Книга: Третья пуля
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12

Глава 11

После длительной и жесткой торговли они сошлись на десяти тысячах долларов. Свэггера отвезли в кузове грузовика к банкомату «Бэнк оф Америка» в центре Москвы – он испытывал слишком большое напряжение, чтобы размышлять об иронии судьбы. Предварительно переговорив по спутниковому телефону со своим банкиром в Бойсе, Боб получил деньги. Чудо современной спутниковой связи: находясь в помещении магазина, торговавшего велосипедами, он звонит человеку в Бойсе, который, в свою очередь, звонит в Атланту, дабы компьютерная транзакция была подтверждена в Москве, – а на следующий день вновь приезжает в кузове грузовика в велосипедный магазин и получает наличные.
Затем последовало долгое ожидание. Исполненные пустоты и скуки однообразные дни тянулись унылой чередой. Постепенно нарастало чувство тревоги. Как жаль, что ему больше нельзя ни курить, ни пить – это могло принести хоть какое-то облегчение. Не оставалось ничего другого, кроме как глядеть в потолок с крошащейся штукатуркой.
Боб смотрел по телевизору европейский футбол, неожиданно проникшись интересом к этой игре, старался не думать о дочерях и сыне и о той прекрасной жизни, которую они строили, скучал по жене, оплакивал почивших родных и друзей, вспоминал определенные ароматы и оттенки. Его единственным компаньоном был пистолет – блестящая разработка Инструментального конструкторского бюро и безупречно выполненное изделие компании олигарха Иксовича. Он извлекал его из кобуры, рассматривал, щелкал курком, привыкал к нему и всесторонне изучал, как только может изучать человек огнестрельное оружие, не стреляя из него.
Его традиционный ночной гость Освальд перестал являться. Никаких идей, никаких прозрений, ничего. Однажды, находясь в очередной дыре, Свэггер решил запустить мыслительный процесс, написав «Ли Харви Освальд» на полях русского журнала о здоровой пище. Ручка отказывалась писать на глянцевой бумаге, и из этой затеи ничего не вышло.
А может быть, что-то и вышло.
В ту ночь, как и прежде, он заснул тревожным сном и вдруг явственно ощутил чье-то присутствие. Ли, проклятая маленькая обезьяна, что ты теперь задумал?
Ничтожный ублюдок, как всегда, молчал, самодовольно улыбаясь. Свэггер попытался вновь провалиться в забытье, но не тут-то было.
Он увидел подонка в его снайперском гнезде: взъерошенные волосы, трясущиеся руки, вцепившиеся в жалкую крошечную винтовку, в глазах жажда славы и бессмертия.
Что ты собираешься делать, гнусный негодяй?
В его сознании вновь молнией пронеслась мысль: почему он дожидался, пока лимузин повернет с Хьюстон– на Элм-стрит и окажется скрытым за несколькими деревьями? Надо же быть таким идиотом!
Эта мысль впервые возникла у него в тот момент, когда он увидел снайперское гнездо. И вот она опять не давала ему покоя. В чем, черт возьми, дело? Ни один мало-мальски опытный стрелок не стал бы стрелять по движущейся цели, когда та скрылась за деревьями. Он непременно выбрал бы момент, в миллионный раз твердил себе Свэггер, когда лимузин замедлил движение почти до полной остановки, совершая левый поворот прямо под снайперским гнездом Освальда. В этой точке президент находился ближе всего к стрелку – примерно в 25 метрах. Его грудь и голова прекрасно просматривались из окна. Угол составлял около 75 градусов, траектория пролегала через ветровое стекло и перегородку между водительским и пассажирским отделениями. Это был бы верный выстрел, на точности которого не отразилось бы даже то, что обычные прицелы отрегулированы для стрельбы на дистанцию 300 метров, как не отразились бы и проблемы с выравниванием оптического прицела.
И он действительно пытался его произвести. В его распоряжении имелось на выбор шесть окон. Почему он выбрал левое угловое? Потому, что оттуда лучше всего виден поворачивающий прямо под ним автомобиль. Это правильный выбор.
Если бы он планировал произвести выстрел, когда автомобиль проедет дальше по Элм-стрит, то выбрал бы окно справа, которое, с учетом кривизны этой улицы, позволяло стрелять с наименьшей поправкой. Похоже, Освальд, несмотря на обуревавшую его манию величия и представление о себе как о вершителе судеб мира, сомневался в своей способности попасть с поправкой на дистанции около девяноста метров. Потому-то он и выбрал окно слева. Вряд ли он стрелял, не веря в свою способность поразить цель и зная, что промахнется.
Тук-тук.
Кто там?
Прозрение.
Свэггер понял, что мерзавец в снайперском гнезде пытался произвести легкий выстрел с более близкой дистанции, и промах – явившийся следствием его натуры неудачника и обыкновения проявлять нерешительность в ответственный момент – предопределил события последующих секунд. Освальд приготовился, прицелился в грудь президента и в момент минимальной скорости автомобиля и максимальной приближенности цели нажал на спусковой крючок… и ничего не услышал.
Что могло случиться? Может быть, он от волнения забыл снять винтовку с предохранителя? Тот на «манлихер-каркано» чертовски мал, плохо сконструирован и крайне неудобен – особенно в условиях боя. Представляет собой кнопку, расположенную под поршнем, в задней части ствольной коробки. Для того чтобы снять винтовку с предохранителя, нужно обязательно посмотреть на него и аккуратно перевести в соответствующее положение. Идиот, прозванный товарищами Оззи Кроликом, щелкнул вхолостую, запаниковал, снял винтовку с предохранителя и вернулся в исходное положение, уверенный, что уже упустил момент. Его первый выстрел мог стать преждевременным, поскольку он целился в президента сквозь деревья – а спусковой крючок «манлихер-каркано» в отличие от современных винтовок на удивление легок.
