Глава 12

Ничто так не пугает человека, как вид собственной крови, но когда Бад в тот вечер добрался до госпиталя, он уже начал догадываться, что от такого кровотечения он, пожалуй, не умрет. Так и случилось. Он не умер. Просто у него под мышкой разошлись швы, когда он бурно отреагировал на удачный бросок Джеффа. Кровопотеря оказалась незначительной, но молодой врач, дежуривший в отделении неотложной помощи, решил проявить бдительность и наотрез отказался отпустить Бада домой, предложив ему провести ночь в госпитале. На него не подействовали ни стоны, ни мольбы Бада по этому поводу.

— Вот так он и хнычет все время, — сказала Джен доктору. — Наверное, он находит в этом какое-то удовольствие.

Но на следующее утро в госпиталь явился самолично полковник Супенский. В глазах его был стальной блеск, и он не собирался, как в прошлый раз, по-приятельски болтать с Бадом.

— Я очень недоволен вами, сержант Пьюти.

— Виноват, сэр, — угрюмо буркнул Бад.

— Я хочу, чтобы вы расценивали рекомендации доктора как мои приказы. Вы не должны болтаться целыми днями непонятно где. Вы не в отпуске. Пока вы еще на службе, и ваша задача — выздоравливать, чтобы вернуться к работе.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Бад.

— Бад, я по вашим глазам вижу, что у вас что-то неблагополучно. Когда в человека стреляют, он вспоминает о самом дорогом, что есть у него в жизни, и переоценивает ценности. Я хочу...

Бад в напряженном ожидании смотрел на полковника.

— Я слушаю вас, полковник.

— Мне надо поговорить с вами, Бад.

— Поговорить? О чем?

— Как я понимаю, чья-то жена видела вас в Эльджине, в местной закусочной в компании вдовы Теда. Это неприлично.

— Кому какое дело до этого?

— До этого никому не должно быть никакого дела, Бад. Но это бессмысленный разговор. «Должно» и «есть» отличаются между собой, мак день и ночь. Если говорить честно, то, если ты носишь кокарду и ходишь на службу, твое поведение не только должно бытьбезупречным, но и выглядетьбезупречным. Это неприятно, я даже считаю, что неправильно, но это жизнь и факт, и вы, точно так же, как и я, знаете об этом. Но сейчас единственное, чего я от вас хочу, — это скорейшего выздоровления. Вы меня поняли?

Бад глубоко вздохнул. За его долгую службу ему еще никогда не приходилось прекословить начальству. Это не его стиль. Если ты заставляешь других жить по правилам, то изволь и сам придерживаться этих правил — таково было его кредо. Но сегодня по непонятной причине он отступил от этого правила — возможно, было виновато его состояние, а может, просто он заглянул по ту сторону края вселенной, что изменило его умонастроение. Как бы то ни было, но он сказал то, что сказал.

— То, что происходит между миссис Пеппер и мной, касается только нас двоих, ну и, конечно, моей жены. Больше это не касается никого. Вот и все, что я могу сказать.

Полковник посмотрел на него тяжелым взглядом.

— Бад, скандал, р-раз-вод может очень дорого вам обойтись. Поверьте мне, уж я-то знаю. Я прошел через это, когда служил в морской авиации, четырнадцать лет назад. И мне потребовалась вечность, чтобы опять встать на ноги. От меня отвернулась моя средняя дочь, и я буду переживать это до самой смерти. Я все отдал женщине, которую, как мне тогда казалось, я любил и которая теперь замужем за генералом. Так что я все это испытал на своей шкуре. Кроме того, Бад, подумайте о службе. Если вы женитесь на вдове человека, с которым были вместе в перестрелке и он погиб там при непонятных обстоятельствах... Могут пойти разговоры. Потом существуют репортеры. А эти ребята падки на всякую грязь.

— Да, сэр, — сказал Бад, — я понимаю вас. Но я хочу напомнить вам последние слова Теда перед смертью. Он просил меня позаботиться о Холли.

— Ладно, Бад, я верю вам. А теперь поправляйтесь, а там, глядишь, все и образуется.

В полдень Бада отпустили домой. Но перед тем как ехать, он позвонил Холли.

— Привет.

— О, Бад, рассказывай, как дела. Ничего страшного?

— Нет, просто лопнуло несколько швов и случилось маленькое кровотечение, вот и все.

— Это просто замечательно. А когда они собираются тебя выписывать?

— Меня уже выписали.

— Значит, мы можем встретиться?

— Холли, как раз поэтому я тебе и звоню. О нас начали судачить посторонние люди. Мне уже говорил об этом наш полковник.

В трубке воцарилось долгое молчание.

— Холли, и ты и я меньше всего нуждаемся в скандале и шуме вокруг того, что касается только нас двоих.

— Ну и что ты скажешь по этому поводу, Бад?

— Я не знаю, что сказать.

