– Куда прешь, скотина? – надрываясь заорал штаб-ротмистр Лисицын, грозя кулаком нескольким туземным новобранцам, повернувшимся по команде не через то плечо, смешавшим строй и разом превратившим более-менее напоминавшее колонну по четыре построение в некое подобие овечьего гурта. – Совсем не имеют представления о движении в строю! Право слово, наши Ваньки, вчера призванные откуда-нибудь из Тьмутаракани, на несколько порядков умнее и сообразительнее этого сброда, – пожаловался он Саше, стоящему рядом.

Молодой человек только почесал в затылке: за те три дня, что он провел в Кабуле, у него вызрело именно такое убеждение. Туземцы показались ему тупыми, ленивыми, вороватыми и бестолковыми. Ему, правда, до сего дня не доводилось сталкиваться с местным воинством, но чего стоили попытки объясниться с торговцами, водителями «бурбухаек», как именовались местные авто, и местными полицейскими, разодетыми как павлины (мощные нагрудные бляхи, могущие сойти за кирасы, высоченные фуражки с кокардами, аксельбанты). Решительно никто не признавал Сашиных попыток объясняться на местном языке, старательно осваиваемом при помощи разговорника. Все его попытки сломать себе язык вызывали лишь презрительные улыбки, а старания понять услышанное в ответ заранее были обречены на провал. И оставалось лишь догадываться, что виной всему этому: непривычная для европейца фонетика или небрежность составителей бесполезной, как оказалось, книжицы.

Не помог и сосед по квартире, на поверку оказавшийся неплохим человеком. Прапорщик Деревянко, целые дни проводивший в механических мастерских при местном арсенале, как выяснилось, был вовсе не блондином, а самым настоящим альбиносом. Отсюда и красные глаза. Что же до алкогольного аромата… Матвей Опанасович, в свое время закончивший Московский Императорский политехнический институт, объяснил все практически полным отсутствием в местном хозяйстве растворителей. Спирт, ацетон да бензин – вот и вся химия, которая была доступна технику в здешних, чуть ли не полевых условиях.

– Мой вам совет, молодой человек, – заметил прапорщик, повертев в пальцах, серых от въевшейся намертво металлической пыли, разговорник. – Обзаведитесь денщиком из таджиков или узбеков. Среди наших солдат их немало. Их язык с местным схож, и понимают они с туземцами друг друга вполне сносно. А те два десятка слов, что вам все-таки понадобятся самому, вы зазубрите со временем безо всяких пособий. Само собой получится.

И вот теперь Александр, старательно и скрупулезно, как школяр, заносил в толстую тетрадь с коленкоровым переплетом – свой дневник, который поклялся себе вести регулярно, услышанные на улицах слова. «Сарбоз – солдат», «дукан – магазин»…

Офицеры Третьего Нижегородского драгунского полка, в Кабуле имевшего всего два эскадрона и еще по одному в Герате и Кандагаре, приняли новичка хорошо. Из-за общей малочисленности корпуса, штаб-офицеры всех входивших в него частей старались держаться вместе. Этому немало способствовала и компактная дислокация «войск». Поэтому на время, как это часто бывает во время войны, были забыты и наигранное презрение кавалерии к пехоте, и тщательно пестуемые в мирное время «фирменные» полковые заморочки.

То презрение с которым блестящий гусарский ротмистр смотрит на «серого» пехотного капитана в столице, совершенно неуместно там, где на одинаковой защитного цвета форме не видно никаких отличительных знаков. А пуле, которая, как всем известно, дура, абсолютно наплевать, какие у тебя эмблемки на воротнике или звездочки на погоне… Да и красоваться особенно не перед кем: мирок европейского «сеттлмента» тесен, женщины наперечет, балы и широкие застолья редки…

А война, несмотря на внешне мирную жизнь города, была рядом.

Уже в первую свою ночь в Кабуле Саша вскочил с постели, разбуженный автоматными очередями, доносившимися откуда-то из города. Вообразив невесть что и сожалея, что, за дневной усталостью и бюрократическими проволочками, не настоял на получении табельного оружия, он торопливо оделся, твердя про себя: «Вот оно… Вот оно…» И почему-то смерть от вражеской пули, такая желанная в далеком Санкт-Петербурге, уже не казалась ему настолько привлекательной…

– Почему не спите, поручик? – недовольно пробормотал, яростно протирая глаза, прапорщик Деревянко, открывший Бежецкому далеко не на первый его стук в дверь. – Что вас по ночам нелегкая носит? Сортир там, в конце коридора…

– Вы разве не слышите? – указал взволнованный юноша на окно, за которым не прекращалась стрельба. – Стреляют!

