Донни стоял перед входом, испытывая идиотское чувство. Из-за двери доносились отрывистые звуки рок-музыки. А внутри было шумно, ярко, празднично, многолюдно. Он чувствовал себя круглым дураком.

Он обернулся. В «форде», стоявшем у тротуара на противоположной стороне С-стрит, сидел энсин Вебер. Вебер ободряюще кивнул и чуть заметно дернул головой в сторону, как будто хотел сказать: ну, валяй, заходи же, черт бы тебя побрал!

И вот теперь Донни стоял у входа в «Ястреб и голубь», одно из знаменитых питейных заведений Капитолийского холма, где молодые мужчины и женщины, направлявшие течение войны, боровшиеся против войны или описывавшие войну, по обыкновению собирались после шести часов, когда конторы официального Вашингтона закрывались и лишь некоторые старые зануды оставались торчать в наглухо закупоренных кабинетах, дожидаясь самых последних новостей об авиационных бомбовых ударах или несчастных случаях с многочисленными жертвами.

Стоял приятный вечер, нежаркий и умиротворяющий. Донни оделся в обрезанные выше колен джинсы, легкую яркую рубашку и теннисные туфли «Джек Перселл», точно так же, как и половина парней, вошедших в забегаловку за те минуты, пока он стоял перед нею. Единственное отличие между ним и остальными заключалось в том, что уши у него торчали да на макушке был лишь небольшой кружок коротко подстриженных волос – верная примета кувшиноголового.

Но было известно, что рядовой первого класса Кроу обычно ошивался именно в «Ястребе и голубе», и потому Донни тоже был послан именно в «Ястреб и голубь».

«Боже!» – снова произнес про себя Донни, еще раз взглянул на Вебера, и тот опять дернул головой.

Донни повернулся и нырнул в забегаловку.

Там, как он и ожидал, было темно, многолюдно и тесно. Рок-музыка гулко отдавалась от стен. Звучало что-то вроде «Буффало Спрингфилд»: «Там сидит парень с пушкой, ну а может, и не сидит...» – или что-то еще вроде этого; во всяком случае, Донни смутно припоминал слова и музыку.

Все до одного курили и безостановочно переходили с места на место. Молодежь в полумраке разглядывала друг друга – смазливенькие девушки с Холма, хрупкие юноши с Холма, – и казалось, что самый воздух пропитан сексом. Почти все парни имели на головах огромные копны волос, но все же иногда на глаза Донни попадались такие же «белые плеши», как у него самого, или короткие прически кадровых военных. Однако в отношении к ним большинства окружающих не чувствовалось особой напряженности, как будто все на время позабыли о вражде, оставили ее в удел могущественным объединениям своих единомышленников; молодые не считали необходимым что-либо доказывать здесь кровожадному старичью, управляющему миром.

Донни пробился к стойке, заказал, раскошелившись на доллар, кружку «Будвайзера» и вспомнил недавний разговор:

«Сохраняйте все чеки. Вы сможете потом предъявить их, и наша контора оплатит ваши расходы. Только не перестарайтесь. Если вы начнете горстями нюхать порошок, Бонсон просто взбесится».

«Я никогда даже и не пробовал порошка, – ответил Донни. – Хотя не исключено, что этой ночью придется попробовать».

«Это было бы крайне нежелательно», – кисло заметил Вебер.

Донни не спеша потягивал пиво. Рядом с ним какой-то парень, не умолкая, бранил девушку. Вся ссора происходила исключительно шепотом, но накал ее был очень силен.

– Ты идиотка, – чуть слышно бормотал парнишка. – Ты просто невероятная идиотка. Как ты могла дать ему? Ему! Как ты могла дать ему? Ты идиотка.

Девушка не мигая смотрела перед собой и молча курила.

Между тем время шло. Полученные инструкции были совершенно ясными. Ему не следовало первым приближаться к Кроу. Это было бы ошибкой. Рано или поздно Кроу заметит его и сам подвалит к нему, а затем все пойдет так, как пойдет. Если же он сам бросится к Кроу, то вся эта проклятущая операция провалится.

Донни взял еще кружку пива и посмотрел на часы. Делать ему было просто нечего. Неподалеку крутилось несколько симпатичных цыпочек, но ни одна из них и в подметки не годилась Джулии, девушке, в которую он был влюблен. «Люди, – усмехнулся он про себя, – у меня есть кое-что получше».

