Глава 32

За мостом ландшафт сменился. Перед ними простиралась равнина с неброской растительностью, а через некоторое время показались огромные почти бесцветные болота, с камышом, среди которых попадались участки, поросшие деревьями. Вода искрилась на солнце.

— Здесь воды больше, чем во всей Оклахоме, — заметил Расс.

Они находились на Восточном берегу Мэриленда — направлялись в Сент-Майклз, который, судя по карте, был маленьким городком на мысу, вдающемся в Чесапикский залив. Казалось, здесь у моря отвоеван лишь самый краешек земли: вода подмигивала им из-за деревьев и с дальних полей, чернела озерцами вокруг темных рощ, бежала многочисленными речками и ручьями.

— Да, сыро, — только и сказал Боб.

— Вдруг она не захочет с нами встречаться? — предположил Расс.

— Думаю, захочет.

— Мы ей сообщим про Сэма? Она же, наверно, расстроится.

— Ей нельзя лгать. Насколько я помню, она чертовски умна. Ее считали таковой даже в те времена, когда женщинам вообще отказывали в уме. Так и говорили: мисс Конни — умная женщина. Это свидетельствует о многом. Уверен, тогда все мужчины были в нее немножко влюблены, в том числе и мой отец, и Сэм Винсент.

— Ей девяносто пять, — заметил Расс.

— Держу пари, соображает она отлично. Вот увидишь.

Они проехали через Сент-Майклз, необычный городок, напоминавший витрину антикварного магазина, и, съехав с шоссе №33, покатили к Чесапикскому заливу. Вскоре они увидели указатель «ДАУН И МАРШ» — стрелка и никакой рекламы.

Расс свернул и через несколько секунд затормозил у ворот под вязами. К ним приблизился чернокожий охранник в форме.

— Мы приехали навестить мисс Лонгэкр, — объяснил Расс.

Охранник кивнул и открыл ворота.

Должно быть, некогда это было поместье какого-нибудь барона-разбойника, а может, богатого владельца сталелитейной или железнодорожной компании. Асфальтированная дорога вилась через высокие заросли колышущегося на ветру тростника, которые постепенно редели, открывая перед ними отвоеванный у топи участок в форме полумесяца с садом, газоном и кирпичным особняком, представлявшим собой громадное уродливое здание с мансардной крышей, отливавшей на солнце медно-зеленым блеском, ажурными балконами из железа и многостворчатыми окнами. Безобразное строение — символ насилия и власти денег. Реликвия девятнадцатого века, переполненного черным дымом и скрежетом промышленных машин. Надменный монстр, презрительно глядящий на простирающиеся окрест на пять миль безмятежные болотистые пустоши и гладь синеющего вдалеке залива. Место, куда богатые приезжают доживать свои дни.

Расс завел автомобиль на автостоянку с табличкой «ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ». Их машина была единственной. По аллеям перед зданием чернокожие сиделки прогуливали в инвалидных колясках согбенных обитателей «Дауни Марш».

Было два часа дня. Солнце светило ярко, небо голубое, без единого облачка. Вдалеке в вышине шел гусиный клин, у маленького пруда рядом с домом стояла на одной ноге белая цапля.

— Давай я буду вести разговор, — сказал Боб. — Думаю, она меня вспомнит.

Они вошли в вестибюль. Под ногами поскрипывал линолеум. Больницей не пахло. Тут была атмосфера благочестия, бескорыстной любви. Как в храме, подумал Расс.

Они направились к регистратуре, где за стойкой сидели две элегантные женщины, подозрительно наблюдавшие за приближающимися посетителями.

— Здравствуйте, — начал Боб. — Нам бы хотелось повидать одну из ваших пациенток...

— Жительниц, — холодно поправила его одна из женщин.

— ...одну из ваших жительниц... миссис Конни Лонгэкр. Я — сын ее старого друга.

— Как вас зовут, сэр?

— Суэггер. Боб Ли Суэггер. Скажите ей, что я — сын Эрла Суэггера. Она вспомнит.

Они сели и стали ждать. Ожидание тянулось нестерпимо долго. Наконец женщина вышла.

— Она очень слаба, но сообразительности и проницательности не утратила. Голова у нее в полном порядке. Даю вам не более получаса. Постарайтесь не волновать ее.

— Хорошо, мэм, — ответил Боб.

