Книга: Сезон охоты на людей
Назад: Глава 23
Дальше: Часть 3 Охота в штате Айдахо Пилозубые горы, перед началом событий

Глава 24

Мешки с песком были набиты очень туго. Он относился к ним с почти суеверным почтением. Он никому не позволял прикасаться к ним, боясь, что песок переместится и его упоры безвозвратно утратят свою внутреннюю динамику.
– Человек-лопух спятил, – заметил кто-то.
– Нет, брат, – возразил его товарищ. – Он всегда был сумасшедшим. Просто мы только сейчас это заметили.
Мешки с песком были упакованы с такой осторожностью словно в них содержались редчайшие драгоценные лекарства, и доставлены обратно в туннельный комплекс под деревьями, а Человек-лопух следил за их транспортировкой с неотрывным вниманием ястреба, высматривающего добычу. Он ни на секунду не выпускал их из виду; даже винтовке и прицелу, уложенным в футляр и со всей возможной тщательностью зафиксированным в нем кусками губчатой резины, добытой из американских ящиков, он уделял меньше внимания, чем мешкам с песком.
С еще большей тщательностью он занялся оборудованием своей огневой позиции. Он начал с мешков с песком, скрупулезно осмотрев их во всех сторон, нет ли где-нибудь дырочки, из которой могло высыпаться хоть чуть-чуть песка и повлиять на плотность набивки. Убедившись, что ничего подобного нет, он заставил саперов с немыслимой осторожностью перенести их к кромке леса. Там он соорудил нечто вроде вьючной сбруи из доски, которую закрепили у него на спине; потом он лег ничком, и на эту доску привязали мешки.
– Надеюсь, что его не раздавит эта тяжесть, – сказал искренне встревоженный Хуу Ко.
– Он может задохнуться, – подхватил сержант.
Но русский, на спину которого давил груз более чем в сорок килограммов – два восемнадцатикилограммовых мешка и еще один пятикилограммовый мешочек, – почти изящными движениями пополз в свой далекий путь на огневую позицию. Выбранную им точку отделяло от туннелей добрых две тысячи метров; она находилась вдали от выжженной зоны.
Ему потребовалось шесть часов – шесть часов изматывающего, изнурительного пути ползком через густую высокую траву, и все это время он страдал не только от невыносимой боли в спине, но и от унизительного чувства страха, порожденного собственной беспомощностью. Человек с сорока килограммами песка на спине ползет на вражескую территорию. Разве можно придумать что-нибудь более смешное более трогательное, более жалкое? Его мог убить любой дурак с винтовкой. Ему казалось, что у него не осталось энергии все его чувства были заглушены болью и сплющивавшей грудную клетку тяжестью огромных мешков, навьюченных на спину. Он полз, и полз, и полз уже целую вечность.
И все же он каким-то образом добрался до нужного ему места и отправился назад, когда землю уже осветили первые лучи восходящего солнца. Он проспал весь день и весь следующий день, потому что спина у него страшно болела.
На третий день он снова пополз, на сей раз взяв с собой винтовку и мешок со специально снаряженными патронами. Это оказалось намного легче. Он добрался до своего пригорка задолго до рассвета и располагал хорошим запасом времени, чтобы устроиться.
Снайпер зарядил винтовку и попробовал несколько расслабиться, привести себя в состояние своеобразного транса, которое, как он точно знал, было ему необходимо. Но расслабиться по-настоящему ему так и не удалось. Он оставался напряженным, чувствовал раздражение. Два раза его напугали какие-то шумы. Разыгралось воображение: он почти воочию видел над собой огромный черный самолет, видел, как земля встает стеной, перевернутая снарядами пушек. Он вспомнил, как, отчаянно напрягая силы, куда-то полз, как от страха его разум отказывался работать, как мир буквально взрывался позади него. Через этот ад невозможно было проползти, никакого «через» просто не существовало. Он полз и полз, и в его ушах непрерывно гремели взрывы, полностью оглушившие его, и оставалось надеяться лишь на то, что он ползет в нужном направлении. А какое направление было нужным?
«Если он был там, то теперь он мертв», – услышал он слова одного из морских пехотинцев, обращенные к другому.