Раздается выстрел. Освальд знает, что это промах, а между тем время безнадежно уходит. Он передергивает затвор, вновь занимает позицию для стрельбы и с изумлением обнаруживает отсутствие какой-либо реакции со стороны пассажиров автомобиля, выехавшего из-за деревьев на открытое пространство, равно как со стороны сотрудников службы безопасности и публики. Он ловит президента в перекрестье прицела. Это его наивысший шанс поразить голову, поскольку Кеннеди находится от него на расстоянии менее шестидесяти метров, угол весьма благоприятен, автомобиль едет с очень малой скоростью, уменьшение почти незаметно через дешевое стекло примитивного оптического устройства. К тому же он теперь знает, что для нажатия на спусковой крючок не требуется большого усилия.
И он промахивается вновь.
Конечно, это волшебная пуля, и он не только не промахивается, но и поражает сразу двух человек. Но об этом известно Богу, но не Освальду. После выстрела президент лишь слегка дергается, что Освальд может и не видеть через окуляр прицела в момент отдачи. Он передергивает затвор, занимает позицию для стрельбы и… ничего не понимает. Президент не валится навзничь – он лишь немного наклоняется вперед и медленно подносит руки к горлу. Освальд не видит никаких признаков попадания и, должно быть, думает: «Идиот! Опять промазал! Что случилось с прицелом? Я ведь точно прицелился – и все равно промахнулся. В чем дело?»
С учетом психологического состояния Освальда, Свэггер не представлял, каким образом тот смог бы моментально прийти в себя после двух промахов, забыть сомнения, победить страх перед новой неудачей, сосредоточиться и произвести идеальный выстрел в голову довольно быстро удалявшегося от него Кеннеди.
Что случилось? Неужели он был способен на это? На протяжении всей своей жизни этот серый, ничтожный человечек не знал ни единого успеха и шел от одного провала к другому.
Свэггер сел в постели. Он даже вспотел после столь масштабного перемещения во времени и пространстве. Под ним был расстелен все тот же грязный матрас, на него опять смотрели грязные, обшарпанные стены, снова пахло мочой и каким-то дерьмом.
И все же картина убийства президента Кеннеди не шла у него из головы. Через секунду она вновь полностью завладела его воображением, и он опять очутился среди коробок, пропахших порохом, рядом с маленьким негодяем, навлекшим позор на головы всех тех, кто называет себя стрелком. Вопрос «Что случилось?» оставался без ответа.
Может быть, ему просто повезло с последним выстрелом? Такое возможно. Пуля не знает, куда летит и что ее ждет в конце пути. Она летит туда, куда ее направляют законы физики.
Свэггер понимал, что эта идея никогда не найдет поддержки: никто не хочет, чтобы ключевое событие истории второй половины ХХ века произошло в результате сделанного наугад удачного выстрела. Но исключать вероятность этого нельзя.
Удача это или нет, Освальд прострелил президенту голову. Это самый интересный момент всей эпопеи. Он только что увидел, как его пуля взорвалась в голове Кеннеди, вызвав фонтан мозгового вещества и крови. Даже если он сразу не рассмотрел подробности из-за отдачи, то после нее его взору открылись хаос, паника и истерика на заднем сиденье автомобиля. И что же он делает?
Он снова передергивает затвор.
Извините, но что же все-таки случилось?
Почему?
Он намеревается выстрелить еще раз? Этому не учили в Корпусе морской пехоты, где его М-1 перезаряжалась автоматически. Каков его мотив? Большинство хороших охотников учатся быстро передергивать затвор, чтобы пауза между выстрелами была как можно меньшей, но этот засранец ни в коей мере не относился к опытным охотникам, и нет никаких свидетельств того, что он занимался этим последние пять лет. И нужен ли ему вообще мотив в этот момент? Возможно, это нельзя объяснить, просто это так, это случилось, потому что случилось. Искать мотив – значит, воспринимать его как рационального человека, в то время как он был иррациональным.
И все же – как представлялось Свэггеру, которому хорошо известны инстинкты, овладевающие снайпером после убийства, – Освальд, после того как его задача выполнена, должен сознавать, что его шансы на бегство измеряются секундами. Наиболее вероятный вариант дальнейшего развития событий: вместо того чтобы передергивать затвор, он бросает винтовку и мчится к единственной лестнице, от которой его отделяют двадцать пять метров пустого пространства седьмого этажа.
Он не делает этого.
Вместо этого он забирает заряженную винтовку со снятым предохранителем с собой и несет ее в руках, направляясь к лестнице. Предположим, кто-то видит его из здания на противоположной стороне улицы – «Дал-Текс» или «Даллас рекордс», окна которых смотрят в окна здания Книгохранилища. В этот момент он ведет себя скорее как морской пехотинец в патруле, опасающийся засады, нежели скрывающийся с места преступления убийца.
Освальд достигает лестницы, находящейся в другом углу здания, и, поняв, что не может явиться миру с винтовкой в руках, сует ее между двумя коробками, стоящими рядом с лестницей, где спустя час она будет найдена.
Почему он передергивает затвор после убийства президента? Почему он несет винтовку к лестнице? Похоже, эти вопросы никого не волновали. Они волновали Свэггера.

