Глава 19

Дом находился в центре квартала на Пятьдесят третьей улице, один из так называемой сплошной застройки начала прошлого века, зажатый с обеих сторон своими соседями, что казалось странным для человека, который привык к домам, отстоящим друг от друга на несколько миль. Но все равно дом выглядел величественно, с широкой лестницей, ведущей на просторное крыльцо, с массивной дубовой дверью, большими окнами в нишах, острым коньком крыши. Он напоминал замок в старой Англии, построенный на честно нажитые деньги в местах, где у всех деньги нажиты честно, где все старое опять превращается в новое, но уже на самом современном уровне, с полностью замененными водоснабжением и электропроводкой, сохранив от прошлого только полированное старинное дерево и кирпич. Гайд-Парк, расположенный в юго-восточной части Чикаго, в тени Музея науки и промышленности, — все, что осталось от Белого города, который сто лет назад был центром науки, промышленности и прогресса. Свежий холодный ветер со стороны озера гонял по улицам вороха опавшей листвы.

— Что ты надеешься найти? — спросил Боба сержант Вашингтон.

Они сидели в «импале» Вашингтона неподалеку от дома Стронга и Рейли, который в надвигающихся сумерках постепенно превращался в темное пятно. Вашингтон был здоровяком двухсот сорока фунтов веса, сорока с небольшим лет, с черным, как вакса, ежиком седеющих волос, напоминающих оружейную сталь, и манерами профессионального полицейского.

— Не знаю, — ответил Боб. — Наверное, свидетельства того, что там кто-то побывал.

— Ты точно готов пойти на это? — уточнил Вашингтон. — Ведь ты можешь вляпаться в крупные неприятности, прихватив в придачу и меня, и все из-за каких-то смутных догадок. Мне это совсем не нравится. Проблему можно решить официальным путем, избавив нас обоих от срока за решеткой.

— Я просто смотрю, что мы имеем, — успокоил Боб. — Если действовать по закону, я должен уговорить ваше ведомство или ФБР сделать то, что никто не готов делать. Даже если со мной согласятся, нужно получить ордер, собрать группу, расставить все точки над «i», а на это потребуется время. Но время не на нашей стороне. Я считаю, что те, на кого мы сейчас охотимся…

— Если эти люди существуют.

— Да, если существуют те самые, кто обыскал дом, что, кстати, не укрылось от твоего взгляда. То есть в глубине души ты тоже веришь, что они существуют. Так вот, главное, что эти люди уверены: им удалось выйти сухими из воды. Они считают себя умниками, забыли об элементарной предосторожности, и именно сейчас нужно действовать с ними агрессивно. Если же они пронюхают о нашем любопытстве, они займут гораздо более мощные оборонительные позиции, проверят и перепроверят все свои шаги, начнут убирать улики и свидетелей. Снайперы вообще славятся скрытностью.

Вашингтон покачал огромной головой.

— Хорошо, ганни, но тогда у меня такой вопрос. Предположим, ты прав и эти ребята действительно вынесли из дома некий предмет. Но к чему им понадобилось совершать столько усилий, убивать не только Стронга и Рейли, но также Джоан Фландерс и Митча Грина? Если это действительно профессионалы высокого уровня, способные провернуть такое, у них наверняка хватило бы ума пригласить опытного взломщика, который проник бы в дом, обнаружил то, что нужно, и забрал это.

— Ну, — отозвался Боб, — Стронга и Рейли опасно было оставлять в живых. Но и следы необходимо было запутать. Если так подстроить улики, будто всех четверых убил спятивший снайпер Карл Хичкок, помешанный на Вьетнаме, и улики указывают только на него, то расследование будет однозначным. Все, что нужно, налицо: мотив, возможность, средства, временные рамки. Кто станет копать дальше? Все заинтересованы поскорее раскрыть дело, и есть решение, очевидное, бросающееся в глаза. И уже не надо изучать жизнь жертв. Не надо выяснять, кем они были, чем занимались, какие имели планы на будущее. Все эти фигуры сняты с доски. Так вот, я собираюсь вернуть их обратно. Я понимаю так: Стронг и Рейли сделали или собирались сделать что-то, за что получили по полной. А остальных двух убили в качестве дымовой завесы. Целью были Стронг и Рейли. Но преступник понимал, что, если уничтожить только двоих, обстоятельства их жизни начнут расследовать и это может вывести на него. Ему нужно было, чтобы их смерть показалась чем-то несущественным, мелочью, ничего не значащим дополнением, в то время как все внимание сосредоточилось бы на Джоан. Поэтому ответ нужно искать в том, чем Джек и Митци занимались в последние несколько недель своей жизни, вот я и собираюсь взглянуть, что к чему. Хочу хорошенько потрясти дерево и посмотреть, что с него упадет.