«После этого никто не смог бы уцелеть», – ответил второй.
Они находились так близко! Они стояли в трех метрах от него и болтали, как рабочие во время обеденного перерыва!
Соларатов в тот момент мечтал о том, чтобы превратиться ничто. Как затаившееся животное, он остановил все проявления жизни, над которыми был властен. Возможно, он даже перестал дышать, во всяком случае, ни один нормальный человек не назвал бы это дыханием. Его пульс почти замер, температура тела понизилась, глаза полузакрылись. Он распластался по земле, даже каким-то образом расплющился на ней, наполовину погрузился в нее и готов был не позволить себе ни малейшего шевеления на протяжении всего дня. Морские пехотинцы все время ходили вокруг; однажды он увидел прямо перед носом массивные тропические ботинки. Он обонял резкое зловоние горящего бензина, когда они поливали местность из огнеметов; он ощутил их радость, когда они нашли винтовку, которую он выронил в панике, и пришедшее ей на смену раздражение оттого, что они так и не могли найти трупа. А ведь труп был тут, почти у них под ногами, и все еще дышал!
Движение!
Чуть заметное шевеление вернуло его из того дня в этот. Через бинокль он разглядел в предутреннем свете, как что-то передвинулось прямо за валом, окружавшим базу американцев, хотя это происходило слишком далеко. Винтовка была уложена на мешки, буквально вмурована в песок, который был набит в мешки настолько туго, что скорее походил на бетон; приклад с той же силой упирался в меньший мешок. Снайпер скорчился позади, чувствуя себя так, будто он расплылся вокруг винтовки, лишь бы не сдвинуть ее ни на волос – настолько идеально она была установлена. Его глаз приник к окуляру.
Он снова увидел движение: кажется, это лицо показалось над бруствером.
Вверх, вниз, потом снова вверх, снова вниз.
Его палец прикоснулся к спусковому крючку; сердце колотилось в груди, как кузнечный молот.
Ну вот, наконец-то затянувшаяся охота закончилась. Нет!
Он следил за тем, как они поднялись над бруствером сначала стрелок, а за ним и корректировщик, перевалились по очереди через мешки с песком – как же далеко все это происходило, – снова сошлись в овраге и направились по нему вверх.
Его заполнило бесконечное сожаление.
«Ты побоялся стрелять».
«Нет, – ответил он сам себе. – Сегодня ты не был на это способен. Ты не находился в зоне. Ты не мог бы произвести выстрел».
Это была чистая правда.
Лучше позволить им уйти и положиться на то, что вскоре ему представится еще одна такая возможность, чем поторопиться и пустить насмарку все затраченные труды, все надежды и все обязанности, возложенные на его плечи.
«Нет. Ты поступил верно».
* * *
Счет уже шел не на месяцы. И даже не на дни. Донни остался всего день.
Один-единственный день.
Весь этот день он будет оформлять нужные документы. Потом ляжет спать, затем наступит послезавтра, подъем, в 8,00 прилетит вертушка, в 8.15 вылетит, и он будет на борту. Через час он окажется в Дананге, до 16.00 будет бегать с бумагами, а на закате в небо поднимется птица свободы, и еще через восемнадцать часов он окажется дома.
ПСВОСР. Предположительный срок возвращения по окончании службы за рубежом. Сколько народу мечтало об этом дне, фантазировало, выдумывало его себе! Для его поколения, поколения людей, посланных выполнять долг, который они не до конца понимали и который сделал их предметом особой ненависти в своей собственной стране, этот день был замечательным независимо от того, как он проходил. Не было никаких парадов, никаких монументов, никаких журнальных обложек, никакой кинохроники, никто не ожидал случая, чтобы назвать их героями. Просто для них наступал ПСВОСР, их личный крошечный кусочек рая.
Они зарабатывали его кровью и потом, он был невелик, но он был тем самым, что они получали.
Какое же это было ощущение! Донни никогда еще не испытывал столь сильного и всепоглощающего чувства. Оно пронизывало его до костей, оно владело его душой. Никакая радость не была настолько чистой. В последний раз после ранения он испытывал только страх и боль – на протяжении всех месяцев, проведенных в дрянном госпитале. И никакого ПСВОСР.
