Глава 17
И что дальше?
А ничего.
Дальше возвращение к нормальной жизни.
Ты сделал максимум для Карла Хичкока и для морской пехоты Соединенных Штатов с ее средневековыми представлениями о чести и долге, несмотря на все сказанное Чаку Маккензи. Если ты и был в долгу перед ним и тем постоянно тающим поколением, которое наводило прицелы на врагов и убивало их в «далекой плохой стране», ты расплатился сполна. Ты представил новую важную информацию, добыл необходимые улики, передал все кому нужно, и теперь профессионалы доведут дело до конца. Если выяснится, что Том Констебл нанял Энто Грогана из «Грейвульфа» убить свою бывшую жену, поскольку она переспала с Джонни Карсоном или Уорреном как там его — так тому и быть. А может, Митци Рейли наняла Энто Грогана убить своего мужа, но того понесло. Или кто-то в Южной Америке нанял «Грейвульф» убить Митча Грина, потому что этому человеку не нравились его чересчур взрослые книги для подростков. Или, может… Да все, что угодно!
Свэггер сидел в унылом пустом зале отлета аэропорта имени Даллеса. Это был странный, окруженный стеклом островок посреди аэродрома. Снаружи за окном величественно проезжали большие самолеты, но внутри не было ничего, кроме сувенирных лавок и точек быстрого питания. До рейса на Бойсе оставался еще час, но Боб всегда приходил в такие места заранее, поскольку металлический шарнир бедренного сустава, как правило, означал хлопоты с предполетным досмотром. Однако в этот раз все обошлось. Боб старался не обращать внимания на ноющую боль в бедре, где стальной сустав несколько лет назад получил полноценный удар самурайским мечом, после чего живые ткани так и не срослись должным образом. Он сидел у выхода в жутком пластмассовом кресле, дожидаясь, когда объявят посадку, и наблюдал, как зал заполняется пассажирами. Боб старался не смотреть с завистью на расположенный неподалеку бар с полками, уставленными манящими бутылками. Он прогонял из головы мысли о тех удовольствиях, которые могли бы принести все эти бутылки, и думал только о том, как бы поскорее вернуться в кресло-качалку на крыльце и глядеть на сотворенные природой причудливые облака — эти небесные замки, которые проплывают над зеленовато-голубой степью, уходящей вдаль на многие мили, где ее обрывает зубастый оскал гор.
«Я пересчитаю свои деньги и решу, как потратить щедрую премию. Почитаю книгу или журнал про оружие. Прикину, как сделать хорошую винтовку из такого неподходящего кандидата, как „ремингтон“ калибра двести шесть, „кридмур“ калибра шесть и пять десятых миллиметра или „грендель“. Я сгоняю на день в Диллон и куплю тысячу патронов АСР сорок пятого калибра с пулей весом двести гран. Потом я снова пересчитаю деньги и буду ласков со своей женой, которой я недостоин. Может, помогу младшей дочери делать уроки, хотя она стремительно приближается к тому уровню, за которым я перестану что-либо понимать; Мико очень смышленая, на нее, семилетнюю, уже обращают внимание не только благодаря невероятным успехам в учебе, но и из-за способностей к верховой езде, доказательством чему служат многочисленные медали. Затем я позвоню старшей дочери Ники и поинтересуюсь, как ей нравится та большая газета, в которой она теперь работает.
О лучшей жизни нечего и мечтать. Кто может таким похвастаться? Земля, дочери, любовь, оружие, немного денег, осознание того, что ты сделал все возможное, чтобы ребята вернулись домой живыми. Ты платил по старым долгам, не боялся отстаивать свои убеждения, даже когда вокруг свистели пули и сталь рассекала воздух. Все в порядке, ты прожил настоящую жизнь, большего и не надо, но…»
Но Боб не мог просто отойти в сторону.
Он не мог ждать сложа руки, когда этот большой шутник Рон Филдс, эта девчонка, которую называют Старлинг, Уолтер Джекобс и даже сам Ник наконец догадаются, что к чему, и поймают преступника. И дело было не в том, что он лучше их или умнее, просто… что? Тщеславие, безумие, стариковский вздор? Просто Боб считал, что должен сделать все возможное, внести свою лепту.
«Оставь их в покое».
«Не могу».
У Свэггера в голове бурлили противоречивые мысли. Его подход разнился с подходом ФБР. Бюро не навязывает смысл, оно следует за уликами. Когда появляются новые улики, новые вызывающие интерес люди, Бюро методично идет по этому следу, а смыслы появляются сами собой. Для подобного подхода у ФБР есть ресурсы.
