Тридцать пять лет тому назад я написал книгу.

Теперь она мне кажется очень наивной. Это были путевые заметки ребенка, пытавшегося смотреть на мир глазами взрослого.

Может быть, это и прельстило редактора издательства, решившего выпустить ее большим тиражом.

Авторский экземпляр я подарил с соответствующей надписью моей невесте.

Сейчас у нас эта книжка хранится вместе с другими реликвиями ушедшей молодости.

С ней у меня связано одно воспоминание, о котором я хочу рассказать.

Мой сын перед войной учился в первом классе и имел двух закадычных друзей. Они дружили так, как можно дружить, пожалуй, только в восемь лет, когда знаешь друг друга всю жизнь.

Каждый вечер мы собирались у нас дома и обсуждали кучу проблем.

Особенно нас привлекала космонавтика. У нас был альбом, куда мы зарисовывали все наши идеи и предполагаемые приключения в далеких мирах. Там был и разрез космического корабля, и вид стартовой площадки, и то, что мы могли увидеть на других планетах: люди с коровьими головами, кошки со змеиным телом и удивительные двуногие существа, у которых рот был прямо на животе.

По воскресеньям мы все катались на лыжах в парке, где рос дуб с дуплом достаточно большим, чтобы привлечь внимание романтиков.

В то время еще никто не думал о войне и никто не предполагал, что мы станем свидетелями проникновения человека в космос, но я как-то сказал, что если вдруг начнется война, то тот из нас, у которого в это время будет альбом, должен положить его в дупло, чтобы врагу не стали известны наши планы.

Потом началась война, и дети были эвакуированы из Ленинграда.

В одно октябрьское утро, когда неприятельские пушки в упор расстреливали осажденный город, я ушел из дома, не зная, что мне уже больше никогда не придется в него вернуться. Признаюсь, что тогда меньше всего думал о нашем альбоме.

По-разному сложились судьбы трех приятелей.

Еще только было прорвано кольцо блокады, когда раненый офицер привез одного из друзей моего сына в Ленинград, чтобы помочь ему найти родителей.

Этот офицер мог довезти его только до вокзала. Ему самому необходимо было лежать в госпитале, а не возить детей к их родителям.

И вот тут случилось то, о чем я хочу рассказать.

Голодный мальчик пошел через весь город, под обстрелом, не домой, а в парк, к заветному дуплу.

Трудно представить себе его разочарование, когда он не нашел в дупле альбома.

Полный тревоги, он бросился к нам домой.

В нашей квартире во время блокады размещалась огневая точка, потому что она находилась на переднем крае обороны.

Среди обвалившейся штукатурки, битого стекла, стреляных гильз и пятен крови он нашел на полу тоненькую книжку в синем коленкоровом переплете с дарственной надписью и унес ее с собой, так как это было единственное, что он мог там найти.

Через четыре года, когда мы встретились, он мне ее вручил!..

К тому, что я рассказал, остается добавить, что оба приятеля моего сына стали летчиками и если они (чего теперь только не случается!) когда-нибудь полетят в космос, то мне приятно будет думать, что, может быть, здесь дело не обошлось без одного старика, который пытался в детстве смотреть на мир глазами взрослого, а в более зрелом возрасте — будить в детях мечту…

И еще мне очень стыдно за первое разочарование, которое я посеял в детской душе.

Мне приходилось писать рассказы о самых нелепых вещах, но ни в одном из них не было столько парадоксов, как в том периоде моей жизни, который связан со служением технике.

В 1929 году я окончил Ленинградское мореходное училище с дипломом механика торгового флота. Дизеля тогда только начали появляться на наших судах, механиков-дизелистов почти не было, и право на управление дизельными установками открывало широкие возможности.

Мне предложили либо ехать в Америку на приемку построенного для нас теплохода, либо поступить в Акционерное Камчатское общество на один из транспортов, совершающих регулярные рейсы между Камчаткой и Сан-Франциско.

Трудно сказать, какое предложение было заманчивее. Однако я нашел решение куда более увлекательное: женился на Люле и переехал на жительство в Москву… Само собой разумеется, что с морем было покончено, если не навсегда, то надолго.