Бад подумал, что его жизнь стала бы намного проще, если бы не было Холли. Это сняло бы с его плеч огромную тяжесть, которую он взвалил на себя своими отношениями с Холли. Он представлял свое будущее подобным сентиментальной открытке, выдержанной в чистых золотых тонах. Он не мог допустить мысли о том, чтобы причинить боль Джен, но точно так же он не хотел обидеть и Холли.

— Бад, ты хочешь разрыва?

— Нет, Холли, конечно, нет. Я жить не могу без тебя, — сказал он.

— Бад, я тоже не могу жить без твоих дурацких шуток.

— Просто нам надо до поры соблюдать осторожность. Когда все уляжется, мы уладим наши проблемы.

— Когда я увижу тебя?

— На завтра я разработал для нас грандиозную программу. Я хочу перелистать дело Лэймара в тюрьме, где он сидел. Все уже давно сделали это, только я один почему-то задержался. Так или иначе, нам предстоит длинный путь до тюрьмы Мак-Алестер. Мы можем встретиться в одиннадцать, скажем в Дункане, потом заедем куда-нибудь позавтракать, потом я на пару часов загляну в тюрьму, а потом мы где-нибудь на славу пообедаем.

— О, Бад, это звучит прямо как музыка. Приехав домой, Бад обнаружил там одного Джеффа, который только что вернулся с практики. Джен задержалась и, кроме того, затеяла приготовление праздничного обеда, что она считала своим священным долгом. Выбор при этом предполагался небольшой: либо рыба, либо курица. Ни то, ни другое не вызывало у Бада никакого энтузиазма.

— Черт возьми, — сказал он. — Нам есть что отпраздновать. Этот парень сделал прямо-таки шикарный бросок. Я только что вернулся из госпиталя, ты задержалась на работе и пришла буквально несколько минут назад. Давайте вместе где-нибудь пообедаем. Мне нужно есть мясо, свежее, красное мясо с кровью, свежую убоинку. Есть возражения?

— Папа, но это очень дорого.

— Ну и что? Пошли. Мы оплатим обед по кредитной карточке.

— Бад, мы же еще не восполнили прошлые расходы.

— Мы не будем роскошествовать, и этот обед не произведет потрясений в нашем бюджете. Пошли, Джен, порадуем мальчика, как он порадовал нас вчера вечером.

— Папа, — проговорил Джефф с притворным негодованием по поводу бессовестной лести отца.

— Ну, народ, пошли, нечего терять время. Может, Расс тоже присоединится к нам, если, конечно, снизойдет до нас со своих высот.

— Мне надо подготовить к завтрашнему дню доклад, — донесся со второго этажа голос Расса.

Вопрос чести. Расс выглядел как битник, но в школе получал одни пятерки и вообще был хорошим мальчиком. Бад признавал это, хотя его старший сын зачастую объяснялся на языке, совершенно непонятном его родному отцу.

— Мы не должны бросать Расса дома одного, — заметила Джен.

Бад поднялся по лестнице в комнату сына, боли в ногах прошли от прилива энтузиазма. Ему вдруг стало необычайно важно, чтобы и Расс пошел вместе с ними, чтобы они опять были все вместе.

Комната старшего сына была для Бала непроходимыми джунглями. На стенах — портреты рок-звезд, стол завален тонкими книжечками в бумажных обложках. Вместо картинок на этих обложках значились имена авторов, о которых Бад слыхом не слыхивал: Камю, Сартр, Ницше, Мейлер, Достоевский. На полках стояли журналы, на обложках которых букв было намного больше, чем красочных изображений. Незнакомый Баду мир, во многом для него загадочный. Сам он не проучился и года в университете. Потом в госпитале военно-воздушных сил умер его отец, и Бад, бросив учебу, через несколько недель ушел в армию и четыре года прослужил в авиации.

— Ну, что у тебя за доклад? Он не может подождать?

— Папа, если я не справлюсь с ним, то Фостер не даст мне рекомендацию в Принстон. Он поставил мне такое условие. Я пишу доклад, а он рекомендацию.

— Твой брат так хорошо играл вчера.

— Я знаю. Это просто потрясающе. Я действительно очень рад за него. Но... доклад.

— Да, конечно, я понимаю, — сказал Бад, хотя на самом деле ему ничего не было понятно. Расс был худощавым парнем, состоящим из костей и сухожилий. Волосы, на взгляд Бада, слишком уж длинные. На мочку его левого уха Бад вообще старался не смотреть, там что-то поблескивало. Бад не одобрял и манеру старшего сына одеваться. Тот постоянно носил черное. Исключение составляла только кожаная куртка, как у летчиков в те далекие годы, когда Бад служил в авиации.

Расс уже вполне отчетливо понимал, чего он ждет от жизни. Он любил своих близких и никогда не доставлял им никаких хлопот, но ему хотелось вырваться из семейного круга, где ему было душно и тесно, в широкий и бушующий страстями мир. Он все время читал. Он понимал, что если будет много читать, то вырвется из Оклахомы.

— Все в порядке, папа. — Джефф вслед за отцом поднялся в комнату и брату. — Он у нас умница. Ему надо учиться.

