— Уже здесь, сразу после тех событий, они называют его der Meisterschutze, а отнюдь не der Scharfschiitze — это специальный немецкий термин, обозначающий снайпера. И кто из твоих блестящих американцев сумеет объяснить значение этого?

Тони держал в руках сенсацию этой недели — номер иллюстрированного эсэсовского журнала «Das Schwarze Korps» («Черный корпус») от 5 марта 1942 года, который раскопал один из «книжных червей», посланных в Британский музей для проверки старой немецкой периодики. Передовицей в этом номере была история Реппа в Демянске.

Литс откашлялся.

— Meisterschutze буквально означает «мастер-стрелок».

— А, видишь, дружище, ты не прочувствовал это. Ты не уловил этого. Как же ты надеешься выследить человека, чье прозвище ты так и не осмыслил?

— Я еще не закончил, черт подери, — огрызнулся Литс.

— Meisterschutze — да, «мастер-стрелок», а поскольку контекст здесь чисто военный, то можно сказать, как это и сделал наш еврей, «мастер-снайпер». Прекрасное выражение. У этого человека есть определенный талант. Хотя он ведь писатель, не так ли? Во всяком случае, это высшая форма риторики, более официальная, играющая на давней немецкой традиции, связанной с цеховыми гильдиями, подмастерьями и мастерами. Это, скажем так, более звучно.

Его холодная улыбка сделала комнату еще холоднее. Умный черт, блумсберский разгильдяй, на лице самодовольное выражение: «Только мой гений мог дойти до этого».

Но урок еще не закончился.

— Нетрудно понять, почему они сделали из него такого героя, правда?

— Это часть другой войны, — объяснил Литс. Он был готов к такому повороту. — Войска СС против вермахта. Нацисты против старых ребят, пруссаков, которые заправляли армией. Репп для этого великолепно подходит. Никакого аристократизма, просто сельский мальчишка, который может убить все, что видит. А наградой служит первое место в очереди — гитлеровской очереди — за новыми моделями танков, выходящими из цехов, — за «тиграми». Они выброшены на рынок для героев, правильно?

— Совершенно правильно, — согласился Тони.

— Более того, отсюда мы можем видеть, как важна будет фигура Реппа для СС. Из всего сказанного можно сделать вывод: он не просто один из них. Он и есть они. Можно сказать, что он стал их официальным орудием, воплощением их воли. Он… — Литс сделал паузу, подбирая слова для того, чтобы выразить свою мысль. — Он сама идея.

Тони нахмурился.

— Ты рассуждаешь, как профессор. А профессора войн не выигрывают.

— Попробуй увидеть в этом высшую реальность. Символическую реальность. — Литс и сам был не уверен в том, что говорил. Вместо него говорил какой-то внутренний голос; какая-то часть его мозга сделала прыжок вперед, прорыв. — Когда мы дойдем до сути, я тебе гарантирую, что это будет чистый нацизм, настоящее СС. Их философия, данная ими плоть, приданная ими поступь.

— Угу, прямо Франкенштейн, — отозвался из угла Роджер.

— У вас, американцев, слишком богатое воображение, чтобы из этого получилось что-то хорошее. Вы насмотрелись всяких там фильмов.

Но у Тони было и еще кое-что. Он объявил:

— Я нашел «человека с дубом».

Литс повернулся. Но на лице англичанина ничего нельзя было прочитать. Он было бесстрастным и надменным.

— И кто же это? — спросил Литс.

— Оказалось, что мы знали это с самого начала. Мы ведь знали, не правда ли, что наш призрачный WVHA имеет адрес в восточной части Берлина? Пригород называется Лихтенфельде, но само это место имеет более старое, традиционное название. Оно называется Unter den Eichen.

Он сделал паузу, ожидая, пока эта информация возымеет свое действие.

— Переведи дословно, — посоветовал он через несколько секунд, видя недоумение на лице Литса.

Литс перевел это на английский.