Они проследовали за женщиной через просторные пустынные комнаты на обращенную к заливу веранду, откуда открывался вид на кружевные силуэты островов, болота и бескрайнюю голубую ширь залива. Противоположный берег не просматривался, — вдалеке виднелись лишь зеленые острова.

Укутанная в одеяла пожилая женщина сидела в инвалидной коляске лицом к заливу. Глаза ее прятались за солнцезащитными очками. Лицо худое, морщинистое, но не дряблое; под слоем пудры на впалых щеках проступал румянец. Снежно-белые волосы уложены в виде маленькой шляпки.

— Мисс Конни? — окликнул старушку Боб.

— Господи, незабываемый голос, — живо отозвалась женщина, поворачиваясь к ним. — Я не слышала его сорок долгих лет, но вспоминаю каждый вечер, когда ложусь спать. Твой отец был замечательный человек. Тебе это известно, Боб Ли? Я прожила долгую жизнь и знаю, что очень немногие мужчины достойны такой характеристики, но твой отец был воистину замечательный человек.

— Да, мэм. Жаль только, что я плохо его помню.

— Ты женат, Боб Ли? У тебя есть дети?

— Да, мэм, женился наконец. Встретил хорошую женщину. Она работала медсестрой в индейской резервации в Аризоне. А я теперь ухаживаю за лошадьми. У нас есть дочь — Николь, Ники. Ей четыре года. Мы ее очень любим.

— Я счастлива, что у Эрла есть внучка. Он это заслужил. Жаль только, что он никогда ее не увидит.

— Да, жаль. Мэм, я здесь с молодым другом. Он — писатель. Его зовут Расс Пьюти.

— Очень рад познакомиться с вами, миссис Лонгэкр, — подал голос Расс.

— Вот, возьмите мою руку, молодой человек. Хочу немного согреться вашим теплом.

Расс протянул руку. Пожилая женщина крепко сжала ее своими холодными, но все еще сильными пальцами.

— А теперь, Расс, опишите, пожалуйста, пейзаж, который вы видите. Очень вас прошу. Подарите мне ненадолго свои глаза. Говорят, здесь удивительно красиво, но мне самой не суждено это увидеть.

Расс, едва ворочая языком от смущения, стал сбивчиво описывать открывавшуюся с веранды панораму, но миссис Лонгэкр слушала доброжелательно.

— У вас хороший слог, — сказала она.

— Он — писатель, — прокомментировал Боб.

— О чем он пишет? Описывает историю твоей жизни, Боб Ли? Это должна быть интересная книга.

— Нет, мэм. Он пишет книгу о моем отце, о том, как он погиб.

— Ужасная трагедия, — промолвила мисс Конни. — Ужасный день. Хуже, чем на войне. В какой-то степени ужаснее даже того дня, когда погибли мой сын и его жена. Мой сын был пьян. А если в нетрезвом состоянии садишься за руль и мчишься сломя голову, жди самых неприятных последствий. Ничего тут не поделаешь. Твой же отец выполнял важную для общества работу и был для всех примером. Он заслуживал лучшей судьбы, чем та, которую уготовил ему хулиган Джимми Пай.

— Да, мэм, — подтвердил Боб. — Мы как раз и хотели поговорить с вами об этом. О том, что произошло в тот день. Какие были разговоры, в какое время, — все, что вы помните. Вас это не затруднит, мисс Конни?

— Могу я спросить, почему вас это интересует?

— Я просто хочу знать, как погиб мой отец, — ответил Боб.

— Да, это право сына. Что ж, спрашивайте.

— Вы его видели в тот день?

— Да. Он приехал к нам около двух. Сразу прогнал того ужасного полицейского, который околачивался возле дома. Большинство беспрекословно выполняли распоряжения Эрла. Умел он подчинять себе людей. Эрл был расстроен. Он этого не показывал, потому что никогда не терял самообладания. Он был человек дела. Говорил мало. Его беспокоил Джимми. Он не мог понять, что вселилось в парня. Он верил в Джимми.

— Почему это произошло, как вы думаете? — спросил Расс.

— Я гляжу на них — на Джимми Пая и Эрла Суэггера — и вижу две Америки. Эрл представлял старую Америку, Америку, которая выиграла войну. Когда я говорю «война», молодой человек, я имею в виду Вторую мировую.

— Я понимаю, мэм.

