ГЛАВА 3

Кому война...

Когда говорят пушки, мудрость молчит?

К сожалению, Сократу, как и всем его современникам, постоянно приходилось отвлекаться от своих повсе­дневных дел. Плотникам — от строительства зданий, кожевенникам — от шитья обуви, а мудрецам — от размышлений о смысле жизни. Война в те времена была неотделима от жизни, и почти всем, чьи имена мы упомянули или еще упомянем, приходилось много раз сражаться то с одними, то с другими врагами их полиса, а то и с согражданами. Сократ, а тем более Алкивиад и Ксенофонт родились слишком поздно, чтобы собственными глазами видеть вторжение персов, но им пришлось жить во время одной из самых долгих и жестоких войн в истории человечества — Пелопоннесской, которая в несколько раз сократила население Афин, да и всей Греции нанесла огромный урон. Платону повезло больше других: он застал только самый ее краешек. Однако и до нее, и до персидского вторжения греческие города постоянно воевали друг с другом по поводам, которые с точки зрения современной геополитики кажутся ничтожными, но для крохотных полисов были весьма весомыми: например, из-за луга для выпаса коз, из-за права первыми приносить жертву в храме какого-нибудь из многочисленных греческих богов. Молодежь повздорила во время спортивных соревнований. Купец обсчитал покупателя. Один город отказался выдать другому («экстрадировать», как сейчас бы выразились) уголовного преступника или политического беглеца. Словом, поводов было много. И до рождения Сократа, и после его смерти войны в Элладе практически не прекращались. Даже во время Олимпийских игр объявленное всеобщее перемирие постоянно нарушалось. Регулярной армии ни в одном городе поначалу не было — ее заменяло ополчение. И как только начиналась война, все афиняне были обязаны отставить в сторону даже самые важные дела и отправиться туда, куда пошлют стратеги (командиры ополчения). Сократ не был исключением. Впрочем, как мы увидим, он и на войне находил время для раздумий, которыми, к сожалению, ни с кем не делился.

Зачем они воевали?

Щепетильность древних греков объясняется не их чрезмерной воинственностью и не склочностью. Каждый город старался оберегать даже мельчайшие права и привилегии и никому не позволял на них посягать. Если в тогдашних царствах Передней Азии или в диких, «варварских» племенах Европы правили грубая сила либо произвол властителей, то в маленьких, но независимых греческих полисах люди подчинялись законам. И не только подчинялись. Они чувствовали себя под защитой законов родного города и поэтому их обожествляли. Законы защищали слабых от сильных, бедных от богатых, а также сирот и вдов, бездетных стариков и даже заядлых пьяниц и лоботрясов — от совсем уж полной нищеты. Но только в пределах родного города. Греки ощущали свое этническое единство, но до представлений о едином гражданстве в те времена было еще далеко. Выйдя за границы полиса, человек утрачивал все права. Его могли ограбить, убить или, что считалось даже хуже, продать в рабство. Правда, и в те времена уже существовала хоть и неофициальная, но довольно эффективная защита прав чужеземцев. Города, в которых жили представители одного и того же племени, особенно активно поддерживали друг друга и взаимно защищали права сограждан. А после войн с персами, когда политическая жизнь в Элладе усложнилась, города заключали союзы не только с соплеменниками, но и с теми, с кем их объединяли экономические и военно-политические интересы или схожесть внутриполитического устройства. Города, располагавшиеся на побережье, жившие за счет морской торговли и придерживавшиеся демократической формы правления, ориентировались на Афины. Ну, а те, что больше тяготели к традициям, монархии, более замкнутые в себе или, наоборот, тоже имевшие торговый флот, но не желавшие подчиняться афинянам и платить взносы в их союз, предпочитали во всем полагаться на спартанцев. Соответственно, эти два города дорожили своим влиянием, а однажды заполучив кого-то из соседей в союзники, старались навсегда сохранить их в этом качестве и малейшую попытку изменить статус-кво воспринимали как повод к войне. Соперничество Афин и Спарты началось задолго до вторжения персов, они постоянно друг с другом воевали, причем чаще всего поводом служили жалобы каких-то «третьих» (как выражаются в наши дни) сторон, которых они старались защитить.

