«Неужели я еще жив? На кущи небесные не похоже. На геенну огненную – тоже…»

Последним, что помнил Александр перед тем, как сознание окончательно его покинуло, был страшный удар, разом выбивший дух из тела и погасивший все краски. А перед ним – полубессознательное состояние, из которого вывела только ясная мысль: он падает. Падает в неуправляемом самолете, и до столкновения с землей, возможно, остаются секунды. И отчаянное, на пределе сил движение руки, масса которой, казалось, возросла многократно, к спуску катапульты… Взрыв пиропатрона под креслом снова вырвал недостаточно крепко держащееся сознание из тела, поэтому все, что было между, вспоминалось урывками: чередующаяся синь неба и буро-рыжая косая плоскость земли, свист ледяного ветра, старающегося сорвать комбинезон, оглушительный хлопок купола вверху…

«Успел я выбраться из кресла или нет, – почему-то крутилась и крутилась в мозгу мысль. – Наверное, успел… Только почему я всего этого не помню?..»

– Привет, – раздался где-то рядом голос, который Бежецкому показался странно знакомым. – С добрым утром!

Глаза открыть, хоть и не с первого раза, удалось. Но перед ними маячила лишь белая поверхность, и непонятно было – находится ли она рядом, или парит в недосягаемой высоте.

«Потолок, что ли… – с сомнением подумал Александр. – Хоть бы трещина какая или муха для масштаба… А может, и не потолок…»

Смотреть перед собой еще более-менее получалось, но вот малейшая попытка скосить глаза чуть-чуть в сторону – и голова взрывалась ослепительным фейерверком боли.

Но, как известно, если гора не идет к Магомету…

В поле зрения вплыло чье-то лицо. Сперва страдалец не мог различить черт: мешал контраст темного на фоне ослепительного потолка лица.

«Негр что ли…»

Но склонившийся над Александром человек оказался совсем не чернокожим…

– Что, близнец, не получилось у меня ничего?..

«Подумать только…»

Александр полусидел в кровати с высоко поднятым хитрой механикой изголовьем, глядя на экран портативного компьютера (так и крутился в мозгу термин «ноутбук»), удобно расположившегося перед ним на откидном столике. Конечно, с закованной в сложную конструкцию из сверкающих трубок и стержней левой рукой управляться с капризной клавиатурой было сложно, но разве можно отказать себе в возможности хоть чуть-чуть ознакомиться с отличиями этого мира от другого, только что покинутого. Ставшего за несколько лет почти родным…

Шок от встречи с самим собой уже прошел… Нет, не просто с близнецом, к общению с которым давно привык «по ту сторону» – именно с самим собой! Собой во плоти и крови, своим слепком, идентичной копией. Просто с собой.

Как ни крути, а свой «родной» близнец, оставшийся там, за гранью, не отличаясь ничем внешне, все равно был другим человеком. Воспитание, сорок лет, проведенные в своем мире, пресловутую генетическую память, наконец, нельзя заменить никакой подготовкой, пусть даже по изрядно отдающим мистикой технологиям незабвенного Полковника. Абсолютно одинаковые снаружи, они оставались разными внутри. Как, собственно, и любые близнецы, которых в мире миллионы: подсознательно любой из них старался походить на свое «отражение» как можно меньше. Похожи в тонкостях, предпочтениях и привычках лишь близнецы, не знающие друг о друге, разлученные с рождения… Но и тут слишком многое должно совпасть, чтобы они стали идентичными. Такого не свете не бывает. Или почти не бывает…

Но теперь перед ним при встречах (или свиданиях?) сидел он сам, без всяких сознательных или подсознательных заморочек, комплексов или фобий. Человек, неотличимый от оригинала (а оригинал ли он сам?) ни внешне, ни внутренне.

