Книга: Мастер-снайпер
Назад: 9
Дальше: 11

10

Репп с раздражением заметил, что Фольмерхаузен явно нервничает. «А с чего ему нервничать? Это не ему придется там подставлять свою шею, а мне».
Было еще достаточно светло, чтобы покурить, приятные сумерки в середине апреля. Репп зажег одну из своих «Сибирских», грубую папиросу Иванов, слабо набитую, с сучками, которые потрескивали при горении, но он привык к таким, когда находился в окружении под Демянском.
— Курите, господин инженер-доктор?
— Нет, нет. Никогда не курил. Спасибо.
— Понятно. Скоро настанет ночь.
— Вы уверены, что здесь безопасно? Я имею в виду, что если…
— Мужайтесь, господин инженер-доктор, мужайтесь. Произойти может все, что угодно, и обычно так и случается. Но только не здесь, только не сегодня ночью. Это будет всего лишь патруль, а не полноценная атака. И не в такой час. Эти американцы не спешат умирать.
Он улыбнулся, глядя сквозь лишенные стекол окна фермы, выходившие на аккуратные поля, в которых не было и намека на войну.
— Но мы окружены, — напомнил Фольмерхаузен.
Это было правдой. Они находились около городка Альфельд, лежащего на Швабском плоскогорье, в последнем очаге сопротивления. Американские отряды стояли со всех сторон, хотя и не проявляли особой агрессивности.
— Мы же прошли сюда, правда? И не беспокойтесь, мы выйдем отсюда и вернемся в наш укромный уголок, — с усмешкой пообещал Репп.
В дверях показался сержант-эсэсовец в камуфляжной куртке с МР-40 в руках.
— Господин оберштурмбанфюрер, — сказал он, едва дыша от огромного уважения. — Меня прислал капитан Вебер. Через пятнадцать минут группа выйдет на позицию в засаде.
— А, спасибо, сержант, — вежливо ответил солдату Репп. — Ну что же, — повернулся он к инженеру, — пора выходить.
Но Фольмерхаузен продолжал стоять на месте, уставившись сквозь окно в сумерки. Его лицо побледнело, и весь он казался каким-то бесцветным. Этот человек еще ни разу не бывал в зоне боевых действий.
Репп с заметным усилием взвалил на спину тяжелый ящик с электрооптическим оборудованием и застегнул наплечные ремни. Фольмерхаузен не двинулся с места, чтобы помочь ему. Репп взял с двуноги, которая стояла на столе, сам автомат и продел ноги в перевязь, предназначенную для того, чтобы взять на себя основной вес, там и тут подогнал ремни и объявил, что он готов. На нем сегодня был полный камуфляжный костюм — мешковатые брюки и куртка, стандартная пехотная портупея с прошитым ремнем и шестью парусиновыми кармашками для запасных магазинов патронов и, естественно, его приплюснутая фуражка с кокардой в виде черепа.
— Желаете пойти с нами? — весело спросил он.
— Спасибо, нет, — ответил Фольмерхаузен, раздосадованный этой шуткой. — Сегодня чертовски холодно.
Он сглотнул и похлопал себя руками по всему телу, изображая дрожь.
— Холодно? Мы в сороковых широтах. Почти в тропиках. И сейчас весна. Скоро увидимся. Надеюсь, ваше устройство работает.
— Не забывайте, господин оберштурмбанфюрер, у вас всего лишь три минуты…
— … на работу прибора. Я помню. Я использую их по максимуму, — ответил Репп.
Репп вышел из фермерского дома и под тяжестью своего груза неуклюже пошел к группе деревьев, где собирались все остальные. Честно говоря, он чувствовал себя очень забавно в этой странной сбруе: объемистый ящик, закрепленный ремнем на спине, сам автомат, соединенный с ящиком проводами, сверху на автомате прикреплен громоздкий и нелепый прицел, и это вдобавок к увеличенному магазину, измененной рукоятке и двуноге. Но Репп знал, что никто над ним посмеиваться не будет.
Сегодня спектаклем руководить будет капитан Вебер. Это его район, и он знает маршруты американского патруля. Репп идет только для того, чтобы стрелять, как на сафари.
— Хайль Гитлер, — отсалютовал Вебер.
— Хайль, охрана, — ответил Репп, ответив подчеркнуто небрежным жестом.
Молодые пехотинцы из 12-й бронетанковой дивизии «Гитлерюгенд» уважительно столпились вокруг, хотя обстоятельства, казалось, требовали более церемонной вежливости. Это понравилось Реппу. Он никогда не был большим любителем церемоний.