Самым страшным для греков было потерять свой родной город — единственный источник их прав. Поэтому на защиту родины выходили все. Вооруженные силы и большого, и маленького города составляло ополчение, в состав которого входили все свободные граждане, кроме мальчишек и совсем дряхлых стариков. Профессиональной армии тогда не было, она появилась только к концу жизни Сократа, и одним из ее создателей стал как раз Ксенофонт. Но об этом позже.

Не верьте комиксам

В комиксах и поставленных по ним художественных фильмах сражения с участием спартанцев обычно изображаются как серия поединков, в которых спартанцы демонстрируют чудеса фехтования и каждый из них в одиночку расправляется с множеством врагов. Это неправда. Спартанцы славились в Греции (и об этом прямо говорит в одном из платоновских сочинений симпатизировавший им Сократ) только умением беспрекословно исполнять приказания, ни при каких обстоятельствах не поддаваться панике и не ломать строй. Если был убит спартанец из первой шеренги, его место тут же занимал воин из второй — и так далее, вплоть до последнего. Бегство считалось большим позором, остаться после поражения в живых — тоже, особенно если погибли все остальные, а тем более царь. После сражения с персами в Фермопилах несколько спартанцев выжили и разными путями добрались до родного города. Все они храбро сражались, были изранены и в живых остались не из-за трусости, а потому что персы просто не стали их добивать. Но матери встретили их на городской черте, стали стыдить и называть предателями, а потом забросали камнями и прогнали прочь. Через несколько лет они едва упросили спартанских командующих разрешить им встать в сражении при Платеях в первую шеренгу, чтобы погибнуть при первом же столкновении с персами. Похожие истории о бесстрашии спартанцев, об их равнодушии к боли, собственной и чужой жизни были известны по всей Греции. Не исключено, что в пропагандистских целях сами же спартанцы их и распускали. И поэтому охотников связываться с ними, особенно в открытом бою, было немного. Афиняне, например, каждый раз, когда спартанцы начинали с ними войну, прятались в городе, под защитой крепостных стен, с которых и наблюдали, как враги вытаптывают поля, вырубают виноградники и поджигают брошенные крестьянами деревни. До вторжения персов это случалось почти каждое лето, так что афиняне, наверное, относились к спартанцам как к засухе или лесным пожарам. А храбрые, но не особенно хитрые лакедемоняне, не знавшие, как штурмовать укрепления, нанеся экономике врага максимально возможный урон, осенью отправлялись восвояси. Но так было до Греко-персидских войн, во время которых греки научились и крепости штурмовать, и блокады организовывать, и еще многим неведомым и ненужным им прежде тактическим приемам.

А самое печальное, что у них появилось множество поводов для войн — помимо споров из-за какого-нибудь виноградника или козьего выгона. Войны теперь велись на персидские деньги. Министры персидских царей мудро рассудили, что самое разумное — не воевать с греками, а спонсировать их междоусобицы.

Все эти сражения были эпизодами Пелопоннесской войны. Пелопоннес — южная часть Балканского полу­острова, тоже довольно крупный полуостров, соединенный с остальной Грецией узким перешейком. Там находятся Лаконика (или Лакедемон) и ее столица Спарта. Воевали спартанцы, как мы уже знаем, на персидские деньги, а главными их противниками, естественно, были Афины. Когда друг против друга воюют морская и сухопутная державы, это обычно в шутку называют «боем кита со слоном». Но относительно Спарты и Афин эта шутка была справедлива только в давние времена, а в эпоху Сократа война уже велась повсюду и круглый год. Афиняне использовали против спартанцев сухопутные армии своих союзников, спартанцы то строили собственный флот (персы не жалели средств, чтобы расколоть и ослабить греков), то перекупали или переманивали на свою сторону обиженные афинянами морские города.