— У меня только одно возражение: такого просто не бывает. Даже близко. В настоящем мире нет ничего настолько мудреного, четко спланированного и запутанного. В настоящем мире все просто: какой-нибудь пьяница, окончательно спятив от выпивки, грохает невинного человека. Вот что я вижу снова и снова. Или юнец спорит с другим себе подобным за место на улице и, сгоряча всадив в него обойму девятимиллиметровых пуль, считает себя героем. Вот какова реальность, дружище; ты же отправился в страну Джеймса Бонда.

— Хотя ты не веришь в мою теорию и, наверное, я сам бы не верил, если бы постоянно сталкивался с тем, как люди убивают друг друга бутылками из-под пива, молотками и кухонными ножами, надеюсь, Вашингтон, ты сделаешь мне одно маленькое одолжение. В одиночку я этого не проверну.

— Я бы ни за что не пошел на такое ради человека, у которого на плече нет татуировки «USMC», ганни, — сказал Вашингтон. — Ну хорошо, мы подъедем сзади к гаражу. Полицейскую ленту уже убрали; дом больше не считается местом преступления. Ты сможешь взломать замок на воротах?

— Смогу.

— Ладно, а что насчет дома?

— Ну, если я прав, одно из окон первого этажа уже открывали снаружи. Именно так эти ребята и попали внутрь. Возможно, они проникли в дом еще до того, как Джек и Митци выехали из гаража. Это позволило бы им сберечь время и снизить риск разоблачения. Они работали в доме и в первую очередь в кабинете, пока трупы лежали в машине на улице. А когда подоспела полиция, как ты думаешь, во что нарядились наши ребята? В полицейских. Через считаные минуты дом кишмя кишит полицией. Ребята спокойно выходят и смешиваются с толпой, а затем исчезают. Ну кто обратит на них внимание? Ты знал всех, кто был при осмотре дома?

— Шумное убийство притягивает зевак почище новой серии «Звездных войн». Было много наших, из всех отделов, начальство с прихлебателями и лизоблюдами, море журналистов — этим чем больше народу, тем веселее. Да, я там был, и знакомых мне лиц — процентов пятнадцать.

— Вот и я о том же.

— Хорошо, ганни, давай сыграем так, как ты предлагаешь. Закончив, ты вернешься тем же путем, позвонишь мне на сотовый и пойдешь по переулку, а я тебя подберу.

— Все понял.

— Когда ты надеешься освободиться?

— Часам к трем ночи.

— К трем ночи?

— К трем ночи в среду.

— К трем ночи в среду? Сегодня же понедельник!

— Мне нужно тщательно осмотреть дом, погрузиться в жизнь Стронга и Рейли. Я должен выяснить, кем они были, чем занимались, что планировали, почему погибли. За один час этого не узнаешь.

— Только постарайся не попасться.

Боб похлопал по рюкзачку за плечами.

— Инфракрасное снаряжение. Я смогу видеть в полной темноте. Так что света с улицы заметно не будет. А если в доме кто-то появится, я залягу. Меня никто не найдет. Я могу лежать совершенно неподвижно. Вспомню былые навыки. Я тебе позвоню, когда буду готов.

Это была другая Америка, неизвестная Бобу. Он был в Америке морской пехоты Соединенных Штатов, в грязи, в джунглях, на неряшливых, построенных наспех передовых постах, под проливными дождями и под палящим солнцем, а такую Америку видел только по телевизору в комнате отдыха, если там, где он находился, таковая имелась. Но этот дом по-прежнему жил в конце шестидесятых — начале семидесятых; это был замок Камелот, застывший во времени, в той священной эпохе, когда мы были молодыми, зелеными и сильными, а мир переполняли безграничные возможности. Определенно, мистеру и миссис Стронг нравилось любоваться собой; все стены были увешаны десятками их фотографий, а также оставленными на память газетными передовицами с кричащими заголовками: «Взрыв в Пентагоне», «Тысячи демонстрантов запрудили центр города», «Захват административного корпуса университета», «Полиция разгоняет демонстрантов слезоточивым газом», «Два человека убиты во время ограбления банка» и «Знаменитая пара на свободе», а кроме того, листовками, плакатами, противогазами — всем тем, что говорило о реальностях и радостях антивоенного движения.