Теперь нужно было определить, чем же заняться.

Мне казалось, что для начала хватит исследовательской работы в области теплотехники. И разумеется, не меньшей, чем во Всесоюзном теплотехническом институте. Этот институт был в достаточной мере замкнутым учреждением со множеством собственных традиций. Одна из них заключалась в том, что его директор — профессор Рамзин — самолично проверял пригодность каждого, кто стремился туда поступить.

Моя кандидатура не вызвала у него никакого энтузиазма. После двухминутного разговора на моем заявлении появилась размашистая резолюция — «отказать».

Я выждал некоторое время и повторил атаку, снова безрезультатно. После третьей или четвертой попытки, не без помощи добрых людей, я все же был принят на должность младшего инженера в отдел рационализации энергоиспользования.

Для пробы меня послали на шесть месяцев на Лысвенский металлургический завод в составе группы, которой было поручено определить основные источники теплопотерь, а спустя месяц после возвращения — снова туда же, но уже с самостоятельным заданием испытать паровой котел.

В помощь мне дали двух практиканток, уже научившихся отличать термопару от газозаборной трубки и разводить реактивы для газоанализатора.

Что же касается меня, то я проштудировал руководство по испытанию котлов и чувствовал себя во всеоружии.

Однако все обстояло не так ослепительно, как мне казалось.

При первом же разговоре директор завода сказал, что котлы у него работают и без испытаний, чего нельзя сказать о печах для обжига эмали, которые выдают сплошной брак. Поэтому мне надлежит переключиться на печи.

Я довел до его сведения, что ничего не смыслю ни в печах, ни в обжиге эмали. Тогда он снял телефонную трубку и отдал три распоряжения:

1. Предоставить мне и практиканткам по комнате в доме приезжих.

2. Выделить в мое распоряжение печь для необходимых экспериментов.

3. Не отмечать нам командировочные удостоверения до его указания.

Я сказал, что поставлю об этом в известность институт. Он ответил: «Хоть черта лысого ставьте в известность, но печь должна работать. Мне тут гастролеры не нужны».

Я послал паническую телеграмму в институт.

Через два дня пришел ответ за подписью заместителя директора по хозяйственной части. Он гласил: «Вернуться первобытное состояние».

Всю ночь я провел в тщетных попытках расшифровать это таинственное послание. Утром я показал телеграмму директору и сказал, что под первобытным состоянием начальство подразумевает мое пребывание в Москве. Он предложил другую интерпретацию, по которой ему давалось право в случае необходимости держать меня в клетке, как обезьяну.

Обращаться в институт за новыми инструкциями я не решился.

Только спустя несколько месяцев, возвратившись в Москву, я ознакомился с настоящим текстом телеграммы:

«Разрешаю вернуться, если помочь не состоянии».

Выхода не было. Я уединился в библиотеке с объемистым трудом профессора Грум-Гржимайло, носящим поэтическое название «Пламенные печи».

Практиканткам же я нашел дело куда более насущное. Одна из них становилась утром в очередь за талонами на обед, другая же после обеда выстаивала талоны на ужин. Времена на Урале были голодные.

Прошло не менее недели, пока я, совершенно обалдев от чтения, решил провести испытание печи.

На мое счастье уже первые анализы газов, взятые из различных точек дымохода, показали, что горение идет совсем не там, где нужно.

Я снова засел в библиотеке и вскоре вручил директору эскиз переделки печи.

Требовалось на несколько суток приостановить производство эмалированной посуды.

Если я когда-нибудь испытывал острое желание умереть, то это было во время розжига переделанной печи.

Дождавшись, пока установится температура, я сказал, что можно загружать продукцию, и отправился выспаться перед завтрашним позором. Я не мог больше глядеть в глаза этим доверчивым людям.

Разбудили меня практикантки. К тому времени уже несколько партий посуды прошли обжиг, и все без брака.