— «Под дубами», — сказал он.

— Именно.

— Черт возьми! — воскликнул Литс.

— Да. И наш еврейский приятель, очевидно, слышал разговор про человека из «под дубами», как обычно говорят «человек из Вашингтона» или «человек из Лондона», когда имеют в виду высокое начальство. Но он не так уж хорошо знает язык, его идиш позволяет понимать лишь самые основы немецкого. Он исказил значение, возможно, хотел придать этому выражению какой-то риторический эффект. Таким образом и получилось, что Шмуль услышал «человек с дубом».

— Черт возьми, — повторил Литс — Наверное, приезжал какой-то офицер, какой-то инспектор. Но это нам ничего не дает.

— Не просто ничего, а очередное разочарование. Это дает нам только то, что мы и так знали.

Это было правдой. В период суматошной недели, проведенной со Шмулем, информация буквально захлестнула их. Надо было так много сделать! Отсюда и родилась иллюзия существенного прогресса. Но как только они попробовали взобраться на эту гору, она тут же осела. Литс увидел это раньше других, а теперь и Тони тоже понял: хотя были собраны всевозможные значения контекстов и предыстории, ядро проблемы осталось неразгаданным. Они знали про Реппа и про его оружие — элементарные факты, хотя и неопровержимые. А вот о более важных аспектах они не имели и понятия. В кого собираются стрелять немцы? Когда? Почему?

— Твоя идея, что где-то в его показаниях спрятан ключ к разгадке, превратилась в дым, — сделал вывод Тони.

— Мы должны найти пункт номер одиннадцать, вот и все. Можно ли усилить воздушную разведку в этом районе? Нет ли там поблизости французских бронетанковых соединений? Можно ли их направить глубже в лес, в надежде найти…

— Нет. Конечно, нет. Лес слишком большой, мы много раз говорили о том, как он громаден.

— Черт побери! Нам чего-то не хватает. Везения. Оно пришло к ним на следующее утро.

— Ну что ж, — сказал Литс, нарушая тишину. — Чертова штука заработала. Они отрабатывают технические детали.

— Похоже, — согласился Тони.

— Они могут начать в любой момент, когда захотят.

На следующий день, рано утром, Литс и Аутвейт прилетели в район расположения 45-й пехотной дивизии. Их маленький самолетик «пайпер каб» приземлился недалеко от Альфельда, где располагалась штаб-квартира дивизии. Однако подразделение Райана находилось еще дальше по направлению к фронту. Там был фронт в классическом смысле этого слова: две армии стояли друг против друга, разделенные черной, изрытой воронками полосой ничейной земли, — обычная конфигурация последней войны. Американцы уже много раз пересекали эту узкую полоску земли, но каждый раз, как это ни горько, бывали отброшены назад танковой пехотой «Гитлерюгенда». И поэтому, когда Литс и Аутвейт в своем непривычно новом боевом обмундировании, выданном для поездки на фронт, прибыли в полуразрушенный фермерский дом, в котором размещалась бригада Райана, они вовсе не были удивлены тем холодным приемом, который им оказали. Посторонние, отдохнувшие, неизвестные офицеры, один из них иностранец, экзотический англичанин, типичные тыловики — они должны были ожидать, что их будут ненавидеть, в точности как местные жители всегда ненавидят туристов. Так оно и произошло.

— Я никогда не видел ничего подобного, — сообщил им Райан, веснушчатый мужчина с песочного цвета волос и постоянно мокрым носом. — В центр груди, один выстрел на каждого. Никакой крови. Патруль, который их обнаружил, думал, что они спят.

— И ночью? Определенно ночью? — настаивал Литс.

— Я сказал «ночью», не так ли, капитан?

— Да, сэр. Но просто это…

— Черт подери, если я сказал «ночью», то я именно это и хотел сказать.

— Хорошо, сэр. Мы можем туда попасть?

— Это зона боевых действий, капитан. У меня нет времени водить людей на экскурсии.