Порой Александр чувствовал мистический ужас, видя, как улыбается близнец, как приглаживает ладонью волосы, поворачивает голову. Он и не он одновременно…

А ведь был еще один близнец. Тот самый… И еще один – его копия – оставшийся по другую сторону границы миров…

Четверо…

От всего этого могла поехать крыша и у совершенно здорового, не пережившего неудачного катапультирования человека. И последующего жесткого приземления.

Какими они там с Маргаритой были идиотами, забрасывая этот мир зондами-ракетами… Никто, конечно, не пытал пришельца, не допрашивал часами, выуживая нестыковки и несообразности в его рассказе, никто, похоже, не подозревал в нем злоумышленника… Но палата без решеток на окнах с пуленепробиваемым стеклом тщательно охранялась. Об этом пациент-заключенный мог судить по доносящимся до него из коридора разговорам. Чем может заниматься столько мужчин возле больничной палаты, причем не только днем, но и ночью, как не охраной ее закованного в гипс и металлические клетки-растяжки «содержимого». И разумеется, не столько его, сколько от него…

«Понятное дело. – Бежецкий передвинул курсор на новый столбец. – Можно подумать, я бы поступил иначе. Ничего личного – работа есть работа…»

Судя по всему, тот, его мир, «отпочковался» от этого (или наоборот) совсем недавно. Самое большее – три года назад, то есть уже после его «заброски», и никак не менее года, поскольку в своем ни покушения на Государя, ни Челкина у кормила власти он что-то припомнить не мог. Тем более своего участия в перевороте, с целью оного рыжеволосого господина от упомянутого кормила отстранить. Да какое там «участия»… Близнец, по сути, возглавил заговор гвардейской элиты против зарвавшегося временщика. Или оба возглавили?.. Невнятно это как-то звучало в новейшей, можно сказать, свежайшей истории государства Российского. Как, впрочем, звучало бы и в истории любого другого в подобной ситуации… Оценки и акценты расставляются спустя годы, если не десятилетия, а по свежим следам всегда все сумбурно, противоречиво и неоднозначно… Однако недаром на плечи здешнего бывшего майора ВДВ спланировали золотые парчовые полоски с крупными звездами, да и титулы даются неспроста…

Нет, Александр совсем не завидовал своему «отражению»: стремление сделать карьеру ему, как и любому нормальному офицеру, конечно, чуждо не было, но… Кому-то дано, а кому-то нет. Радоваться нужно, что местный его аналог оказался в нужное время в нужном месте, да при этом – не ударил в грязь лицом.

«А интересно: смог бы я совершить нечто подобное, случись и мне тоже? Это ведь не скипетр маленького европейского государства вернуть с извинениями – тут кое-что иное требуется…»

И уже знал ответ…

Бежецкий вздохнул и открыл другое окошко сайта, посвященного перевороту, который здесь пока был нейтрально окрещен «весенними событиями». Возможно, в будущем их назовут и «славными», может, даже «великими», но любое дело, а особенно такое деликатное, как коррекция или реставрация власти, должно улежаться, обрести незыблемость, эпохальность. Вполне возможно, что будущие биографы «великого Бежецкого» еще бегают в гимназию или того пуще – возятся в песочке под бдительным присмотром нянечек или гувернанток… А то и не родились еще на свет. Поживем – увидим…

Курсор пробежался по столбцу имен наиболее активных участников, порой замирая на знакомых.

«Ого! Кирилл-то Ладыженский получил, наконец, ротмистра!.. Молодец, тоже не упустил шанса… А Вяземский – полковник… Эх, жаль Ганевича, погиб… А это что?..»

Стрелка замерла на единственной женской фамилии в длиннющем списке.

«Лопухина, Анастасия Дмитриевна, княжна…»

Палец сам собой нажал на клавишу, обведенная жирной траурной рамкой строчка подалась под стрелкой, и перед Александром появилась совсем куцая статейка, предваряемая не очень хорошего качества фотографией и двумя скорбными датами.

С черно-белого, так же, как и нажатая ссылка, окруженного траурной каймой фото, на него спокойно и чуть устало глядела Маргарита. Моложе нынешней лет на пятнадцать, но несомненно она – Маргарита. Маргарита фон Штайнберг…

– Как это случилось?