 

Прошло немало времени, прежде чем Стронский наконец решил, что опасность миновала. Свэггер встретился с ним – на сей раз в автофургоне, – чтобы снабдить его инструкциями и передать деньги.
– Поклянитесь, – сказал Стронский, – что после того, как я добуду это для вас, мы тут же отправимся в посольство. Я увижу, как вы войдете в здание, и после этого расслаблюсь с сознанием того, что выполнил все свои обещания, данные вам.
– Вне всякого сомнения.
– Теперь скажите, где мы встретимся.
– Нет.
– Свэггер, вы неисправимы. Нельзя быть таким упрямым. Вы что, не доверяете мне?
– Разве у меня есть выбор? Но давайте соблюдать элементарные меры предосторожности. Пусть это и несколько хлопотно, зато мы сможем полностью сосредоточиться на нашей работе.
– Вы говорите, как генерал. Постоянно успокаиваете, увещеваете – и всегда бываете правы. Черт возьми, дружить с вами не так уж просто.
– Я всего лишь сельский парень, опасающийся городских мошенников.
– Понятно. И когда же мы условимся о месте?
– Я позвоню вам по мобильному телефону на следующее утро после того, как вы побываете на Лубянке. Назову улицу. Вы поедете по ней. В определенное время скажу, куда следует повернуть. Таким образом, за нами никто не сможет проследить. Я уже проделывал подобное два или три раза. Удостоверившись, что вы один, скажу вам, куда нужно ехать. Мы поболтаем, потом возьмем такси и поедем в посольство. Вас такой вариант устраивает?
– У вас прямо-таки изощренный русский ум. Ни в чем не терпите спешки.
– Благодаря этому я славно провел время в подвале велосипедного магазина, наблюдая за тем, как с потолка осыпается штукатурка.
– Да, не самое интересное зрелище, но я думаю, это все же лучше, чем смерть.
– Наверное.
Свэггер протянул ему пакет: десять тысяч долларов в рублях.
– Надеюсь, то, что я достану для вас, стоит этих денег. Какие-либо возмещения не предусмотрены.
– Ясное дело. Риск есть риск.
– Я все думаю, для чего вы это делаете, Свэггер? Тратите деньги, подвергаетесь опасности… Это просто безумие. Не вижу в этом никакого смысла. Может быть, месть? Вы приняли так близко к сердцу смерть этого президента пятьдесят лет назад?
Свэггер рассмеялся:
– Откровенно говоря, мне нет никакого дела до Джона Кеннеди.