Сократу пришлось участвовать в осаде Потидеи — города, расположенного далеко к северу от Афин, на полу­острове Халкидика. Возможно, как и большая часть афинской армии, Сократ добирался туда морем — на кораблях афинского флота. Так что он был участником одного из первых известных в истории морских десантов. В бою у стен Потидеи он оказался на том фланге афинского войска, который был разбит и отступил. Враги старались, пользуясь случаем, нанести афинянам максимальный урон и захватить побольше пленных, чтобы потом можно было их обменять или потребовать за них выкуп. В походе принимал участие и совсем юный Алкивиад. Не очень понятно, почему этот представитель золотой молодежи сражался в тот день в пешем строю. Возможно, у афинян, высадившихся с кораблей, вообще не было конницы и они рассчитывали обойтись кавалерией союзников-македонян. К тому же из того же рассказа Алкивиада мы знаем, что они с Сократом жили в одной палатке, а значит, и в фаланге занимали места рядом друг с другом. Во время боя Алкивиад был ранен, упал и не мог отступать вместе со всеми. Наверное, он представлял собой желанную добычу для врагов. Даже если они не знали, кто он такой, то его дорогие доспехи, наверняка сделанные лучшими оружейниками Афин, возможно, украшенные серебром, говорили сами за себя. Взять в плен, а не получится — так добить и завладеть хотя бы оружием. Возможно, не одному из противников пришла в голову эта мысль. Но Сократ не бросил ученика и отбивался от вражеских мародеров до тех пор, пока они не решили поискать себе добычу полегче. Тогда Сократ помог Алкивиаду подняться и вывел, а может, и вынес его из боя на собственных плечах. Между тем другой фланг афинского войска оттеснил противника к Потидее, ситуация изменилась, и общая победа осталась за афинянами. Когда встал вопрос о том, как и кого наградить за проявленное в бою мужество, командирам рассказали о случившемся с Сократом и Алкивиадом. Дальше произошел инцидент, к сожалению, достаточно типичный для любой эпохи, в том числе и нашей. Командиры приняли решение наградить не Сократа, а именно Алкивиада. Мотивировали свое странное решение они так: Алкивиад был ранен, но остался в бою, оружие не бросил (этому все греки придавали очень большое значение: бросить щит, которым кроме себя воин прикрывал и стоящего рядом товарища, считалось несмываемым позором) и задерживал продвижение противника до тех пор, пока не подоспела помощь. Но все, конечно, понимали, что главная заслуга Алкивиада — его знатное происхождение, родственные связи со знатнейшими и влиятельнейшими людьми Афин, которым командиры хотели сделать что-нибудь приятное. Понимал это и сам Алкивиад. Мы знаем, что он и в юности, и много позже не отличался ни особенной нравственностью, ни тем более «ложной» скромностью, но был совсем не глуп и не столько тще­славен, сколько горд. Кроме того, речь шла об отношениях с Учителем, перед которым он робел куда больше, чем перед всеми потидейцами и спартанцами вместе взятыми. Поэтому он потребовал, чтобы наградили не его, а Сократа. Ко всеобщему удивлению, Сократ от награды отказался и представил дело так, будто его роль в спасении Алкивиада была минимальной. Он думал, что эта награда, кстати, частично Алкивиадом все-таки заслуженная — ведь он действительно храбро сражался, не сдался врагу и во время отступления, несмотря на рану, вел себя мужественно, — станет для юноши стимулом, авансом, как сказали бы сейчас. Побудит его к будущим доблестным поступкам. В чем-то Сократ ошибся (главной доблестью, после стремления к мудрости, он считал преданность родине, и тут Алкивиад его подвел), но в чем-то оказался прав: уж в трусости упрекнуть Алкивиада не посмели бы даже злейшие враги. Да и самому Сократу он отплатил самопожертвованием за самопожертвование.