Близнец пожал плечами, вынул из кармана портсигар, откинул крышку, провел пальцем по белоснежному рядку сигарет и с видимым сожалением захлопнул.

– Ты что – кури!

– Медики заругают, – смущенно улыбнулся второй Александр. – Врачи тут просто звери какие-то…

– Ты не ответил.

Генерал Бежецкий помолчал, глядя в окно:

– А что тут ответишь… Судя по всему, в ее особняке произошел локальный прокол между пространствами… Знаешь, вообще-то это секретная информация…

– Согласен. Но ты в общих чертах. Я ведь тоже в этих делах не новичок.

– В общих чертах не получится. Одним словом, то, что пришло оттуда, похоже, человеком не было. По крайней мере, с Маргаритой… Анастасией…

– Ничего, я привык называть ее Маргаритой.

– Так вот, он просто растерзал Маргариту, – жестко сказал Близнец. – Я своими глазами видел то, что от нее осталось. Это зрелище не для слабонервных. Она, конечно, пыталась обороняться, стреляла несколько раз в эту тварь, похоже, даже ранила…

– А близнец как отнесся к ее смерти?

– Как? Как… Ты ведь знаешь – он ее любил… Переживал. Замкнулся на какое-то время в себе… Но время лечит. Сейчас он в порядке, по крайней мере – внешне. Хотя мы с ним очень редко общаемся. У него свои дела, у меня – свои…

– Я тоже редко со своим общаюсь.

– С нашим.

– Ты прав, с нашим. А как ты вообще? В личном плане, например.

– В личном?.. Да, знаешь, по-прежнему. Как-то все недосуг: работа, работа, работа… А ты?

– И у меня работа…

– Да, читал в твоем отчете про десант. Молодец, герой. Мне не довелось… Командир не имеет права. Отметили хоть?

– Владимир. Третья степень. Без мечей.

– Неплохо…

Два мужчины беседовали отрывисто, и случись рядом посторонний, ему бы показалось, будто разговор их тяготит. На самом же деле они просто понимали друг друга с полуслова, разве что не читали мысли. А может быть, и читали… Как тут разберешь?

– А ему скажешь? – спросил вдруг лежащий в постели, но посетитель даже не переспросил «О чем?» или «Кому?»

– Не знаю… А ты?

– И я не знаю…

– Извините, Александр Павлович, но я не могу вам позволить принять этого, так сказать, незнакомца под свое крылышко…

Министр внутренних дел был непреклонен, словно скала. И его можно было понять: давно ли сам нынешний глава Шестого отделения пребывал в таком же шатком положении не то разоблаченного шпиона, не то – перебежчика из вражеского стана. Сидел бы да радовался монаршим милостям, просыпавшимся на него без особенной, на взгляд Аристарха Сергеевича, причины. Так нет: вступается за еще одну свою копию, свалившуюся буквальным образом с неба! Что с того, что этот, вновь прибывший, как две капли воды похож на шефа «шестерки»? Не ему, в конце концов, решать – представляет сей субъект угрозу для Империи или не представляет!

– Знаете, Аристарх Сергеевич, – пошевелился в кресле еще один «адвокат». – Мне кажется, что вы не правы…

– А вы-то здесь при чем, Александр Павлович? – взвился Штольц. – Каким образом это дело касается возглавляемого вами отделения? Почему борцы с распространением одурманивающих средств начинают вмешиваться в дела безопасности государства. С каких это пор Корпус…

– С одна тысяча девятьсот тридцать второго года, – веско вставил шеф четвертого отделения генерал Якушев, самый пожилой из собравшихся здесь офицеров. – С тех самых пор, когда Алексей Николаевич, мир его праху, вывел Корпус из состава вашего министерства и восстановил вековую справедливость, подчинив его себе лично.