— Просто укажите нам нужное направление. Мы сами найдем.

— Господи, ну вы и настырные ребята. Хорошо, но, черт подери, достаньте себе шлемы. Это в самом центре фрицевской территории.

Джип подвез их как мог ближе, дальше их ждала прогулка по солнышку. Надпись на расщепленном дереве кратко и без фанфар объявляла о внезапной смене обстановки: «Следующие 500 ярдов вы находитесь под управляемым артиллерийским огнем» — это было написано по стандартному армейскому трафарету, все буквы как бы расколоты пополам; но какой-то умник внес в надпись уточнение, заменив слово «артиллерийским» на «снайперским», выведенное кривыми детскими каракулями. Война здесь была повсюду: в быстрых осторожных взглядах людей, которые тут воевали; в сгоревших остатках брони, усеявших местность; в мглистом дыму, ленивом и тяжелом, который пропитал все вокруг, а из-под него пробивался другой запах, въедавшийся в ноздри.

Литс чихнул.

— Когда-нибудь были в зоне боевых действий, капитан? — спросил Райан.

— В такой устоявшейся — никогда. Прошлым летом я сделал несколько рейдов за линией фронта.

— Я узнал этот запах, — заявил Тони. — Там тела. За проволокой.

— Ага, — подтвердил майор Райан. — Их тела. Пусть попробуют высунуться и забрать их, чтобы похоронить.

— Мой отец, — сказал Аутвейт, — упоминал об этом в своих письмах. Сомма и все такое, с четырнадцатого по восемнадцатый год. Я прочитал их позже.

Здесь, прямо у линии фронта, им начали попадаться пехотинцы, отдыхавшие у костров, на которых готовилась пища, или просто дремавшие в тени джипов или малогабаритных грузовичков. Таким образом, вся местность была заполнена людьми, но если эти случайно разбросанные группы и были размещены по какому-то принципу, то Литс не смог его уловить. Кто ими командовал? Никто. Кто знал, что они должны делать? Каждый. Но Литс не чувствовал себя объектом любопытства, когда пробегал мимо них, неловкий и непривычный к щелканью пуль, летящих в его сторону. Никому до него не было дела. Он не был немцем, не был и офицером, который может послать в патруль или приказать броситься в атаку; а значит, он не имел никакого значения. Два усталых подростка с автоматическими винтовками Браунинга вдвое длиннее их роста тупо посмотрели на него. Им даже в голову не пришло отсалютовать ему, а у него не было и мысли потребовать этого. Несколько дальше какой-то бывалый солдат предупредил их:

— Не выставляйте свои задницы.

Последнюю сотню ярдов надо было, позабыв о достоинстве, проползти на животе через открытый участок двора фермы до низкой каменной стены.

Здесь, рассевшись по-домашнему уютно, находились еще солдаты. Оружие было выставлено через пробитые в стене дыры или лежало на мешках с песком, закрывающих проломы в стене; по камням был раскинут моток колючей проволоки, ощетинившийся и сюрреалистичный; но, несмотря на все эти символы солдатского ремесла, Литс чувствовал себя так, словно попал в лагерь бродяг. Небритые мужчины, ворчащие и громко портящие воздух, в зловонных одеждах, с торчащими наружу пальцами из почерневших носков некогда защитного цвета, валялись повсюду во всевозможных апатичных позах. Некоторые внимательно вглядывались в лежащее перед ними пространство через проломы в стене или через Y-образные перископы, но большинство просто бездельничали, радостно и беззаботно наслаждаясь выпавшим на их долю приятным моментом, какой уж он есть.

Командир взвода, молодой лейтенант, выглядевший еще более усталым, чем Райан, присел рядом с ними на корточки, и под прикрытием стены началось собрание.

— Том, — сказал Райан, — эти благородные джентльмены специально прилетели из Лондона, им нужна громкая история. — Видимо, газетный жаргон был в большом ходу у Райана. — Не совсем обычно для них, но вот они здесь. А история, подходящая для свежего выпуска, это третий взвод.