 

Стронский позвонил спустя три дня, ровно в семь утра.
– То, что вам нужно, у меня, – сказал он. – Это было замечательно. Пришлось побегать. Вышел беспрепятственно. Сейчас я с водителем.
– На хвосте никого нет?
– Трудно сказать. Здесь полно народа. Все «Порше» выглядят одинаково. Но думаю, нет.
– Попетляйте немного по городу. Я позвоню вам немного позже и назову улицу.
В скором времени Свэггер позвонил ему.
– Доедете до Бруской улицы и повернете по ней на север.
– До нее десять километров.
– Перезвоню через полчаса.
Через полчаса он скомандовал повернуть на улицу Симоновича. Подождал еще сорок минут.
– Теперь поверните налево, на Чехова.
Сам он стоял в аллее и видел, как черный «Гранд Чероки» Стронского с ревом промчался мимо него. После этого он принялся наблюдать за плотным потоком автомобилей, пытаясь выявить среди их пассажиров парочку мужчин среднего возраста, пристально вглядывающихся вперед. Не заметил ничего подобного. Мрачные, невыспавшиеся люди ехали на работу, как на любом хайвэе в Америке. Проезжали автобусы с женщинами за рулем и длинные трейлеры. Иногда можно было увидеть автомобили с подгулявшей молодежью, явно перепутавшей утро с вечером.
Он прошел один квартал, переориентировал Стронского и проверил еще раз, нет ли за ним слежки. На этот раз Свэггер смотрел, не попадется ли на глаза автомобиль из первой партии, которую он успел проконтролировать. Все чисто.
– Ну, хорошо. Вы знаете Парк Павших героев рядом с Центральным Домом художника?
– Конечно, знаю.
– Мы встретимся там с вами через час. Я поеду на метро до станции «Октяб…» «Октяб…»
– «Октябрьская». Да, там совсем рядом.
– Жду вас, – он взглянул на часы, – в девять тридцать.
– Садитесь напротив товарища Дзержинского, он будет рад такой компании, – со смехом сказал Стронский.

 

Возможно, товарищ Дзержинский и рад его компании, поскольку, кроме него, поблизости все равно никого не наблюдалось. Семиметровый монумент стоял прямо на земле, завернутый в серую шинель, взирая на окружающий мир с презрительным выражением на лице. Когда-то он возвышался в центре площади, носившей его имя и служившей церемониальным местом перед Лубянкой. Человек, которому он был посвящен, являлся основателем большевистского карающего органа, созданного сразу после революции и называвшегося в те времена ЧК. Поляк по происхождению, один из первых гениев советских спецслужб, который помог Ленину удержать власть, создал машину подавления, способствовавшую укреплению власти Сталина. Он стоял на площади своего имени на протяжении многих лет, служа зримым олицетворением красного террора.
Покрытый граффити и птичьими испражнениями, он уже не выглядел столь грозным, как прежде. Теперь его некогда величественная фигура выражала отчаяние. После того как его свергли с пьедестала, он был перевезен на этот поросший кустарником пустырь за Центральным Домом художника и превратился в насест для городских птиц.
Его окружали статуи других мертвых богов, включая около двадцати пяти монументов Сталина, больших и малых, все с густыми усами и широкими кавказскими скулами. Из-за непривычной для них приближенности к земле они выглядели несколько комично. Складывалось впечатление, будто русские боялись выбросить скульптурные изображения бывшего вождя, но одновременно с этим не хотели, чтобы он продолжал с высоты своего традиционного положения внушать страх и покорность. Стоявшие в траве, среди кустов, порой безносые, с лицами, изуродованными во время уличных демонстраций в славную эпоху перемен, они напоминали древних каменных идолов, таинственных и угрожающих, которых, тем не менее, можно игнорировать. Ибо среди множества прекрасных московских парков этот был наименее прекрасным и наименее посещаемым. Он выглядел неухоженным в отличие от скверов, разбитых за кремлевскими стенами.
Свэггер сидел в полном одиночестве – наедине с каменным истуканом. Малолюдный в обычное время, этим ранним утром парк был совсем пуст. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Ни в метро, ни по дороге сюда слежки не было. Через несколько минут должен появиться Стронский, и в скором времени Боб сможет наконец вернуться домой. Он тосковал по душу, американской еде и полноценному сну. Может быть, вся эта чушь прояснится после того, как он немного отдохнет от нее. Он понимал, что ему придется продолжить ночные путешествия в компании Освальда. Кто? Что? Как? Почему? Но нет. Почему – этот вопрос не имеет смысла. Значение имеет только вопрос – как?
Освальд удалился восвояси, и Свэггер вновь превратился в беглеца. Время от времени он поглядывал на дорожку, ведущую к напоминавшему крепость зданию ЦДХ, стены которого виднелись за деревьями. Боб прочитал досье Стронского, которое Ник раздобыл с помощью одного из своих знакомых в ЦРУ, и знал, что тот был замешан во множестве грязных дел. Но в России все замешаны в грязных делах. Ему известно, что Стронский имел репутацию опытного киллера. Он всегда с успехом решал поставленные задачи и никогда не подводил. Его капиталом была эффективность в сочетании с надежностью. Он хладнокровно выполнял заказы братвы, но никогда не впутывался в их дела.
Таким образом, Свэггер не имел никаких оснований не доверять ему.