Остальные собравшиеся согласно закивали, и под сводами Малой Приемной повис мелодичный звон орденов и медалей, в обилии украшавших голубые мундиры с эполетами и аксельбантами. Даже ростовые портреты покойных императоров, взирающие со стен на людей, выглядевших по сравнению с ними карликами, казалось, присоединились к своим верным слугам. Особенно осуждающе глядел на осекшегося министра упомянутый Якушевым Алексей II, по неведомой прихоти художника тоже облаченный в лазоревый мундир жандармского полковника.

– И все-таки… – начал Штольц, но закончить не успел.

– Господа!..

Голос тут же потонул в звоне регалий, парадных сабель и скрипе отодвигаемых кресел: высокие, изукрашенные золотом белоснежные двери распахнулись, и в приемную вошел…

– Я не опоздал, господа? – обвел присутствующих взглядом выпуклых светлых глаз Его Величество. – Прошу присаживаться…

Бежецкий шел на совет с целью отстоять попавшего в переплет близнеца, вырвать его из цепких лап Министерства внутренних дел, а вышел, неся с собой полную для него индульгенцию. Милостью Государя пришелец «с того света» в одночасье из опасного шпиона, вражеского лазутчика превратился в полномочного посла своей державы со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Видимо, местные близнецы еще не совсем растеряли кредит доверия, отпущенный им Императором.

Именно близнецы, потому что шеф Пятого отделения безоговорочно поддержал тезку, и авторитет тандема оказался настолько велик, что к концу совета на их стороне оказалось подавляющее большинство присутствующих, включая САМОГО. Это была победа.

– Что, Саша, – положил близнецу руку на плечо генерал Бежецкий, – отстояли мы твоего найденыша? Показал бы хоть разок… Очень похож?

– Как я… – пожал плечами Александр. – Или ты. Не отличишь.

– Здорово. Было нас двое, стало трое. Размножаемся, однако.

– Четверо.

– Что-что? – не понял генерал.

– Четверо, говорю, стало. Трое здесь, один – там.

– Черт побери! Не много ли генералов в нашем роду? Только отцу, смотри, не ляпни – опять взовьется.

– Не ляпну. Кстати, как… отец? И матушка…

Теперь пожал плечами другой:

– Не молодеют, знаешь ли… Матушка укатила в Германию к Ленке… Не доверяет немецкой бабке и многочисленным тетушкам. Говорит, что не даст вырастить из единственного внука немца.

– Она права.

– Вот и я про то же. А отец не угомонится никак… Так что не проговорись при случае.

– Да не проговорюсь я. Я же без тебя туда не показываюсь.

– И зря, между прочим. Старики к тебе относятся как ко мне. Почти…

– Вот именно, что почти… Третий наш, кстати, не генерал, а все еще ротмистр. Как я до того… Ну, сам знаешь.

– Что так?

Александр присел на подоконник и вынул из кармана портсигар. Проходивший мимо незнакомый придворный неодобрительно покосился в его сторону, но ничего не сказал. Кто из дворцовых обитателей не знал двух блистательных близнецов? Тень Императора, легшая на них, извинила бы все на свете… Да генерал и не думал закуривать: в последнее время он старался пореже предаваться этой пагубной привычке, хотя по-прежнему таскал в кармане изящную золотую вещицу, подаренную Самим.

– Этикет, Саша, – напомнил второй.

– Знаю… – портсигар занял свое законное место.

– Так почему он ротмистр?

– Потому же, почему твой аналог там – все еще командует уланским полком.

– Да ну? Эх, повезло! Я бы с ним поменялся… И что, тот мир настолько отличается от нашего?

– Совсем чуть-чуть, – скрывать что-то не было смысла: завтра-послезавтра вся Империя узнает об открытии своего зеркального отражения – на подготовку почвы для обнародования этого величайшего в истории России события уже дана высочайшая отмашка. – Разве что там не было «весенних событий».

– Не может быть? Как это?