— Привет, Вебер. Здорово, ребята, — кивнул он им. Обычные фразы, прекрасно. Они будут рассказывать об этом после войны.
— Господин оберштурмбанфюрер, — сказал один из его почитателей, — похоже, эта штуковина тяжелая. Вам не нужен человек…
Она была тяжелой. Даже после последнего штриха, внесенного гением Фольмерхаузена, над которым он, как маньяк, работал последние дни, «Вампир» — система в целом, автомат, двунога, прицел, источник света — весил более сорока килограммов. Если быть точным, то 41, 2 килограмма, все еще 1, 2 килограмма сверх нормы, но это было ближе к техническому заданию, чем Репп ожидал.
— Спасибо, не надо. Это входит в условия испытания, понимаете ли, надо проверить, как с ним может управиться один парень, когда у него за спиной такая тяжесть. Даже такой старпер, как я.
Реппу был тридцать один год, но все остальные были моложе, и они рассмеялись.
Репп тоже улыбнулся: ему было приятно, что шутка понравилась. Как только смех утих, он сказал:
— Я за вами, капитан.
Несколько последних секунд были посвящены ритуалу окончательной проверки снаряжения: затворы МР-40 спущены с предохранителей и поставлены в боевое положение, к пулеметам пристегнуты диски, поправлены портупеи, затянуты ремни на касках. Затем они, согнувшись, вышли на поле — Вебер впереди, Репп где-то посередине.

 

Фольмерхаузен наблюдал, как они уходили, как бесшумная цепь группы засады осторожно погружалась в темноту. Он спросил себя, как долго ему придется ждать, пока Репп не вернется со счастливой новостью, что все замечательно и они могут уезжать. Вероятно, несколько часов. Этот день и так прошел, можно сказать, ужасно: сначала жуткий перелет из пункта № 11 на самолетике «шторк», раскачивание и подпрыгивание над деревьями. Затем долгое время, проведенное среди солдат, беспорядочная стрельба и беспокойство насчет погоды.
Продержится ли солнце до сумерек?
Если этого не произойдет, то они задержатся еще на один день. И еще на один. И еще.
Но солнце продержалось.
— Ну вот видите, Бог ответил на ваши молитвы, господин инженер-доктор, — ворчливо заметил ему Репп.
Фольмерхаузен стеснительно улыбнулся. Да, он молился.
Продемонстрировав проворность, которая могла бы поразить многих его клеветников, Ганс-жид подготовил «Вампир» к полевым испытаниям. Пользуясь специальным ключом и отверткой, он быстро установил прицел и преобразователь энергии с параболической инфракрасной лампой на модифицированную трубку STG. Подключил систему питания и проверил разъемы. Все в порядке. Он открыл кожух и быстро осмотрел содержимое: проверил сложные соединения проводов, контакты разъемов, наличие посторонних предметов.
— Вам лучше поспешить, — заметил Репп, склонившись у него над плечом, внимательно наблюдая и записывая все его действия. — Мы его упустим.
Фольмерхаузен, наверное, уже в тысячный раз объяснил:
— Чем позже мы его зарядим, тем дольше он будет работоспособным.
Наконец он закончил проверку. Солнце еще не село, светило напоследок: не огненное полуденное сверкание топки или битвы, а легкая вечерняя версия — бледное, низкое и слабое, но достаточное.
— Нам нужен не жар, а свет, — указал Фольмерхаузен.
Он откинул металлическую крышку с толстого металлического диска, прочно соединенного точечной сваркой с крышкой катодного отсека, обнажив стеклянную поверхность, плотную и непрозрачную. Ее грани засверкали на солнечном свете.
— Нам надо всего лишь пятнадцать минут, это даст заряд для трехминутной работы, который сохранится в течение восьми часов, — сказал Фольмерхаузен так, словно хотел убедить самого себя.
Он пытался объяснить Реппу, что проблема с инфракрасными лучами заключается в том, что они обладают гораздо меньшей энергией, чем видимый свет, — как же тогда они могут излучать световые волны достаточной мощности, чтобы можно было идентифицировать изображение и, в данном случае, стрелять по нему? Много лет назад в Берлинском университете доктор Куцхер нашел частичный ответ на поставленную задачу: подводя высокое напряжение к катодной трубке, он добился желаемого подъема энергетического уровня до порога видимости. Но перед Фольмерхаузеном, отчаянно импровизирующим в пункте №11, стояла более узкая задача, чем перед доктором Куцхером. Его задача сводилась к военному применению: он был ограничен весом, тем весом, который один человек может нести на плечах по пересеченной местности. Когда было отброшено, облегчено и изменено все, что возможно, он обнаружил, что у него все еще остается десять лишних килограммов; дальнейшего сокращения веса можно было добиться только за счет значительного ограничения функциональных возможностей «Вампира». А недопустимые десять килограммов были скрыты в батарейном отсеке, в батареях и их кожухе — источнике высоковольтного напряжения.