– Ну и что? – Матвей Опанасович зевнул, до хруста раздирая рот. – Стреляют и стреляют, что с того? Тут каждую ночь стреляют, и что – не спать из-за этого? Не знаю, как вам, а мне с утра – на службу…

– Но ведь…

– Успокойтесь, – еще раз зевнул прапорщик, почесал поросшую белесым волосом грудь в вырезе линялой нательной рубахи и с тоской оглянулся на смятую постель. – Стреляют далеко, даже не в нашем районе… – Он вслушался и уверенно заключил: – За рекой палят, в Чилбазгане. Может, туземцы чего не поделили, может праздник у них какой… Восток, одним словом… Спокойной ночи, поручик, и сладких снов.

Деревянко бесцеремонно закрыл дверь перед носом у растерянного Саши, и уже через минуту из-за нее донесся богатырский храп техника, могущий легко соперничать с далекой канонадой, никак не желающей стихать. И Бежецкому оставалось лишь позавидовать непробиваемой безмятежности прапорщика, потому что он сам так и не смог сомкнуть глаз до рассвета, вслушиваясь в далекую стрельбу…

Но первым, что с утра сделал Бежецкий, был визит на оружейный склад корпуса, где после долгих препирательств с пожилым усатым фельдфебелем он завладел новеньким автоматическим пистолетом Федорова с магазином на двадцать патронов, который доселе держал в руках лишь пару раз в училище. С тяжеленной, солидно оттягивающей подогнанную по фигуре портупею, тоже новенькой с иголочки кобурой на боку, он наконец почувствовал себя настоящим боевым офицером.

– Дайте-ка посмотреть, – заинтересовался штабс-капитан Нефедов, когда все представления были позади и офицеры тесно сидели за сдвинутыми вместе столами «клуба» – некого гибрида ресторана и курительного зала, который содержал отставной фельдфебель Неустроев, решивший не возвращаться на родину (таких здесь оказалось много). Оружием тут, видимо, было трудно кого-то удивить – Саша у многих видел кобуры на боку, – но ему это удалось. – Честное слово, господа, в первый раз вижу такого монстра вблизи!

– Покажите, покажите, поручик! – поддержали остальные собравшиеся.

– Ничего особенного… – смутился Бежецкий, извлекая на свет божий свой грозный «федоров».

– Ого!.. – пронеслось над столом. – Действительно монстр!.. Всякое видал, но чтобы… Да вы эстет, поручик!..

– Прекратите, господа, – пробасил Нефедов, придирчиво осматривая «машинку», крутя ее в руках так и эдак, выщелкивая толстый магазин из рукояти и с лязгом загоняя его обратно. – Оружие весьма действенное, как я слышал. Правда, опробовать как-то не доводилось.

– А что же сейчас мешает? – скривил тонкие губы в усмешке сидящий напротив ротмистр Сашиного «полка» Жербицкий. – Силантий Фокич, думаю, возражать не станет.

Офицеры с готовностью задвигали стульями, загомонили.

– Осторожнее, штабс-капитан, – попытался сопротивляться Саша. – Он же заряжен!

– Я в курсе, – серьезно кивнул Нефедов, передергивая затвор. – Васи-и-илий!

– Что прикажете? – прибежал на зов одетый нарочито в русском стиле и прилизанный на прямой пробор мордастый половой Василий, вытирая руки о фартук.

– Расставь-ка там у стеночки бутылки пустые, Вася, – попросил штаб-ротмистр. – Надо, понимаешь, пушку поручику пристрелять.

– Помилуйте, барин! – изменился в лице половой, перебегая глазами с одного офицера на другого. – Как можно? Это ж не стрельбище вам!

– А-а, прекрати! – беспечно махнул рукой Нефедов. – Можно подумать в первый раз.

– Не первый, – упрямился официант. – А ремонтировать потом кто будет?

– Что тут ремонтировать? – улыбнулся Жербицкий. – Стены-то даже не оштукатурены! Дашь бачам полтинник серебром – они дыры глиной замажут, будут стены лучше новых. Не томи, братец, тащи бутылки.

– Положим, полтинником не обойдешься, – рассудительно заметил штаб-ротмистр Лисицын. – Рубль серебром, как минимум.

– За чем же дело стало? – Жербицкий снял с вешалки у входа кепи и пустил по кругу. – Кому сколько не жалко, господа!