Это было сказано совершенно беззлобно; Джефф и Расс никогда открыто не конфликтовали. У них были совершенно разные круги общения. В школе их пути практически никогда не пересекались. И это было совершенно естественно, это было разумно.

Пусть это разумно, но Бад почувствовал себя уязвленным и разозлился. Он очень любил, когда его мальчики были вместе и он мог опекать их, как в то время, когда они были еще маленькими. Ему нравилось это ощущение, он чувствовал себя королем, и, возможно, именно это чувство нравилось ему даже больше, чем возможность что-то дать своим детям. Джен как-то сказала ему, что это эгоистично с его стороны: мальчики имеют право быть самими собой, личностями, а не его маленькими слугами. Дети не должны являться отражением его достоинств. Бад не мог вполне с этим согласиться. Вокруг он наблюдал массу угрожающих признаков. Авторитет власти разваливался на глазах. Раньше он видел это, патрулируя дороги, а теперь нечто подобное пришло в его семью. Он понимал, что битва проиграна, бороться с этим бессмысленно. Дни отцовского права сочтены. Он говорил себе, что прекрасно все понимает и сумеет это пережить. Но он тосковал по чувству хозяина, тому чувству, которое обычно овладевает человеком, когда он наконец выплатил залоговую стоимость дома.

— Ладно, нет проблем. Мы принесем тебе что-нибудь.

— Спасибо, папа, — ответил Расс.

Они быстро собрались и уехали. На улице уже стемнело. По дороге они почти не разговаривали. Движение было небольшим. Они миновали мрачные стены Форт-Силл и свернули на ровное шоссе, ведущее в Лотон. Проехав двадцать миль, они оказались у ворот заповедника Уичито, где до сих пор можно увидеть живого бизона. Вокруг высились каменные громады гор. Меерс-Стор когда-то служил складом горнорудной компании. Умные люди сохранили суровый колорит этого здания и теперь продавали в нем огромные гамбургеры со свежей сочной говядиной. Говорили, что в ней мало холестерина и она отличается тонким ароматом. Это было одно из тех уютных заведений, где едят доброе мясо, пьют холодное пиво и заигрывают с хорошенькими официантками. На стенах висели дешевенькие открытки-сцены охоты на оленей, хотя живого оленя в этих краях не помнили даже глубокие старики. Они быстро нашли свободный столик, и уже через несколько минут Бад потягивал свой «Будвайзер» и ждал, когда принесут его любимый гамбургер.

— Джефф, ты можешь гордиться собой. Я думал, задохнусь от восторга, когда ты отбил мяч. Джефф неопределенно пожал плечами.

— Ты очень хорошо сыграл, Джефф, — добавила Джен, — мы так рады за тебя.

— Ну, одна ласточка весны не делает.

— Нет, конечно, но это может стать первым шагом на пути к успеху. Я чувствую, что у тебя есть к этому делу талант, и если ты очень захочешь, то из тебя получится отличный игрок. Ты, пожалуй, и в Лигу попадешь, если поставишь себе такую цель.

— Вряд ли, папа.

— Все-таки он хочет поступить в колледж, — вмешалась в разговор Джен.

— Конечно, конечно. Я же не против того, чтобы он поступал в колледж. Но все равно он может быть довольным своей игрой. Одно другому не мешает. Какую подачу ты отбил!

— Папа, честно говоря, я не помню, как это произошло. Я просто решил не сдаваться. Сначала я думал, что у меня ничего не выйдет. Мяч был проигрышный. Этот парень знает свое дело. В этом году он пару раз подал неотразимые мячи. Он занимается только второй год, но говорят, что уйдет в профи, не закончив школу. Но в этот раз он бросил таи, что я сумел отбить. Господи, как же это хорошо.

— Да, сэр. И со стороны это тоже выглядело неплохо.

Бад откинулся на спинку стула. Когда официантка принесла гамбургеры, он заказал еще пива. Пиво, как он и ожидал, оказалось великолепным.

В ресторане царил полумрак, можно различить только силуэты посетителей. Лица видны не были. Эти люди могут оказаться кем угодно, подумал Бад. Он вспомнил о многих случаях на дороге, с которыми ему пришлось иметь дело за долгие годы службы. О случаях, когда ниоткуда, из мрака, вываливалась на дорогу страшная мразь и нападала на ни о чем не подозревающих невинных людей, отнимая у них деньги, а иногда и жизнь. Эти люди ничего не могли поделать с мразью, они могли только надеяться на ее милость, настолько неожиданным и ужасным бывает всегда нападение мрази.

Вот перед ним сидит его семья. Джен и Джефф. Они ярко освещены. Но кто таится сейчас в темноте и подстерегает их?

Не Лэймар ли это: воплощенная смерть, ждущая своего часа? И кто защитит их? Бад? Но он поклялся уйти от них к другой, молодой женщине, с ней он испытает приключения, которых ему не довелось испытать в юности и которые настигли его сейчас и пришлись ему по вкусу.