 

– Это «Буревестник-пять», Центральный Дом художника.
Из динамика портативной радиостанции раздался шум помех. Молодой человек, находившийся на крыше здания, терпеливо ждал, пока эфир очистится.
– … громко и четко, «Буревестник-пять», говори.
– Кажется, я вижу Стронского.
– Каково расстояние между вами?
– Метров четыреста. Я на крыше. У него волосы Стронского, его фигура и возраст примерно тот же.
– Куда он направляется?
– Он находится в парке, как вы и говорили. Ведет себя совершенно спокойно. Похоже, не подозревает, что находится под наблюдением.
– Очень хорошо, не обнаруживай себя и следи за развитием событий. Через три минуты снова выходи на связь, доложишь обстановку.
– Слушаюсь.
Молодой наблюдатель сделал все так, как ему было сказано, расположившись у края крыши. По профессии он был рабочим-строителем и трудился в одной из компаний, принадлежавших измайловским. Вместе с коллегами его привлекли к наблюдению за местами, где, как известно, любил появляться Стронский. Для него это настоящее приключение. Как и многие другие молодые люди во всем мире, он мечтал о бандитской романтике.
Он приложил к глазам большой бинокль, некоторое время смотрел в него, после чего вновь вышел на связь.
– «Буревестник-пять».
– Говори.
– Он сидит с кем-то на скамейке. Человек выше его ростом – по крайней мере, у него длиннее ноги. Худой, не такой крупный, как Стронский. По всей вероятности, рабочий. На американца не похож.
– Ты видишь его лицо? Глаза?
– Мне нужно сменить позицию. – Молодой человек подполз ближе к углу. Отсюда ему было лучше видно.
– Они сидят перед памятником Дзержинскому.
– Глаза.
Молодой человек принялся регулировать фокус, пытаясь добиться лучшего разрешения.
– Очень настороженные. Глаза охотника.
– Отлично. Оставайся на месте и не высовывайся.

 

