– Что значит – посол? Какой державы посол?

Борис Лаврентьевич Челкин никак не мог успокоиться и мерил шагами кабинет из конца в конец, наверное, сотый раз. И так проблем полон рот: несговорчивая Дума, перманентное брожение умов в Польше, снижение мировых цен на нефть из-за иезуитской политики Британии на Ближнем Востоке, грозящее обернуться дефицитом в казне… А тут еще эта потусторонняя Россия свалилась на голову, будто пыльный мешок из-за угла.

И нет бы чинно-благородно: ученые, мол, открыли возможность проникнуть в параллельное пространство, отыскать там подобие Российской Империи, выдвигают такие-то гипотезы, требуют на научные исследования такую-то сумму денег… Все это уже было и было не раз по самым разным поводам, и рецепт тут очень даже простой: дать на исследования энную сумму, поощрить кого словом, кого – орденочком, и спокойно забыть. Суммы плевые – фантазии у этих придумщиков не хватает, чтобы настоящих денег попросить, а глядишь – забота с плеч долой. Это даже полезно – вроде космоса этого, черт бы его побрал: умные головы имеют точку приложения своих талантов, не вникают, безделья ради в Основы, не пытаются их сотрясти ради научного же интереса. Да и практический выход с этих заумных теорий бывает. Нечасто и немного, но бывает. Вроде тех же поминальников, баллистических ракет или микроволновых печей. Да и обывателю нужны сенсации, чтобы не зацикливался на своих мелких бытовых неурядицах, не скучал, не выражал недовольства… Он же, обыватель, от сытости сам не знает, чего хочет. Не то севрюжины с хреном, не то – конституции.

Сейчас вроде бы все в порядке и недовольство ему выражать нечем, а поди ж ты – и студенческие кружки возникают по десятку в месяц, и анекдотцы сомнительного содержания кто-то сочиняет, и в Сети бог знает чего творится – жандармы, бедные, с ног валятся, чтобы за всем уследить, не дать во что-то серьезное развиться. Ведь и не такие безобидные случаи бывают – вон, в прошлом году сиделец наш женевский, Левинсон Иуда Маркович, в определенных кругах известный под псевдонимом Максим Совестин, труд свой очередной тиснул. «Двенадцать советов Государю». Ишь ты, Макиавелли какой выискался! Советчик! Будто и без него советчиков нет. Да ладно бы хоть действительно дело советовал – бред ведь всякий несет, сплошную крамолу. Прислушайся Его Величество хоть к одному такому «совету», и все – не видать больше России. Одна территория останется, а ни Веры, ни Царя, ни Отечества в ней уже не будет… И попробуй выковырни его из этой Женевы. Конфедерация когтями и зубами держится за свои обычаи, а обычай ее простой, как у казаков-донцов – из Конфедерации выдачи нет. Сплошные проблемы.

А тут еще этот посол липовый свалился на голову…

– Бежецкий, говоришь? – остановился Борис Лаврентьевич у дальней стены кабинета, прямо перед портретом Его Величества в полный рост при всех императорских регалиях. – Который из Бежецких? Отец или сын?

– Александр Павлович, – дипломатично ответил советник, привыкший за годы службы светлейшему к внезапным переменам его настроения и частенько – неадекватной реакции на невинные, в общем-то, ответы. Мог господин Челкин и письменным прибором запустить, и просто в ухо заехать – без чинов, по-простому, по-мужицки. И чем дальше, тем все непредсказуемее были его действия. И серьезнее последствия.

– Александр Павлович… Улан царицын… Или этот…

Челкин вспомнил невнятные слухи, будоражившие высший свет года три-четыре тому назад, и задумался. Советник столбом стоял у стола, не решаясь привлечь к себе внимание «полудержавного властелина». Наконец светлейший о нем вспомнил:

– У тебя все?

– Так точно, – по-военному ответил тот, вытягиваясь еще больше.

– Тогда пошел к черту!

Оставшись один, Борис Лаврентьевич уселся за стол, подпер руками тяжелую, отливающую медью, тронутой благородной патиной, голову и задумался…

Заполошный стук в дверь оторвал Маргариту от работы.

– Кто там? – недовольно спросила она, сдвигая очки на кончик носа и становясь похожей на учительницу гимназии. – Войдите!

Дверь распахнулась, и на пороге возник поручик Мальцев, в задачи которого входило охранять «этого нового Бежецкого» до особых распоряжений.