Но кто спасет его семью от Лэймара?

Он посмотрел на жену и сына. Джен говорила Джеффу, что для собеседования в колледже ему надо купить новый пиджак. Джефф отвечал, что Расс обошелся в подобном случае без нового пиджака. Но это Расс. Он ведь у нас такая умница. Они были поглощены разговором, и Баду захотелось обнять их и прикрыть собой от подступающего со всех сторон мрака.

Он встретил ее в одиннадцать часов, и они отправились в Мак-Алестер. Зачем? Дело в том, что в жалких пожитках троих заключенных порылись все, кто хотел, — ФБР, OSBI, полиция, отдел ведомства шерифа графства Питтсбург, отдел убийств прокуратуры Оклахомы.

В тюрьме побывали лучшие следователи штата. Что мог найти там Бад такого, чего не нашли они?

Бад знал ответ заранее. Ничего он там не найдет. В самом деле, ведь он даже не следователь. Он патрульный полицейский, вся служба которого прошла на дорогах, где все происходило быстро и необратимо, где требовалось принимать сотни немедленных решений и разбираться во многих довольно запутанных ситуациях. Но это было не то. В случаях дорожных происшествий не требовалась игра ума, тщательный анализ фактов тоже, как правило, был не нужен. Не было таинства расследования, когда постепенно из сотен деталей рождалось стройное здание существа дела. Но, однако, Бад надеялся познакомиться с Лэймаром, так сказать, лично, без посредничества официального полицейского досье. Ему хотелось потрогать руками те вещи, к которым раньше прикасался Лэймар, узнать и почувствовать, какие из них доставляли ему радость и удовольствие, и, таким образом, узнать, какой жизнью жил подлинный Лэймар.

— Я не понимаю, зачем тебе копаться в его вещах. Что ты хочешь оттуда извлечь? — спросила его Холли.

Точно такой же вопрос задала сегодня утром Джен. Она даже сказала, что он страдает одержимостью. Холли была недовольна подобной оценкой, но вынуждена была с ней согласиться.

— Не знаю, — ответил он. — Говорят, индейцы верят в то, что если человек прикасается к дорогой ему вещи, то он оставляет на ней часть своей души. У Лэймара нет души. Но что-нибудь он все же оставил на своих вещах. Может, мне удастся почувствовать, что именно.

— Бад, но это же сумасшествие чистой воды.

— Может быть, и так. Наверное, я просто свихнулся, сидя все время дома и принимая перкодан. Да и потом это будет очень приятное путешествие.

За Дунканом они свернули на оклахомское шоссе номер семь. До тюрьмы им оставалось проехать сто двадцать пять миль. Стоял яркий, солнечный летний день. По обеим сторонам шоссе раскинулась страна фермеров. Ухоженные поля отделялись одно от другого узкими лесополосами или пологими холмами. Вся местность была буквально усеяна нефтяными качалками. Эти сооружения были похожи на гигантских насекомых, которые сначала поднимали к небу свои хоботки, на секунду замирали, всасывая внутрь сок земли, а затем стремительно вонзали хоботки обратно в землю. Время от времени они проезжали затерянные в просторах полей провинциальные городишки с вымпелами, развевающимися на героически взметнувшихся ввысь башнях газонасосных станции, вся цивилизованность этих городков ограничивалась добравшимися и сюда закусочными фаст-фуд.

Бад был в восторге от такой картины: это была Америка. Всегда в разном обличье, но всегда одинаковая в своей сути. Он любил шелестящую на ветру пшеницу и уютные тенистые лощинки, заботливо ухоженные поля и высокое голубое небо, и, конечно, зелень, зелень без конца и края. Он ощущал душевный трепет, когда в своей патрульной машине ехал по развертывающейся перед ним ленте твердой, надежной дороги. Ветер свистел в антеннах машины. Он был тут властелином. И каждый, кто видел его, понимал, что это едет человек, с которым приходится считаться.

Он взглянул на Холли. Прелестное молодое, даже юное, создание. Он был уверен, что никогда в жизни не встречал женщину со столь совершенными телесными формами. За что же она его так любила?

Она посмотрела на него и улыбнулась. Какие у нее красивые и ровные белые зубы!

— О чем ты думаешь, Бад?

— Я поражаюсь, что из всех мужчин мира ты почему-то выбрала именно меня. Ты могла бы очаровать любого из них.

— Нет, не могла, и ты прекрасно это знаешь. А тебя я выбрала потому, что ты самый добрый, самый сильный, самый храбрый и самый лучший. Как же было не выбрать такого мужчину?

Он покачал головой. Абсурдность этой похвалы вызвала у него раздражение. Он вспомнил страх, который испытал в тот момент, когда Лэймар прицеливался, прежде чем спустить курок. Все его доблести тогда оказались мало чего стоящими.

Должно быть, недовольство, промелькнувшее в его сознании, отразилось и в глазах.

