся к автомобилю, очень довольный тем, что оказался таким предусмотрительным и купил вторую. Он нашел ее. Ему пришлось немного повозиться с крышкой, потому что он был чертовски пьян и пальцы плохо его слушались, но после непродолжительных усилий ему все же удалось открыть бутылку. К этому времени бурбон уже утратил свой вкус. Он сделал глоток, еще несколько, упал лицом вперед и сразу же уснул прямо посреди двора.

Где-то среди ночи Эрл проснулся, все еще пьяный, но дрожащий от холода. Он был весь мокрый; неужели обмочился в штаны? Нет-нет, это была просто роса, промочившая насквозь весь его костюм. Он с большим трудом приподнялся, дрожа всем телом от холода, нашарил бутылку, стиснул ее в руке, и сделал еще несколько глотков. Но на этот раз не рухнул без чувств. Вместо этого он поднялся и в темноте, которая была еще непрогляднее из-за того, что в глазах у него все расплывалось, побрел к автомобилю. Он брел к нему, крайне нетвердо держась на ногах, но все же добрался, упав только один раз.

— Будь ты проклят, — выругался он в пустую темноту.

Черный мир вокруг него качался и вращался, как будто он находился на какой-то немыслимой карусели, двигавшейся одновременно вверх, вниз и по кругу. Эрл чувствовал подступающую тошноту. Он улетал сразу во всех направлениях, все шесть его рук шарили в потемках, пытаясь нащупать все шесть ручек автомобильной дверцы, и каким-то образом ему удалось открыть ее, упасть на заднее сиденье, и он сразу же вырубился, а чернота снова сомкнулась вокруг него.

В следующий раз Эрл проснулся от странного звука. Его измученный рассудок с трудом выползал из бессознательного состояния. Ему показалось, что на него почему-то сыплется песок. Снова тот же звук, громкий, близкий, знакомый. И снова на него посыпался песок, обдав его, словно мельчайшие капельки воды, только вот это была не вода, это было...

Бум!

Еще одна пуля пробила окно, сделав аккуратную дырочку, выбросив во все стороны ломаные линии трещин, отливавшие ртутным блеском, и снова осыпав его мельчайшим песком, в который превращалось раздробленное пулей стекло и который сначала повисал облачком, а потом осыпался вниз, на него.

— Не стреляйте! — крикнул он и в следующую долю секунды понял, что случилось.

Каким-то образом Грамли, подручные Оуни, специализировавшиеся на нехороших делах, сумели выследить его. И теперь начали расстреливать. Они знали, куда он может поехать, и именно туда он и поехал. Здесь они и нашли его спящим, мертвецки пьяным в автомобиле, и теперь они опасались, что это какая-то его уловка, а потому подождали до света и, увидев, что он так и не пошевелился, принялись стрелять в него через окна и ветровое стекло.

— Не стреляйте! — снова проорал он, точно зная, что с ним покончено. У него не было никакого оружия. Он весь, от темени до пальцев ног, горел от жгучей боли, оставленной диким количеством алкоголя. Его мысли путались от страха. Будь они все прокляты! Они нашли его!

Эрл ненавидел страх и упорно учился управлять им и преодолевать его, потому что ему пришлось так сильно пострадать от страха в юности, но сейчас он был совершенно не готов, и поэтому страх пришел и завладел им, сделав его своей игрушкой. Внезапно Эрл заплакал. Он не мог быть храбрым. Он не мог сражаться. Ему предстояло окончить жизнь так же, как это сделал его отец, застреленный убийцами и оставленный умирать и молить о Божьем милосердии.

— Покажи руки! — послышался крик. — Или, будь оно все проклято, мы прикончим тебя в лучшем виде!

Эрл огляделся. Ничего такого, что могло бы пригодиться в бою. Раздался еще один выстрел, выбивший здоровенный кусок из помутневшего, растрескавшегося стекла.

— Следующую я всажу тебе в брюхо, мистер. Или ты выходишь, или, клянусь Богом, я прикончу тебя!

Эрл толкнул дверь и почувствовал, выпрямляясь, как с него сыплются мельчайшие осколки стекла, нежные, как вулканический песок. Он заморгал от ослепившего его солнечного света, показал руки и сделал шаг вперед. Перед ним находились, самое меньшее, четверо Грамли, все с большими винтовками без всякой автоматики; все они сидели за укрытиями, и все целились точнехонько в него.

Один из них вышел на открытое место.

— Оружие есть?

— Нет, сэр.

— Не верь ему, Люк. Эти парни большие хитрецы. Я могу снять его прямо сейчас.

— Пока что воздержись, Джим. А теперь, мистер, я хочу, чтобы вы сняли пиджак и показали мне, что у вас ничего нет, или Джим подстрелит вас, как белку. И смотрите, не делайте глупостей.

Почему бы им просто не открыть огонь и не покончить с ним сразу? Может быть, они хотят повесить его, или забить до смерти, или сжечь?