После решительного отказа появившегося «из-за грани» близнеца Бежецкого вести какие-либо переговоры, пока ему не будет предоставлена полная свобода и гарантии исполнения миссии, возникла томительная пауза. Баронесса просто не представляла себе, как выполнить требования свалившегося как снег на голову двойника ротмистра Воинова. Во-первых, это было попросту неразумно. Хотя бы до тех пор, пока не появятся какие-нибудь материальные подтверждения судьбы отправленного за «грань» посланца, кроме голословных утверждений пришельца о его тяжких травмах и необходимости лечения на «той» стороне. Во-вторых, как можно представить Государю этого самозванца в качестве посла той, другой России? Нет, если опять же Воинов возвратится и подтвердит… Получался замкнутый круг. Чужого Бежецкого на всякий случай изолировали, но как быть дальше, никто не знал. Даже решительная в других случаях «мать-командирша» не решалась брать на себя подобную ответственность. Так неопределенность тянулась и тянулась, а пауза грозила перейти в цейтнот…

– Что у вас, поручик, – посмотрела на вошедшего офицера поверх очков Маргарита. – Что-нибудь с вашим… хм-м… подопечным?

Мальцев состоял в штате КСП недавно и ужасно робел перед новой начальницей: опыта общения с командирами-женщинами у него еще не было. Хотя в целом офицером он был знающим и опытным.

– Так точно, ваше превосходительство! – гаркнул он, становясь по стойке «смирно».

– Потише, поручик, – поморщилась баронесса. – Вы же не на плацу… Что там с ним?

– Из Санкт-Петербурга прибыли четыре офицера, чтобы его забрать.

– Как забрать? По какому ведомству проходят эти офицеры?

– Дворцовая служба, ваше высокопревосходительство. Старший предъявил предписание за подписью самого Челкина.

– Интересно… – пробормотала про себя Маргарита. – А рыжему зануде-то, что от моего гостя потребовалось?.. Ваши действия? – спросила она поручика.

– Приказал караульным никого не пускать и поспешил к вам.

– Правильно. А относительно посланцев светлейшего?

– И не выпускать…

– Вот это особенно правильно, – похвалила служаку начальница и поднялась из-за стола. – Ну что же, давайте пройдемся до вашего объекта, посмотрим, что там и к чему…

«Вообще-то, если все это действо с высочайшего одобрения, то Челкин обязан был предупредить меня загодя. А раз не предупредил, то это – настоящая самодеятельность. И вообще – откуда он узнал про посланца? Не иначе среди моих людей есть его крыса… Это не есть гут, как говаривал один мой хороший знакомый…»

Размышляя таким образом, Маргарита с провожатым добрались до «гауптвахты», спешно переоборудованной из обычного деревенского дома. Правда, жил в нем прежде, видимо, какой-то куркуль: окна маленькие и узкие, как бойницы, забранные густой решеткой, – тюрьма тюрьмой. Даже улучшать практически ничего не пришлось. Так, добавили камеры слежения и сигнализацию, и все.

Часовой, вооруженный автоматическим карабином с примкнутым штыком, взял на караул при виде начальства. Экипирован он был полностью: армейский бронежилет, каска и даже гранаты на поясе. Женщина даже пожалела парнишку, по лицу которого из-под обреза шлема катились крупные капли пота. Но заодно и отметила про себя предусмотрительность поручика.

– Вольно. – Она прошла мимо часового и пропустившего ее вперед офицера.

– Это произвол, сударыня! – едва она пересекла порог, накинулся на нее один из «дворцовых», томящихся в «предбаннике», поскольку дверь во внутренние помещения охраняли сразу два мальцевских «цербера», имевших вид еще более решительный, чем страж на входе. – О вашем поведении будет немедленно доложено Борису Лаврентьевичу…

– Во-первых, здравствуйте, господин Егоршин, – узнала баронесса мельком знакомого ей офицера. – А во-вторых… Вы ничего не перепутали? С каких это пор мои люди подчиняются князю Челкину. – Она намеренно опустила «светлейшего».

– Нет, но… Все равно я вынужден буду доложить…

– В чем же дело – докладывайте.

– Прикажите вашему башибузуку вернуть нам поминальники! – выпалил второй посланец светлейшего, красный как рак.

– Вы изъяли у них поминальники? – подняла брови Маргарита, поворачиваясь к поручику.

– Так точно!