Их отношения походили на банальный роман между героем-футболистом и капитаном группы поддержки, но на деле не были такими. Да, он и впрямь был героем футбольных матчей. Да, она действительно была капитаном группы поддержки. Но он никогда не любил футбол по-настоящему, а ей не доставляло большого удовольствия дирижировать поклонниками команды во время матчей. Если честно говорить, то они сблизились не по своей воле, а под нажимом своих однокашников по школе округа Пима, однако вскоре обнаружили, что между ними нет настоящей любви, и разошлись. Но после разрыва, когда у них завязались отношения с другими людьми, они поняли, насколько скучают друг по другу. Однажды вечером они встретились вчетвером: он пришел с Пегги Мартин, лучшей подругой Джулии, а она – с Майком Уиллисом, его лучшим другом. И в эту ночь они по-настоящему нашли друг друга. До окончания школы оставался год. Война была в ту пору очень далеко, существовала только на экранах телевизоров. Перестрелки в Бьенхоа и Дранге (он и понятия не имел об этих городах), бочки с напалмом, вываливающиеся из «фантомов» и летящие, кувыркаясь, вниз, чтобы на земле расцвести ковром пляшущего пламени, покрывающим без единого промежутка огромные пространства джунглей, – все это ничего не значило. В том году Донни и Джулия всюду бывали вместе. Они стали неразлучны. Это было лучшее лето всей его жизни, но выпускной год оказался еще лучше. В тот год Донни задал жизни всей Лиге юго-западных округов, набирая в среднем по две сотни за игру. Он был большим и быстрым. А Джулия была очень красива, но при этом еще и очень мила. О, она была так мила! Она была... изумительна – вот единственное подходящее слово, хотя и оно не выражало всего.

– Господи!

Одновременно с этим возгласом на плечо Донни опустилась чья-то рука. Он обернулся.

– Какого черта тебя занесло сюда?

Конечно же, это был Кроу в джинсах и рабочей рубашке, выглядевший настоящим пролетарием. На голову он напялил полевую панаму армейского образца (интересно, где он ее раздобыл?), которая надежно скрывала бритую голову. В руке он держал кружку с пивом, а за спиной у него стояли еще трое молодых людей, почти неотличимо похожих на него, если не считать того, что их длинные волосы были натуральными. Они напоминали трех Иисусов.

– А-а, Кроу, – безразличным тоном откликнулся Донни.

– Я и не знал, что ты бываешь в таких местах, – сказал Кроу.

– Такое же место, как и все остальные. Здесь есть пиво. Какого хрена мне еще может понадобиться? – ответил Донни.

– Это мой капрал, – сообщил Кроу своим приятелям. – Он самый настоящий герой из Корпуса морской пехоты. И по-настоящему убивал врагов. Но он хороший парень. Сегодня он заставил меня отжаться только двадцать пять раз вместо пятидесяти.

– Кроу, если бы ты выучил наконец свои хреновы движения, то тебе не пришлось бы отжиматься ни разу.

– Но это значило бы, что я стал сотрудничать.

– Ах вот оно что. Значит, обосрать воинские похороны – это часть твоей партизанской войны против убитых горем матерей Америки?

– Нет-нет, я просто пошутил. Но ты не поверишь, я ведь и в самом деле путаю правую и левую стороны. Честно говорю.

– В морской пехоте говорят: правый и левый галс, – поправил Донни.

– Ну так их я тоже путаю. Да ладно, плевать. Не хочешь присоединиться к нам? Рассказал бы этим ребятам о Вьетнаме.

– Вряд ли они захотят меня слушать.

– Нет, а правда, – вмешался один из спутников Кроу. – Дружище, там ведь, наверное, чертовски страшно.

– Он получил Бронзовую звезду, – с неожиданной гордостью в голосе доложил Кроу. – Он был героем.

– Мне просто сильно повезло, что я не сгинул там попусту, – поправил его Донни. – Нет, никаких боевых историй. Так что извини.

– Послушай, мы идем на вечеринку. Мы хорошо знаем этого парня; у него всегда собирается много народу. Не хочешь пойти с нами, капрал?

– Кроу, когда мы не на службе, называй меня Донни. А тебя зовут Эд.

– Эдди и Донни!

– Совершенно верно.

– Правда, Донни, пойдем. Там будут отличные цыпочки. Это на С-стрит, совсем рядом с Верховным судом. Парень, у которого все это происходит, клерк, приятель моего старшего брата из Гарварда. Нет, ты только представь себе: в одном месте соберется столько милашек, сколько ты, может быть, в жизни не видел.