– Так. Государь по-прежнему здоров – покушения на него просто не было, а…

– И Челкин у власти?

– Да, по-прежнему.

– Вот это новость!

– Погоди… Новости еще не все.

– Что же еще может быть сенсационнее? Мерзавец по-прежнему плетет сети! Эх…

– Маргарита…

– Что Маргарита? Стой… Раз переворота не было… Она что – жива?!

– По крайней мере, пока наш третий был там – на здоровье не жаловалась. Тебе привет передавала.

– Постой! – Бежецкий схватил своего двойника за рукав мундира, не обращая внимания на то, что комкает в кулаке ткань вместе с живой плотью, и, не замечая нахмуренных бровей собеседника. – Ты не пошутил сейчас?

– Насчет привета?

– Нет, вообще…

– Ни капельки.

– Ты… Ты знаешь, кто ты?

Генерал был возмущен. Генерал был взбешен. Генерал пылал яростью.

– Ты… Ты… Ты после этого…

– Успокойся. Я сам это узнал буквально вчера.

Бежецкий, опомнившись, выпустил из побелевших пальцев голубое сукно и осторожно провел по нему ладонью, будто стараясь разгладить уродливые складки. Он смотрел в пол, на щеках его играли пунцовые пятна.

– Прости.

– Ничего. Я понимаю.

– Как же быть?

– Откуда мне знать…

Сиреневое призрачное марево развеялось так же мгновенно, как и окутало Александра, а уже на следующем шагу он ощутил себя в темной комнате. Темной и очень холодной – стужа тут же запустила ледяные пальцы под «доспехи», вонзая когти в распаренное тело. Но автоматика, судя по замигавшему на забрале огоньку индикатора, сработала мгновенно, и поток теплого воздуха, поступающего через десятки отверстий внутри костюма, принялся вытеснять холод обратно. Заодно не давая проникнуть в негерметичный «скафандр» радиации, напоминавшей о себе помаргивающим красным глазком счетчика Гейгера и всякой, научным языком выражаясь, «патогенной микрофлоре», возможно присутствующей здесь в изобилии.

Но не это беспокоило сейчас Бежецкого: прямо перед собой на снегу он различил сразу две человеческие фигуры…

Остальное додумывалось уже в броске и перекате… Вернее, не успело еще оформиться, как автомат знакомо толкнулся в плечо, а тот из «аборигенов», что лежал лицом к «воротам», так и не успев выстрелить из чего-то похожего на пулемет Разинова, парой которых была укомплектована группа, крутнулся на снегу, словно кегля, и запрокинулся навзничь.

– Атас! – ввинтилось в уши, тут же захлебнувшись.

«Один есть!.. Теперь перекат за этот вот пенек и…»

Второй оказался проворнее. Басовитый грохот крупнокалиберной очереди на миг перекрыл свист и завывание метели, а в «пенек», за которым прятался Александр, оглушительно и дробно грохнуло несколько раз, заставив все укрытие содрогнуться и ответить каким-то жалобным металлическим лязгом и звоном.

«Что за напасть?..»

Вот это номер! «Пенек» оказался занесенным до половины и обросшим какой-то пушистой черной коростой зондом! Одним из утерянных в самом начале исследования «запределья» самоходных роботов. Точно! Вот и кабель тянется в сторону «ворот»…

– Колька, живой? – хрипнуло в наушниках удивительно знакомым голосом.

«Русские? Откуда они тут?..»

– Прикрой, – ответил второй голос, тоже знакомый. – Зацепило меня…

«Но ведь…»

– Лежнев, Решетов – это вы?

– Командир?.. Какого же вы…

Ранение вахмистра оказалось пустяковым. Даже и не ранение вовсе, а так – ерунда: пуля чиркнула вскользь по шлему, даже не пробив верхний слой. Да и не могла пробить – «доспехи» разрабатывались с учетом характеристик всего известного легкого стрелкового оружия, и повредить их можно было только чем-то обладающим повышенной пробивной силой. Например, крупнокалиберной пулей из того же «Василиска» Решетова.