Саша бросил в шапку серебряный четвертак – больше монет в карманах у него не оказалось. Набралось где-то около трех рублей. Ротмистр поворошил кучку тускло поблескивающих монет длинным аристократическим пальцем и ловко напялил кепи на голову полового – ни пятачка не просыпав.

– Действуй, Василий! Тут и на ремонт хватит, и тебе останется. А будет Силантий Фомич шуметь – вали все на меня: он в моей роте служил – поперек слова не скажет.

Бесшабашность боевых офицеров постепенно затягивала Александра, выпитое горячило кровь… В чопорном Петербурге он и подумать о таком не мог, а тут – на передовом рубеже Империи, словно на американском «фронтире», о котором в детстве читал у Майн Рида и Фенимора Купера, – возможно все.

– Позволите, поручик, мне первому? – учтиво спросил штабс-капитан, становясь в позицию для стрельбы. – Лишить вашу фузею невинности, так сказать.

– О чем речь, сударь! – охотно согласился Саша.

– Верно!.. Правильно!.. – загудели остальные офицеры. – Нефедов – мастер…

Штабс-капитан вскинул пистолет, покачал его на вытянутой руке, покрутил головой, опустил… И, молниеносно вскинув снова, семь раз нажал на спуск так быстро, что выстрелы почти слились в очередь.

– Браво!

Все семь бутылок стояли на своих местах, но пули точно отбили им горлышки.

– Увы, господа! – развел руками Нефедов. – Вынужден вас разочаровать. Сие изделие Императорских Тульских оружейных заводов в пристрелке не нуждается. Прицел исключительно точен. Спуск чуть-чуть туговат, но будем снисходительны – приработается со временем.

– Уж у нас-то точно…

– А автоматический огонь? – вспомнил кто-то. – Как эта машинка на очереди будет?

– Думаю, тоже неплохо, – буркнул офицер, переводя пистолет на автоматический огонь.

На этот раз вскидывать пистолет он не стал, а ударил очередью от живота. На Сашин слух никакой разницы между стрельбой одиночными в нефедовском сумасшедшем темпе и очередью не было. Но бутылки взорвались едва ли не одновременно.

– Тоже неплохо, – пожал плечами штабс-капитан, прочистил мизинцем заложенное ухо и выщелкнул обойму, в которой оставалось еще несколько патронов. – Но все равно – не автомат. В конце задирает. И думаю, что пару бутылок я расколотил рикошетом.

– Эко диво! – заявил кто-то из-за спин. – Для того и примыкают кобуру вместо приклада.

– Не выход, – покачал головой Нефедов. – Пистолет – оружие личное. В случае чего вы противника подождать попросите? Пока возиться с кобурой будете.

– Это точно…

– Ну, господа. – Стрелок взял из рук Саши запасную обойму, которую тот держал наготове, и вставил на место ополовиненной. – Кто желает попробовать?

– А о хозяине вы, штабс-капитан, забыли? – прищурился Жербицкий.

– Пардон, пардон… – Пистолет перекочевал к Саше. – Оружие ваше – вам и карты в руки… Василий! Новую партию мишеней!

Увы, пострелять Бежецкому не дали.

Едва он поднял пистолет, как дверь «ресторана» распахнулась от удара, и на пороге вырос офицер, сопровождаемый тремя вооруженными солдатами.

– Прекратить стрельбу! В чем дело, господа?!

– Ну вот… – протянул кто-то. – Появился Девятый, и все опошлил…

Успокоить начальника гауптвахты, совмещавшего эту должность с должностью главы местной военной полиции, удалось не без труда.

– Вы бы хоть на воздух вышли, что ли! – продолжал кипятиться офицер вполнакала. – Не продохнуть ведь тут! По какому поводу стрельба?

– Да вот, пистолет поручика пристреливали.

– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался капитан Девятый, успевший между делом опрокинуть рюмочку.

Саша обреченно подал оружие новому соискателю…

– Ну вы поглядите, что за ослы! – оторвал Александра от мыслей Лисицын. – Нет, говорю я вам, поручик, что с этой армией мы много не навоюем.

– А мы разве собираемся воевать?

– Ха! А чем мы сейчас, по-вашему, занимаемся? Марлезонским балетом?

– Извините, штаб-ротмистр, я тут всего три дня…

– А в России что – ничего про здешние дела не знают?