Тенденция, однако! Поразительно похожие друг на друга эпизоды военной биографии Сократа позволяют нам сделать несколько выводов. Во-первых, он был законопослушным гражданином своей страны, патриотом — не в пафосном, а в подлинном смысле этого слова. Во время битвы под Делием ему было уже около пятидесяти, по тем временам возраст более чем почтенный. Но, как видим, Сократ по-прежнему в действующей армии, по-прежнему сражается рядом с молодыми и по-прежнему готов рисковать собственной жизнью ради своих учеников. Это вызывает уважение: он не только храбр, но и верен собственным философским принципам. Ведь, как мы скоро увидим, ученикам он внушал именно это: быть верными отеческим законам, не бояться смерти и никогда не оставлять без поддержки тех, кто попал в беду.

Возможно, он медитировал, а может, наоборот, размышлял о каких-то философских проблемах? Аристофан в комедии «Облака» тоже приписывает Сократу привычку подолгу стоять на одном месте, не обращая на окружающих никакого внимания. Злой шутник разукрашивает свой рассказ смешными и пошловатыми подробностями, которые, наверное, очень нравились афинскому простонародью. Сократ стоит, разинув рот, а мыслями витает далеко в небесных сферах. И не замечает, что над ним с совершенно определенными намерениями уселась птица. И так далее — «туалетный юмор» в духе современных голливудских комедий. Алкивиад вспоминает о странных привычках Сократа с уважением — он понимает, о каком непростом человеке идет речь. Аристофан то ли не понимает этого, то ли — в угоду «массовому зрителю» и заказчику Аниту — делает вид, что не понимает. Но рассказывают они об одном и том же факте, свидетелями которого, видимо, оба не раз становились. Так что же это было? Даже если речь о медитации, то способ, которым она осуществлялась, говорит об очень крепком здоровье и большой выносливости, которых без длительных упражнений не достичь.

Сократ — мастер боевых искусств?

Как бы то ни было, не стоит представлять себе Сократа каким-то супервоином. Выше говорилось, что греки вообще не придавали большого значения индивидуальным действиям. Более важными в бою считались коллективизм, сплоченность. Тот, кто слишком уж старался блеснуть храбростью или умением владеть оружием, мог расстроить общий порядок фаланги и поэтому часто оказывался не столько полезен, сколько вреден для общего исхода схватки. В одном из диалогов Платона рассказывается, как друг Сократа, беспокоясь о должном воспитании сына, обратился к философу за советом: стоит ли отдавать мальчика в обучение к прославленному фехтовальщику? Сократ, посмеиваясь, тут же припомнил забавный случай, когда один из знаменитых мастеров единоборств именно благодаря своему чересчур изощренному мастерству попал в ситуацию нелепую, а то и опасную.

Афинский корабль, на котором плыл Сократ, проходил через узкий пролив между островами у побережья Греции. Навстречу по тому же проливу шел корабль одного из городов «антиафинской коалиции». Чтобы благополучно разминуться, не врезавшись в скалы и не получив серьезных повреждений, кораблям предстояло пройти борт о борт, почти касаясь друг друга. Видимо, капитаны, отбросив мысли о враждебных действиях, не сговариваясь, начали этот сложный маневр, стараясь спасти и себя, и пассажиров, и груз. Это, однако, не устроило одного из товарищей Сократа по плаванию — того самого знаменитого фехтовальщика. Заметив корабль противника, он решил как следует припугнуть врагов. Покопавшись в своем снаряжении — он вез в специальных мешках множество различных образцов оружия, — он выбрал копье. Причем не с обычным, а с каким-то особенным, «серповидным», как пишет Платон, наконечником, и в тот момент, когда корабли проходили вплотную друг к другу, принялся выписывать копьем какие-то сложные фигуры и делать выпады. Но никого не ранил и не убил, потому что люди на вражеском судне, конечно, отпрянули подальше. Зато его серп глубоко вонзился во вражеский борт. Не желая расставаться со своим, возможно, дорогим оружием, он крепко держался за него, так что корабль противника потащил его за собой и едва не выдернул с палубы. Хорошо, что кто-то из своих оттащил мастера фехтования, не дав ему свалиться в воду или на борт вражеского корабля. Сократ завершает этот анекдотический рассказ советом не забивать молодым людям головы чепухой и не обучать их навыкам бесполезным, которые только сделают их слишком чванливыми и опасными для себя и окружающих. В качестве примера он, между прочим, опять приводит спартанцев. По его словам, самые искусные воины Греции не стремятся стать виртуозами фехтования, а, овладев первоначальными навыками владения оружием, в дальнейшем тратят свое время на обучение коллективным действиям.