А на сей раз – неполных двадцать четыре часа и ПСВОСР.
– Эй, Фенн!
Он повернул голову. Это был Махоуни, предводитель того антиСуэггеровского мятежа; это из-за него Донни кто-то пнул ногой по голове.
– А, это ты, – сказал Донни, поднимаясь с кровати.
– Знаешь что, я специально зашел, чтобы сказать тебе, как я сожалею о том, что между нами произошло. Ты отличный парень. И все закончилось прекрасно. Хочешь пожать мне руку?
– Конечно, – ответил Донни, который не умел подолгу держать зло на людей.
Второй ланс-капрал протянул ему руку, и он пожал ее.
– А как там Физерстоун?
– Отлично. Он через месяц и несколько дней вернется в мир. А вслед за ним и я. Ну да, два месяца с небольшим, и я заберусь в золотую птичку.
– Тебе, наверное, даже не придется ждать так долго. Я слышал, что Додж-сити собираются вот-вот передать вьетнамцам, и всех вас, парни, вернут домой раньше времени. Тебе даже не придется считать дни до ПСВОСР.
– Да, я тоже об этом слышал, но вряд ли стоит рассчитывать на то, что Корпус морской пехоты захочет мне что-нибудь подарить. Я рассчитываю только на ПСВОСР. Я дожидаюсь ПСВОСР, и я дома, и я свободен. Назад, на городские улицы, в Нью-Йорк-сити, в Большое Яблоко.
– Клёво, – сказал Донни. – Отлично проведешь время.
– Я бы с удовольствием расспросил тебя, каково это – чувствовать себя уже одной ногой дома, и даже купил бы тебе пива, но я знаю, что ты наверняка хочешь лечь спать и заставить завтра наступить поскорее. Ведь все уже закончено.
Такова была непреложная традиция: никто и никогда не выходил в поле в последний день перед отправкой домой.
– Ничего, там, в мире, как-нибудь встретимся, ты поставишь мне пива, и мы хорошенько посмеемся над всем этим.
– Это точно. Ты же будешь на базе? Ведь ты не выйдешь завтра вместе со Суэггером?
– Что-что?
– Ты завтра не выйдешь в поле вместе со Суэггером?
– О чем это ты говоришь?
– Я видел, как он с Фимстером, Брофи и парой кадровиков-сержантов закрылся в бункере S-2. Похоже, что он собирается на задание.
– Вот дерьмо, – сказал Донни.
– Да ты что? Сиди себе спокойно. Раз они тебя не зовут, так незачем и идти. Теперь уже нечего дергаться. Пора звать золотую птичку и лететь в землю, где реки текут медом среди берегов из «Милки вэй».
– Ага.
– Отправляйся с миром, брат.
– Мир, – ответил Донни, и Махоуни, пригнув голову в двери, вышел из хижины.
Донни снова улегся. Посмотрел на часы. Они показывали ровно двадцать два. Он попытался отвлечься от всего, попытался расслабиться. Все было отлично, все было спокойно, он мог тихо отдыхать после своих трудов.
Но какого дьявола затеял Суэггер?
Эта мысль неотступно грызла Донни. Что там еще такое? Это все сильнее и сильнее тревожило его.
«Он не может выйти в поле. Он же обещал».
Дерьмо.
Донни поднялся, выскочил из хижины и быстро прошел через лагерь к темному бункеру S-2, где он обнаружил Боба. Фимстера и Брофи, склонившихся над картами.
– Сэр, разрешите войти? – спросил он, закрыв за собой дверь.
– Фенн, черт возьми, что вы здесь делаете? – удивился Фимстер. – Вы сейчас должны приводить в порядок снаряжение, чтобы завтра сдать его на склад.
– Тут есть какая-то работа для «Сьерра-браво-четыре»?
– "Сьерра-браво-четыре" возвращается в мир, вот и вся работа для «Сьерра-браво-четыре», – сказал Боб.
– А мне кажется, что это очень похоже на совещание перед выходом на задание.
– Тебя это нисколько не касается.