— Бад, ты никак не можешь оправиться от пережитого? От Лэймара, смерти Теда и от всего этого ужаса? Но все прошло, все кончилось. Другие поймают его рано или поздно.

— Все. Забыто. Я клянусь тебе, забыто.

— Ох, Бад, — вздохнула она, — ты такой искусный лжец!

Инцидент был исчерпан, и всю остальную часть пути они проехали в приподнятом настроении; они говорили друг другу комплименты и смеялись. Слушали радио. Они отыскали в эфире старейшую радиостанцию Оклахома-Сити. Передавали музыку. Бад, оказывается, знал больше песен, чем Холли. Они подшучивали над патрульными полицейскими, которые отлынивали от службы в придорожных кустах и разъезжали по встречным полосам. Им было легко и приятно.

Часа через два они подъехали к городку Мак-Алестер. На подъезде к нему они увидели единственное производственное здание, где трудилось все взрослое население Мак-Алестера, — местную тюрьму. Со стороны оклахомского шоссе, по которому они приближались к городку, тюрьма выглядела волшебным мавританским замком или Камелотом короля Артура. Это было высокое белое, похожее на грозную крепость и в то же время очень радостное здание. Но это было не слишком радостное место. Снаружи можно было подумать, что это обетованный уголок. Но здесь не пахло обетованием. Страшное было это место.

— Ну вот мы и приехали, — сказал Бад, свернув на Уэст-стрит и подъезжая к зданию тюрьмы. То ли это была игра воображения, то ли им овладело безотчетное чувство страха, но ему даже показалось, что воздух в этом месте тяжелый и вязкий.

Каторжная тюрьма Мак-Алестера имела все, что подразумевается, когда произносят слово «тюрьма». Огромные безжизненные стены опутаны проволокой, утыканной острыми, как бритва, шипами. В тех местах ослепительно белой стены, где предательски обвалилась штукатурка, обнажилась мощная кладка старинного красного кирпича. Становилось ясно, что под веселенькой оболочкой таится мрачное закоптелое содержание, сочащееся человеческим несчастьем.

— Когда приближаешься к таким местам, как это, начинаешь физически чувствовать излучение зла, — заметил Бад, когда они подъехали к высокой южной стене тюрьмы. — Заключенные называют эти заведения школами гладиаторов. В тюрьме молоденькие ребятишки с дурными наклонностями учатся воровать, насиловать и убивать и не испытывать при этом никаких чувств. Никто доподлинно не знает, что происходит за такими стенами, как эти. Вы, нормальные люди, не можете даже в страшном сне вообразить себе этого. Но я могу точно сказать: ничего хорошего еще не вышло из американских тюрем. Я бы сжег их напалмом, чтобы все, кто там находится, сгорели дотла. А потом можно все начать сначала. Вторая попытка.

— Представляю, какой шум подняли бы газеты, — заметила Холли.

— Они будут кричать до тех пор, пока не увидят, что уровень преступности снизится.

Бад вписался в узкий проход, над которым висела табличка «Наблюдение за соблюдением законов». Проход примыкал к неприметному выходу из второго административного корпуса. Бад выключил двигатель. Лэймар, Оделл и Ричард бежали именно из этого здания. Он вспомнил газеты тех дней, фотографии, стрелки на них указывали на окно третьего этажа административного корпуса блока камер А, откуда выпрыгнули бежавшие арестанты и под которым бедняга Уиллард на свою беду припарковал свой фургон. Эти мерзавцы спрятались в его машине и ждали, когда он придет, чтобы убить его. Потом они выехали из ворот, повернули налево, потом еще раз налево и поехали по живописной узкой улочке к гостиничному центру для приезжих. Дальше они миновали дом охраны — обычный многоквартирный дом, проскочили маленький музей и выехали на Уэст-стрит, навстречу свободе.

— Открой-ка бардачок, — велел он ей.

Она открыла. Там лежал маленький черный пистолет.

— Это «Беретта-84», калибра 0,38, — пояснил он, — тринадцать зарядов. В обращении безопасна. Если что случится...

— Бад!

— Я знаю, что это глупость и ни черта на самом деле не случится. Но ты же знаешь, как устроены мои мозги. Как бы там ни было, если понадобится, ты возьмешь пистолет вот так, потом большим пальцем сдвинешь предохранитель — вот так. Потом тебе останется только тринадцать раз нажать на собачку. От такого поворота дел он опешит, а ты из этой штуки сможешь уложить его на месте.

— Бад, ты странный человек. Неужели ты думаешь, что сегодня состоится еще один побег?

— Нет, не думаю. Но, как говорят, хочешь мира, готовься к войне. Я вернусь через час, ладно?

— Да, сэр. Нет проблем.

— Ты уверена?

— Да, сэр. Я взяла с собой книжку.

— Прекрасно.

Бада ждали. Но если он хотел услышать извинения за служебную халатность, допущенную в Мак-Алестере, то он ошибся. Прием не отличался нежностью, был профессионально корректным, отчужденным, холодным, но не грубым. Помощнику надзирателя Бад сдал свой командирский «кольт» и вслед за сотрудником тюрьмы прошел в мрачный кабинет. В трех картотечных ящиках лежало все, что осталось в Большом Маке от Лэймара, Оделла и Ричарда.