— Понятия не имею, кто погасил их свет, — ответил Том.

«Более точно — кто включил им свет», — подумал Литс.

Сержант быстро вызвал того, кто был у стены в ночь злополучного патруля, — очевидно, поднял его со сна, так как тот даже не успел протереть глаза. Солдат напялил зимний шерстяной шлем, прозванный чепчиком и по такой теплой погоде годившийся только для украшения, и усиленно жевал незажженную сигару. Все эти люди, которые ходили по самому краю гибели, претендовали на то, чтобы быть личностями, живыми и удивительными, а не просто солдатами. Они выглядели одинаковыми только в течение нескольких секунд, пока не становилось очевидно своеобразие каждого из них.

— Тут нечего особо рассказывать, сэр, — сказал пехотинец, не зная, к кому из двух офицеров обращаться. — Если будете осторожны, то можете взглянуть сами. Он махнул рукой вперед.

Литс снял свой взятый напрокат шлем и с опаской высунул полголовы из-за стены. Немцы, аккуратные и созревшие к весне, валялись россыпью.

— Как раз слева от тех деревьев, сэр.

Литс увидел группу тополей.

— Мы выслали их посмотреть «железо», — объяснил Райан, не потрудившись сообщить, что на местном жаргоне «железо» означает бронесилы. — «Гитлерюгенд» считается танковым подразделением, хотя мы и не уверены, что у них еще остались действующие машины. Во время наших вылазок туда мы с ними не сталкивались, но у кого было время проверять? Я просто не хотел, чтобы в моем секторе у них появилось какое-нибудь преимущество.

— Сэр, — продолжил молодой сержант, — лейтенант Акли, новый человек, повел их вон по тому холму, затем через поле, это довольно длинный путь. Там с ними было все в порядке, мы нашли обертки от жевательной резинки. А когда они добрались до деревьев, то начали подниматься на тот пригорок.

Литс увидел складку на земле, что-то вроде небольшого овражка между двух едва возвышавшихся бугорков.

— Но вы ничего не слышали? И ничего не видели?

— Нет, сэр. Ничего. Они просто не вернулись.

— Вы забрали тела третьего взвода? — спросил Аутвейт.

— Да, сэр, — высоким голосом сказал лейтенант. — На следующий же день. Поставили дымовую завесу и вызвали тяжелую технику. Я сам ходил с патрулем. Все лежали на дороге. Прямо в сердце, всех до одного. Даже последнего. У него не было времени убежать, вот как все быстро произошло.

Литс повернулся к Райану:

— А тела? Они все еще в похоронной команде?

Райан кивнул:

— Если только их уже не отправили на кладбище. — Думаю, нам следует это проверить.

— Прекрасно.

— Сэр, — произнес сержант.

Литс повернулся к нему:

— Да?

— Чем он их уложил?

— При помощи какого-то прибора ночного видения. Для него все было как при дневном свете.

— Вы ищете этого парня, да?

— Ищем.

— Хорошо, — сказал сержант. — Я тоже искал его. — Крепкий парнишка, получил свои лычки в восемнадцать-девятнадцать? Хорош в перестрелках, настоящий талант для этого. — Получил только нашивку и двадцать суток.

— Значит, не повезло?

— Не-а.

Тебе повезло, парень, ты не нарвался на Реппа и поэтому все еще живой.

— У меня были друзья в том взводе, отличные ребята. Когда найдете этого парня, сожгите его, ага? Сожгите.

Похоронная команда имела вид сорока коечной госпитальной палатки, стоящей в нескольких милях от линии фронта, и у здравомыслящего человека редко возникало желание войти туда. Литс, Аутвейт, Райан и армейский доктор стояли в промозглом помещении палатки среди мертвых, ряд за рядом в образцовом порядке ожидающих отправки, аккуратно уложенных в сосновые гробы. Было сделано все возможное, чтобы обстановка в этом месте стала терпимой, но все старания оказались тщетными, и запах, который застрял у Литса в ноздрях еще на линии фронта, был здесь навязчивым и осязаемым, хотя вообще-то к нему очень быстро привыкаешь.