Целый большой раздел был посвящен дню освобождения. Боб провел лучом инфракрасного фонарика по газетным вырезкам в рамках: знаменитая фотография запечатлела Джека и Митци в прыжке, переполненных счастьем свободы. Это произошло, когда известный радикальный адвокат Милтон Тайгермен поставил Министерству юстиции шах и мат, вынудив снять все обвинения, поскольку методы, которыми на протяжении многих лет пользовались правоохранительные органы, от ФБР до полиции штата Массачусетс, были вопиюще противозаконными. Говоря словами Джека, «виновны как черти, свободны как птицы»; освобождение лишь прибавило паре известности. Свэггер пробежал глазами подборку, включавшую проникнутое горечью интервью с миссис Самюэль Бронковски, матерью четверых детей, вдовой одного из двух охранников банка, убитых грабителями. Все были уверены, что преступление совершили Джек и Митци, однако они стали практически недосягаемы для правосудия, после того как из архива полиции Ньякетта похитили пленку камеры видеонаблюдения, установленной в банке. Таким образом, миссис Бронковски оказалась за кадром, ее горю никто не сочувствовал, ее мужа забыли, экономическое положение осталось неустроенным.

На следующей стене летопись обратилась к большим людям, выдающимся личностям, гигантам. Эти портреты были незнакомы Бобу, но весьма кстати имели подписи, как в зале славы. Здесь были Франц Фанон, Режи Дебре, разумеется, Че Гевара и Фидель, У. Э. Б. Дюбуа, Эмма Голдман, Юджин В. Дебс, Гаврило Принцип и, конечно, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и еще несколько крупных коммунистов. Был здесь и дедушка Хо, а также Чжоу, Мао и какая-то женщина по прозвищу Пассионария.

Прибор инфракрасного видения придавал летописи своеобразный зеленоватый оттенок, словно ее порождали очки AN/PVS-7. Боб, как аквалангист, плавал в мутных водах радикальной Америки эпохи с 1969 по 1975 год.

В те дни Джек и Митци были повсюду. Молодые красавцы радикалы с непокорными прядями и локонами и огромными глазами размером с блюдца, эльфы, звезды, харизматичные гномики, приносящие беду. Целая сотня снимков изображала их с мегафоном или громкоговорителем: они обращались к массам, звали за собой. Оба были сексуальными, в подогнанных куртках армейского образца, с волосами, перетянутыми повязками на манер индейцев, в пестрых шарфах, узких джинсах, демонстрирующих стройные тела, высоких ботинках на шнуровке, и везде они находились в первых рядах, с написанными от руки плакатами, подобные средневековым сюзеренам, ведущим в бой рыцарское войско. «Прекратить войну немедленно!», «Прекратить бомбардировки!», «Нет напалму!», «Руки прочь от Вьетнама!», «Верните наших ребят домой!», «Снять запрет на марихуану!», «ЛСД сейчас и навсегда!» Боб подумал о том, что, пока эти люди готовили плакаты, он полз по-пластунски через густые заросли, моля Бога о том, чтобы не наткнуться на мину.

Свэггер постарался найти следы обыска и получил неоднозначные результаты. Да, на замках ящиков письменного стола в кабинете Джека имелись сомнительные царапины. Но это могло быть свидетельством не только отмычки профессионального взломщика, но и неловкого обращения с ключами. На первом этаже действительно оказалось незапертое окно, через которое Боб протиснулся в дом, и на его запоре также были царапины, оставленные стамеской — или неловким мойщиком окон, задевшим раму своим скребком.

Боб выдвинул все ящики, но внутри, помимо припрятанной Джеком порнухи (он оказался почитателем журнала «Пентхаус»), фунта очень приличного гашиша и каких-то лекарств, не оказалось ничего подозрительного. Боб не нашел никаких свидетельств того, что какую-то вещь изъяли. Но что он ожидал увидеть? Пустое место на полке? Промежуток в ряду книг? Боб и сам точно не знал.