– Сначала хорошие новости, – сказал Стронский. – Они заключаются в отсутствии плохих новостей.
Свэггер кивнул. Он ждал.
– В те дни КГБ силами технической службы Второго управления проводила всеобъемлющую проверку советских посольств по всему миру на предмет наличия подслушивающих устройств с использованием средств электроники. Они приезжали на несколько дней, на неделю, выполняли работу и составляли отчет для центра, копия которого предоставлялась местному резиденту. Ответственным был назначен товарищ Бухов. Очень педантичный, неторопливый человек и крупный специалист по всевозможным жучкам.
Внимательно слушавший Свэггер понимающе кивнул.
– Советское посольство в Мехико, инспекция 1964 года. Обнаружено двадцать три подслушивающих устройства, восемнадцать изъяты, пять оставлены – вероятно, для снабжения ваших соотечественников дезинформацией.
– Таким образом, в 1963 году…
– Все эти устройства находились на месте, и ваши соотечественники имели возможность прослушивать все здание.
– Да, – сказал Свэггер, – тогда было много информации, по большей части рутинной. Интересно, насколько тщательно она изучалась, кто ее сортировал на первом этапе – наверное, сотрудник низкого ранга – и что из этой информации доходило в конечном счете до начальства?
– Хорошие вопросы, друг мой, но ответы нужно искать в Лэнгли, а не на Лубянке.
– Был там отчет за 1962 год?
– Нет. Проверка только началась в 1962 году, а Мехико не принадлежал к числу высших приоритетов.
Свэггер погрузился в раздумья.
– Самое интересное я оставил напоследок, – сказал Стронский, чрезвычайно довольный своим успехом. – Товарищ Бухов включил в отчет список кабинетов, в которых были обнаружены жучки. Среди них фигурировали кабинеты Яцкова, старшего офицера КГБ и непосредственного начальника Костикова и Нечипоренко, которые первыми допрашивали мистера Ли Харви Освальда.
У Свэггера вырвался непроизвольный вздох.
– Стало быть, ЦРУ было известно, что сказал Освальд в последний день, когда он впал в отчаяние и достал пистолет. Это происходило в кабинете Яцкова.
– Выводы делаете вы. Я лишь рассказываю вам о том, что говорится в отчетах о проводившейся в то время проверке наличия подслушивающих устройств в посольстве.
– Следовательно, – сказал Свэггер, – кто-то в ЦРУ мог знать о покушении Освальда на генерала Уокера. Этому нет доказательств, но и исключать нельзя.
– Вы просто гений. Вы… – Стронский запнулся.
Боб моментально напрягся.
– Двое, – продолжил Стронский тем же ровным тоном, – выходят из-за кустов сзади нас. В пальто. Мне не видны их руки. Тот пистолет при вас?
– Да, – ответил Свэггер и принялся быстро соображать.
Не ловушка ли это? Может быть, Стронский предал его? Если это так, он мог бы выхватить пистолет и пристрелить его в течение секунды. И не расположился бы в зоне выстрела. Осознав это, Свэггер испытал огромное облегчение от того, что вовремя оценил ситуацию и сумел удержаться от опрометчивого шага. Он не мог сдержать улыбку, совершенно неуместную в данных обстоятельствах.
– Чему радуетесь, Свэггер? Оказывается, вы еще безумнее меня.
– Это единственное, в чем я действительно преуспел, – сказал Боб, продолжая улыбаться. Едва заметно повернув голову и скосив глаза, он увидел боковым зрением двух человек, направлявшихся к ним с той же стороны, откуда пришел Стронский – от здания ЦДХ. Для раннего утра в уединенном московском парке они двигались слишком энергично.
– И еще двое идут от другого входа. Проходят сейчас статую Дзержинского справа. Вы готовы?
– Готов. Но у меня мало патронов.
Их позы оставались совершенно непринужденными. Ничто в них не выдавало внутреннего напряжения. Стронский рассмеялся и похлопал Свэггера по предплечью, и тот почувствовал, как в карман его куртки упало что-то тяжелое. Боб понял, что это обойма к пистолету ГШ-18.
– Как назло, негде спрятаться. А они наверняка вооружены. На счет три стреляйте, потом ищите укрытие.
Свэггер знал, что находится в двадцати метрах сзади – Сталинленд. Ряды каменных истуканов дяди Джо. У всех в глазах мудрость, усы, текущие, словно Дон, и волосы – густые, как пшеница на полях Украины.
– Я открою огонь, а вы бегите к памятникам Сталину. Хорошее укрытие. Посмотрим, на что они способны.
– Подстрелим нескольких засранцев, – согласился Свэггер.
– Итак, на счет три…

 