Его внезапное озарение, принявшее форму похожего на пузырь диска, приваренного к прицелу (довольно некрасивое зрелище!), заключалось в солнечной батарее. Не что иное, как само солнце могло бы снабдить «Вампир» энергией, запас которой нельзя было назвать неистощимым, но его вполне должно было хватить на то, чтобы на несколько минут глубокой ночью создать искусственный невидимый солнечный свет. Конечно, Фольмерхаузен не мог полностью отказаться от батарей; одна батарея все еще была нужна для обеспечения питания катодной трубки, но для этого требовался уже гораздо меньший ток, так как фосфор, находившийся в камере, обладал особой способностью поглощать солнечный свет, а затем, под воздействием инфракрасных лучей, освобождать его. Таким образом, вместо 10-килограммовой 30-вольтной батареи у «Вампира» появилась 3-вольтная батарея весом всего лишь в 1, 3 килограмма, за счет чего высвобождался вес в 8, 7 килограмма, при этом сохранялись заданные яркость и контрастность изображения. Но так как фосфор в заряженном состоянии обладает очень короткой жизнью, под воздействием инфракрасных лучей быстро теряя накопленную энергию, то долго работать такой прибор не может. Однако добрых три минуты Репп может вглядываться в прицел, и там перед ним будут мерцать в зеленом свете увеличенные в десять раз специально сделанной для этого оптикой колеблющиеся, видимые, различимые, доступные, находящиеся на расстоянии четырехсот метров цели.
Фольмерхаузен сверился с часами и захлопнул крышку солнечного диска.
— Ну вот, готово. Теперь вам хватит заряда до полуночи.
— Прямо как в сказке, — весело заметил Репп.
— А у вас есть специальное снаряжение?
— Конечно, конечно, — и Репп хлопнул по сумке для магазинов, висящей у него на поясе.
Сейчас, на ферме, Фольмерхаузен вглядывался в кромешную темноту за окном. Где-то там, в своей стихии, был Репп. Ночь принадлежала ему.
«Это я подарил ее ему», — подумал Фольмерхаузен.

 

Репп занял позицию за автоматом, который стоял на двуноге. Плечи и руки у него болели, ремни больно врезались в ключицы. Чертово устройство было тяжелым, а он прошел всего-то три или четыре километра, а не двадцать пять, которые ему надо будет пройти в день операции «Нибелунги». Он заметил, что дыхание у него стало неровным, прерывистым и захлебывающимся, и постарался обуздать его. Спокойствие — величайший союзник снайпера, надо добиться полной безмятежности, слить воедино душу и стоящую перед тобой задачу. Репп постарался расслабиться.
В четырехстах метрах от него аккуратные поля спускались к руслу ручья, где росли группы деревьев и густые заросли кустарника, а земля образовывала своего рода складку, естественную траншею; человек, двигающийся по незнакомой местности, наверняка будет опасаться ее, будет стараться обойти ее подальше.
— Вот, господин оберштурмбанфюрер, вы видите? — спросил Вебер, припавший к земле где-то рядом.
— Да. Все прекрасно.
— Четыре ночи из пяти они здесь точно появляются.
— Великолепно.
В присутствии высокого начальства Вебер нервничал и слишком много говорил.
— Мы можем подойти поближе.
— Я просил четыреста метров, это примерно то, что надо.
— Мы осветим местность, если…
— Никакого света, капитан.
— Вон там, справа, я разместил пулеметный расчет, чтобы в случае надобности подавить ответный огонь. А мой командир взвода, надежный парень, находится с остальным патрулем слева.
— Вижу, вы на Востоке хорошо освоили дело.
— Да, господин оберштурмбанфюрер.
Лицо молодого капитана, так же как и лицо самого Реппа, было покрыто маслянистой боевой краской. При свете звезд их глаза сверкали белизной.
— Обычно они приходят сюда около одиннадцати, через несколько часов после выхода. По их предположению, у нас здесь самое слабое место в цепи. Мы позволяем им проходить здесь безнаказанно.