– Донни, почему бы тебе и впрямь не пойти? – подхватил один из мальчишек.

Донни подумал, что его репутация героя каким-то образом пробила брешь в неокрепших политических убеждениях этого свежеиспеченного борца за мир, который всего несколько лет назад поклонялся героям Джона Уэйна.

– Я помолвлен, – неубедительно возразил Донни.

– Но ведь ты же можешь смотреть, правда? Или она тебе и этого не позволяет?

– Наверное, позволяет, – ответил Донни. – Только мне бы очень не хотелось никаких восхвалений и прочего дерьма в честь Хо Ши Мина. Хо Ши Мин пытался прикончить меня. И он совершенно не мой герой.

– Уверен, что там не будет ничего подобного, – пообещал Кроу.

– Он понравится Тригу, – заявил еще один из мальчишек.

– Триг сделает из него пацифиста, – пообещал другой.

– И кто же такой этот Триг? – поинтересовался Донни.

Идти действительно было совсем недалеко. Как только они вышли на улицу, один из мальчишек достал сигарету с травкой и закурил. Закрутку привычно передавали из рук в руки, и вскоре она дошла до Донни. Тот после секундного колебания затянулся, задержав дым в груди. Он чуть не пристрастился к зелью, пока был в 'Наме, но смог преодолеть привычку. Теперь знакомый сладковатый дымок проник в легкие, и в голове сразу же зашумело. Показалось, что мир заискрился разноцветным сиянием, что впереди открылось множество новых, доселе неведомых возможностей.

Донни с силой выдохнул. «Хватит, – подумал он. – Довольно с меня этого дерьма».

Капитолийский холм, густо усаженный деревьями с шелестевшей под вечерним бризом листвой, походил на маленький городок в штате Айова. Но стоило сделать несколько шагов, как впереди открылся Капитолий, сверкающий в ночи огромный белый купол, освещенный яркими дуговыми лампами.

– Тут они приносят девственниц в жертву богам войны, – с пафосом произнес один из юнцов. – Каждую ночь. Можно даже услышать их крики.

Вероятно, эти слова подсказала ему травка, но Донни все равно заставил себя улыбнуться. Девственниц на самом деле приносили в жертву, но вовсе не здесь. Это происходило в пятнадцати тысячах километров отсюда, на рисовых чеках, залитых бурой от буйволиного навоза водой.

– Донни, – подхватил Кроу. – Ты можешь вызвать артиллерию? Мы должны уничтожить это место, чтобы спасти его. И это, скорее всего, говорил не он сам, а травка.

– Эй, Дробовик-зулу-три, – принялся импровизировать Донни. – У меня есть для вас огневая работенка, смотрите по координатной сетке: четыре ближе к девять-шесть, шесть-пять-четыре от Альфы-семь-ноль-два-пять. Нас сильно прижали очень уж поганые парни, просим «отель „Эхо“», огонь на поражение, заранее благодарны.

– Вот это круто! – восхитился один из юнцов. – А что такое «отель „Эхо“»?

– Бризантный заряд, – объяснил Донни. – В отличие от осколочного или белого фосфора.

– Круто, как дерьмо, – воскликнул парень. Музыка известила о месте вечеринки гораздо раньше, чем поступило какое-либо визуальное подтверждение. Точно так же, как в «Ястребе и голубе», она вырывалась в ночь, тяжелый психоделический рок, заполняющий темноту и разносящийся чертовски далеко. Впрочем, то же самое он слушал и там; это было здорово. Молодые морские пехотинцы любили рок. Они непрерывно слушали его, и если бы не козни суровых сержантов, то не расставались бы с музыкой и во время патрулирования в джунглях.

– Интересно, Триг будет здесь? – спросил один из парней.

– Когда речь идет о Триге, то ничего нельзя сказать заранее, – ответил Кроу.

– Кто такой этот Триг? – снова спросил Донни.

Вечеринка вроде бы почти не отличалась от тех, на которых Донни бывал, когда учился в Аризонском университете, разве что волосы у парней были подлиннее. Мельтешили люди самого разного облика. Все выглядело точь-в-точь как в баре, только происходило в куда более тесных и душных комнатах. Воздух казался густым от сладковатого запаха травки. На стенах портреты Хо и Че. В ванной, куда Донни зашел, чтобы отлить, висел даже флаг Северного Вьетнама, хотя изготовлен он был не в Хайфоне, а в Скенектади. У Донни даже мелькнула мысль незаметно поджечь его, но он решил, что это наверняка сорвет всю затею. И в конце концов, это же был всего лишь флаг.