У него, Свэггера, таких ресурсов нет. Следовательно, прямолинейный удар в лоб исключается. Ему остается положиться на собственную интуицию и сделать упор на неожиданную интерпретацию событий. Он должен составить рабочую теорию, проверить и изучить ее, после чего или подтвердить, или опровергнуть.
Боб сидел, не в силах отделаться от надоедливого голоса, звучавшего внутри и говорившего следующее: если за убийствами стоит не иррациональный мотив Карла Хичкока, если Карла на самом деле подставили, заодно подбросив липовый мотив, значит, настоящий мотив является рациональным. То есть речь идет о желании добиться чего-то реального: получить деньги или удовлетворение, отомстить или отвести угрозу. Следовательно, преступления хладнокровно продумали и осуществили с помощью высококлассных исполнителей. Блестящий замысел, практически идеальное воплощение в жизнь. Здесь не место для любителей; такое по силам только элите, специалистам высшего уровня мастерства.
Если так, это означает только одно: целью не могла быть Джоан Фландерс, кинозвезда, радикальная политическая деятельница, бывшая жена Т. Т. Констебла. Ее задача во всей этой цепочке — дать старт, чему как нельзя лучше способствовали ее бурная, прекрасно описанная жизнь, ее многочисленные «интересные» мужья и широкое освещение в прессе. Гибель Джоан должна была затопить расследование многочисленными догадками, обилием внимания и информации, и все это безнадежно спутывало, закупоривало расследование, одновременно требуя быстрого результата.
Итак, Свэггер, находясь в зале отлета аэропорта имени Даллеса, пришел к первому заключению: Джоан Фландерс ни при чем. Она лишь отвлекающий маневр. Значит, целью был кто-то другой: или Джек Стронг и Митци Рейли, или Митч Грин. Однако Митч Грин, насколько знал Боб, был, в конце концов, лишь клоуном и, скорее всего, тоже отпадает. Поэтому Боб сделал второе заключение: целью были Джек Стронг и Митци Рейли.
Но и в этом случае задача казалась непосильной. Эти двое, хотя и не в таких масштабах, вели яркую, хорошо задокументированную жизнь. Политическая жизнь, общественная жизнь, интеллектуальная жизнь, профессиональная жизнь, писательская жизнь, преподавательская жизнь (одних студентов за двадцать пять лет сколько наберется!). Ну как можно изучить все это — если, конечно, речь не идет о ФБР с его практически неограниченными возможностями?
Значит, нужно очертить круг. Но как? Как найти то, на чем сосредоточиться? От чего отталкиваться? Ведь ошибиться нельзя.
У Боба раскалывалась голова. Ему очень хотелось выпить. И за кого он себя принимает? Рано или поздно федералы доберутся и до Джека с Митци, проведут кропотливое, дотошное расследование, и, если что-нибудь не так, они обязательно раскопают. Может, не на этой неделе и не в этом году, но…
Что есть особенного в деле Джека и Митци? С технической точки зрения только одно: Джоан и Митч были убиты прилюдно. Их смерть тотчас стала достоянием десятков свидетелей, затем правоохранительных органов, а потом и пронырливых журналистов. Эти преступления сразу же стали публичными.
А Джек и Митци погибли в пустом переулке и почти целый час оставались незамеченными. Ну, тут можно предложить простое объяснение: на самом деле жертвы были наиболее беззащитны и уязвимы в тот момент, когда выезжали из гаража, а убийцам, поджидавшим в микроавтобусе, который стоял в соседнем квартале с чуть приоткрытой дверью, не грозила опасность обнаружения. Гм, с другой стороны, Гайд-Парк постоянно патрулируется полицией Чикагского университета, да и отсутствие машин, отсутствие уличного оживления могло превратиться в недостаток: если нет толпы, негде затеряться при бегстве. Это был наиболее уязвимый момент, от которого зависел исход всей операции. То есть в определенном смысле преступникам приходилось полагаться на случай. Получается, это было сделано… сознательно.
Какой смысл убивать при таких обстоятельствах? Чего этим можно добиться? Какие это дает преимущества? Для каких целей эти преимущества можно использовать? Какие цели могут оправдать потенциальный риск?
Боб сидел, погруженный в раздумья. Он не заметил, как объявили посадку на рейс до Бойсе. Он даже не слышал, как дежурный у выхода называл его фамилию. Он был просто поджарым пожилым мужчиной в джинсах и тенниске, в мешковатой куртке и бейсболке, своими высокими сапогами заявлявший всему миру о том, что он ковбой, но взгляд его был отрешенным.
Боб пропустил свой самолет.
Ему казалось, он что-то нащупал.