– Честно говоря, – пожал плечами Бежецкий, – не очень… Печатают кое-что в газетах, по телевизору иногда показывают… Я, конечно, подозревал…

Лисицын махнул рукой и отвернулся.

– Это война, молодой человек, – продолжил он минуты три спустя. – Что бы там ни говорили в России, как бы ее ни называли – замирением горцев, наведением порядка или еще как, – это война. Самая обычная колониальная война. Британцы вон двести лет ведут такие войны по всему свету, и не стесняются называть это своим именем. А нам, совестливым, почему-то стыдно… Толстовцы… Так вот, Александр Павлович, если бы британцы всех своих врагов, во всех своих многочисленных колониях топили в крови своих солдат – туманный Альбион давным-давно обезлюдел бы. Поняли они это, слава богу, рано и принялись в каждой новой колонии заводить армию из туземцев. И только офицеров ставили своих.

– Но ведь полагаться на такую армию нельзя!

– Ха! Кто вам это сказал? Воюют не хуже чистокровных британцев! А в чем секрет? Дис-ци-пли-на! – проговорил по складам штаб-ротмистр, назидательно подняв вверх палец. – И, между прочим, воюют не только в колониях. Вспомните Вторую Восточную – вы ее наверняка изучали в училище. Тяжко нашим солдатикам пришлось против их гуркхских стрелков да сикхских гвардейцев! И в последнем Китайском конфликте, замечу, тоже. Мы, правда, этих вот вояк никуда тащить не собираемся, но хотя бы в своих горах пусть повоюют, как полагается.

Лисицын прервал свою лекцию и несколько минут сыпал в адрес вновь сломавших строй афганцев таким отборным матом, что Саша, к такому словоизвержению не слишком привычный, смущенно отвернулся.

– Зачем вы ругаетесь? – спросил он, когда офицер выдохся, а на плацу водворился относительный порядок. – Они же не понимают.

– Не понимают? Ха! Все они понимают! Между прочим, мат эти сарбозы зазубривают в первую очередь! Вы бы послушали, как они друг с другом общаются – «ё…» да «мать…» через слово. Будто под Рязанью родились – заслушаешься! Если бы еще все остальное у них так же получалось – цены бы этому воинству не было…

– Но ведь у англичан получается?

– Получается. И у германцев в их Восточной Африке получается, и у французов – в Северной и Центральной. Вы их зуавов или марокканцев в деле видели? Хотя откуда… А я вот видел. Скажу вам, что бойцы – первостатейные. Пожалуй, в ряде случаев нашим казакам фору дадут. Даже итальяшки сомалийцев своих дрессируют – любо-дорого посмотреть. А мы – пф-ф-фр! – он издал губами неприличный звук.

– В чем же дело?

– В материале, так сказать. Завоевав Туркестан, мы тоже пытались создавать туземные войска. И что? До сих пор большего, чем вспомогательные части, не получалось. Я не имею в виду отдельных офицеров – выходцев из Азии…

– Но ведь те же киргизы…

– Во! В точку. Есть племена и народы, для войны просто созданные, а есть – не расположенные к ней никоим образом. Север Афганистана и окрестности Кабула в том числе, населены народами, близкородственными нашим таджикам и узбекам. На этом даже претензию России на Афганистан наши дипломаты выстроили, помнится. А вот на юге… – Лисицын махнул рукой в сторону гор. – Совсем другое дело. Там – вотчина пуштунских племен. Вот те – воины на все сто процентов. Еще говорить не умеют, а таскают дедовскую винтовку выше себя вдвое. Набрать армию из них – почище британских сикхов с гуркхами будут.

– А что этому мешает?

– Политика… – вздохнул сокрушенно штаб-ротмистр, погрозив кулаком афганскому «коммадору», перетянувшему зазевавшегося солдатика бамбуковой тростью вдоль спины. – Ну что ты поделаешь! Запрещай рукоприкладство, не запрещай – одна картина!..

– Вы что-то про политику…

– Ах да! Наши политики, сидя там, в Петербурге, благостно считают, что раз тут – как бы продолжение нашего Туркестана, то и опираться нужно на родственный нашим туркестанцам народ. А уж на то, что народ этот, в массе своей, забитые декхане, к мотыге привыкшие больше, чем к винтовке, – им наплевать. Да и традиции местные, мол, уважать надо. А традиции эти гласят, что армия набирается из северян…

Лисицин замолчал, вытащил из кармана портсигар и закурил.