– Как же это, ваше благородие? – наперебой недоумевали десантники, заняв вместе с командиром оборону уже на три стороны горизонта. – Вы ж первым шли! Да и мы ровно через сто двадцать секунд после вас занырнули. А вы после нас оказались. Да еще минут через… Коль, сколько там было?

– Да не знаю я… Может, пять, может – больше…

– И все-таки как это?

– Бог его знает, – буркнул в ответ Бежецкий.

Он сам не знал причины такого незапланированного выверта, но вспоминая густо пересыпанные разной ученой «матерщиной» расплывчатые пояснения Николаева-Новоархангельского и Мендельсона, понимал, что все это – шутки искривленного в данной точке соприкосновения двух миров пространства-времени. Чистый Эйнштейн, блин!

Время шло, а подкрепления не было. Плотный паровой сгусток продолжал крутиться на прежнем месте, доказывая, что «ворота» открыты, но никто оттуда не появлялся. Пурга продолжала бушевать, нападать на десантников никто не собирался, и те потихоньку расслабились.

– Может, веревку подергать, ваше благородие?

Увы, дергать было нечего: трос оказался ровно обрезанным в метре позади Александра. Да и впереди – тоже. Совсем как в случае с большинством зондов, потерянных на этой стороне.

– А что будет, если вообще никто не появится? – задал резонный вопрос Решетов. – Тогда как?

– Как? – Командир пожал плечами. – Так же, как и всем вместе. Возьмем пробы, снимем тут все вокруг – кстати, камеры уже работают, так что почаще крутите головой, – зацепим тросом пару потерянных зондов и – обратно, домой. Ну а там, на «большой земле», разберемся что и как. Наверняка ничего серьезного не случилось. Может быть, вытащили обрезанный трос и решили до выяснения не соваться сюда.

– Ребята? – недоверчиво покрутил головой Лежнев. – Нет, ваше благородие, наших ребят такая ерунда, как трос этот, не остановит… Обрезан – значит, мы в беде, а бросать товарищей у нас не принято. Не знаю уж, как у вас…

– У нас тоже, – буркнул Александр.

– Тут что-то другое…

И в этот момент из «парной» появились сразу двое десантников…

– Где вы были, мать вашу! – напустился на опоздавших Лежнев, едва те отцепили от поясов трос и присоединились к троице, распластавшейся на снегу эмблемой «Мерседеса». – Мы тут уже ждать устали!

– Да нигде мы не были, – недоумевали Степурко и Алинских. – Выждали две минуты, как полагалось и – вперед.

– Какие две? Минут двадцать прошло!

– Не свисти, ботало!.. Пардону просим, ваше благородие.

– Ладно, – вмешался в перепалку Бежецкий. – Сколько на ваших часах, фельдфебель?

– Одиннадцать сорок девять, – браво отрапортовал тот.

– А на ваших, урядник?

– Одиннадцать сорок девять. И тридцать секунд.

Часы в шлеме Бежецкого показывали двенадцать ноль восемь, но он все же решил проверить еще:

– А у вас Лежнев?

– Двенадцать шестнадцать.

– Двенадцать шестнадцать, – сообщил Решетов, не дожидаясь вопроса.

– Да у вас просто часы сломались, – хохотнул Алинских. – Не бывает такого!

– Это невозможно, – вздохнул командир. – Такие часы не ломаются… Время сломалось.

– Как это?

– Вернемся, ученые вам объяснят, – ответил Александр, поднимаясь на ноги и забрасывая автомат за спину. – А пока – за работу. Остальных можем и через час не дождаться…

Командир оказался не прав: еще одна пара – мичман Грауберг и вахмистр Рагузов – явилась с «того света» почти по плану. Их часы отставали от часов предыдущей пары всего на каких-то полторы минуты. А вот продолжения не было, поэтому Бежецкий решил обойтись урезанным вариантом: семеро – тоже сила, но все-таки – не одиннадцать.