Он это чувствовал, но всякий раз, когда пытался ухватиться за свою смутную догадку, она от него ускользала.
И наконец он ее поймал.
Но тут возникла новая проблема: на протяжении многих лет Боб использовал отдел кадров морской пехоты Соединенных Штатов как свое личное разведывательное ведомство. Когда ему требовался специалист в какой-либо области, он просто звонил бывшим коллегам, и те сразу находили нужного человека, что позволяло быстро продвигаться вперед.
Но времена менялись. Поколение Боба уже почти полностью ушло; явились новые люди, понятия не имевшие, кто такой Боб Гвоздильщик, и не считавшие себя обязанными ему помогать. Поэтому Бобу пришлось хорошенько подумать, а затем сделать несколько звонков, прежде чем он отыскал нужное звено: отставного сержанта, в прошлом работавшего в отделе кадров, знакомый которого оставался в отделе кадров и согласился оказать любезность другу друга.
И вот около шести вечера Боб получил фамилию и номер телефона; после нескольких промежуточных звонков он говорил с нужным человеком.
— Первый сержант Джексон.
— Первый сержант, вас беспокоит Свэггер, комендор-сержант в отставке. Билл Мартенс должен был…
— Конечно, конечно, ганни. Я получил по электронной почте сообщение от Билла и проверил ваш послужной список. Должен заметить, вы были настоящим морпехом. Лучшим из лучших. Вы служили еще до меня, но вы были лучшим.
— Сынок, порой мне кажется, что я служил еще в эпоху динозавров.
Первый сержант Джексон рассмеялся.
— Чем могу быть полезен?
— Дело вот в чем. Я изучаю обстоятельства последней недели жизни Карла Хичкока и его смерти…
— Ганни, надеюсь, вы не верите в эту чушь, будто убийства — дело рук Т. Т. Констебла, как я читал в Интернете?
— Нет, и я также не думаю, что мозгом Карла завладели инопланетяне. Нет, я просто пытаюсь разобраться, что к чему.
— Было бы здорово, если бы выяснилось, что Карл невиновен. Мы бы все обрадовались. Но я не знаю, есть ли шанс оправдать Карла.
— Я тоже пока не знаю, но обещал кое-кому сделать все возможное. Semper fi, «гунг хо», «динг хоу» и все такое. У меня вот какой вопрос. Многие из наших после выхода в отставку идут в правоохранительные органы. Это естественный выбор. И я надеюсь, есть реальный человек, который пока что существует лишь в моем воображении. Это бывший морской пехотинец, работающий в полиции Чикаго, может, даже в отделе расследования убийств. И он входил в группу, которая трудилась над делом Стронга и Рейли, был на месте, видел все своими глазами, у него возникли какие-то идеи, он слышал мнения других полицейских. И все это до того, как расследование возглавило ФБР, свалившее вину на Карла. Естественно, направление поисков сразу изменилось, теперь всех интересовало только то, что указывало на Карла. Вот я и хочу выяснить, на что обратил внимание этот человек в самом начале. Вы поможете мне найти его, если он существует?
— Постараюсь, сделаю все возможное. Связываться с вами по этому номеру?
— Так точно.
— Хорошо. Полагаю, время не ждет.
— Совершенно верно.
Звонок раздался только в одиннадцать вечера, уже после того, как Боб поселился в мотеле в Александрии и поговорил по телефону со своей женой, объяснив ей, что нет, он не едет домой, ему нужно кое-что проверить, только и всего. Молчание жены было красноречивее любых слов. Она считала, что у мужа прямо-таки патологическая страсть ко всякого рода крестовым походам и он только ищет предлога, чтобы пуститься в какие-нибудь необычные бурные похождения. В конце концов жена приняла решение Боба, однако ее реакция ясно дала понять, как она ко всему этому относится. Боб повторил, что ничего серьезного не случилось, что нужно просто уточнить некоторые детали и ни о какой опасности речи не идет. Тем не менее он попросил жену ни при ком не упоминать, что задерживается. Для тех, кто будет интересоваться, он возвращается домой.
Сразу после первого гудка Боб взял сотовый и произнес:
— Свэггер слушает.
— Комендор-сержант в отставке Свэггер, снайпер морской пехоты и все такое, номер два во Вьетнаме?
— Да, это я. Но только я был не вторым, а третьим.
— Ганни, со мной связался мой бывший командир батальона, которому, судя по всему, накануне звонили самые разные люди, а суть сводится к тому, что вы хотели пообщаться со следователем чикагской полиции, который осматривал место преступления в деле Стронга и Рейли.
— Очень признателен вам за то, что откликнулись.