– И это бы еще полбеды – противник наш здесь мало чем отличается от этих сарбозов. Те же узбеки и таджики, не поделившие чего-то с эмирским правительством. Слава всевышнему – далеко на юг пока наши интересы не простираются, а власть эмира там весьма эфемерна. Держим Кандагар – придется вам, поручик, в свое время тоже отдать дань этой крепости – и ладно. Но с оружием, увы, полная катастрофа. Видите, чем вооружены солдаты?

Саша вгляделся в пылящие по плацу высокими ботинками понурые колонны и пожал плечами.

– Винтовками…

– Вестимо винтовками. Все дело в том, КАКИМИ винтовками. Иди сюда! – махнул рукой офицер ближайшему солдатику из присевшего отдохнуть в сверхнеудобнейшей, на взгляд европейца, позе – на корточках – взвода.

Переводчик в такой же серо-мышиной, как и у остальных афганцев кургузой, но изобилующей карманами форме встрепенулся и проорал что-то, наверное, перевод, подкрепив слова увесистым пинком в мягкое место солдатика, которому адресовалось «приглашение».

– Я те попинаю! – прорычал сквозь зубы штаб-ротмистр, грозя переводчику кулаком.

Но вызванный уже подхватился и галопом припустил к офицерам, принял что-то вроде строевой стойки, щелкнул каблуками огромных ботинок и даже попытался отдать честь, приложив ладонь к разлапистой золотистой кокарде на пилотке.

– Видали цирк? – весело обернулся Лисицин к поручику. – Наши предшественники постарались. Инструкторы Рейхсвера его величества кайзера Фридриха Пятого!.. Дай сюда! – ткнул он пальцем в болтающуюся за спиной тощего смуглого солдатика винтовку. – Держите, поручик.

Александр принял из рук штаб-ротмистра старенькую винтовку с вытертым до белизны воронением и облупившимся прикладом. Вид оружия показался ему более чем неказистым. По сравнению со стандартным автоматическим карабином, стоящим на вооружении Российской Армии, эта «фузея» выглядела настоящим музейным экспонатом. К тому же внутри приклада что-то перекатывалось и громыхало.

– Ну, поручик, – хитро прищурился штаб-ротмистр. – Держите экзамен. Что это за пищаль? С чем ее едят?

Бежецкий еще раз бегло осмотрел оружие, передернул тугой затвор, убедившись, что винтовка не заряжена, подивился мимолетно практически полному отсутствию смазки и вообще следов ухода…

– Ну!

– Карабин системы «маузер» «кар девяносто восемь», образца одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года, модификация тридцать пятого года, – отчеканил Саша, будто действительно сдавал экзамен. – Калибр – семь и девяносто две сотых миллиметра, масса без штыка – четыре килограмма сто граммов, длина ствола – шестьсот миллиметров, емкость магазина – пять патронов, начальная скорость пули…

– Браво, поручик! – перебил его Лисицын, хлопнув несколько раз в ладоши. – Признаю, что вы и в самом деле – лучший выпускник и гвардия немало потеряла, лишившись такого офицера. Зато мы приобрели!.. И вот этим самым, – он вынул карабин из руки поручика и пару раз встряхнул, будто погремушку, – наши союзники вооружили армию эмира до зубов. Поговаривают, что тевтоны мечтали видеть в Афганистане вторую Танганьику, но напряглись Персия, имеющая к немцам счеты из-за Турции, и – как без нее – Британия. Проект фельдмаршала фон Бюттена с треском провалился, а тут и политическая обстановка сменилась… Но склады заполнены вот этим лежалым товаром, – новое громыхание. – Немцы никогда особой щедростью не отличались. Да ладно бы новенькие поставили – все второго срока службы. Даже Ландверу не пригодилось! Пулеметы, конечно, немецкие – вещь, но это, согласитесь, уже каменный век…

– А что это гремит?

– Что гремит? – Штаб-ротмистр ловко перевернул винтовку, вывернул из приклада пробку на резьбе и, вместо пенала с принадлежностями для чистки, вытряхнул на ладонь пригоршню камушков. – Вот это самое и гремит. Это чтобы при приемах с оружием звук получался четкий. У нас такое тоже было – при Павле Первом. Гремит. Но вот стрелять из такой погремушки сложно – центр тяжести смещается. Попробуйте сами.

Саша вскинул винтовку к плечу несколько раз и вынужден был признать правоту собеседника.

– Но и это – полбеды. – Лисицын вернул оружие терпеливо дожидающемуся солдатику и отпустил его взмахом руки. – Беда в том, что оружие это не заменяется. К примеру, винтовка, что вы держали в руках, побывала в руках солдат нескольких призывов. Готов поклясться – не менее десяти лет.