Следующие полчаса, разбившись на тройки, десантники под прикрытием озиравшего окрестности с помощью локатора – видимость по-прежнему составляла не более десяти метров – Решетова с его неразлучным «Василиском» на изготовку, откапывали два зонда из более чем двух десятков, разбросанных вокруг «ворот».

Картографировать было особенно нечего – на экране локатора на десятки километров вокруг расстилалась лишь унылая, слегка всхолмленная равнина, напоминавшая океан, внезапно схваченный льдом посреди мертвой зыби, и нарушали ее однообразие лишь люди, да мертвые роботы.

Более чем мертвые, кстати: большая часть оказалась не просто вмерзшей, а прямо-таки вмурованной в черный, скрипящий под лезвиями саперных лопаток словно слежавшийся речной песок, лед. Чтобы извлечь из этого странного «грунта» машины, их пришлось бы вырезать вместе с куском субстрата циркулярной пилой, которой в арсенале десантников, естественно, не было. Да и не производили эти машины впечатления чего-то еще годного к употреблению. Почти все их части, находившиеся снаружи, включая линзы видеокамер, были покрыты рыхлым черным налетом, напоминающим лишайник. Однако «лишайник» этот вовсе не рос на поверхности металла, пластмассы или стекла – он прорастал внутрь, превращая то, к чему прикипел, в такую же легкую хрупкую массу, податливо крошащуюся под пальцами в черную мельчайшую пыль. Большая часть зондов поэтому сохраняла лишь видимость внешней формы, превратившись в своеобразные муляжи, «окаменелости» машин.

Потыкав один из автоматов лопаткой, Бежецкий, наблюдая за тем, как легко уходит ее «штык» в черную «пемзу» почти до рукояти, понял, как ему повезло с тем зондом, за которым он укрылся от пуль решетовского «Василиска». Окажись на его месте одна из таких вот «обманок», исход был бы ясен – тяжелые бронебойные пули либо развеяли бы гору «шлака» в пыль, либо пронзили ее навылет…

Но факт оставался фактом: «Василиск» превратил один из трех более-менее «свежих» на вид зондов в дуршлаг, поэтому выбора особенного не было.

Один из автоматов, по счастью завязший в «грунте» лишь гусеницами, был уже выдолблен и готов к транспортировке на «большую землю», второй – более «сложный» – сейчас выгрызали изо льда общими усилиями, а время до возвращения еще оставалось. Поэтому Александр решил взять с «паршивой овцы» – продырявленного Решетовым автомата – пресловутый «шерсти клок».

– Грауберг!

– Я!

– Вы вроде бы разбираетесь в технике?

– Так точно! – отрапортовал мичман, перемазанный черной пылью с ног до головы. – Служил в батальоне технического обеспечения Черноморского флотского экипажа.

– Отлично. Попробуйте-ка снять с этого металлолома… – командир ткнул пальцем в зонд-спаситель, – хотя бы видеокамеру, что ли… Или что-нибудь, что может представлять ценность для ученых.

– Попытаюсь… – с сомнением почесал затылок шлема мичман. – Но не гарантирую…

– Вот-вот, попытайтесь. А мы с Лежневым займемся пробами грунта.

Еще через полчаса все было готово: оба выгрызенных изо льда аппарата подтянуты к самому устью «ворот» и надежно обвязаны тросами, все свободные емкости забиты под завязку осколками субстрата и кусками изъеденных «черной плесенью» автоматов, все вокруг на десять раз снято и переснято… Лишь Грауберг продолжал возиться со своим зондом.

– Скоро вы там? – поинтересовался Бежецкий, подходя к нему: ветер заметно усилился, и передвигаться, даже в чудо-костюмах, стало сложновато.

– Еще минуточку…

– Удалось снять камеру?

– Да, вот она, – кивнул мичман на серебристый, чуть тронутый черной «плесенью» параллелепипед, лежащий рядом с ним. – Похоже, целехонька.