— Меня зовут Деннис Вашингтон, я служил в пехоте с восемьдесят восьмого по девяносто четвертый. Побывал в Персидском заливе, меня там немного зацепило, так что пришлось оставить армию. Я работал в полиции штата Иллинойс, затем перешел в полицию Чикаго. Я сержант следственного отдела девятнадцатого округа, это район Вудлон в Чикаго, и занимаюсь убийствами. Как правило, ситуация такая: один парень из уличной банды пристукнул другого или какой-то пьяный пырнул ножом собутыльника, иногда это кореец с рынка или таксист. Ничего, о чем показывают в сериале «Си-эс-ай: место преступления». Так что я не гений сыска, сожалею, если вас разочаровал, ганни. Вообще, я чувствую себя не слишком уютно. Мне никогда не приходилось заниматься подобными вещами, и я знаю, что сейчас нарушаю закон.
— Сержант Вашингтон, между нами все неофициально. Но я представляю, что вы хотите услышать, и я скажу это. Я не буду просить вас нарушать профессиональную этику; определенно, я не из прессы; я не безумец из Интернета, уверенный, что Том убил Джоан, потому что она переспала с Уорреном, — ничего такого. Я не печатаюсь, не даю интервью, не выступаю. Если вы наведете обо мне справки, то поймете, что мне доверяют. Так вот, я просто надеюсь доказать невиновность Карла, и, поскольку у меня есть знакомый в ФБР, мне дали изучить материалы Бюро.
— Но мне известно, что дело против Карла железобетонное.
У Боба пока не было желания вдаваться в подробности.
— Ну, это мы еще посмотрим. Возможно, в нем есть два-три маленьких изъяна.
— Мне больно видеть, как подобное свалилось на бывшего морского пехотинца, особенно такого, как Хичкок, все отдавшего службе.
— Полностью с вами согласен.
— Я попытаюсь вам помочь. Многого от меня не ждите. ФБР взяло все в свои руки уже через несколько часов, и хотя федералы постарались держать нас в курсе, как только Бюро возглавило расследование, мы остались в стороне. Так что если вы видели материалы ФБР, вы знаете больше меня.
— На самом деле меня интересует не столько информация Бюро. Я достаточно повидал на своем веку и изучил людей, они обычно находят то, что хотят найти. Такова природа чертова животного под названием человек. Понимаете, я рассчитываю отыскать то, чего нет в сведениях ФБР, нет ни в одном деле, что-то такое, что вы, опытный следователь убойного отдела, могли почувствовать, даже если в тот момент сами этого не сознавали. Можете называть это интуицией, впечатлением, наитием, каким-нибудь таким расплывчатым загадочным словом. У меня по этому поводу есть одна определенная догадка, но я не буду ею делиться, потому что это повлияет на ход ваших мыслей. Итак, я спрашиваю — извините, что не могу выразиться точнее: не было ли у вас каких-нибудь смутных ощущений? Будто что-то не так? Будто произошло что-то странное?
— Для ответа на этот вопрос, ганни, потребуется богатое воображение.
— А вы все же постарайтесь.
— Я просмотрел свои записи, пытаясь тщательно воссоздать дело. Нет, ничего такого, если не считать одну мелочь, настолько крошечную, что мне, право, стыдно о ней упоминать. Определенно, в суд с ней не пойдешь. Это не доказательство, не улика, ничего вещественного. Как раз лишь смутное ощущение.
— Сержант Вашингтон, я весь внимание.
— Вам известно, что такое следователь из убойного отдела? Я имею в виду, что он представляет собой на самом деле? Забудьте всю эту чушь о научной криминалистике, которую показывают по телевизору. С практической точки зрения следователь, если так можно выразиться, профессиональный прерыватель.
— Простите, я вас не совсем понимаю.
— Никто не собирается погибать. Это последнее, о чем думает человек. Даже уличный торговец наркотиками, зная, что за ним охотится враждующая группировка, не рассматривает сегодняшний день как последний. Он живет так, будто у него обязательно будет завтра.
— Хорошо, пока вроде все ясно.
— Если перевести это в практическую плоскость, я тот, кто фиксирует финал. Я сталкиваюсь с человеком в тот день, который стал для него последним, о чем он никак не мог предположить, и вижу его быт без прикрас, без наведения порядка, без подготовки к избирательной кампании. И вот что я усвоил: каждый из нас втайне свинья.
— Ну, про себя я это точно могу сказать. И про своих дочерей! Фу!