— Завтра они будут держаться подальше от этого места! — засмеялся Репп. — А теперь прикажи своим ребятам сидеть тихо. Никакой стрельбы. Это моя операция, понятно?
— Так точно, господин оберштурмбанфюрер. Капитан ушел.
Хорошо, так-то будет лучше. Репп любил, если это возможно, проводить такие моменты в одиночестве. Он рассматривал эти минуты как свое личное время, время для того, чтобы прочистить голову, расслабить мышцы и позволить себе дюжину полубессознательных странных движений, которые позволяли ему почувствовать единство с оружием и целью.
Репп лежал очень тихо, ему было тепло, он чувствовал ветерок, оружие в своих руках, изучал лежащий перед ним в темноте ландшафт. Он испытывал удовольствие, но в то же время вспоминал, что не всегда такие минуты были приятными. У него перед глазами всплыли мгновения морозного февраля, отчаянного февраля отчаянного 1942 года.
«Мертвая голова» была зажата на нескольких квадратных милях разрушенного города под названием Демянск, расположенного на Валдайской возвышенности между озерами Ильмень и Селигер на севере России, — потом это назвали «Зимней войной». В этом городе все основы военной организации были уничтожены: сражение превратилось в один гигантский уличный бой, то и дело повторялись короткие перестрелки, когда отдельные группы людей подкарауливали друг друга в руинах. Молодой Репп, гауптштурмфюрер, как в войсках СС называли своих капитанов, был чемпионом среди «охотников». Со своим «манлихер-шёнауэром» калибра 6,5 миллиметра, снабженным десятикратным оптическим прицелом, он бродил от одной перестрелки к другой, убивая пять, десять, пятнадцать человек подряд. Он был блестящим стрелком и становился почти знаменитостью. Утром двадцать третьего числа Репп устало сидел на корточках среди развалин завода «Красный трактор», мелкими глотками пил остывший эрзац-кофе и прислушивался, как вокруг него ворчат солдаты. Он их не винил. Ночь превратилась в одну длинную и бесплодную операцию по борьбе со снайперами: поповцы почему-то молчали. Репп устал, устал вплоть до кончиков пальцев; глаза у него опухли и болели. Пристально рассматривая рябь на жидкости в своей жестяной кружке, он с легкостью представлял другие места, в которых сейчас предпочел бы очутиться.
Зевнув, он оглядел то, что осталось от завода: лабиринт обломков, изогнутые балки, груды кирпичей, очертания остова на фоне серого неба, которое снова обещает снег; этот чертов снег падал и вчера, сейчас его должно быть уже почти два метра, и повсюду вокруг завода свежие белые сугробы ярко сверкают на фоне черных стен, придавая всему месту впечатление странной чистоты. Было холодно, ниже нуля, но Репп уже не обращал на это внимания. Он привык к холоду. Он хотел спать, и все.
Перестрелка началась постепенно. В городе постоянно раздавались выстрелы — это одни патрули наталкивались на улицах на другие; к ним уже привыкли и даже не замечали их, точно так же, как и взрывы. Но несколько минут спустя интенсивность огня начала расти, в то время как стычки между патрулями обычно исчислялись секундами. Некоторые из солдат прекратили ныть.
— Иван снова нападает, — сказал кто-то.
— Черт. Сволочи. Они что, не спят, что ли?
— Не дергайся, — посоветовал другой. — Возможно, просто какой-то мальчишка с автоматом.
— Тут больше чем один автомат, — возразил третий голос. Так оно и было, Репп мог это подтвердить, потому что теперь перестрелка переросла в шквальный огонь.
— Ладно, ребята, — спокойно сказал сержант, — давайте наплюем на это дело и подождем офицеров.
Он не видел Реппа, который продолжал лежать в сторонке.
Через несколько минут пришел лейтенант и быстро огляделся в поисках сержанта.
— Позволили им вылезти, да? Боюсь, их там много, — лаконично сказал он.
Тут он увидел Реппа и был поражен, столкнувшись с другим офицером.
— Э? Слушайте, какого черта, кто вы…
— Репп, — представился Репп. — Черт! Мне просто необходимо поспать. Сколько их там? Говоришь, много?
— Пока не ясно. Слишком много дыма и пыли в конце Центрального проспекта. Но, судя по стрельбе, команда большая.
— Хорошо, — сказал Репп, — твои ребята и ты сами знаете, что надо делать.
— Так точно, господин гауптштурмфюрер.