Все произошло очень быстро. Группа киллеров измайловской группировки сидела в стоявшем за ЦДХ сверкающем черном «Мерседесе» с тремя рядами кожаных сидений, источавших аромат духов – как будто здесь недавно побывала женщина. Но сейчас в салоне не было никаких женщин. Двое сидели впереди, двое в середине, двое сзади. Очень жестокие, хорошо подготовленные ребята убивали людей всю свою сознательную жизнь – сначала в спецназе, потом выполняя разовые заказы, а ныне в рядах могущественной криминальной организации. Замечательная жизнь. Они имели все, о чем только мечтал парень с позывным «Буревестник-пять», – деньги, девочек и всевозможные удовольствия. У них были мрачные лица, маленькие темные глаза, широкие славянские скулы и подернутые сединой волосы. Каждый из них весил под сто килограммов. Каждый из них искусно владел своим телом и приемами боевого самбо – чрезвычайно эффективного боевого искусства русских. Все они видели смерть – раньше в далеких краях, а теперь в московских переулках и ночных клубах. Они внушали страх, и их прекрасно сшитые темные костюмы, надетые поверх темных рубашек – черных, коричневых, темно-синих, – служили предостережением: лучше отойди в сторону.
Каждый из них имел короткоствольный автомат АК-74 – излюбленное оружие Усамы бен Ладена, за который тот наверняка схватился, когда «морские котики» штурмовали его пристанище. Этот автомат имел большой, почти шарообразный пламегаситель, складывающийся приклад и зловещего вида темно-синий рожок, вмещающий 30 патронов со стальным сердечником калибра 5,45 мм. Он крепился с помощью ремня на плече под тяжелым пальто от Армани, в карманах которого лежало несколько запасных рожков.
У главаря зазвонил мобильный телефон. Его голос не выражал ни малейшего волнения. Для них, настоящих профессионалов, это обычная работа.
– Олег, мы получили подтверждение. Они сидят на скамейке у статуи Дзержинского. Ты готов?
– Мы едем, Папа Миша, – отозвался Олег и хлопнул по плечу водителя.
Сзади раздался звук, который он любил больше всего на свете, – клацанье затворов. Он тоже дослал патрон, с наслаждением ощутив легкую вибрацию гладкой стали, и отдал привычную команду, которую ему много раз приходилось отдавать в горах:
– Достать оружие, снять с предохранителя, приготовиться к бою.
– Готовы, – прозвучал сзади нестройный хор голосов.
Грузный «Мерседес» тронулся с места, и водитель – тоже опытный мастер своего дела – ловко вписал его в транспортный поток. Соблюдая все правила, он сделал несколько поворотов и через несколько минут затормозил у края парка. Олег нажал кнопку телефона.
– Папа Миша, мы на месте. Как обстановка?
Он услышал, что тот говорит по другому телефону. Через секунду ответил:
– Они все еще сидят на скамейке, словно птички на холодном носу Феликса. Устрой им представление.
– Работаем, – сказал Олег своим ребятам.
Автомобиль съехал на обочину. Из него вышли двое и подождали несколько секунд, пока он двинется дальше. Согласно плану, группа разделялась на три пары, которые расходились в разные стороны, чтобы вновь сойтись возле скамейки. Выполнив работу в течение нескольких секунд, они должны вернуться к спокойно ожидавшему их «Мерседесу», который останется невидимым для сотен свидетелей на шоссе, включая московскую полицию.
Автомобиль высадил вторую пару, завернул за угол, проехал метров пятьдесят и высадил третью пару. Водитель развернулся и подъехал к выходу из парка, ближайшему к скамейке, со стороны которой, если все прошло бы нормально, должны были появиться шесть стрелков.
Однако все пошло далеко не нормально.

 