— Никаких писем, — сказал помощник надзирателя. — Лэймар и Оделл все эти годы никаких писем не получали. О них никто не заботился, думаю, что никто и не знал, что они здесь, они просто не существовали.

Бад согласно кивнул.

— Я не знаю, что вы хотите здесь найти, — продолжал помощник надзирателя, — но что бы вы ни надеялись откопать, думаю, что будете разочарованы. Сколько времени вам потребуется?

— Ну скажем, один час, это немного?

— Нормально, сержант. Используйте свое время. Не спешите. Никто сюда не войдет и не потревожит вас.

Бад сел и выдвинул ящик Оделла. В основном в ящике содержалась одежда. Чисто выстиранные джинсы и отглаженные рубашки. Несколько арестантских роб, хотя их ношение сейчас не являлось обязательным. Нижнее белье, тоже чистое. Никакой порнографии. Кажется, в этом человеке отсутствовала сексуальная косточка. С грехом пополам собранная модель самолета. Модель боевого корабля времен Второй мировой войны, тоже плохо собранная и вся перемазанная клеем. Лезвие, изготовленное из обувного рожка, очень остро заточенное. И наконец, сигарный ящик. Эти вещи вполне могли принадлежать какому-нибудь сорванцу типа Гека Финна.

Бад открыл коробку. Сверху лежала выцветшая фотография деревенской женщины. Судя по прическе, фото сделано в шестидесятые годы. У нее был тяжелый взгляд, характерный для людей эпохи депрессии, на худощавом лице ни капли жира, глаза узкие, в них выражение человека, который не ждет от жизни никакой пощады. Женщина куталась в дешевое пальто, хотя, судя по всему, стояло лето. Фотография была некачественной, но на заднем плане угадывалась дощатая стена дома. Наверное, женщина была фермершей. Он перевернул фотографию. На обороте надпись крупными детскими буквами: «Камилла, мама Оделла. Анадарко, Оклах. 1967 год». Писал, очевидно, не Оделл, так как умственно отсталый Оделл был неграмотен.

Под фотографией лежал альбом «Раскрась сам». Бад открыл его. Альбом был издан где-то в начале шестидесятых, издан плохо. Контуры были замазаны цветными карандашами. Тот, кто закрашивал картинки, совершенно не обращал внимания на линии силуэтов и контуры рисунков. Рисунки в альбоме были сделаны по мотивам диснеевского мультфильма «Спящая красавица». На его страницах изображались очертания стройных белокурых красавцев. Давать такой альбом в руки Оделлу, неуклюжему и умственно отсталому человеку, было жестоко, подумал Бад. Оделл, с жутким провалом вместо рта и разумом, лишенным всякого смысла, мог почувствовать себя уязвленным, видя на рисунках людей, у которых в избытке то, чего сам Оделл начисто лишен. Нежной женской ручкой на первой странице альбома было написано: «Любимая книжка Оделла». Бад перелистал страницы и наконец наткнулся на любимый рисунок Оделла. На нем был изображен вставший на дыбы дракон, готовый броситься на стройного красивого рыцаря с мечом.

Единственный рисунок, которого не коснулся карандаш Оделла. Изображение, вероятно, произвело на Оделла столь сильное впечатление, что он решил не портить его своими карандашами.

И все. Не так уж много для человеческой жизни, даже если это жизнь Оделла Пая. Бад выдвинул следующий ящик. Он оказался чрезвычайно тяжелым. Должно быть, это ящик с вещами Ричарда, потому что в нем содержались мудреные книги. Ричард оказался прилежным читателем. 06 этом говорили названия книг: «Во чреве зверя», «Хладнокровно», «Так говорил Заратустра». У последней книги на обложке была написана фамилия автора, которую Бад не смог бы прочитать, даже если бы очень захотел. У Расса дома лежали примерно такие же книги, это вызвало у Бада раздражение. Перелистывая книги, Бад наткнулся на одно место, подчеркнутое желтым фломастером. Судя по характеру линий, строчки подчеркивались лихорадочно, в состоянии сильного возбуждения.

И сказал тогда судья в красном: «Почему называете вы сего преступника убийцей? Он хотел совершить ограбление». Но на это скажу я вам вот что: душа его алкала крови, не грабежа; жаждал он блеска клинка. Но бедный его разум не принял его безумия. «Что тебе кровь его? — вопросил его разум его, — не хочешь ли и ограбить его? Чтобы отомстить». И послушался он смущенного разума своего; речь эта лежала на плечах его, как свинец; и ограбил он его, после того, как убил его. Не хотел он, чтобы ославили его, как безумца.

Чертовщина какая-то. Какого дьявола он имел в виду?

Бад понял, что Ричард пытался разобраться, почему он угодил в тюрьму. Погано, парень. Ты сделал свой выбор, так что теперь изволь сам расхлебывать последствия.