Мужчины выглядели в основном его ровесниками, хотя попадались и немного моложе. Несколько человек средних лет слонялись по комнатам и оглядывали окружающих пристальными высокомерными взглядами, которые внушают такое почтение рядовым обывателям округа Колумбия. Судя по прическам, только он и Кроу представляли здесь морскую пехоту Соединенных Штатов, хотя Кроу вряд ли годился на должность представителя. Кстати, тот уже рассказывал кому-то знакомую историю о том, как ему чуть не удалось откосить от призыва, прикинувшись психом.

– Ну так вот, – рассказывал он, – стою я голый, а на голове у меня ковбойская шляпа. Я очень вежлив, и все остальные тоже очень вежливы со мной – поначалу. Я делаю все, чего они от меня хотят: наклоняюсь и выпрямляюсь, ношу свое нижнее белье в маленьком пакете, улыбаюсь и называю всех сэрами. Я лишь отказываюсь снимать свою ковбойскую шляпу. «Э-э, сынок, ты не мог бы снять эту шляпу?» – «Я не могу, – объясняю я. – Если я сниму ковбойскую шляпу, то умру». Понимаете, самое главное здесь – вести себя очень вежливо. Если ты начнешь психовать, то они сразу поймут, что ты косишь. Довольно скоро они собрали кучу майоров, и генералов, и полковников, и все они принялись орать на меня, требуя, чтобы я снял ковбойскую шляпу. Я стою голый в маленьком кабинетике перед всеми этими парнями и наотрез отказываюсь снять свою ковбойскую шляпу. Вот вам самый настоящий герой! Что там Джон Уэйн! Они орут, аж пена брызжет, а я так спокойненько им отвечаю: «Если я сниму свою ковбойскую шляпу, то умру».

– И тебя не забрали?

– Ну да, им это надоело, и меня вышвырнули. Потом они несколько недель возились с моими документами, а за это время мой дядя договорился с Большой шишкой о том, чтобы меня засунули в такую щель морской пехоты, из которой не выдергивают в 'Нам. Вы же понимаете, что, когда вся эта заваруха закончится, обо всех обвинениях забудут. Никому до них не будет никакого дела. Все просто-напросто спишется. Поэтому любой, кто позволит убить себя ни за что ни про что, просто слабоумный идиот. Ну скажите мне: за что погибать-то?

Хороший вопрос, подумал Донни. За что? Он попытался вспомнить ребят из своего взвода 1/3 «Браво», погибших на протяжении семи месяцев, которые он провел с ними. Это оказалось непростым делом. И потом: кого прикажете считать? Нужно ли включать в список парня, задавленного армейским грузовиком в Сайгоне? Может быть, он все равно стоял на очереди. Может быть, если бы он выбрался из Сайгона, то все равно получил бы пулю на перекрестке в Шебойгане. Нужно ли его считать? Этого Донни не знал.

Зато несомненно нужно считать того парня – как же его звали? нет, на самом деле, как его звали? – который наступил на «бетти» и был изрешечен осколками. Он первый из тех, кого помнил Донни. А сам Донни был тогда совсем лопоухим салагой. Парень просто упал навзничь. Сколько было крови! Все столпились вокруг него, хотя этого нельзя было делать, а он казался таким спокойным перед смертью. Но никто потом не зачитывал никакого неотправленного им письма к матери, в котором он рассказывал о своем славном взводе и о том, как они доблестно сражаются за демократию. Просто положили его в пластиковый мешок и оставили на месте гибели. Донни помнил его лицо, но никак не мог восстановить в памяти имя. Этакий жирный тип. Рожа как блин, маленькие глазки. У него даже не росла щетина, и ему не нужно было бриться. Как же его звали?

Во второго угодила винтовочная пуля. Он бился, вопил, стонал, и никто не мог уговорить его замолчать. Он задыхался от негодования. Это так несправедливо! Что ж, это действительно было несправедливо. Казалось, он хотел спросить своих друзей: почему меня, почему не вас? Он был стройным и поджарым парнем из Спокана. Мало разговаривал. Всегда держал винтовку в порядке. Кривоногий. А как его звали? Донни не помнил.