Через три дня мы выехали в Москву, сдав малой скоростью увесистые ящики с посудой — подарок завода, врученный нам, как теперь принято выражаться, в теплой дружественной обстановке.

Проявленная мною в самом начале деятельности резвость не осталась без последствий. Когда на базе нашего отдела был создан трест «ОРГЭНЕРГО», меня назначили туда начальником контрольно-инспекторского отдела.

Номинально мне были подвластны вопросы рационализации по всей территории Союза. Фактически дело сводилось к тому, что два инспектора тщетно пытались выяснить, какие из предложений треста все же проводятся в жизнь, а я с утра до вечера присутствовал на всевозможных совещаниях, оставив в отделе изнывающую от безделья секретаршу.

Совещаний было по нескольку в день, в самых разнообразных учреждениях с обязательным чаепитием и бутербродами.

Помню одно из таких совещаний в ЦКК НК РКИ.

Речь шла об экономии топлива в Московской области. Мне было предложено дать перечень мероприятий. Я произнес получасовую речь, в которой изложил все рекомендации нашего треста. Когда я кончил, председательствующая Р. С. Землячка спросила, сколько мне лет.

Я с гордостью сообщил, что уже 21.

Она пожала плечами и сказала, что никогда в жизни не видела такого неделового человека… В результате приняли решение обязать предприятия навести порядок на угольных складах. Это должно было дать 10 % экономии топлива, в два раза больше, чем полное выполнение утопических мер, о которых я докладывал.

Скоро мне опротивели до чертиков и совещания и бутерброды. Я обратился к управляющему треста с просьбой либо дать мне настоящую работу, либо отпустить на все четыре стороны. Он предложил мне заняться проблемой сжигания фрезерного торфа в паровых котлах. Специальных топок для этой цели тогда еще не существовало, и у кого-то родилась идея использовать торф в качестве добавки к антрациту на обычных колосниковых решетках.

Я охотно взялся за эту работу.

Опыты проводились на Трехгорном пивоваренном заводе. Мне дали всего одного помощника, и тот, кто знает, что собой представляет мощный паровой котел и сколько точек замеров нужно для его испытания, поймет, что к концу дня я сам мало отличался от инертной кучи торфа, сваленной в углу котельной.

Однако это было пустяком по сравнению с несомненным успехом опыта. Мое ликование по этому поводу не могли погасить даже недвусмысленные угрозы кочегаров, у которых вся эта затея с самого начала не вызвала восторга.

Новая победа техники делала их труд еще более тяжелым.

Был теплый июньский вечер. Я возвращался домой с испытания, чувствуя себя по меньшей мере Александром Македонским.

Тогда в Москве еще ходили допотопные трамваи с длинными скамьями вдоль вагона. Сидящих напротив пассажиров, очевидно, забавляла моя ухмыляющаяся рожа, и они тоже начали улыбаться. Такое дружелюбие со стороны посторонних людей привело меня в совершенно восторженное состояние. Однако почему-то улыбки пассажиров вскоре перешли в смех. Я машинально оглядел себя и обомлел. Мои любимые и единственные брюки из толстого вельвета были прожжены в самом интересном месте, так же, впрочем, как и трусы. То, что было выставлено для всеобщего обозрения… Лучше не продолжать. Очевидно, во время испытаний я облил себя щелочью, которая медленно и коварно сделала свое дело.

Домой я добрался переулками, прикрывая срам руками.

Несмотря на все старания Люли, брюки спасти не удалось. Они погибли так же бесславно, как и намерение сжигать фрезерный торф с антрацитом. В места, удаленные от торфоразработок, проще было доставлять уголь, а в торфяных районах использовать торф в чистом виде. Необходимые для этого конструкции топок вскоре были созданы.

Следующее задание, которое мне поручили, носило характер, я бы сказал, чисто детективный.

При анализе отчетности одного из московских заводов обнаружилось, что котлы там работают с небывало высоким коэффициентом полезного действия. Испарительная способность топлива в них превышала все, известное в литературе.

Мне надлежало провести соответствующие испытания, выяснить, за счет чего были достигнуты такие успехи, и распространить опыт этой котельной на другие предприятия.