— Слава богу, что пока еще прохладно, — заметил Аутвейт. Первый парень не принес им никакой пользы. Репп попал ему прямо в грудину, эту костяную чашу, прикрывающую (хотя и неэффективно) сердце, он раздробил грудину, сердце и близлежащие органы, но при этом, скорее всего, и саму пулю.

— Н-да, — сказал доктор. — Я не буду вскрывать этого парня. Вы здесь ничего не найдете, кроме мелких осколков, рассеянных по всему телу. Попросите показать кого-нибудь другого.

И служащему похоронной команды пришлось опять пройтись по рядам мертвых в поисках нового кандидата, имени из списка, предоставленного 45-й пехотной дивизией.

Второй парень тоже их разочаровал. В данном случае Репп был не таким точным, но доктор, заглянув в открытый мешок, лежащий в гробу, заявил, что и здесь ничего хорошего не получится.

— Пуля расколола ребро и отклонилась от своего пути, но вот куда она ушла дальше, в стопу или в бедро, сказать трудно. А времени, чтобы играть в прятки, у нас нет.

Успеха добились только с третьей попытки. Доктор, коренастый грубоватый выпускник Дартмута с пухлыми чистыми руками и манерами раздраженного медведя, объявил:

— То, что нужно: между третьим и четвертым ребром. Этот парень стоит того, чтобы попробовать.

Гроб перевезли на каталке в анатомическую палатку.

— Ну, отлично, — сказал доктор. — Сейчас мы вытащим его из мешка и вскроем. Я могу сделать это в положенном порядке где-нибудь через часик. Или могу сделать сейчас, сию минуту. Разница в том, что если я буду делать это сию минуту, то мне кто-то должен помогать. Вы видели прежде боевые ранения? Вы ничего не видели. Этот парень пролежал в мешке около недели. Вы в нем и человека-то не узнаете.

Доктор коротко взглянул на каждого из них. У него были жесткие глаза. Сколько ему лет? Примерно того же возраста, что и Литс, ну, может быть, двадцать семь, но взгляд суровый, а выражение лица задиристое, вызывающее. «Мужик, должно быть, знает свое дело», — подумал Литс, понимая, что доктор подзуживает одного из них остаться.

— Я помогу вам, — сказал он.

— Отлично. Все остальные на выход.

Все вышли. Литс и доктор остались наедине с лежащим в гробу телом в мешке.

— Вам лучше что-нибудь на себя надеть, — предупредил доктор. — Будет много грязи.

Литс скинул свою тужурку и надел хирургический халат.

— И маску, — подсказал доктор. — Маска даже более важна.

Литс натянул на нос и рот зеленую маску и снова вспомнил Сьюзен. «Она живет среди вот таких же вещей», — подумал он.

— Отлично, — сказал доктор, — теперь давайте перенесем его на анатомический стол.

Они перенесли скрытое мешком тело на стол.

— Держитесь, — предупредил доктор, — я открываю. Он раскрыл мешок.

— Вы наблюдаете, — сказал он, — характерные признаки трупа в стадии прогрессирующего разложения.

Литс под маской издал слабый короткий звук. В его мозгу не сумело сформироваться ни одно слово. Труп в распахнутом мешке лежал на столе во всем своем гниющем великолепии.

— Ну, вот оно. Пулевое отверстие. Ровное и аккуратное, как заклепочка, чуть левее центра грудной клетки.

Быстро, уверенными движениями доктор начертил букву Y по всей груди, от плеча до середины живота и далее до лобка. Надрезал подкожную ткань и хрящи, которые соединяли ребра и кожу. Затем поднял центральную часть груди и отодвинул излишки кожи, чтобы осмотреть внутренности.