— Мои ничуть не лучше. Эти чертовы девчонки не подберут с пола носок, если мать на них не прикрикнет. Так или иначе, это означает, что мне приходится постоянно бывать в домах, где царит бардак. Мистера Брауна прихлопнули, я прихожу к Браунам и застаю все таким, каким оно было, когда миссис Браун услышала, что ее муж сыграл в ящик. Она в шоке. Все словно застыло. На полу газеты, под кроватью носки, мусорное ведро переполнено, кошачий лоток давно не меняли, на столе пара стаканов со вчерашнего вечера, в мойке грязная посуда, на плите кастрюля с подгоревшей кашей. Понимаете, таков закон жизни: для того чтобы что-то сделать, надо сначала это «что-то» достать, а затем убрать. Но нередко между «достать» и «убрать» проходит много времени. Посетив за последние десять лет тысячу домов с самыми страшными известиями, а потом задав самые страшные вопросы, я со знанием дела утверждаю, что жизнь по большей части протекает минута за минутой, час за часом, день заднем в каком-то непостижимом пространстве между «достать» и «убрать». И так повсюду. Повседневность — это беспорядок. Вы следите за моими рассуждениями?
— Пока что слежу.
— Если обыск делать быстро и тщательно, останется разгром. Вам когда-нибудь приходилось видеть квартиру, которую перевернула вверх дном налоговая служба? Кажется, будто по ней пронесся ураган. Наши ребята действуют ненамного лучше, и я сомневаюсь, что Бюро может похвастаться аккуратностью.
— Я вас понял. Значит, дом Стронга не выглядел так, словно в нем был обыск.
— Так могло показаться на первый взгляд. Но я листаю свои заметки, сделанные во время осмотра рабочего кабинета, и вспоминаю комнату, которую обыскали, после чего навели чрезмерный порядок. Чувствуете, к чему я клоню? Все это неуловимо. Стопки аккуратно сложены. Никто так бумаги не собирает. Их просто бросают кучей. С компьютерного монитора вытерли пыль, причем не только с экрана, но и с подставки и разъемов сзади, хотя подставку никто никогда не протирает. Книги аккуратно стоят на полках, стопки статей, учебников, научных работ, всего того, что может быть у профессора — Стронг ведь был профессором, — аккуратно лежат на столе, ровно по центру. Во всем этом не было спонтанности реальной жизни. Скорее, кабинет напоминал музейный зал. Я обратил на это внимание, хотя и не придал большого значения, но особенно странным все показалось на следующий день, когда я вместе с одним из агентов Бюро осмотрел кабинет Стронга в университете, и этот кабинет… нет, в нем не царил запредельный бардак, но это был обыкновенный кабинет. Там был беспорядок — не дикий, ничего похожего на сортир, нет, обычный человеческий беспорядок. И остальной дом Стронга — обычный человеческий беспорядок. Стаканы в мойке, кровати не заправлены, грязное белье на полу, а не в корзине. Не хлев, просто случайный бытовой мусор. Но рабочий кабинет выглядел так, словно в нем только что убрали, как если бы: а) Стронг знал, что его убьют в том переулке, и хотел, чтобы следователи подумали: «Фантастика, каким же этот тип был аккуратным», или б) кто-то обыскал кабинет, но сделал это очень осторожно, а потом навел порядок, заметая следы. Просто эти ребята слегка перестарались, и только такой человек, как я, парень, приносящий плохие новости, что-то заподозрил.
— Вижу, вы намекаете, что дом перерыли, после чего прибрали за собой. А если смотреть по времени, успел бы кто-то побывать в доме в промежуток между преступлением и прибытием первых полицейских?
— Да. По нашим подсчетам, имелось что-то около полутора часов. Я проверял и именно поэтому рад возможности поговорить с вами. Дело в том, что мои мысли шли в некотором роде вразрез с общим расследованием. Разумеется, после того как появились наши криминалисты, затем люди из ФБР и журналисты, такое неестественное состояние кабинета было уничтожено. Не думаю, что его фотографировали — это мое упущение, — ведь он не был местом преступления, местом преступления была машина.
Так вот почему снайпер убил Стронга и Рейли в переулке: он дал возможность некой группе проникнуть в дом, обыскать его и скрыться. Никто не обратил на эту группу внимания, поскольку дом еще не стал местом преступления, заряженным особой энергией, и не обладал мистическим притяжением. Убийца делает два выстрела, затем группа проникает в дом, отыскивает то, что нужно, и…
Впрочем, возможно, эти люди ничего не нашли.
Или нашли, но оставили следы этого предмета.
— Я вам чем-нибудь помог?
— Очень помогли, сержант Вашингтон. Теперь я понимаю, что мне нужно в Чикаго. Можно будет с вами связаться?
— Когда вас здесь ждать?
— Начинайте прямо сейчас.