Были у него и еще кое-какие воспоминания, но, впрочем, ничего из ряда вон выходящего. Донни не довелось принимать участие в каких-либо крупных сражениях или в серьезных операциях с драматическими кодированными названиями, о которых в газетах сообщали на первых полосах. Главным образом ему приходилось топать пешком, постоянно опасаясь, что кто-нибудь выскочит из кустов, или ты обо что-нибудь споткнешься, или на тебя что-то свалится сверху и прибьет на месте. По большей части это было скучно, по большей части это было грязно, по большей части это было стыдно. Он не хотел возвращаться туда и знал это совершенно точно. «Дружище, если ты позволишь им послать тебя обратно сейчас, когда вся эта пакость уже близится к концу, когда подразделения то и дело возвращаются назад, потому что началось время, которое президент назвал „вьетнамизацией“, если ты сейчас позволишь себе сгинуть ни за грош, то ты просто слабоумный идиот».

Внезапно кто-то с силой толкнул его.

– Виноват, – сказал Донни, отступая в сторону.

– Так оно и есть, – с угрозой произнес незнакомый голос.

Интересно, откуда они взялись? Их было трое, и габаритами они почти не уступали ему самому. Все с длинными волосами, с яркими повязками на головах, одетые в затертые джинсы и армейские рабочие рубахи.

– Ты говнюк из морской пехоты, верно? Кадровый?

– Да, я из морской пехоты, – признался Донни. – И возможно, говнюк. Но я не кадровый.

Все трое уставились на него. Было заметно, что глаза у них мутны с перепою, но все равно они горели ненавистью. Тот, который толкнул Донни, судя по всему предводитель, сильно покачивался. В кулаке он сжимал горлышко бутылки с джином, причем явно намеревался воспользоваться ею как оружием.

– Вот из-за таких, как ты, дерьмовых вояк мой брат вернулся домой в пластиковом мешке! – выкрикнул он.

– Я очень сожалею о твоем брате, – ответил Донни.

– А этот кадровый козел получил подполковника.

– Подобные пакости случаются не так уж и редко. Какой-нибудь ловкач хочет получить еще одну нашивку и посылает своих парней на холм. Он получает нашивку, а парням достаются пластиковые мешки.

– Да, но случается это только потому, что говнюки вроде тебя это допускают, потому что в ваших долбаных душах нет ни грамма смелости, чтобы сказать Большому Брату «нет». Если бы у вас было хоть чуть-чуть мужества, то все это дело давным-давно прекратилось бы.

– А ты значит, сказал Большому Брату «нет»?

– И без этого обошелся, – с гордостью заявил парень. – Я был первогодком, и меня эти игры не касались.

Донни захотелось сказать ему, что раз уж ты согласился вписаться в классификацию, то совершенно неважно, в какой разряд попал. Все равно ты подчинялся приказам и работал на Большого Брата. Просто некоторым парням отдавали более приятные приказы, чем другим. Но в этот момент парень шагнул к нему, его лицо перекосила злобная пьяная гримаса, и он еще крепче стиснул бутылку.

– Эй, я пришел сюда не затем, чтобы драться, – негромко сказал Донни. – Я просто гулял со знакомыми парнями.

Осмотревшись вокруг, он увидел, что оказался в центре круга уставившихся на него юношей. Даже музыка умолкла, и дым, казалось, клубился не так густо. Кроу, конечно, куда-то исчез.

– Значит, ты, подонок, забрел туда, куда не следовало, – рявкнул парень и напрягся, видимо намереваясь подойти еще на шаг.

Донни лихорадочно соображал, что же ему делать: то ли постараться вырубить дурака, то ли поскорее свалить отсюда и не ввязываться в потасовку.

Но внезапно между ним и его противником втиснулась чья-то фигура.

– Остановитесь, – сказал незнакомый человек. – Братья, братья мои, не теряйте своего священного хладнокровия.

– Да ведь это же поганый... – начал было агрессор.

– Он такой же парень, как и ты, и у тебя не больше оснований обвинять его в происходящем, чем себя самого или кого-нибудь другого. Ведь все дело в системе, разве ты этого не понимаешь? Помилуй боже, неужели ты так ничего и не понял?

– Да, но ведь надо же с чего-то начать!

– Джерри, остынь. Пойди, дружище, забей, что ли, косячок с кем-нибудь. Я не допущу, чтобы трое парней набрасывались с пустыми бутылками на несчастного солдата, который забрел сюда, не желая никаких приключений.

– Триг, я...

Но этот самый Триг положил ладонь на грудь Джерри, твердо посмотрел ему прямо в глаза – в этом взгляде, казалось, было столько огня, что можно было расплавить едва ли не все, что существует на свете, – и Джерри отступил, сглотнул и посмотрел на своих приятелей.