Свэггер вскинул двумя руками пистолет, прицелился и нажал на спусковой крючок. Под воздействием отдачи пистолет слегка подпрыгнул вверх, пустая гильза отлетела в сторону. Он прицелился снова. Последовали еще два выстрела во вторую цель. Человек в пальто судорожно дернулся и, когда его нервная система сообщила о попадании, зашатался. Автомат вывалился из рук, но не упал, удерживаемый ремнем.
Боб услышал сзади звуки выстрелов ГШ-18 Стронского. Спрятавшись за скамейкой, он с удивлением увидел, что двое киллеров с его стороны остаются на ногах, несмотря на то что он явно попал в них. Свэггер снова начал стрелять. Один сделал несколько неуверенных шагов, сильно раскачиваясь из стороны в сторону, и нажал на спусковой крючок своего автомата, опущенного стволом вниз. Длинная очередь подняла облако пыли у его ног.
– Беги, беги, черт бы тебя подрал! – вопил Стронский, и звуки его голоса перемежались со звуками выстрелов.
Свэггер был слишком возбужден, чтобы помнить о своем возрасте, и ноги понесли его прочь, выделывая зигзаги. Спустя несколько секунд он затерялся среди изваяний дяди Джо в Сталинленде, растянулся на земле, спрятавшись за одним из них, и открыл огонь по неясным очертаниям фигур метавшихся киллеров, тоже пытавшихся найти укрытие от пуль и поливавших все вокруг автоматными очередями. Увидев, что Стронский тоже побежал в сторону статуй Сталина, Свэггер взял на мушку киллера, который опустился на колени, чтобы точнее прицелиться, выстрелил и увидел, как на груди противника расплывается красное пятно. Коленопреклоненный бандит покачнулся и выронил автомат, но тут же схватил его снова. Боб выстрелил еще раз, и его обмякшее тело с глухим стуком рухнуло на землю.
Свэггер огляделся. Один из первых двух подстреленных им лежал неподвижно, но второй – хотя его черная рубашка пропиталась кровью и прилипла к груди, – шатаясь, шел вперед, держа автомат в одной руке, из последних сил пытаясь выполнить свою задачу, прежде чем истечет кровью. Тщательно прицелившись, Свэггер проделал дыру в его широком лбу.
Спустя мгновение он услышал странный режущий звук и почувствовал, как частицы мраморной крошки впились в его щеки и кисти рук. Повернув голову, он увидел, что оставшиеся двое засели за скамейкой и ведут огонь по монументам Сталина. Пули пронзали его носы, усы и волнистые волосы, выбивали всевидящие глаза, разрывали ханжески добрые складки щек, присутствовавшие на некоторых версиях. Один дядя Джо вообще развалился на две части. Меньшая упала на землю, а бо́льшая, очевидно, изготовленная из более пористого материала, рассыпалась в прах.
– Давай назад! – крикнул Стронский из-за соседнего изваяния.
Свэггер, обычно игнорировавший приказы в подобных ситуациях, на этот раз подчинился и начал пробираться на корточках назад в поисках как можно более прочного каменного дяди Джо, слыша, как в воздухе свистят пули. У него возникло ощущение, будто вокруг рушится мир. Он приподнялся, и хотя ему были видны лишь вспышки выстрелов, выпустил оставшиеся в обойме пять пуль в сторону скамейки. До его слуха доносились стонущие звуки пронзаемого металлом дерева.
Стронский, воспользовавшись тем, что эта стрельба отвлекла внимание киллеров, отступил назад и, спрятавшись за очередного дядю Джо, вставил в свой ГШ новую обойму. Когда он снова открыл огонь, Свэггер, в свою очередь, вышел из боя и проделал ту же процедуру. Тем временем Стронский крикнул что-то по-русски.
Во время следующего затишья он перевел Свэггеру свою тираду:
– Я назвал их долбаными трусливыми собаками, пригласил их навестить меня среди Сталиных и пообещал пристрелить, а затем оттрахать мертвых в задницу. Ха-ха-ха!
Автоматные очереди прервали эти кощунственные речи, и в воздухе опять засвистели пули и запели фрагменты мрамора, отлетавшие от статуй.
– Он обходит нас! – завопил Свэггер, увидев, что двое, спрятавшиеся за скамейкой, прикрывают отважного парня, заходившего справа, со стороны входа, в надежде укрыться среди Сталиных.
Боб приподнялся, зная, что пороховой дым и ветки кустов скроют его от глаз киллеров, опрокинул несколько монументов и устроил засаду. Когда парень приблизился к нему, он произвел два выстрела – в грудь и в лоб. Это был финал, хотя и не очень красивый. Парень рухнул вперед, ноги его подбросило, и с одной из них слетела туфля от Гуччи. Свэггер поспешил к нему, наклонился и ловким движением отцепил автомат от ремня.
После этого он опорожнил обойму, выпустив оставшиеся пятнадцать, или около того, патронов в сторону скамейки, за которой прятались два последних злодея. После этого обстрела от скамейки осталась лишь куча щепок. Один из киллеров вскочил и побежал. Боб прицелился в него и выстрелил, но его пистолет дал осечку.
Свэггер вскинул автомат и нажал на спусковой крючок, но рожок оказался пустым. Он бросил его на землю, взял в правую руку пистолет и вдруг почувствовал, как что-то обожгло его бедро, и увидел, что причиной этого стала струя мраморной крошки.
Он бросился на землю, перекатился на левый бок, подтянул ноги к животу и увидел человека, стоявшего над беззащитным Стронским и вставлявшего в автомат новый рожок. Боб выстрелил ему в глаз, и тот, сделав оборот вокруг собственной оси, грузно осел на землю.
Свэггер повернулся, чтобы пристрелить стремительно убегавшего бандита, единственного выжившего из всей группы, но увидел за ним прохожих и передумал. Тот выскочил из парка и нырнул в открытую дверцу черного сверкающего «Мерседеса», который тут же на бешеной скорости рванул с места, рискуя сжечь резину покрышек.
– Бросаем оружие и сматываемся отсюда, – скомандовал Стронский.
– Вы ранены.
Действительно, левая сторона белой шелковой рубашки Стронского пропиталась кровью.
– Ничего страшного. Нужно выбираться. Идите! Со мной все в порядке. Я только не могу быстро бежать.
Свэггер бросил пистолет, пошел в сторону улицы, перешел на другую сторону, пересек аллею и вышел на широкий бульвар. По нему с ревом мчались полицейские автомобили в поисках въезда в парк, куда с этой автомагистрали попасть было нельзя. Два из них проехали в каком-нибудь метре от Свэггера, но сидевшие в них молодые люди выглядели встревоженными и совсем не агрессивными. Они явно не хотели приближаться к парку до тех пор, пока у них не будет уверенности, что стрельба прекратилась.
Зайдя в небольшой ресторан, Свэггер напустил на себя невозмутимый вид, заказал кока-колу и принялся ждать, когда ему принесут напиток, надеясь, что никто не заметит, что он тоже ранен.
Назад: Глава 10
Дальше: Глава 12