Репп устало поднялся. Он выплеснул остатки эрзац-кофе и мгновение постоял неподвижно. Вокруг суетились солдаты, натягивали шлемы, плотнее запахивали куртки, хватали карабины «Кар-98» и выбегали на улицу. Репп проверил карманы своего белого маскхалата, затем потуже затянул его. Он был полностью загружен боеприпасами — предыдущей ночью не расстрелял и одного магазина. «Манлихер-шёнауэр» стрелял из хитроумного барабанного магазина, похожего на цилиндр револьвера, и у Реппа их была полная сумка.
Наконец он с карабином в руках вышел на улицу. Снаружи был ослепительный свет и неудержимая паника. В конце Центрального проспекта горела бронемашина. Вдоль тротуара пули от ручного оружия поднимали вихри пыли и снега. Стоял ужасный, оглушительный шум. Пехотинцы из бронетанковой дивизии СС бежали по проходу от стены дыма, кое-кто из них падал, настигнутый пулей. Когда они пробегали мимо, Репп столкнулся с одним из них. — Бесполезно. Бесполезно Они прорвались. Сотни, тысячи. О господи, это всего лишь в квартале…
Его слова заглушил взрыв, и рядом, подняв в воздух тучи дыма и пыли, рухнула стена. Охваченный паникой солдат метнулся в сторону искрылся. Репп увидел, как молодой лейтенант размещает своих солдат вдоль улицы под укрытием обломков. Все они выглядели перепуганными, однако подчинялись командам. За дивизией «Мертвая голова» укрепилась репутация несгибаемой Репп знал, что им снова придется подтвердить эту свою репутацию. Дым скрывал от его глаз конец улицы. Там ничего нельзя было разглядеть, кроме каких-то неясных теней.
— Господин Репп, — крикнул кто-то, потому что Репп уже тогда имел определенную известность, — расстреляйте за нас эту кучку недоносков, а то, похоже, мы не успеем сделать это сами.
Репп улыбнулся. Ну вот, наконец-то попался человек с силой воли.
— Убей их сам, сынок. У меня сейчас увольнительная. В ответ раздался смех.
Репп повернулся и направился обратно на территорию завода. Он уже устал от этих Иванов, от развалин, от грязи из взорванной канализации, от крыс размером с кошку, которые снуют по руинам и пробегают у тебя по животу, пока ты спишь: во всяком случае, он уже давно перестал надеяться выжить, так почему же не выйти наружу сегодня? Этот день так же хорош для гибели, как и все остальные. Его взгляд упал на оставшуюся в углу помещения покосившуюся лестницу. Он поднялся по ней и прошел по пустынным верхним этажам завода. Репп слышал, как внизу ворвались люди — ребят из «Мертвой головы» отбросили обратно к заводу. Значит, так тому и быть, пусть это будет завод «Красный трактор». Ему двадцать восемь лет, и он не станет старше ни на один день и проведет этот последний день в том месте, где большевистские крестьяне стоили трактора, а в послед время танки. Это не тот конец, который он себе представлял, но когда его начало охватывать безразличие, он вдруг почувствовал, что и такой конец будет совсем не плох. Ему надо поспешить и успеть сделать задуманное.
На самом верху он обнаружил, что находится в неком подобии часовой башни, конечно, разбитой. Здесь не было ничего, кроме снега, старых досок и кирпичей; полстены обвалилось, в другой стене был огромный пролом от артиллерийского снаряда. Еще одна громадная дыра открывала изумительный вид на Центральный проспект — заполненное дымом ущелье из рухнувших стен. Как раз в то время, когда Репп осматривал этот пустынный пейзаж, тот начал оживать прямо у него на глазах. Теперь он мог разглядеть толпящихся внизу поповцев в белых маскировочных костюмах и куполообразных коричневых шлемах. Они подтаскивали пулеметы.
Репп деликатно приставил винтовку к плечу и положил ее на кирпичную кладку. В прицеле появился русский, по крысиному пробирающийся от укрытия к укрытию. Он осторожно приподнял голову и стрельнул глазами вокруг, и Репп выстрелил ему в горло. За ту долю секунды, пока тот падал, фонтан алой пены залил ему грудь. Русский был примерно в четырехстах метрах от Реппа. Репп передернул затвор (похожий на рукоятку столового ножа, а не шишковатый, как у «Кар-98»), не отрывая глаза от чашки десятикратного оптического прицела «Юнертл», который делал образы крупными и четкими, как на экране берлинского кинотеатра. Перекрестье прицела было образовано тремя сходящимися линиями, справа, слева и снизу, которые почти, но все же не совсем встречались, образуя маленький свободный кружок. Трюк Реппа заключался в том, что он всегда держат этот кружок заполненным; сейчас он навел его еще на одного красного, на офицера, и убил его.