— Это я к тому, что с нынешней молодежью никогда не угадаешь, что она знает. Как бы то ни было, Эрл отличался стойкостью, терпением, трудолюбием, упорством, бесстрашием. В отличие от Джимми — представителя новой Америки. Пустой парень, неуч. Зато он обладал красивой внешностью, был хитер, умен, проворен и ужасно испорчен. Думал только о себе, считал себя центром вселенной. Он и на Эди Уайт плевал. Добивался ее только ради того, чтобы потом хвастать перед всеми: вот, дескать, никто не мог завоевать сердце этой красавицы, а мне удалось. А она была очень милая девочка. Эрл отказывался видеть Джимми таким, какой он был на самом деле. В этом и заключался его главный недостаток: он был слишком самонадеян. Вот почему то, то произошло, — это трагедия, а не мелодрама.

— Мой отец... над чем он работал в последние свои дни? Проводил какое-то расследование, решал какую-то проблему? Я должен знать, о чем он думал.

— В тот последний день я общалась с ним всего полчаса или даже меньше. Потом я ушла, и они с Эди остались одни. Больше я его не видела. К тому времени, когда я вернулась в коттедж, она спала. Но... помнится, он чуть раньше в тот же день обнаружил труп.

— Юной негритянки, — вставил Расс. — Да, мы слышали об этом.

— Ширелл Паркер. Ее убили. Твоего отца это происшествие очень встревожило. Я видела, что он постоянно думает о нем. Точно помню: он сказал, что идет какая-то «подозрительная возня», но в подробности вдаваться не стал.

— Но, насколько я понимаю, никакой подозрительной возни не было, — заметил Боб. — Через день-два арестовали молодого негра. Расследование вел Сэм. С делом разобрались быстро. Через два года парня казнили. Все оказалось ясно как Божий день.

— Да, — промолвила мисс Конни. — Ясно как Божий день.

— Выходит, отец ошибался.

Пожилая женщина, отвернувшись, чуть подалась вперед в своем кресле, словно что-то разглядывала в заливе, затем вновь обратила лицо к посетителям.

— Твой отец не ошибался. Регги Джерард не был убийцей этой девочки. Я узнала об этом много лет спустя.

— А кто же ее убил?

— Не знаю. Зато мне известно, что произошло на самом деле и почему. В тот вечер, когда исчезла девочка, в церкви состоялось собрание.

Расс вспомнил запись в блокноте Эрла Суэггера. «Что за собрание? Кто на нем присутствовал?»

— В те дни на Юге формировалось движение за гражданские права, которое, что бы вы ни думали, возникло не на пустом месте. На протяжении целого десятилетия храбрые молодые чернокожие священники и молодые добровольцы из числа белого населения ездили от церкви к церкви, пытаясь подготовить народ к предстоящей опасной работе. Как раз такое вот собрание состоялось в местной церкви в тот вечер, когда исчезла Ширелл. Девочка присутствовала на нем. И Регги тоже. После собрания он на катафалке отца стал развозить по домам людей, приехавших из округов Полк, Скотт и Монтгомери. Вот почему у него не было алиби. А Ширелл он не отвозил домой — она жила всего в двух кварталах от церкви.

— Я не...

— На собрании выступал белый радикал, еврей из Нью-Йорка. Его звали Саул Фаин. Полагаю, он был коммунист. Позже его убили в Миссисипи какие-то молодые мерзавцы, белые. Они называли его приспешником негров. В тот вечер Саул произнес страстную речь перед молодыми людьми, которым доверял священник. После все отправились по домам, и Саул тоже уехал. Но когда Ширелл нашли и предъявили обвинение Регги, юноша, должно быть, решил, что если он расскажет про собрание, то навлечет на всех беду. Пойдут разговоры о том, что замышляется революция, что цветное население баламутит коммунистический агитатор с севера. Белые взбесятся, устроят гонения на церковь. Начнет орудовать ку-клукс-клан. Насколько я помню, белые в те дни были очень напуганы.

Миссис Лонгэкр сняла очки. Глаза у нее были все такие же голубые, но с матовой поволокой, незрячие. По ее щеке катилась слеза.