Бад положил маленькую книжечку на место и перебрал несколько тяжелых и толстых книг по живописи. Ничего порнографического он там не нашел. Были в ящике принадлежности для рисования. Пачки эскизов, бумага для рисования, маленький пенал с карандашами, мелок, угольные стержни для набросков. Но рисунков, выполненных углем, в ящике не оказалось. Оружия Бад тоже не нашел. Только станок для бритья в очень хорошем состоянии, аккуратно завинченный тюбик с зубной пастой, зубная щетка. Расческа, лезвия фирмы «Бик», крем для бритья «Колгейт», мыло в пластмассовой мыльнице. Все это дало Баду некоторую пищу для размышлений, и ему сразу наскучил Ричард с его интеллектуальными исканиями и суетой.

Он выдвинул последний ящик. На крышке было написано: «Пай, Л.». Одежда выстирана почти профессионально и очень чисто, чем вообще отличаются заключенные. Джинсы, джинсовая куртка, ковбойские ботинки, поношенные, но тщательно вычищенные. Стопка журналов: «Пистолеты и амуниция», «Стрелковое дело», «Мир оружия» и множество порнографических журналов. Бад перелистал их. Там были номера «Пентхауса», «Плейбоя» и еще несколько совсем уж непристойных изданий, на страницах которых были изображены женщины в чулках, женщины без чулок, соблазнительно выставившие на всеобщее обозрение свои раскоряченные ягодицы, показывая раскрытый задний проход, на других картинках фотографии женщин, которые, откинувшись на спину, вставляли себе во влагалище пластиковые или резиновые заменители мужских членов. Бад почувствовал гадливость, словно Лэймар заставил его влезть по уши в свой жуткий внутренний мир. Он отложил в сторону журналы и нашел под ними стопку книг: «Дневники Тернера», захватанную «Иллюстрированную историю третьего рейха». Была там и книга под названием «Последний сигнал белой расе». Бред арийского белого братства.

Наконец Бад наткнулся на собрание вырезок. Он открыл его. На первой странице, тем же почерком, что на фотографии мамы Оделла, было написано: «Книга Лэймара». Он перевернул страницу и нашел пожелтевшую вырезку с одной колонкой из «Арканзас газетт» за август тысяча девятьсот пятьдесят пятого года.

ПАТРУЛЬНЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ЦЕНОЙ СВОЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ ГИБЕЛИ ОБЕЗВРЕДИЛ ДВУХ ПРЕСТУПНИКОВ — значилось в заголовке. Бад прочел мрачную заметку о человеке, которого газета называла патрульным сержантом Суэггером.

Вчера днем патрульный сержант полиции штата убил двоих преступников, разыскиваемых по подозрению в убийстве, на дороге номер семьдесят один к северу от Форт-Смит. Полицейский впоследствии умер от ран, полученных им от рук преступников.

Убиты: сержант Эрл Ли Суэггер, сорока пяти лет, из графства Полк, кавалер Почетной Морской медали конгресса, удостоенный этой награды за героизм, проявленный во время войны в боевых действиях на Тихом океане; Джим М. Пай, 27 лет, из Форт-Смит и его двоюродный брат Буфорд «Буб» Пай, 21 год, также уроженец Форт-Смит.

Вот что рассказывает о происшествии представитель полиции штата:

Вчера утром двое неизвестных, соответствующие по описанию словесным портретам Джима М. Пая и Буфорда Пая, ограбили магазин в центре Форт-Смит, убив при этом двоих сотрудников магазина. Преступники скрылись с места преступления на «форде» образца 1954 года. Власти немедленно блокировали дороги, но убийцы сумели проскользнуть мимо постов полиции.

Они были обнаружены сержантом Суэггером на дороге номер семьдесят один; он начал преследование и заставил преступников свернуть с дороги в поле близ Уинслоу. При попытке арестовать преступников они оказали вооруженное сопротивление, ранив патрульного полицейского в грудь и живот.

Когда преступники пытались убежать, сержант Суэггер открыл огонь на поражение и убил Буфорда Пая. Затем он начал преследование Джима Пая и настиг его через триста ярдов, в кукурузном поле. В начавшейся перестрелке Джим Пай получил ранения в глаз и живот и умер на месте.

Сержант Суэггер вернулся в машину, но, прежде чем успели приехать медики, умер от потери крови.

Сержант Суэггер оставил жену, Эрлу Джун, и девятилетнего сына Боба Ли.

"Вот это да! — подумал Бад. — В те дни умели подбирать людей для службы в полиции. Интересно, а сумел бы я сделать то же, что и он? Хватило бы у меня духу?"

Чтобы отвлечься от этой грустной темы, Бад решил посмотреть, что написано в других вырезках. В следующем листке была рапортичка из исправительной школы штата Арканзас, датированная июнем 1962 года.