Определить испарительную способность топлива очень легко. Нужно замерить расход угля и воды. Для этого требуются весы и водомер. И то и другое оказалось в исправности. Паспорта их проверки не вызывали сомнений.

Я уже было решил приступить к полному испытанию котлов. Но какое-то подсознательное чувство не давало мне покоя, больно хитрая рожа была у кочегара.

У меня не было никаких определенных подозрений. Но все же я натянул комбинезон и полез в подвал ознакомиться со всей системой водоснабжения.

Вскоре мне удалось найти трубу, через которую спускалась в канализацию часть воды, уже прошедшая через водомер.

Секрет феноменальных достижений раскрывался очень просто. Кочегары получали премию за испарительную способность топлива и то, что не могли испарить в котлах, сливали в канаву.

Вряд ли этот опыт заслуживал широкого распространения, и все дело попросту замяли.

На этом моя деятельность на ниве рационализации энергохозяйства закончилась. Вышло постановление об организации Наркомата водного транспорта и заодно о мобилизации всех специалистов, имеющих к этому транспорту какое-либо отношение.

Парапсихология — наука, изучающая явления передач и чтения мыслей на расстоянии, — принадлежит к наиболее древней и наименее исследованной области человеческих знаний, охватывающей большой комплекс вопросов психологии, физиологии и распространения электромагнитных колебаний.

В нашем распоряжении имеются неопровержимые доказательства того, что уже на заре своего развития человечество было хорошо знакомо с таинственными явлениями передачи мыслей без помощи второй сигнальной системы, каковой, по Павлову, является человеческая речь. Об этом свидетельствует множество преданий, сказок и легенд, дошедших до нас из глубокой древности.

Низкий уровень знаний на начальной стадии развития человеческого общества неизбежно приводил к тому, что парапсихологические явления, наблюдаемые в то время, окутывались религиозно-мистической дымкой.

Решительно отбрасывая религиозную шелуху, мы вправе извлечь оттуда зерно фактов и рассмотреть их с чисто научных позиций.

Первое упоминание о парапсихологических явлениях мы находим в мифе о грехопадении, в котором Змей внушил Еве мысль о похищении яблока с Древа Познания Добра и Зла. Совершенно естественно, что между безгласным змеем и Евой исключается всякая возможность общения с помощью речи. Мы должны также отбросить предположение о воздействии на психику Евы наводящих жестикуляций, так как змеи не имеют конечностей. Таким образом, остается только предположить, что образ яблока был вызван в сознании Евы путем внушения на расстоянии.

Вместе с накоплением человеческих знаний чисто прикладного характера неуклонно расширялся круг фактов в области передачи мыслей на расстоянии.

Точно так же, как современная химия считает своей прародительницей алхимию, так и парапсихология ведет свое начало от телепатии. Однако, заимствовав у телепатии объект изучения, парапсихология в корне изменила идеалистические представления, лежащие в основе этой науки. Вместо термина «душа», применявшегося телепатами, парапсихологи пользуются понятием «личность». Слово «медиум» заменено научным термином «перципиент». Мистическое представление телепатов о «магнетической силе» в современной парапсихологии заменено понятием об индуктивной способности внушающего.

Факты, имеющиеся в распоряжении парапсихологов, позволяют разделить парапсихологические влияния на следующие категории:

1. Внушение ощущений.

2. Предчувствия одного лица относительно другого, состоящего с ним в парапсихологической связи.

3. Внушение образов.

4. Чтение чужих мыслей.

Исключительный по убедительности пример внушения ощущений дает в своей нашумевшей книге «А может быть…» известный французский парапсихолог Анри Тромплюер.

Путешествуя со своим товарищем, он однажды остановился в небольшой провинциальной гостинице. Кровать, на которой спал профессор Тромплюер, как выяснилось, буквально кишела клопами. Всю ночь он не мог заснуть из-за ощущения жжения и зуда во всем теле. Каково же было его удивление, когда утром обнаружилось, что его товарищ, спавший в другой комнате (я особенно подчеркиваю это обстоятельство), в ту же ночь испытывал те же ощущения!