– Немедленно верните. Итак, господа, – обратилась она вновь к ротмистру Егоршину. – Чем обязана неожиданным визитом?

Ротмистр с готовностью протянул свои бумаги:

– Вот предписание на конвоирование в Санкт-Петербург означенного лица.

– Все правильно, – баронесса внимательно изучила составленные по всей форме документы и вернула обратно, – имеете право… Только понимаете, господин Егоршин, есть некая заковыка.

– Какая?

– Я уже говорила вам, что непосредственно господину Челкину не подчинена. И к службе дворцовой охраны не имею никакого отношения.

– Значит, вы отказываетесь выполнить предписание? – занервничал офицер. – Я должен буду…

– Помилуйте! – подняла ладони отстраняющим жестом баронесса. – Разве я вправе отказаться? Просто я должна получить одобрение СВОЕГО начальства – только и всего.

Команда Егоршина несколько успокоилась.

– А как скоро… это…

– Одобрение? Что вы! Конечно, скоро! Завтра утром, я думаю, все утрясется. Понимаете, господа, – я ведь тоже человек подневольный…

– Ну, если только до завтра, – неуверенно переглянулись «дворцовые».

– Не более, – заверила их Маргарита. – Поручик! Проводите ротмистра и его подчиненных в гостевой дом. И чтобы по первому разряду! Я прослежу – смотрите у меня! – строго погрозила она офицеру, в глазах которого блеснуло понимание, пальцем.

– Так точно! Прошу, господа…

Визитеры удалились, влекомые поручиком, превратившимся из неуступчивого стража в радушного хозяина. Теперь за них баронесса была спокойна: «дворцовые» – обычные люди, а у Мальцева вечерами собирается весьма незаурядное, с точки зрения любого холостяка, общество… Следовательно, часов двенадцать форы у нее есть. Тем более что, отдав приказ, Челкин, привыкший к неукоснительному исполнению желаний и отсутствию всяческих препятствий на пути проводников своей воли, вряд ли станет проявлять беспокойство.

Жестом отослав часовых, она открыла дверь в «келью» Бежецкого и встала на пороге, озирая холостяцкое жилище.

Посол возлежал одетым на расправленной постели, делая вид, что читает какую-то книгу. Маргарита могла поклясться, что он сейчас даже не задумывается над ее содержанием и вряд ли понимает, на каком языке она напечатана. На визитершу он старательно не обращал никакого внимания, но несомненно слышал все, происходившее снаружи – двери в его «каземате» особенной мощью, в отличие от стен и окон, не отличались.

– Фи, граф! – поморщилась женщина. – Вы превратили вполне приличное жилище в казарму. Се моветон, мсье!

– Князь, – буркнул Бежецкий, не поворачивая головы, и перевернул страницу.

– Что? – не поняла Маргарита.

– Повелением Государя, фамилии Бежецких пожалован княжеский титул. Передающийся по наследству.

– Вы серьезно? Тогда тем более неприлично вам, генералу и князю, лежать, тогда как дама стоит. Пусть даже эта дама всего лишь баронесса.

Генерал и князь отложил книгу (баронесса успела прочесть на обложке что-то вроде «Опыты выращивания племенных…»), сел на постели и угрюмо заметил:

– Врете, сударыня. Вы такая же баронесса, как я – папа римский.

– Вы грубиян, сударь, – Маргарита тоже присела на скрипучий стул (мебель для этой «тюрьмы» собирали по всему Чудымушкино). – Но я вас прощаю. К тому же, как я знаю, в королевском ранге вы уже были, теперь вот князь… Так недалеко и до папского сана.

– Да, я теперь знаю ваше настоящее имя, – продолжал Бежецкий, упорно не глядя ей в глаза. – Анастасия Дмитриевна, если не ошибаюсь?

– Мне всегда больше нравилось имя Анна, – вздохнула женщина. – А еще что вы про меня знаете, Александр?

Она намеренно опустила отчество и с удовлетворением заметила, как дрогнуло его лицо.

– Все, – с трудом выговорил он – почему-то перехватило горло. – Все. От рождения до…

Теперь дрогнуло что-то в душе баронессы.

«А ты хочешь знать, что ему известно? – вовремя остановила она готовый сорваться с губ вопрос. – Мало ли что могло статься с твоей близняшкой по ту сторону?..»

– Все это интересно, – оборвала она мужчину на полуслове. – Но у нас с вами очень мало времени. Собирайтесь. Я выйду, если это необходимо.