В школе Лэймар получал четверки и тройки, по нынешней системе — А и Б, тем не менее какой-то учитель писал:

Лэймар показывает большие способности и добивается успехов в учебе, если его интересует тема занятия. Но его постоянное стремление к агрессии и дракам мешает успеваемости, ему надо научиться сдерживать свои импульсы. Кроме того, он проявил сенсуальную агрессивность по отношению к двум мальчикам из младших классов; совершенно ясно, что он имеет зрелые агрессивные наклонности и серьезно озлоблен против любых своих руководителей. Его необходимо как можно быстрее начать лечить, пока у него не развились серьезные отклонения прч формировании личности.

Конечно, никто его не лечил и он сформировался в ущербную личность с отклонениями.

Следующая страница — еще одна газетная вырезка, датированная январем 1970 года, Анадарко: НА ПЕРКИНСВИЛЛЬ-РОУД НАЙДЕН УБИТЫЙ-ФЕРМЕР.

В истории этой без украшательства и затей было рассказано о том, что неизвестный убийца насмерть зарезал некоего фермера по имени Джексон Пай — это был третий из этих ублюдков-братьев, догадался Бад. Убийство было совершено, когда фермер шел по дороге из близлежащего кабака. Свидетелей не оказалось. После Джексона Пая остался его сын Оделл. Это тоже написано в заметке.

Следующая страница: ПРОДОЛЖАЮТСЯ ОГРАБЛЕНИЯ ПРОДУКТОВЫХ МАГАЗИНОВ.

Следующая: МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ АРЕСТОВАН ПО ПОДОЗРЕНИЮ В ИЗНАСИЛОВАНИИ.

Следующая: ПАЮ ОТКАЗАНО В ОСВОБОЖДЕНИИ ПОД ЗАЛОГ.

Следующая: ПАЙ БЕЖАЛ ИЗ ТЮРЬМЫ ГРАФСТВА.

Бад быстро перелистывал страницы: корявые заголовки криминальной хроники семидесятых годов сухо сообщали о преступной карьере Лэймара. Основной его специальностью были грабежи и воровство, иногда случались убийства. В газетах также сообщалось о выносимых Паю приговорах. Лэймар стал профессионалом криминального мира, мастером дюжины преступных профессий. Его преступления отличались дерзостью, склонностью к насилию и определенной безрассудной отвагой. Лэймар был храбрым человеком и настоящим мужчиной, это следовало признать.

ПАЙ ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ ПУЗАТЕРИ. Бад прочитал последний заголовок. В заметке рассказывалось о том, как Лэймар и Оделл стреляли в голову главе банды рокеров, который оказался стукачом, но он выжил и, прежде чем умереть, указал своих убийц.

ПРИГОВОР: ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ КАЖДОМУ ИЗ УБИЙЦ — ДВОЮРОДНЫМ БРАТЬЯМ.

В этом альбоме была вся жизнь Лэймара, то, чем он гордился, его, если так можно выразиться, резюме. Что можно сделать с таким человеком? Как его переделать? В его происхождении и то есть криминальный элемент. В раннем возрасте он уже проявил свои антисоциальные наклонности. Он всегда был чрезмерно, неестественно агрессивен. Конечно, он с необычной легкостью воспринял нравы и правила криминальной среды. Он был рожден, чтобы стать преступником, и он им стал. Больше тут говорить не о чем.

Бад положил альбом вырезок обратно в ящик. Во всем этом не было ничего, кроме предупреждения тем, кто осмелится встретиться лицом к лицу с Лэймаром, не имея за плечами крепкого тыла и не будучи до зубов вооруженным. Его надо поймать на мушку и спустить курок. Это все, что может сделать человек для Лэймара Пая.

Бад посмотрел на часы.

Господи, он же находится здесь уже битых три часа. А Холли ждет его на улице.

Бад потянулся за стопкой глянцевых журналов, чтобы положить их обратно в ящик. Но журналы были очень скользкими, они выпали из его руки и рассыпались по полу, открываясь на самых непотребных страницах. Бад выругался и наклонился, чтобы собрать рассыпавшиеся журналы, как вдруг на круглых грудях пентхаусовской сучки он заметил какой-то вдавленный рисунок. Эта вдавленная линия являлась следом какой-то замысловатой фигуры. Это не был сам рисунок. Это был след рисунка. Кто-то положил на журнал листок бумаги и рисовал твердым карандашом. След рисунка вдавился в глянцевую бумагу.

Бад поднял журнал, поднес его к глазам и попытался найти такой угол падения света, чтобы выявился секрет рисунка. Но у него так ничего не получилось. Он так и не понял, что же здесь нарисовано. И тут в голову Баду пришла очень удачная мысль. В ящике Ричарда, среди его принадлежностей художника Бад увидел термочувствительную бумагу. Он достал ее и, приложив к странице журнала, стал водить по поверхности термочувствительного листа угольным стержнем. В местах вдавлений стержень не оставлял следа. Появлялся своеобразный негатив — на месте вдавлений появлялась белая линия.

Закончив работу, он посмотрел, что же у него получилось. С листа бумаги на него скалилось изображение льва.