Об очень интересном телепат… извините, парапсихологическом явлении докладывалось на заседании Санкт-Петербургского Общества Телепатов 12 июля 1895 года.

Штаб-ротмистр Валетов, проживший со своей женой пятнадцать лет, уехал без нее на Кавказ. Через десять дней, угощая своих приятельниц кофе, в двенадцать часов дня жена неожиданно воскликнула:

— Колька мой, наверное, опять проигрался в карты!

На заседании Общества была продемонстрирована запись, подтвержденная нотариально заверенными показаниями, свидетельствующая о том, что именно в это время Валетов, объявив Большой Шлем на червях, остался без четырех взяток.

Наиболее редко встречающуюся разновидность парапсихологической связи, а именно чтение чужих мыслей, мне удалось наблюдать в 1912 году. Будучи в то время студентом Московского университета, я сдавал экзамен по философии известному ученому, профессору Б.

Внимательно выслушав меня, он неожиданно заявил:

— Вижу, что Канта вы не читали, а в мыслях у вас одни портерные и бильярдные.

Такая способность безошибочно читать чужие мысли настолько поразила мое воображение, что именно этот день стал поворотным пунктом в моей судьбе, определив всю мою дальнейшую деятельность в области парапсихологии.

Необходимо несколько более подробно остановиться на проблеме внушения образов, так как, по-видимому, этот вид парапсихологической связи является наиболее распространенным.

В нашей лаборатории проводился следующий опыт.

Индуктор и перципиент помещались в изолированных комнатах и в течение длительного времени лишались пищи. Затем им предлагалось записывать образы, непроизвольно появляющиеся в их сознании. Естественно, что особенности физиологического состояния, в котором они находились, предрасполагали к появлению в основном образов пищи.

В результате были получены следующие данные по совпадениям, значительно превосходящие совпадения случайного порядка (смотри теорию вероятностей):

Хлебо-булочные изделия — 75 процентов совпадений.

Мясные блюда — 83 процента совпадений.

Супы горячие — 87,3 процента совпадений.

Следует отметить, что экранирование перципиента металлическим экраном не внесло существенных изменений в распределение совпадений.

Было установлено, что воздействие на кору головного мозга некоторых химических агентов значительно усиливает парапсихологическую связь.

Индуктор и перципиент, помещенные после введения им значительной дозы алкоголя в изолированные темные комнаты, ясно видели чертей и описывали их вид в одинаковых выражениях. Эффект значительно усиливался введением в алкоголь растительных коллоидов из вытяжки красного перца и ослабевал при одновременном введении с алкоголем пищи. Последнее обстоятельство легко объяснить, если вспомнить, каким сильным раздражителем, по Павлову, является пища.

Я изложил сравнительно небольшое количество фактов, способных развеять недоверие, которое, к сожалению, питают многие скептики к парапсихологии как к науке. Только факты, как говорил Ампер.

В заключение мне хочется остановиться на значении, которое может иметь дальнейшее развитие парапсихологии.

Мы живем в эпоху, характеризующуюся неуклонным уменьшением затраты человеческой энергии в общем количестве выполняемой работы.

Рабочий нажимает кнопку пускателя, и мощные фонтаны воды обрушиваются на угольный пласт, дробя его на мелкие куски. Нажатием кнопки приводятся в действие многотонные краны, поднимающие тяжелые грузы.

Пора поставить новую проблему: уменьшение расхода умственной энергии на единицу научной продукции.

Труд ученого не всегда выражается в таких конкретных вещах, как космический корабль или атомная электростанция. Иногда его деятельность протекает значительно скромнее, выражаясь в лекциях, статьях, публичных выступлениях. Чтение чужих мыслей окажет неоценимую услугу в этих областях научной работы, облегчив такие формы сотрудничества, как заимствование и компиляция.

Нас часто спрашивают физики:

«Как же, по-вашему, распространяется в пространстве мысль?»

На этот вопрос парапсихологи отвечают:

«Скажите сами, на то вы и физики!»