— Выражаясь клиническим языком, — сказал доктор, вглядываясь в аккуратный разрез, — пуля вошла в правую часть грудины примерно под углом в семьдесят пять градусов и прошла по передней части правого легкого, — он копался во внутренностях парня затянутыми в резиновые перчатки блестящими пальцами, — через околосердечную сумку, само сердце, разорвав его, через аорту, правую легочную артерию, точнее, через правый ствол бронха, через пищевод, вырвав торакальный проток, и наконец… ага, вот и она, — жизнерадостно закончил он свой поиск, — добралась до позвоночника и перебила спинной мозг.

— Вы достали ее?

Рука доктора была глубоко внутри парня, пробираясь сквозь трясущиеся, как желе, органы. Литс, стоявший рядом, думал, что его вот-вот вырвет. Запах сквозь маску пробивался к ноздрям, в голове барабанила боль. У него было такое чувство, что все это галлюцинация, лихорадочный бред.

— Вот, капитан. Ваш сувенир.

Сокровище Литса представляло из себя комочек смятого свинца, покрытый коричневой коркой. Он был похож на кулачок.

— Пули всегда так выглядят?

— Обычно они раскалываются при ударе обо что-нибудь или вообще проходят насквозь. Здесь же мы имеем дело с полостью, мягким кончиком или чем-то еще в этом роде. Чем-то, что раздувается или увеличивается в объеме изнутри. Думаю, это противозаконно.

Доктор завернул пулю в марлевую салфетку и протянул ее Литсу.

— Вот, капитан. Надеюсь, вы сумеете прочитать скрытое в ней сообщение.

Вдохновленный приобретенным сокровищем, Литс настоял на том, чтобы во время их поездки в зону боевых действий сделать еще одну остановку. От Райана он узнал, что дивизионный оружейный отдел организовал свою мастерскую в самом городе Альфельде, недалеко от похоронной команды, и они направились туда.

Литс вошел внутрь и оказался в низкой темной комнате, заставленной рядами верстаков. Повсюду лежало разобранное на части американское оружие: крепления от перфорированных рукавов воздушного охлаждения калибра 0.30, несколько приемников затвора от винтовки Браунинга, направляющие эжекторов от «гаранда», вертлюги от «томпсонов», затворы от карабинов, даже одно или два новых ружья, еще не очищенных от масла. Двое рядовых возились, устанавливая на треногу калибр 0.50 — задача не из легких. А в конце помещения Литс увидел еще одного парня, который склонился над маленькой деталью, подтачивая ее напильником.

Наконец Литс, на которого никто не обращал внимания, сказал:

— Извините.

И только тогда техник поднял на него взгляд.

— Да, сэр?

— Командир здесь?

— Подцепил на прошлой неделе какую-то заразу. Сейчас уже снова в Штатах. Пока я здесь заправляю делами, сэр.

— Понятно, — ответил Литс — Вы хорошо разбираетесь в немецком оружии?

— Вопрос: «Можете ли вы сделать для меня люгер?» Ответ: «А у вас есть тридцать пять баксов?»

— Нет, вопрос такой: «Что это?»

Он протянул ему смятую пулю.

— Это из вас, сэр? — спросил техник.

— Нет. Из парня с фронта.

— Хорошо. Это от нового карабина, модель сорок четыре. Вы поймали парня из СС с такой штукой, да?

— Именно.

— Семь и девяносто две сотых миллиметра, kurz. Короткая. Как в нашем патроне для карабина. Он взял пулю у Литса и начат рассматривать ее поближе.

— Ладно, — сказал он. — Могу дать сотню за сорок четвертый и по пять баксов за каждый дополнительный магазин.

«О господи», — подумал Литс.

— Сто пятьдесят, — поднял свою ставку техник, — если он в хорошем состоянии, рабочий, никаких вмятин или погнутостей. Дадите мне с устройством для отклонения пули. Krummlauf, и я поднимусь до двух сотенных. Это потолок.