— Твой отец был храбрый, очень храбрый человек, Боб Ли Суэггер. Он завоевал Почетную медаль Конгресса, но никогда ею не хвастался. Однако я знала человека, который был еще храбрее. Им был девятнадцатилетний чернокожий юноша, который безропотно сел на электрический стул. Когда его убивали, он не дал слабины. Потому что в нем жила вера. У него не было ни медалей, ни славы. Он никогда не встречался с президентом. Он понимал, что каждый шаг влечет за собой определенные последствия. То же говорил им Саул Фаин: людям приходится умирать, потому что за борьбу надо платить кровью. Но имен погибших не помнят. Таков простой и жестокий закон Прогресса.

— Всей правды никто не знал, — продолжала женщина, чуть помолчав. — Кроме тех, кто присутствовал на собрании, но они не смели ни о чем рассказывать. Мать его ничего не знала, отец не знал, оставались в неведении многие негры из Блу-Ай. И Сэм не знал. Он отправил мальчика на электрический стул, полагая, что исполняет волю Господа. Я тоже считала, что справедливость восторжествовала. А когда узнала — это случилось в 1978 году, когда я познакомилась с Джорджем Тредуэллом, чернокожим священником, который сопровождал в те дни Саула Фаина, — едва не позвонила Сэму. Но потом подумала: «Какой в этом смысл?» Сэм умер бы с горя, узнав, что совершил столь трагическую ошибку. Это был единственный подарок, который я когда-либо сделала Сэму, хотя и любила его очень.

— Теперь ему это никак не повредит. Сэм умер позавчера вечером.

— Я так и подумала, что ты привез мне весть о смерти.

— Он упал с лестницы. Ему было восемьдесят шесть лет. Но он до конца оставался бодрым и энергичным.

— Еще один хороший человек ушел. Я очень скучала по нему все эти годы. Он продолжал работать?

— Да, мэм. До последнего.

— Арканзас произвел на свет таких чудовищ, как Джимми Пай и босс Гарри Этеридж с его придурочным сынком Холлисом, который возмечтал о президентстве. Холли — так, кажется все его зовут? Не понимаю, как можно давать мальчику девичье имя. Правда, я слышала, он не остался перед девочками в долгу. И тот же Арканзас подарил миру Эрла Суэггера и Сэма Винсента.

— Да, мэм.

— Я вам помогла?

— Да, мэм, спасибо. Думаю, нам пора уходить.

— Я бы хотела спросить вас кое о чем.

— Да, мисс Конни, слушаю.

— Только не знаю, хватит ли у меня мужества.

— Никто не посмеет упрекнуть мисс Конни в малодушии. Вы помогли нам пережить похороны отца.

— Ну хорошо. Меня интересует мальчик. Что сталось с мальчиком?

— Простите, я не...

— Она имеет в виду ребенка Эди. Сына Эди и Джимми.

— Верно. Господи, я хотела спасти мальчика. Пыталась усыновить его после смерти Эди. Сэм защищал мои интересы в суде. Я три месяца заботилась об этом ребенке. Он был такой крепыш — смышленый, веселый. Но в пятидесятых ни один суд в Арканзасе не пожелал отдать вдове, да еще уроженке севера, грудного малыша, у которого были родственники. Я назвала его Стивеном, в честь моего сына. А меня заставили отдать его родственникам Джимми. Для меня это был большой удар. Я до сих пор не знаю, какова его судьба.

Ее вопрос был встречен молчанием.

— Понятно, — наконец нарушила тишину пожилая женщина. — Значит, он пошел по плохой дорожке.

— Паи не заботились о нем, — стал объяснять Расс. — Постоянно колотили его. И чем больше они его били, тем хуже он становился. В итоге он угодил в исправительную школу для несовершеннолетних преступников. К двенадцати годам он уже был абсолютно неуправляем, и его отправили жить к старшему брату Джимми, в Оклахому. Он стал...

Расс медлил.

— Продолжайте, молодой человек. Я уже столько хороших людей перехоронила, что способна вынести любой удар.

— Он стал законченным негодяем, жестоким, злым. На его совести много убийств и еще больше пострадавших от его жестокости. Его посадили в тюрьму штата, где он озлобился еще больше. Закоренелый преступник, профессиональный бандит, имя которого вызывало трепет. А звали его Лэймар Пай. В 1994 году его убил полицейский.

— Да, — вздохнула мисс Конни. — Ничего хорошего не принес тот день. Надеюсь, никогда не будет больше такого. Черный день.