Репп стрелял все быстрее, ведь русских оказалось так много. Он довольно удобно вклинился между кирпичами башни, и на каждый выстрел винтовка отвечала резким легким толчком, не тем разбивающим кости ударом, как «Кар-98», а осторожным и сдержанным. Когда Репп убивал их, они падали на камни, обливаясь кровью, но без видимых повреждений. Калибр 6, 5 миллиметра убивает скоростью, а не силой удара: вращающаяся пуля вонзается в плоть как сверло и, не обходя кости или позвоночник, вылетает наружу. По тому, как расслабленно падали эти люди, Репп пришел к заключению, что они не чувствовали боли. Они так тесно толпились, что ему даже не надо было передвигать винтовку, он просто держал ее на том же месте. К этому моменту Репп уже истратил пять обойм, двадцать пять зарядов. Он убил двадцать пять человек. Когда он поражал их, одни казались ошеломленными, другие — злыми, третьи — рассеянными. Репп стрелял в грудь. Он не рисковал. Не придумывал ничего необычного.
Русские, конечно, заметили его. Их пули свистели и ударялись вокруг него, откалывали кусочки кирпича, наполняли воздух снегом и пылью, но он испытывал волшебное ощущение. Он продолжал заставлять их падать. Груда белых тел росла.
У него за спиной раздался звук, и Репп обернулся. Наверху лестницы, согнувшись, стоял парень и держал в руках его сумку.
— Ваша сумка, господин гауптштурмфюрер. Вы оставили ее внизу.
— Ага.
Кто-то все же догадался принести ее. Сумка была набита боеприпасами, еще шесть коробок, в каждой пятьдесят специально заряженных патронов, 180 гран под пулей с никелевым наконечником. Бердановские капсули, самые лучшие, с двойным отверстием для искры.
— Ты можешь зарядить их для меня? Все то же самое, что и на твоем карабине, кроме обоймы, — мягко сказал Репп, в то время как очередь из «Дегтярева» просвистела у него над головой и ударила в стену. Он кивнул на кучу пустых барабанов, валявшуюся у него под ногами среди стреляных гильз. — Но держись пониже, эти ребята уже по-настоящему рассердились.
Репп стрелял все утро. Атака русских захлебнулась, они снова были отброшены к началу Центрального проспекта. Он убил всех их офицеров и был совершенно уверен, что среди них был даже полковник, которого он уложил всего лишь мгновением раньше. По его подсчетам, он убил почти сотню Девятнадцать пустых магазинов, и в этом последнем осталось всего лишь три заряда; таким образом, за два с лишним часа он убил девяносто восемь человек. Винтовка нагрелась, и раза два Репп останавливался, чтобы капнуть в дуло каплю-другую масла. В один из двухминутных перерывов он, намотав на шомпол тряпку, энергично протер ствол, после чего тряпка оказалась черной от гари. Парнишка сидел скрючившись у его ног, и каждый раз, когда на землю падал пустой барабан, он подбирал его и тщательно набивал новыми патронами.
Поповцы начали наступать с другой стороны; очевидно, они выслали отряды для нападения с флангов. Но атакующие попали под сильный огонь, который велся с нижнего этажа завода, а тех, кто выжил, достал Репп. И все же интенсивность огня, направленного против завода «Красный трактор», возрастала. Репп слышал, что сражение снова приближается к кульминационной точке. У таких событии тоже есть своя мелодия, и Реппу казалось, что он слышит ее.
На вершине лестницы появился покрытый грязью лейтенант, виденный им утром.
— Ты еще жив? — поинтересовался у него Репп.
Но парень был не в том настроении, чтобы отвечать на шутки Реппа.
— Они прорвались. У нас нет достаточной огневой силы, чтобы сдерживать их и дальше. Они уже заняли одно крыло завода. Давай, Репп, уходи. У нас еще есть шанс выбраться отсюда на собственных ногах.
— Спасибо, старик, но я лучше останусь, — весело ответил Репп.
Он чувствовал себя schufifest — пуленепробиваемым, но в силу особенностей немецкого языка эти звуки могли приобрести дополнительное значение — «заговоренный»
— Репп, здесь тебя ничего не ждет, кроме смерти.