– Чем же вы заняты?

– Да вот, – пожал плечами немец. – Никак не могу понять, что это такое.

– Где? – нагнулся к нему командир. – Покажите.

– Вот, – палец в толстой перчатке осторожно тронул белый матовый цилиндр, – очень уж по виду очень от всего остального отличается.

– Так выньте его, и дело с концом.

– Да? А если это взрывчатка? Повидал я подобные штуки в своей жизни.

– Откуда здесь взрывчатка? Ученые, конечно, сумасшедшие люди, но не настолько. Этот… эта штука закреплена как-нибудь?

– Нет, похоже, просто засунута под привод манипулятора.

– А провода от нее идут какие-нибудь?

– Не вижу.

– Тогда это не мина.

– Как сказать…

Александр начал терять терпение:

– Тогда сделаем так: обвяжите этот предмет тросом, и попробуем дернуть, отойдя на расстояние.

– Хорошо.

Через пару минут все залегли в отдалении от мертвого зонда, и Бежецкий собственноручно рванул конец веревки, привязанной к «мине».

Взрыва, как и ожидалось, не последовало.

– Блин, Грауберг! – заявил Лежнев, первым поднявший выдернутый из машины цилиндр. – Опять ты в своем репертуаре! И когда тебе надоест только?

– Ты о чем, Николай? – не понял мичман, тоже поднимаясь на ноги.

– Да все об этом. – Вахмистр продемонстрировал всем собравшимся вокруг тубу из-под пищевого концентрата. Точно такую же, какие лежали у каждого из десантников в рюкзаке в составе продуктового запаса на непредвиденный случай. – «Фасоль белая с салом», – прочел он, поворачивая емкость перед стеклом шлема. – Сожрал хавчик втихаря, а нас разыграть решил. Шутник, блин, тевтонский!

– Не мели ерунды, – отозвался Грауберг. – Я свой НЗ и не вскрывал. А это… – он отобрал тубу. – Я что, по-твоему: зубами отгрыз? – Он провел пальцем по краю полукруглой выемки в тонком пластике.

– Не, это не зубами, – завладел находкой урядник Алинских. – Это срезано чем-то… Стоп! А тут внутри листок какой-то…

При свете фонаря, загородив от ветра спинами клочок рвущейся из рук желтой, в разводах, хрупкой бумаги с едва различимыми каракулями, десантники прочли:

«10 августа 20…

Двенадцатый день. Надежды на спасательную экспедицию больше нет, НЗ на исходе. Аккумуляторы костюмов разрядились пять дней назад. У Яснова обморожены руки и лицо, у меня тоже не все в порядке… Принял решение идти на запад. Может быть, там есть люди. Здесь мы все равно погибнем. Если кто-нибудь найдет эту записку, передайте…»

Далее текст обрывался, поскольку листок бумаги в этом месте был срезан пулей «Василиска».

– Яснов? – нарушил молчание кто-то из бойцов. – И тут тоже Яснов. Прямо как наш.

– А ведь сегодня-то тридцатое июля, – припомнил кто-то. – Десятое августа аккурат через двенадцать дней…

Бежецкий бережно сложил письмо и спрятал в нагрудный карман комбинезона. Он уже все понял…

– Да это ведь почерк Батурина! – запоздало догадался вдруг Лежнев. – Он мне бумаги заполнял в прошлом месяце в офицерскую школу! Неужели… Надо идти за ними – может, еще успеем помочь!

– Не успеем, – вздохнул Александр. – Бумага какая, видели? Ей как минимум год. А то и все десять… Да и туба вся плесенью проедена… Все: наших товарищей больше нет. Возвращаемся.

– Как нет? Они же только что… Нет, так нельзя! Надо попробовать!

– Попробуем в следующий раз. А пока нужно доделать то, ради чего мы сюда пришли. Слушай мою команду…

– Вижу на экране локатора движение, – раздался в наушниках бесстрастный бас Решетова…