– Хрен с ним, – сказал он после продолжительной паузы. – Но все равно мы с тобой не согласны.

С этими словами троица резко повернулась и, расталкивая присутствующих, зашагала к двери.

Неожиданно снова загремела музыка – «Satisfaction» в исполнении «Роллинг Стоунз», – и вечеринка вновь забурлила.

– Слушай, спасибо тебе, – спохватился Донни. – Мне меньше всего на свете хотелось драться.

– Пустяки, – откликнулся спаситель. – Кстати, меня зовут Триг Картер.

Он протянул Донни руку. У Трига было одно из тех удлиненных серьезных лиц, на которых кожа туго обтягивает кости, а глаза кажутся одновременно и влажными и светящимися. Он очень напоминал киношного Иисуса. В его манере смотреть на собеседника было что-то очень притягательное. Он обладал редким даром с первого взгляда вызывать симпатию.

– Рад познакомиться, – ответил Донни, удивившись, что рукопожатие такого хрупкого с виду человека оказалось очень крепким. – А я Фенн. Донни Фенн.

– Я знаю. Ты тайный герой Кроу. Настоящий головорез.

– Господи боже, я никак не гожусь в его герои. Мне нужно дослужить свой срок, а потом я навсегда уберусь отсюда в страну кактусов и индейцев-навахо.

– Я там бывал. Траурные голуби, они ведь оттуда, верно? Маленькие белые птички, которые так быстро носятся по ложбинам и кустам, что их трудно рассмотреть.

– О да, – ответил Донни. – Мы с отцом любили на них охотиться. Нужно пользоваться самой легкой дробью – восьмеркой или девяткой. И все равно попасть очень непросто. Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь.

– Похоже, что это и впрямь забавно, – заметил Триг. – Но я-то охочусь на них не с ружьем, а с фотоаппаратом. А потом рисую их.

– Рисуешь? – переспросил Донни. Он никогда не видел большого смысла в этом занятии.

– Ну да. Картины. Вообще-то я художник-орнитолог. Мне довелось немало поездить по миру, рисуя портреты птиц.

– Здорово! – восхитился Донни. – И за это платят?

– Кое-что. Я иллюстрировал книгу моего дяди, Роджера Прентиса Фуллера. «Птицы Северной Америки». Он зоолог из Йельского университета.

– Э-э... Пожалуй, никогда не слышал о нем.

– Когда-то он был охотником. В начале пятидесятых ездил на сафари вместе с Элмером Кейтом.

Это имя произвело на Донни впечатление. Кейт был прославленным стрелком из штата Айдахо, автором книг «Элмер Кейт и его шестизарядный револьвер» и «Элмер Кейт и большая ружейная охота».

– Вот это да! – воскликнул он. – Элмер Кейт!

– Роджер рассказывал, что Кейт был злобным крошечным человечком. Он ужасно обгорел в детстве и всю жизнь стремился отыграться за свои увечья. Они больше не общаются. Элмера интересовала только стрельба, и ничего больше. Он просто не мог увидеть никакого смысла в том, чтобы хоть как-то ограничить себя. А Роджер больше не стреляет.

– Думаю, что после 'Нама я тоже больше не буду стрелять, – сказал Донни.

– Для морского пехотинца сказано просто здорово, Донни. Кроу был прав насчет тебя. Может быть, когда закончишь службу, присоединишься к нам? – Триг улыбнулся, и его глаза вспыхнули, как у кинозвезды.

– Ну... – протянул Донни. Он представил себя борцом за мир – с длинными волосами, курящим дурь, размахивающим плакатами, распевающим «К черту все, мы не пойдем» – и рассмеялся вслух.

– Триг! Когда ты появился?

Это был Кроу со своей свитой, к которой теперь присоединилось еще несколько девчонок. Вся эта толпа каким-то образом закружилась вокруг Трига, как будто тот был средоточием поля, вроде электромагнитного. И спустя несколько секунд Триг исчез, словно смытый потоком восторженного поклонения, которого Донни никогда не понимал.

Он повернулся к стоявшей поблизости девушке.

– Эй, прошу прощения, – сказал он, – но кто все-таки такой этот Триг?

Она выпялила на него изумленные глаза, а затем возмущенно спросила:

– Слушай, парень, с какой планеты ты свалился?

С этими словами она умчалась вслед за Тригом, и в ее глазах сияла любовь.