– Это карта. Я вижу, что в нее вколоты маршрутные маркеры и карандашом написаны свежие координаты. Для «Сьерра-браво» нашлась какая-то работа?
– Ничего подобного, – быстро ответил Боб.
– И для тебя тоже. – В голосе Донни прозвучало утверждение.
– Это даже нельзя назвать работой. А теперь вот что, юный балбес, вали-ка отсюда, понятно? У тебя есть своя работа, и ты должен ее закончить. Хоть твоя служба и заканчивается послезавтра утром, все равно никто не давал тебе права выпендриваться перед старшими по званию.
– В чем дело? – спросил Донни.
– Да, так, ерунда.
– Сэр?
– Сержант, – смягчился Фимстер, – расскажите ему.
– Самая пустячная рекогносцировка, только и всего, там и одному-то делать нечего. Мы уже пару недель не выглядывали на север. Они могли добраться туда, накопить силы в лесу и засесть где-нибудь в нескольких кликах отсюда. Я просто немного прогуляюсь и посмотрю, нет ли где-нибудь поблизости свежих следов. Пара километров туда, пара километров обратно. К вечеру вернусь.
– Я иду.
– В задницу ты идешь. Завтра ты должен подготовить бумаги и сдать барахло. Никто не выходит в поле в последний день.
– Это верно, Фенн, – поддержал его капитан Фимстер. – Такова наша традиция.
– Сэр, все бумаги я могу собрать за час. Одно, последнее задание.
– Господи... – растерянно сказал Суэггер.
– А то я буду думать об этом весь обратный путь.
– Парень, ну чего тебя трясет? Никто не выходит в поле, когда ему осталось прокантоваться на базе всего одни сутки. Это традиция морской пехоты.
– Ага, традиция, фигиция. А еще есть традиция, что должен быть парень, который будет тебя подстраховывать, парень, который будет держать связь. Парень, который будет прикрывать твою задницу, если до этого дойдет.
– Господи, – повторил Суэггер и беспомощно поглядел на Фимстера и Брофи.
– Вообще-то задание и впрямь для двоих, – промямлил Брофи.
– Ну, если идем, значит, идем. Полный полевой комплект. «Клейморки», снаряженные и поставленные на предохранители. Мне было бы крайне неприятно угодить в ловушку в самый последний день.
– Все снаряжено, все поставлено, все скручено и хватит на линию в добрых девять метров, – доложил Донни.
– А когда ты умудрился подготовиться?
– Я только делаю мою работу.
– Ты упрямый сумасшедший ублюдок, и я очень надеюсь, что бедная девочка знает, с каким твердолобым болваном она связалась.
За полчаса до рассвета Донни проснулся и обнаружил, что Боб уже встал. Он в последний раз напялил камуфляжный костюм, вскинул на спину рюкзак. Фляги готовы. «Клейморки» готовы. Гранаты готовы. Он раскрасил лицо неровными зелеными и коричневыми пятнами. В последний раз, сказал он своему отражению в зеркале и улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
Он проверил оружие: три магазина для автомата калибра 0,45, восемь магазинов для М-14. У него был отработанный нерушимый ритуал: проверить все вещи одну за другой, а потом проверить все еще раз. Все было готово.
Донни вылез из своей хижины и отправился в бункер S-2, где Боб, навьюченный точно так же, не считая того, что вместо М-14 у него была винтовка «ремингтон», поджидал его, потягивая кофе, спокойно разглядывая карту и разговаривая с Брофи.
– Ты не должен идти, Фенн, – сказал Боб, взглянув на него.
– Я иду, – ответил Донни.
– Проверь свое оружие, а затем снаряжение.
Донни снял с плеча М-14, передернул затвор один раз, дослав патрон в патронник, а потом еще раз, чтобы выкинуть патрон. Поставил винтовку на предохранитель, затем взял автомат, убедился в том, что магазин полон, а патронник пуст, как его с самого начала учил Суэггер. Быстро проверил снаряжение; все было в полном порядке.