— Нет-нет, — терпеливо возразил Литс. — Меня интересует только эта пуля.

— Она и гроша ломаного не стоит, сэр, — оскорблено заметил сержант.

— Мне нужна информация, а не доллары, черт подери!

— Господи, я просто говорил о деле, — ответил сержант. — Я думал, вы клиент, вот и все, сэр.

— Ну ладно, ладно. Взгляните на эту чертову пулю и расскажите мне о ней.

— Фрэнк, поди-ка сюда, а? Фрэнк у нас эксперт.

Фрэнк оторвался от возни с 0.50 и не торопясь подошел к ним. Литс понял, что если у техника был деловой склад ума, то Фрэнк был эстетом. У него был презрительный взгляд интеллектуала: все это слишком низко для него, он окружен дураками, существует много более достойных способов прожить свою жизнь.

Фрэнк взял пулю, быстро взглянул на нее и предложил:

— Давайте ее взвесим.

Он отнес пулю к верстаку и начат взвешивать на чашечках аптекарских весов, повозился с гирьками и объявил:

— Вай, вай, ну и штучка.

Обогнув верстак, он достал засаленный журнал в бледно-зеленой обложке, на которой было написано: «Каталог параметров и разновидностей боеприпасов. Европейский театр военных действий, 1944», и начал его перелистывать.

— Ну что ж, сэр, — наконец сказал он, — обычно бывает сто двадцать гран, позолота на мягкой стальной оболочке. Внутри этой оболочки свинцовая рубашка, покрывающая стальную сердцевину. Используется новый вид пороха. А у этой изначальный вес сто сорок три грана. И здесь вообще нет стали. Она слишком мягкая. Просто старый добрый свинец. Против предметов от нее никакой пользы: не пробьет, а только расплющится. Но если взять что-то мягкое, например человека, получите максимальные повреждения.

— Зачем им делать пулю из чистого свинца в замечательном современном тысяча девятьсот сорок пятом? — поинтересовался Литс.

— Если вы пропустите этот комочек через ствол с глубокой нарезкой, самонарезающий, вы можете получить огромные обороты даже на том, что медленно движется. А это значит…

— Точность?

— Да, сэр. Парень с этим ружьем может издалека попасть в десять центов, если он знает, что делает. Даже если пуля движется очень медленно, ну просто никакой скорости. Ее будет удерживать вращение, а не скорость.

— Значит, она движется медленнее, чем семьсот футов в секунду? Так медленно, что медленнее нашего сорок пятого?

— Правильно. А при семистах или менее футах в секунду вы ниже звукового барьера.

— Никакого хлопка. Лучше всякого глушителя, наверное? — допытывался Литс.

— Да, сэр. Потому что любая система глушителя срезает скорость, а значит, вы теряете в точности и дальности. Все это придумал кто-то по-настоящему умный. Я еще не видел ничего подобного.

«Так вот как они это делают», — подумал Литс.

— Эй, капитан, раздобудете сведения о таком оружии — дайте мне знать, — сказал техник. — Это звучит здорово. Я за такое и тыщу отдам.

Когда они вернулись в расположение бригады Райана, чтобы дождаться самолета, который должен был доставить их обратно в Лондон, майор задал совершенно невинный вопрос.

— Слушайте, — сказал он, — кстати, а что это за пункт номер одиннадцать?

Литс весь превратился во внимание. Он вздрогнул и уставился на майора, чувствуя, как у него перехватывает дыхание.

— Это ваш начальник, — пояснил майор, озадаченный неожиданной реакцией Литса. — Он отстучал телекс с высшим приоритетом. Только что получили из дивизии.

— Начальник? — переспросил Литс.

— Полковник Ивенс.

— Ах он, сукин…

— Он хочет, чтобы вы вернулись как можно быстрее. Говорит, что нашел пункт номер одиннадцать.