Тут есть два замечания. Во-первых, возможно, Сократ, когда делал такую антирекламу мастерам фехтования, был не вполне бескорыстен. Может быть, советуя родителю отдать мальчика учиться чему-то более дельному, он имел в виду не что иное, как свою «мыслильню»?

В связи с этим любопытно еще раз перечитать комедию Аристофана, особенно те эпизоды, в которых описывается «мыслильня». Впервые заглянув в нее, Стрепсиад замечает каких-то странных людей и спрашивает:

— Геракл великий, это что за чудища?

Стрепсиад имеет в виду эпизод Пелопоннесской войны, когда афинянам на острове Сфактерии после долгой осады удалось взять в плен 120 спартанцев. Те так оголодали, что своим истощенным видом поначалу привлекали к себе всеобщее внимание в Афинах, где содержались в плену. Как нам истолковать этот эпизод? С одной стороны, Аристофан, конечно, хочет сказать: Сократ так плохо кормит учеников, что они становятся похожи на людей, долгое время голодавших. Но почему не предположить, что за этой шуткой скрывается второй план? А может, Аристофан намекает на то, что в доме философа могли находить приют враги, плененные на Сфактерии, а то и какие-то другие (афиняне любых спартанцев, не только подвергшихся осаде, считали тощими, оборванными и страшными на вид). И что Сократ по тем или иным причинам не желал, чтобы это получило огласку. Недаром ученик Сократа (афинянин) тут же гонит этих странных людей прочь.

Поговорю я с ними о делах моих.

Дышать так долго чистым, свежим воздухом.

Ученики уходят.

Но и на этом «спартанская» тема не исчерпана. Увидев в «мыслильне» большую карту Греции, Стрепсиад делает по ее поводу несколько нелепых замечаний, а потом спрашивает:

— Но где же Лакедемон? (Страна лаконцев-спар­танцев.)

От наших мест убрать его подалее.

Чрезвычайно двусмысленный диалог, особенно если учесть характер обвинений, предъявленных Сократу более двадцати лет спустя. Маловероятно, что он поддерживал тайные связи с врагами своего города — это полностью противоречило бы его принципам, а они были главной ценностью в его жизни. Но не исключено, что он совершенно открыто помогал находившимся в Афинах спартанским пленникам, побуждал к тому же своих учеников, сам беседовал со спартанцами, чтобы уяснить себе разницу между прагматичным, но слишком прямолинейным мышлением лакедемонян и куда более «кудрявым», но и несобранным складом афинского ума.

Мы и сегодня видим: как только между народами начинается вражда, да еще сопровождающаяся вооруженной борьбой, в сознании большинства людей противник сразу же превращается в исчадие ада, средоточие всевозможных пороков, чудовище, полностью лишенное человеческих чувств и добродетелей. Но для такого человека, как Сократ, на первом месте, конечно, всегда оставалась истина. Даже воюя со спартанцами, он продолжал видеть в них людей, обладающих кроме пороков и достоинствами, которым можно было бы и поучиться.

Но у большинства афинян насмешки Аристофана наверняка вызывали враждебные чувства к лаконофильству Сократа, а может, и подозрения — если не в предательстве, то в недостатке патриотизма. И, наверное, не один из них сетовал: и такой человек воспитывает наших детей! Через двадцать лет, когда великая война со спартанцами была окончательно проиграна, все это Сократу припомнили.

Отправить