– Ладно, – сказал Боб, – обсудим напоследок. Идем вот сюда, в сторону Хойана. Выдерживаем направление точно на север через густой кустарник и по дамбе между рисовыми плантациями. В десять ноль-ноль мы должны выйти на высоту восемьсот сорок. Там мы выбираем подходящее место, пару часов рассматриваем рисовые чеки в бинокль, а в четырнадцать ноль-ноль выходим назад. Будем дома, самое позднее, в восемнадцать ноль-ноль. Все время будем находиться в радиусе четкой связи PRC.
– Хороший план, – одобрил Брофи.
– Ты готов, Фенн? – спросил Боб.
– Вперед, к победе, «Семпер фи» и все такое прочее, – ответил Донни, в последний раз вскидывая на спину рацию и привычным движением передвигая ее вправо. Потом взял М-14 и вышел из бункера.
Вдоль горизонта уже протянулась светлая полоска.
– Я не хочу сегодня выходить на север, – сказал Боб. – Сам не знаю почему. Пожалуй, лучше будет, если мы сегодня нарушим и еще одну традицию. Выйдем с востока, как в прошлый раз. Мы никогда не повторяем своих действий, так что если кто-нибудь и следит за нами, то он не будет этого ожидать.
– Но ведь его нет, он мертв, – сказал Брофи. – Вы же сами его сделали.
– Ну да, конечно.
Они подошли к наружной стене укреплений. Навстречу им вышел часовой.
– Все спокойно? – спросил Суэггер.
– Сержант, я всю смену то и дело смотрел в прибор ночного видения. Там ничего нет.
Боб высунулся из-за мешков с песком и окинул взглядом расчищенную зону, залитую, выглянувшим из-за горизонта солнцем. Он и сам знал, что не сможет ничего разглядеть толком, потому что солнце било ему прямо в глаза.
– Ладно, – сказал он, – поохотимся последний денек.
Он положил винтовку на бруствер, уперся руками, вскинул тело на стенку, взял «ремингтон» и скатился вниз. Донни приготовился отправиться следом за ним.
* * *
Сколько дней прошло? Четыре, пять? Он не знал. Вчера до полудня он вытряс в рот последние капли воды из фляжки. Он настолько изнемог от жажды, что даже думал, что может умереть. Всю ночь его преследовали галлюцинации: он видел людей, которых убил; он видел Сидней, где выиграл золото; он видел женщин, которых имел; он видел свою мать, видел Африку, видел Кубу, видел Китай – он видел все, что видел.
«Я лишаюсь рассудка», – говорил он себе.
Все вокруг казалось подсвеченным неоновым ореолом. Каждый нерв пылал, словно его жгло огнем, желудок болел, перед глазами то и дело проплывали голодные видения. Нужно было взять больше еды, упрекал он себя. То и дело его сотрясали неудержимые судороги; очевидно, от недостатка сахара в крови.
Этому дню предстояло стать последним. Больше ему не выдержать.
Погода была очень неудачной. У него не было никакой зашиты от солнца, и кожа на шее между краем берета и воротником обгорела до малиновой красноты и облезала клочьями. Тыльные стороны кистей рук так распухли, что он лишь с величайшим трудом мог сжимать кулаки.
Впрочем, ночи были не лучше: они стали холодными, и в темноте его непрерывно знобило. Он боялся спать, потому что мог бы пропустить выход американцев. Поэтому он бодрствовал по ночам и спал днем; беда была лишь в том, что днем было слишком жарко для того, чтобы можно было выспаться. Его непрестанно жрали насекомые. Нет, ему никогда уже не выбраться с этого проклятого клочка земли в самой никчемной стране в мире. Он обонял смрад своего собственного телесного разложения и знал, что пребывает вне пределов цивилизации и сопровождавших ее санитарных требований. Он загнал себя за грань самого худшего, что только могло быть в его работе. Зачем он здесь?
Потом он вспомнил зачем.
Снайпер посмотрел на часы: 6.00. Если они сегодня выйдут на задание, то им самое время появиться.
Усталым движением он поднес бинокль к глазам и посмотрел вперед. Ему приходилось прилагать усилия для того, чтобы сфокусировать зрение, он чувствовал, что у него недостает сил твердо держать бинокль.
«Почему я не выстрелил в тот раз, когда...»
Движение.