— Уходи сам, — ответил Репп. — Мне здесь слишком интересно, чтобы уходить.
Теперь он стрелял на более дальнее расстояние, сквозь дрейфующий столб дыма он различал маленькие фигурки в нескольких кварталах от него. Увеличив изображение при помощи оптического прицела, он увидел двух офицеров, стоящих в дверном проеме и совещающихся над картой. Сцена была видна поразительно отчетливо, Репп разглядел даже волосы у них в ушах. Первому он попал в сердце, а второму — в горло, потому что, когда в его товарища попала пуля, тот отвернулся, словно это могло его спасти.
Потом Репп убил снайпера, находящегося в семи кварталах от него.
На другой улице Репп убрал водителя грузовика, расколов при этом ветровое стекло на миллиард осколков. Грузовик бесцельно уткнулся в груду обломков, а люди из него разбежались в поисках укрытия. Из семи человек он сумел подстрелить троих.
Снизу раздалось несколько взрывов гранат, застрочили автоматы, в тесном закрытом пространстве их звук в несколько раз усиливался и отдавался эхом.
— Думаю, они уже проникли в здание, — заметил Репп.
— Я зарядил все оставшиеся патроны в магазины, — сказал боец. — Получилось девять штук. Еще сорок пять пуль.
— Тогда тебе лучше уходить. И большое спасибо.
Парнишка смущенно покраснел. Ему было лет девятнадцать, может быть, восемнадцать, симпатичное худое лицо.
— Если я снова встречусь с тобой, то напишу благодарность твоему офицеру, — пообещал Репп; до абсурдного мирный момент в разгар великого современного сражения. Пули, щелкая и хлопая, ударялись о башню со всех сторон. Парень побежал вниз по лестнице.
В конце Центрального проспекта еще до наступления сумерек иваны организовали очередную атаку. Репп убил одного, который по глупости выглянул из-за дымящейся бронемашины. Винтовка была горячей, как печка, и ему приходилось быть осторожным, чтобы не коснуться пальцами металлической части ствола. Однажды он уже притронулся к стволу и сразу же ощутил вскочивший на коже волдырь. Но винтовка работала превосходно, австрияки действительно умеют делать такие вещи. Винтовка была сделана в Штайре, неподалеку от Вены. Двойной курок, узор на металле, что-то из жизни старой империи: охотничьи домики у подножья Тирольских холмов, и лесники в зеленых кожаных штанах и гетрах ведут вас к лучшим оленям в лесу.
Капли света взлетали вверх, чтобы уничтожить его. Трассирующие пули разворачивались в ленивом полете, как брошенная веревка. За некоторыми пулями тянулись ниточки дымка. Пули ударялись о кирпич со странным, похожим на щелчки звуком. Репп понимал, что это лишь вопрос времени и что, если он до сих пор жив, когда в городе стреляет каждое русское ружье, то это просто-напросто какое-то статистическое отклонение, которому вскоре придет конец. Но разве это имеет значение? Может быть, такой вот момент настоящей снайперской войны стоит его жизни. Он стрелял, стрелял и стрелял большую часть дня, сделав более трехсот точных, направленных из укрытия выстрелов, используя четыре улицы как каналы для стрельбы, имея массу боеприпасов, парня для того, чтобы заряжать магазины, и множество целей повсюду: они толкались на улицах, скрывались за развалинами, выглядывали из сточных канав, но если он мог увидеть их, то он мог и попасть в них.
Репп убил солдата с огнеметом за плечами.
Сорок четыре пули.
К тридцать шестой пуле стало ясно, что люди внизу или отступили, или убиты. Он слышал внизу отчаянную возню. Русские, должно быть, воспользовались канализацией, чтобы проникнуть туда: по улице они точно не проходили.
Двадцать семь.
Как раз за секунду до этого кто-то находящийся у основания лестницы выпустил вверх очередь из семидесяти одного патрона. Репп оказался защищен от этого, он стоял в нише в кирпичной стене, но, когда пули запрыгали вокруг, дощатый пол башни разлетелся в щепки. Воздух наполнился деревянной пылью. У Реппа была граната. Он выдернул из рукоятки чеку, бросил гранату на лестницу и услышал, как она запрыгала по ступенькам. Когда раздались взрыв и крики, он уже опять прильнул к прицелу.
Восемнадцать.