– Зачем? – Князь поднялся на ноги и одернул летный комбинезон. – Я как древний грек – Omnia mea mecum porto.

– Удивляюсь я вам, Александр, – вздохнула баронесса. – При вашей жизни, да не позабыть латынь… Хорошо, пойдемте. Не желаете захватить с собой ваше занимательное чтиво? – не удержалась она от колкости. – Дорога будет дальней.

– Ничего. Надеюсь, что попутчик будет интересным, – вернул шпильку Александр.

Александр открыл глаза и долго не мог отождествить с чем-нибудь знакомым звук, вырвавший его из крепкого сна.

«Черт, – постарался он уснуть снова – часы утверждали, что сейчас третий час ночи. – Наверное, приснилось…»

Но стоило ему смежить веки, как звук повторился.

Тихая печальная мелодия неслась откуда-то из смежного со спальней кабинета, но припомнить, что там могло ее порождать, он не смог, как ни напрягал плавающий в мутной полусонной одури мозг. Вроде бы ничего такого…

«Поминальник!.. – пришло вдруг озарение. – Конечно же, поминальник!»

Сменив хлопотную жизнь жандарма на вполне респектабельную карьеру гвардейского полковника (не по своему желанию, однако), он и думать забыл, каково это – вскакивать в два часа ночи от заполошного звонка. Благо все возможные полковые дела, не требующие отлагательства, вполне могли потерпеть и до утра. Поэтому и поминальник, с которым прежде не разлучался даже, пардон, в сортире, бывало, забывался то в прихожей, то в столовой, то вообще – в кармане мундира, повешенного в шкаф… Теперь, вероятно, он оставил его на письменном столе в кабинете.

«Неужели нельзя подождать до утра… – проворчал полковник, откидывая одеяло и шаря ногами по полу в поисках удобных домашних туфель. – Что у них там – кобыла жеребится или кто-то из унтер-офицеров загулял и угодил в полицию?..»

Он, убей, не мог вспомнить, чей номер пометил в памяти приборчика аллегро мольто из «Осени» Вивальди. Но, видимо, ни с чем радостным данный номер не ассоциировался, если для него была избрана эта напоминающая о бренности всего живого музыка…

«О господи! – хлопнул себя по лбу, окончательно сбрасывая дрему Бежецкий. – Это же номер Маргариты!»

Точно. Именно на эту мелодию сменил он «Весну» того же Вивальди, когда их с баронессой отношения окончательно разладились. Все же не повернулась рука ни стереть, ни закрепить за строчкой сухих цифр что-нибудь другое, менее эмоциональное.

Действительно. На дисплее высвечивался знакомый до последнего знака номер.

«Что ей понадобилось в такой час? – думал он, не решаясь прикоснуться к клавише вызова. – Неужели…»

– Вы спите, полковник? – раздался в мембране волнующий голос. – Только не говорите мне, что я вас разбудила.

– Конечно же, нет, – отчего-то засмущался он вполне естественного в ночное время, да еще для человека его положения, занятия. – Я засиживаюсь допоздна, сударыня.

– Важные дела, – понимающе протянула трубка. – Разводы, караулы, маневры… Фураж.

– Ну почему же…

– Извините, Александр, за некоторую интимность… – перебила его Маргарита фон Штайнберг, судя по шумам в трубке, находящаяся где-то за тридевять земель, если вообще не на другой стороне земного шара или в космосе. – Мы с вами давно не виделись: вы не располнели, часом, на гвардейских хлебах?

– Позвольте, а почему, собственно… – Бежецкий просто потерялся от подобного вопроса, совершенно неожиданного притом – сотни мыслей встревоженными пчелами кружились у него в мозгу.

– Да или нет?

– Извините, но я отказываюсь отвечать на подобные вопросы.

– Не сердитесь, Александр. Да или нет?

– Насколько я могу судить, – буркнул полковник. – Не особенно. По крайней мере, сшитые несколько лет назад мундиры мне пока еще впору.

– Чудесно! – непонятно чему обрадовался поминальник. – Не могли бы вы в таком случае приготовить один из ваших парадных комплектов? А еще лучше – два.

– Зачем?!!

– Вопросы потом, сударь. Через… э-э-э… сорок пять минут я буду у вас. Я не прощаюсь, Саша…

В мембране раздались частые гудки и, поймав себя на том, что стоит у стола с отвисшей челюстью, Бежецкий медленно опустил поминальник на полированное благородное дерево…