– Быть такого не может! – ахнул Бежецкий, прикидывая стандартный норматив на стрелковое оружие.

– Может. Еще как может. И за эти десять лет из этого «маузера» и стреляли, и экзерсисы с ним совершали… А ухаживали – сами видели как. В стволе разве что тараканы не бегают! И все потому, что основную часть немецкого «подарка» хранят на складах в ожидании войны.

– С кем?

– Возможно – с нами. Раньше, до Сайгонского договора. Возможно – с Персией. Однако сейчас на складах и половины нет того, что там числится.

– А где оно?

– Бог знает… Скорее всего – в горах, у инсургентов. Интенданты местные мало чем от наших земляков отличаются. Разве что наглее на порядок. Да оно и понятно: наш ворует потихоньку, с расчетом на долгий срок, потому что знает – попадись он – посадят, а чаще всего – откупится. Афганец же стремится хапнуть побольше и смыться. Поскольку если поймают, то тюрьмой он не отделается – либо голова с плеч, либо – если заслужил – кол сами знаете куда.

– Это же варварство! Средневековье какое-то! – возмутился Саша, который о подобном читал только в книжках о старине.

– А здесь и есть средневековье. Просвещенное средневековье. Впрочем, бывает, и откупаются ворюги. Особенно если родня эмиру или основным феодалам.

– Ужас…

– И это не самый ужас. То, что осталось, тоже практически нельзя использовать.

– Почему?

– Знаете, что здесь ценится выше всего? – ответил штаб-ротмистр вопросом на вопрос.

– Н-не знаю…

– Это потому что вы здесь – новичок. Дороже всего здесь ценится дерево, дрова.

– И что: они пустили на дрова…

– Зачем так? Это же адский труд – отдирать приклады от винтовок! Да и заметно сразу: чуть ревизия – по головке не погладят. Про кол помните?

– И?..

– Элементарно. Винтовки-то прибыли в ящиках. А ящики как бы уже к оружию не относятся. Некто очень умный давным-давно перепаковал винтовки в тюки, а ящики пустил налево. А арсенал здешний – в подвалах старого эмирского дворца. Сырость… Смекаете, что с оружием стало за десятки лет?

– Представляю…

– Вот-вот. Вы бы видели, что с патронами к «маузерам» стало. Мы, как увидели – за голову схватились. Цинки прогнили, гильзы окислились… Иные просто в груду монолитную срослись – не отделишь один от другого. Цинки от патронов, кстати, тоже какая-то умная голова пристроилась налево пускать – знаете, какие из них кастрюли получаются? А наши трехлинейные подходят весьма условно. Три десятых миллиметра дефицита – не шутка. Обтюрация при выстреле – ноль. Летит пуля метров триста и – баста! А уж в цель попасть вообще не надейся.

– Так, может быть, просто выбросить все это барахло на помойку и заменить нашим оружием?

– Легко сказать… А договор? А международный контроль – черт бы его побрал? Каждый ствол, который пересекает границу Империи, – под контролем. В том числе – вот этот, – штабс-капитан хлопнул по кобуре на своем бедре. – И ваш «федоров». Кстати, не думаете поменять на что-нибудь поизящнее? Тяжело ведь таскать такую мортиру!

– Меня устраивает, – насупился Александр.

– Ну, дело ваше… А с оружием – проблемы. Чуть ли не контрабандой таскаем, чтобы более-менее боеспособные части вооружить. А то и контрабандой… А с техникой – вообще завал. Мы ничего мощнее бронированного вездехода тут по договору иметь не можем. А значит: всякие «Кюбельвагены» допотопные, танки с сорока-пятидесятилетним пробегом… И ничего летающего. Только то, что оттуда сюда и обратно. Транспортники, в общем.

– Я сюда на «Комете» английской прилетел…

– Ха, на «Комете». Видели бы вы вертолеты… Куда прешь, дубина?! – заколотил Лисицын кулаком по перилам помоста. – Куда прешь, так твою растак!..

– Дипломаты, господа, оказали Империи медвежью услугу, – горячился ротмистр. – По пактам и договорам вроде бы оттяпали для нее этот кусок горной пустыни, но что с ним делать дальше – никто не знает. Ни в России, ни здесь. Впрочем, азиаты знают-с, – иронически скривил он губы. – Качать, качать и качать русское золото в свои бездонные карманы, на словах уверяя в дружбе и готовности встать под скипетр Государя, а на деле – суя нам исподтишка нож в спину. Да не честный кинжал – засапожный кривой ножик с грязным и зазубренным лезвием!