Танки. Он увидел, как один из них выполз из промежутка между зданиями в нескольких кварталах от него. Почему русские не подумали об этом раньше? Сохранили бы силы и людей. Затем Репп понял, что перед «Сталинами» стояли те же трудности, что и перед немецкими танками, преодолевавшими заваленные обломками улицы. Чтобы танки смогли так далеко пробраться по руинам, русским саперам пришлось изрядно поработать и взрывами проложить для них проход.
Одиннадцать.
Репп услышал внизу голоса. Они старались пробраться бесшумно, но их выдала лестница. Репп отступил назад, вынул свой Р-38 и склонился над лестницей. Он убил их всех.
Пять.
Один магазин. В поле зрения показался первый танк, он вывернул из-за угла на одном из перекрестков Центрального проспекта. Ага, привет. Здоровый ты парень, правда? Несколько солдат пробирались под его прикрытием. Репп, очень спокойный и уверенный, убил одного и промазал в другого. Он увидел человека в окне, выстрелил в него, в самое горло.
Один из тех, кого он уложил, когда тот пробирался за танком, попытался отползти в укрытие. Репп докончил его.
Один.
Башня танка начала разворачиваться. Это был вовсе не «Сталин», а «КВ-1» с 76-миллиметровым орудием. Репп с восхищением уставился на этого монстра, наблюдая, как лениво поворачивается жерло орудия и становится как будто шире, нацеливаясь на него. Русские определенно не жалели времени на то, чтобы тщательно подготовить выстрел. Танк застыл, орудие было уже почти наведено. Реппу очень хотелось, по крайней мере, избавиться от своей последней пули. Он не особенно расстраивался по поводу того, что происходило. В танке раскрылся люк — кто-то из сидевших внутри решил получше оглядеться, крышка приподнялась всего лишь на три-четыре сантиметра. Репп попал ему в самый центр лба последней пулей.
Больше делать было нечего. Он отложил винтовку. Это был разгром. Как по сигналу, русские войска начали заполнять Центральный проспект Репп, стрелявший с 9:30, взглянул на часы. 16:50. Восьмичасовой день, и не самый плохой. В последние оставшиеся ему секунды он решил подсчитать очки. Он выпустил триста пятьдесят патронов, и если и промахнулся, то всего лишь несколько раз. Пусть для большей верности будет десять раз. Получается триста сорок человек. Затем еще три человека из пистолета на лестнице. Возможно, еще двое от взрыва гранаты. Триста сорок пять убитых, 345. Триста со…
Снаряд вошел в башню метрах в двенадцати ниже Реппа. Русскими овладела странная идея: они решили снести башню вместе с находящимся в ней Реппом — идеальная справедливость или какой-то мелодраматический прием. Башня начала складываться, и мир опрокинулся. Линия горизонта перекосилась, поднялось облако удушающей пыли. Когда падение Реппа под действием силы тяжести начало ускоряться, он за что-то схватился. Башня с грохотом рухнула на Центральный проспект, подняв бурю из пыли и снега. Но ее верхушка зацепилась за крышу здания напротив и оказалась начисто отрезанной от основания. Репп обнаружил, что был доставлен туда в оболочке из разбитых кирпичей, невредимый и совершенно сбитый с толку. Это было равносильно тому, как если бы он вышел невредимым из авиационной катастрофы.
Репп пошел по плоской крыше здания, ожидая получить пулю. Начался артиллерийский обстрел, но снаряды падали у него за спиной. Повсюду был дым, однако вокруг него никого не было. На середине крыши был пролом от снаряда. Репп заглянул вниз, в почти музейный макет квартиры советского рабочего, и нырнул туда. Он открыл дверь и вышел в темный коридор. Лестница. Он спустился по ней и вышел через парадную дверь на улицу. Русских нигде не было, хотя вдалеке все же можно было различить маленькие фигурки. Решив больше не рисковать, он свернул в переулок.
В этот вечер он пил шнапс с генералом.
— Мир узнает о вас, — провозгласил сентиментальный старик.
Доктор Геббельс уже стоял наготове, чтобы эта мечта стала явью.

 

— Господин оберштурмбанфюрер, — прошептал кто-то.
— Я их вижу, — ответил Репп.
Прицел включен. Экран осветился. Он увидел первого — дрожащее человекоподобное пятно света на фоне зеленой темноты. Затем, позади него, еще одного, а за ним третьего.
Микробы, подумал Репп. Это микробы, бациллы, болезнь. Это просто грязь.
Он передернул затвор и навел темное перекрестье «Вампира» на первую фигуру.
— Грязь, — повторил он. Он положил их.
Назад: 9
Дальше: 11