Он моргнул, не веря своим глазам; его охватило то чудесное чувство, которое испытывает охотник, когда после долгого преследования добычи наконец-то видит ее на расстоянии выстрела.
Да, там что-то двигалось, хотя рассмотреть происходившее детально при все еще слабом свете было трудно. Казалось, что от бункера к брустверу идут люди, однако с уверенностью сказать себе, что так оно и было, он не мог.
Снайпер отложил бинокль, подвинулся левее и скорчился позади винтовки, изо всех сил стараясь не пошевелить ее, не нарушить того единственного положения, которое давало ему шанс на успешный выстрел. Он извернулся немыслимым образом, слегка опершись на мешок с песком, в который упирался конец приклада. Его пальцы нащупали цевье, лицо приблизилось к окуляру прицела, ощущая прикосновение большого пальца к щеке.
Он взглянул в прицел и в первое мгновение не увидел ничего; впрочем, уже через секунду острота зрения вернулась.
Он смог разглядеть движение позади вала, там стояло несколько человек.
Это был невообразимо дальний выстрел, выстрел, на который не имел права ни один человек.
Ветер, температура воздуха, влажность, расстояние, освещение – все это говорило: ты не сможешь выполнить этот выстрел.
Но, несмотря ни на что, он почувствовал странную спокойную уверенность.
Все его терзания как ветром сдуло. Всем его существом теперь полностью завладело то, что всегда делало его лучшим из лучших. Он ощущал себя сильным и целеустремленным. Весь окружающий мир постепенно исчез. Он будто рассеялся или, напротив, весь собрался в светлый кружок перед его правым глазом. Тело само собой заняло идеальное положение: правая нога подалась еще чуть-чуть правее, чтобы придать телу нужную степень напряжения, заставить мышцу Adductor magnus сократиться, но не слишком; руки, сильные и твердые, взялись за винтовку, приклад плотно прижимается к плечу, никакого параллакса в прицеле – все совершенно безупречно. Он успокоил дыхание, выдохнув большую часть воздуха и оставив в легких лишь минимально необходимый запас кислорода.
«Теперь перекрестье», – подумал он.
Его зрение сфокусировалось на несуразной сетке устаревшего прицела, на острие кинжала, которое лишь чуть-чуть возвышалось над горизонтальной линией, делившей пополам светлый круг, и он чуть ли не с изумлением следил за тем, как над бруствером показался человек – словно призрак вырос из самой земли, – одетый в пестрый камуфляжный костюм, с раскрашенным лицом. Но даже с такого немыслимо далекого расстояния он смог распознать коллегу по своей редкой профессии.
Снайпер не приказывал себе стрелять: так делать нельзя. Нужно доверять своему мозгу, который проводит все расчеты своим нервам, которые передают собранную информацию взад и вперед по большим и малым сетям и ниткам, крошечному участку тела, находящемуся на первой фаланге указательного пальца – только этот палец, и ничто больше, имеет право чуть-чуть пошевелиться.
Винтовка выстрелила.
Время полета пули: целая секунда. Но пуля пролетит это расстояние гораздо раньше, чем звук.
Прицел дернулся, винтовка вскинула ствол, негромко и лениво щелкнула, выкинув гильзу и подав в патронник второй патрон, и легла на прежнее место; все это происходило как бы в замедленном темпе. Зеленый человек упал.
Снайпер знал, что второй будет двигаться быстро и, чтобы застрелить его, он должен совершить почти невозможное – выстрелить раньше, чем увидит свою жертву. Выстрелить, точно зная, что любовь заставит его двинуться вслед за своим партнером, просто выстрелить, зная, что пуля должна отправиться в свой путь даже раньше, чем этот человек решит, что ему делать.
Соларатов хорошо изучил этого человека.
Он выстрелил на долю секунды раньше, чем второй человек появился в поле зрения, вскинув руки в порыве отчаяния, и когда этот человек прыгнул вперед, пуля описала свою длинную параболу, поднялась вверх, вновь опустилась и в нижней точке своей траектории нашла человека, который только-только успел коснуться земли и качнуться к своему упавшему партнеру, нашла и сразила его.
Назад: Глава 23
Дальше: Часть 3 Охота в штате Айдахо Пилозубые горы, перед началом событий