– Успокойтесь, ротмистр, – поморщился майор-артиллерист. – Эта земля важна для нас, важна для Империи. И это – аксиома. А что касается туземцев, то всегда и всюду они были таковы. Когда прижмет – гурьбой под крылышко двуглавого орла, а как успокоится, рассосется – ну щипать перья из тех же крыльев.

– А разве вопрос с вассалитетом Афганистана не решен? – наивно спросил Саша. – Я думал…

– Эк вы хватили, поручик! – вздрогнул от молодецкого хохота продымленный зал. – Решен! Каково, а? Решен…

– Здесь, на Востоке, юноша, – назидательно поднял палец майор Загоруйко, – слова «уже» не существует. Тут все настолько расплывчато и зыбко, что понятие времени, как таковое, отсутствует. Вам, с вашими отравленными европейским воспитанием правильными мозгами, не понять, что «уже» здесь может значить «вчера», а может и «завтра»…

– А может и «никогда», – вставил ротмистр, гася в полной окурков и сгоревших спичек «пепельнице» – каком-то чеканном блюде, старинном на вид и в Петербурге наверняка стоившем бы сотни рублей, – выкуренную на две трети сигарету и вынимая из портсигара новую. – Или даже «ни за что». Восток…

– Дело тонкое! – гаркнули офицеры хором.

– Только не надо мне здесь сказки рассказывать про «народ, который никто и никогда не мог победить»! Побеждали. И ходили через Афганистан, как по паркету, все кому не лень. И туда, и обратно, и вдоль, и поперек. От Тамерлана, до Чемберлена, как говорится. И даже раньше. Другое дело, что, легко покорив, все, как один, не ожидали от этого милого народа клинка в спину. Зазубренного дедовского кинжала…

«Сколько нового я здесь узнал, – счастливо думал поручик. – Умные, тонкие, решительные люди… А вот просидел бы весь свой век в Петербурге, дрессируя гвардейцев… Нет, право слово, в добрый час увидел я ту газету…»

Но перед глазами снова и снова возникала печальная Настенька, и молодой офицер, несмотря на шум в голове, тянулся к стоящей на столе водке…

Ночью Сашу опять разбудила стрельба.

За прошедшие с первой такой канонады ночи он как-то привык к шумовому оформлению с местным колоритом и сейчас только перевернулся на другой бок, с удовлетворением отметив, что никакого волнения в нем это не вызывает. Поручика больше занимало Рождество, до которого оставались считаные дни: с самого детства оно было любимым его праздником. Запах еловой хвои, яркие игрушки и мишура, обязательные подарки, которые он всегда находил поутру под лохматыми зелеными лапами, присыпанными искусственным снегом, Дед Мороз со знакомым дедушкиным голосом… А позже – танцы со сверстниками и сверстницами до утра, первые робкие поцелуи… Эх, прекрасный праздник! Будет ли здесь что-нибудь подобное?..

«Что-то чересчур громко сегодня… – подумал юноша, проваливаясь в объятия Морфея, но громкий стук в дверь разом спугнул легкокрылого проказника. – Что еще за чертовщина?»

– Поручик! Открывайте! – послышался голос прапорщика Деревянко, перекрываемый близкой стрельбой. – Открывайте сейчас же!

«Что ему приспичило?»

Вставать не хотелось – за день Бежецкий так намаялся с действительно непроходимо тупыми и ленивыми туземными новобранцами, что вечером просто свалился с ног, – и он постарался отвязаться от докучливого соседа:

– Я сплю, прапорщик. Давайте решим все дела утром…

– Открывайте! – заорал сосед, словно его резали. – Обстрел!!!

– Вы шутите? – не поверил юноша, на взгляд которого ничего особенно ужасного в стрельбе за окном не было.

– Какие еще шутки?! – Невидимый прапорщик так ударил ногой в филенку, что дверь едва удержалась на петлях, а хлипкий замочек не выдержал. – Вставайте!!

Поняв, что это не шутка и не розыгрыш, Саша откинул одеяло и кинулся к окну, за которым понемногу занималось нездоровое красное зарево. Но Деревянко опередил его, повис на плечах и повалил на пол, заставив пребольно садануться локтями и коленями о бетонный пол, лишь в эстетических целях прикрытый легкой камышовой циновкой, – о таком изыске, как дощатый пол или паркет, тут, наверное, и не слыхали.