Он прошелся по всему кабинету, открывая каждый ящик, перелистывая каждую книгу, безуспешно пробуя разные пароли для входа в компьютер. Компьютером Боб решил детально заняться при свете дня, тогда отсветы монитора не будут заметны с улицы. Он простучал стены, надеясь обнаружить сейф, спрятанный за книжными полками, но никакого сейфа не было.

Ничего, абсолютно ничего, по крайней мере с первого захода.

Боб проверил все очевидные места для устройства тайника, ощупал днища ящиков на наличие остатков изоленты, указывающих на то, что там были закреплены какие-то предметы, заглянул в отсеки для батареек всех кассетных магнитофонов, фотоаппаратов, видеокамер и переносных компьютеров, наконец дотошно — на это потребовалось несколько часов — открыл каждую коробку с компакт-диском, от джаза до классики, от тяжелого рока до песен времен гражданской войны в Испании, и не нашел внутри ничего, кроме компакт-дисков. В ванной Боб перебрал все полотенца и скатерти, сложенные в шкафу, в туалете снял крышку с бачка и посмотрел, не спрятан ли там пакет в водонепроницаемой упаковке, — да, пакет был, но только с травкой, а не с бриллиантами или какой-либо другой контрабандой. Боб порылся в корзинах с грязным бельем и на полках с одеждой, заглянул в кухню, изобилующую заморскими приправами и специями: судя по всему, Митци любила готовить. И снова ничего — только жизнь, прожитая стареющими представителями поколения беби-бума среднего достатка, с выцветшими воспоминаниями о славной борьбе, которая велась давным-давно, когда все мы были молоды и отважны. В каком-то смысле это была контрбиография самого Боба: на каждую демонстрацию, в которой участвовали Джек и Митци, у него было задание в джунглях, на каждого полицейского, с которым они сталкивались, он заваливал парня с АК-47, каждый раз, когда им приходилось спасаться от слезоточивого газа, он спасался от напалма, тяжелых снарядов и тому подобного. Две противоположные стороны одной медали. И вот минули годы, что было, то осталось в прошлом, и кому какое дело, почему этим двум ослам вышибли мозги, кроме него, того, кого они считали военным преступником, психопатом, убивающим детей? Ну не в странном ли мире мы живем?

Боб поднялся наверх и оставшуюся часть ночи провел в спальне, в неторопливых, тщательных поисках, перетряхивая каждый предмет одежды, перелистывая каждый том — а дом был заполнен, заставлен, забит книгами, — высыпая содержимое мусорных корзин и расправляя каждый скомканный клочок бумаги. Ничего необычного — только уничтоженные обрывки профессиональной жизни, напоминания о совещаниях, календари, листки из ежедневника. Один из двоих владел французским, другой — испанским, в доме было полно книг на этих языках, и Боб просмотрел их все, страница за страницей, ища записи, сделанные на полях (многочисленные и бессмысленные) или бумагу между листами. Ничего.

Он проработал все утро. Как только на улице рассвело, он стал передвигаться на четвереньках, чтобы никто не увидел в окне движущиеся тени и не вызвал полицию.

Проспав два часа в свободной спальне, Боб решил использовать остаток светового дня и включил компьютер Джека, но ничего не увидел, поскольку пароль, требуемый для входа в систему, так и не смог подобрать; судя по всему, Джек полностью полагался на свою память. Боб перебрал последовательности цифр, основанные на очевидных датах: дни рождения Джека и Митци, даты крупных демонстраций, ту дату, когда они чуть не взорвали сами себя в Нью-Йорке, дату взрыва в Пентагоне, дату, когда их освободили из тюрьмы, и в том же духе. Не подошло.

Когда стемнело, Боб вернулся к фотографиям на стенах. Он поочередно снимал их и тщательно прощупывал, ища документы, спрятанные между снимком и картонной подложкой, и это было самым нудным. Он проверял, нет ли на обратной стороне фотографий каких-нибудь надписей. Все это продолжалось и продолжалось, фотографий у Стронгов были сотни. Казалось, каждое мгновение их жизни увековечено на пленке. Иногда они были вместе со знаменитостями. Боб даже нашел снимок, сделанный после какого-то торжественного ужина, на котором Стронги, подняв стиснутые кулаки, стояли рядом с Т. Т. Констеблом и его тогдашней женой, прекрасной Джоан Фландерс: четыре необычайно красивых человека в кругу любви и восхищения, наслаждающиеся той нравственной правотой, которая делала их такими привлекательными друг для друга. Скорее всего, это мероприятие начала девяностых, когда все они вернулись из забвения.