Медленно, сначала с одной руки, затем с другой, он снял пиджак и продемонстрировал голубую сорочку и подтяжки, а также полное отсутствие оружия. Руки он поднял высоко над головой. Двое мужчин приблизились к нему, а еще двое остались позади, уверенно держа его на мушках своих винтовок. По тому, как эти ребята обращались со своим оружием, Эрл мог твердо сказать, что у них в этом имеется большой опыт.

— Повернитесь к автомобилю, руки на крышу, — скомандовал главный.

Эрл подчинился. Чья-то рука извлекла его бумажник, а пара еще чьих-то рук умело обыскала.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете? — спросил строгий голос.

— Я хозяин этого места. Налоги уплачены за много лет.

— Черт тебя возьми, у этого места нет хозяина, с тех пор как старая леди Суэггер умерла в городе. Это владения старого шерифа Чарльза Суэггера, мистер.

— А я сын Чарльза Суэггера, Эрл.

— Эрл?

— Ей-богу, да, — послышался еще чей-то голос — На его водительских правах написано, что это Эрл Суэггер собственной персоной.

— Господи помилуй, Эрл, почему же ты сразу не сказал? Ребята, живо отпустите его. Видит Бог, мы все здесь наслышаны, что ты творил с японцами на островах. Эрл, я Люк Петти, учился в школе на два класса младше тебя.

Эрл повернулся. Мужчины опустили винтовки и теперь смотрели на него с явным почтением, их синие глаза словно ели его заживо. Люк Петти казался как будто знакомым, но, возможно, это был просто такой тип: костлявый разбойник с шотландско-ирландской границы, заполнивший своими подобиями холмы на добрую сотню миль во всех направлениях.

— Люк, я...

— Проклятье, это действительно Эрл, Эрл Суэггер, тот самый, который получил медаль Почета. За что, Эрл, за Сайпан?

— За Иво.

— Иво долбаный. Весь наш окаянный округ так гордится тобой! Как жаль, что твоих папы и мамы нет, чтобы порадоваться за тебя!

Это была совсем другая история. Эрл предпочел оставить ее в покое.

— Извини за автомобиль, Эрл. Люди сильно нервные, а тут мы заметили незнакомый автомобиль в заброшенном месте, а в нем спящего мужчину. Ну, ты же понимаешь.

Вообще-то Эрл совершенно ничего не понимал, но прежде, чем он успел что-то ответить, к нему обратился другой человек из обстрелявшего его патруля:

— Эрл, у тебя вид совсем больной. Ты как, в порядке?

— Не волнуйся, в полном порядке. Просто меня время от времени уносит в загул, как старика...

— Да, выпить он был не дурак, как сейчас помню. Однажды так наколотил мне по башке, что у меня в ушах звон стоял целый месяц, — с неподдельной нежностью поделился воспоминанием один из мужчин, еще не принимавших участия в разговоре.

— И сейчас у меня та же самая беда. Я теперь живу в Форт-Смите, и вот, сошел с катушек. Напился вдрабадан и не хотел, чтобы жена видела меня в таком состоянии. Каким-то образом меня занесло сюда. Извините, что потревожил вас.

— Черт возьми, Эрл, это все пустяки. Ты должен вернуться сюда. Это твой дом, и здесь твое место.

— Пока не знаю, но возможно. У меня скоро должен родиться ребенок, и тогда посмотрим.

И тут он заметил звезды. Каждый из этих парней был помощником шерифа, каждый носил ремень-патронташ с портупеей, утыканный патронами, у каждого был вид опытного охотника за людьми.

— А на кого вы, парни, охотитесь? У вас такой вид, будто вы пошли, самое меньшее, на гризли.

— Ты что, ничего не слышал?

— Как я мог что-нибудь услышать? Я же вчера вечером был пьян, как последний ублюдок.

— Эрл, ты бы поосторожнее с этим делом. Оно запросто может загубить человека. Я это видел по собственному папаше. Он сильно увлекался пьянкой. Вот и помер совсем молодым и выглядел на сто, когда ему было всего сорок два.

— Вообще-то я с тобой согласен, — ответил Эрл, который очень надеялся, что больше никогда не будет пить.

— Так или иначе, мы охотимся на гангстеров.

— Гангстеров?

— Он и впрямь ничего не слышал!

— Проклятье, похоже, он на самом деле вчера вечером малость выпил.

— Ты слышал про Оуни Мэддокса, большого нью-йоркского гангстера, который управлял Хот-Спрингсом последние двадцать лет? Которого поймал старина Фред Беккер?

— Слышал о нем, — отозвался Эрл.

— Пятеро подонков вчера поздно ночью вытащили его из окружной тюрьмы Гарленда. Пробились с боем. Говорят, это было ничуть не хуже, чем налет на поезд «Алкоа» или большая перестрелка на станции. Два человека погибли. Но Оуни сбежал, он на свободе, и весь штат его ищет.

— Эрл, ты точно здоров?

— Да, — ответил Эрл.

— У тебя такой вид, будто тебя привидение холодными пальцами дернуло за нос.

Оуни. Оуни на свободе!