– Вы с ума сошли… – начал Бежецкий яростно, но, осыпанный осколками вылетевшего стекла, осекся. – Что это?

– Снайпер, мать вашу!.. Если бы я не успел – получили бы дырку меж глаз!

– Спасибо…

– Рано благодарить! Одежду, оружие в охапку и ползком – вниз! Не дай бог ракеты в дело пойдут – изжарят нас тут, как пулярок!

Вот тут-то Александр и возблагодарил преподавателей в училище, гонявших их, мальчишек, до седьмого пота, заставляя ползать по-пластунски так, чтобы ни одна часть тела не становилась желанной мишенью для гипотетического снайпера. В том числе – и по пересеченной местности. Вроде лестницы.

– Голову ниже! – рявкнул прапорщик, и Бежецкий запоздало услышал зыкнувший рикошет – невидимый снайпер держал под прицелом не только окна.

Вот наконец и улица.

– Не отсвечивайте своим исподним, – прошипел прапорщик, отталкивая молодого человека ближе к стене. – Здесь вроде бы мертвая зона, но все-таки.

– Холодно… – пробормотал Саша, ежась под порывами ледяного ветра: зима, она и в Афганистане зима.

– Ничего. В следующий раз будете шустрее, – успокоил его Деревянко. – Насморк, он лучше дырки в голове. А на будущее помните – одежду и оружие нужно держать под рукой…

Во двор, пятясь задом, вполз бронированный вездеход на огромных рубчатых колесах, поворочал из стороны в сторону крошечной башенкой и выплюнул басовитую очередь куда-то в сторону гор. Еще и еще одну. Ему откликнулся пулемет где-то неподалеку, взмыли осветительные ракеты, превратившие все вокруг в плоскую черно-белую картинку…

– Все, – буркнул прапорщик, поднимаясь на ноги, отряхиваясь и протягивая шершавую ладонь Александру. – Кажется, пронесло…

– А снайпер?

– Он профессионал, поручик, а не самоубийца. Сейчас склоны из десятков стволов утюжат – ему и головы не высунуть. Бог даст – обошлось на сегодня…

Увы, не обошлось.

Получасом позже, под истошный женский вой, из соседнего дома вынесли покрытые простыней носилки и запихали в санитарный фургончик.

– Как ваше здоровье, Александр Павлович? – подошел к офицерам полковник Седых.

– Спасибо, хорошо… – растерянно ответил Саша, уже успевший переодеться, но все равно не попадавший зубом на зуб, не то от холода, не то – от волнения.

– Рад за вас. Однако рекомендую вам как-нибудь забежать ко мне. Тут, в горах, нужно следить за здоровьем особенно пристально. Послушаю вас, померю давление…

– А кто это, господин полковник? – кивнул юноша на трогающийся с места фургончик.

– Я же просил вас Саша: без чинов. Забыли?

– Простите…

– А бедняга не наш, к счастью. Перс из их коммерческого представительства. Вероятно, подошел к окну.

– Убит?

– Снесло пулей полчерепа, – хмыкнул медик. – Какое уж тут…

Александр почувствовал, что его прошиб холодный пот.

«Вот тебе и первая же пуля… – подумал он потрясенно, поняв, что легко мог составить компанию несчастному персу. – Вот тебе и…»

– Не тушуйтесь, Саша, – заметил его состояние Иннокентий Порфирьевич. – Судьба – индейка: далеко не каждому «везет» подобным образом.

– Да он тоже хотел к окну подскочить, – хмыкнул беспардонный прапорщик. – Еле оттащил!

– Да? Крайне неосмотрительно! Но в любом случае… С боевым крещением вас, сударь!..

Зажигать свет прапорщик настоятельно не советовал, но Саша до утра так и не смог сомкнуть глаз. Отчасти – из-за стоящей перед глазами картинки с воющей простоволосой женщиной, которую деликатно оттаскивали от накрытых простыней носилок, отчасти – от холодного ветра, задувающего из кое-как заткнутой всяким тряпьем разбитой створки окна.

И лишь когда в комнате стало достаточно светло, молодой человек ножом выковырнул из стены чуть смятую остроконечную пулю в латунной оболочке длиной чуть ли не с большой палец руки.

«Надо будет сохранить, – подумал он, тщательно припрятывая смертоносный кусочек металла, сегодня обошедший его стороной. – Талисман сделаю…»