Захлестнутый обжигающей яростью, Боб ощутил желание разбить рамку с фото вдребезги, но что это докажет? И действительно, что? Повесив фотографию на место, Боб продолжил свою неблагодарную работу, снимок за снимком, по-прежнему ничего не находя.

«Что я упускаю? Что здесь есть такое, чего я не вижу? Конечно, я просто слишком туп, я ведь деревенщина из Арканзаса, обычный морпех, а эти люди гораздо умнее, гораздо хитрее, гораздо проницательнее». Они знали, что к чему, в то время как он, Боб Ли, сын Эрла, был лишь неотесанным солдатом, его чуть не убили, и сам он записал на свой счет слишком много убийств. Они понимали, что к чему. Они были выше всего этого. Утонченные, чувствительные — винный погреб просто потряс Боба; несомненно, Джек знал толк в винах, в то время как кухня, владение Митци, была самым сложным помещением во всем доме, до сих пор полная жизни от ужинов, приготовленных для многочисленных друзей, от радостных вечеров в кругу товарищей, здесь, в старом замке в Гайд-Парке. Судя по фотографиям, друзей было с лихвой; Джек во главе, вокруг молодые красивые ребята, множество пылких интеллектуалов с копнами волос, в круглых очках, у всех женщин волосы прямые, неокрашенные, все в обтягивающих джинсах, все так счастливы, черт побери.

Все это скорее напоминало европейскую монархию, не имеющую никакого отношения…

Европа.

Да, в этом что-то есть. Определенно, Стронг и Митци не чувствовали себя американцами. Во всем доме нет ничего, строго говоря, американского. Ни пейзажей, ни американских мотивов вроде ферм, гор и равнин; о флаге и говорить нечего. Напротив, вокруг одни европейские интонации и фактура. От еды до книг, от белых стен и скользких полированных полов до пестрых гобеленов в африканских или кубинских тонах — все здесь принадлежало особняку в Париже.

Что это означает? Не с философской, а с практической точки зрения. Стронги редко мылись в душе? У них были связи на стороне, у Джека имелась любовница? Они пили черный кофе? И вино за ужином? Не резали хлеб? Гм, помимо всего прочего, они перечеркивали букву «Z» и цифру «7», Боб сразу обратил внимание на эту мелочь, которая ровным счетом ничего не значила.

Однако на самом деле она кое-что значила: Джек и Митци были европейцами.

Боб попытался представить, в чем еще это могло выражаться.

Почему-то его мысли вернулись к компьютеру, к тому, как он перебирал примечательные даты в блистательной истории Стронга и Рейли, пытаясь найти пароль для входа в систему. Американцы пишут даты так: «месяц/число/год», и 25 марта 1946 года будет у них 03/25/46. Однако у европейцев сначала число, затем месяц и год, и разделяются цифры точками, поэтому 25 марта 1946 года будет у них 25.03.46.

Первым делом Боб зашторил окна, чтобы мертвенный отсвет монитора не просачивался в ночную тьму, затем включил компьютер и подождал, пока тот лениво оживает, загадочно попискивая.

На экране появилось мигающее требование ввести пароль. Боб был настоящим экспертом; он прочитал книгу «Романтики-радикалы: правдивая история Джека Стронга и Митци Рейли», написанную О. З. Харрисом.

Он помнил, когда они поженились.

Он помнил дату ограбления банка в Бостоне.

Он помнил день, когда с них сняли все обвинения.

Он помнил, когда был взрыв в Пентагоне.

Он помнил, когда во время процесса над членом организации «Черные пантеры» они взорвали дом судьи в Коннектикуте.

Он помнил тот день, когда в особняке в Гринвич-Виллидж случайно взорвалась бомба, убившая ту, которая ее сотворила, и выбросившая Джека и Митци на улицу.

Нет, ничего.

Тогда Боб попробовал дату падения Сайгона. Этот день он не забудет никогда: у него случился трехдневный запой и он пришел в себя в тюрьме Алабамы, его агентству недвижимости настал конец, а первая жена подала в полицию заявление о пропаже мужа.

Боб ввел дату, как это принято в Европе: 25.04.75.

И проник в тайный мир Джека Стронга и Митци Рейли.