Книга: Напряжение
Назад: Глава 17. Искатели и сокровище
Дальше: Глава 19. День рождения

Глава 18. Мир другими глазами

Тяжелые портьеры обращали яркий свет в вечные угрюмые сумерки, подсвеченные желтым светом настенных плафонов. Хозяин этого места не любил открывать окна с этой стороны дома. Впрочем, это же относилось и к северной части небольшого особняка в центре Архангельска — там так же вечно царил полумрак, скрывая от единственного жителя вид на то, что некогда принадлежало ему и его роду.
Потому как нестерпимо больно каждый день вглядываться в величественные силуэты заводов и верфей, предприятий и гостиниц, осознавая, что все это еще тремя десятилетиями ранее было украшено флагами его семьи, построено вереницей предков, от каменных фундаментов до горделивых шпилей и… утрачено в один миг. Еще больнее осознавать, что за окном лишь кроха того, что забрал себе победитель, оставив подачку, которой кое-как хватало на достойную его положения жизнь. Да и то, приходилось экономить, особенно в последние годы.
Экономить на всем, что можно скрыть от чужого взгляда, разумеется, ибо никто и никогда не должен видеть, что род Наумовых обнищал до крайности.
Не важно, что половина дома не отапливается зимой, а на два этажа приходится один слуга — он же повар. Не важно, что подпол покрылся плесенью, а в винном погребе свило гнездо крысиное семейство, похаживающее в гости в соседние дома, ибо в этом жрать было нечего. Не важно даже то, что дом был перезаложен дважды — второй раз, чтобы платить по первому займу.
Перед домом обязательно должен стоять роскошный автомобиль, хозяин обязательно появится на всех значимых раутах, каждый раз одетый в новый костюм. Все должны видеть — у Наумовых все отлично. Иначе молодую поросль, надежду рода, попросту сожрут сверстники. А так — покуда их дед за ручку здоровается с их дедами — побоятся. Пройдут годы, внуки станут сильнее, получат в жены одаренных невест, сосватанных стариком (не самых родовитых, но он старался), и могущество рода обязательно восстановится. Увы, не до тех границ, что тридцать лет назад, но уровня сытой жизни и благополучия вполне достаточно. Есть для чего жить и действовать, пересиливая старческие болячки.
Казалось бы, отличный план — гармоничный и преисполненный самопожертвования. В нем не слышны мотивы мести и ненависти к победителям, только забота о будущем и надежда на лучшее. Так оно и должно смотреться со стороны — старик прекрасно знал, что за каждым его шагом следят победители. Не так внимательно, разумеется, как в первые годы после провальной однодневной войны, когда он, почти потеряв рассудок от гнева, чуть не сжег себя посмертным волшебством — вместе с теми, кто пришел согласовывать репарационный список.
Удержал его от самоубийства сочувственный — искренне — взгляд того, кто пришел принимать сепаратный мир. Смуглый парень — моложе его — с легким акцентом попросил подумать о детях — их враг не тронул. Ему признались, что живы они из благородства, в память о предках и их добрых свершениях, но без старшего родственника род все равно погаснет — детей растащат по другим семьям, воспитают по — своему и станут использовать фамилию и все ее привилегии для собственных нужд, а не во славу последних носителей благородной крови. Так что ему есть, для чего жить. А вот умирать совершенно незачем — посмертное, как оказалось, никак не в силах повредить его собеседнику — сочувствующему монстру, убившему всю его семью.
Глава рода Наумовых сумел сдержать себя в руках. А после некой паузы — даже выторговал из того списка пару — тройку предприятий для рода, не самых значимых и прибыльных — но тогда эта победа казалась очень важной, в черной полосе разгрома и отчаяния.
Тридцать лет назад никто не предполагал, чем обернется очередной эпизод, в общем-то, стандартной практики рода. Наумовы продавали надежды — почти такие же, как у бедняка, покупающего лотерейный билет. Только клиентами был крупный бизнес, чаще всего молодой, перспективный, амбициозный, не принимающий правил и старой традиции покровительства. Сильные, пробивные руководители отчего-то думали, что прошли те времена, когда простолюдин обязан был склонить спину перед господином, и их деньги и огромные успехи утверждали глупцов в этом заблуждении. Разумеется, никто их не грабил. Зачем ссорится с имперской аристократией, гарантирующей свободу бизнеса, и бросать тень на честь рода, выставляя себя пошлыми разбойниками? Ни в коем случае!
Просто в один прекрасный день в офисе директора крупного предприятия раздавался звонок, который немедленно переводили на руководителя. Негоже игнорировать представителей очень богатого рода! Правда, говорил с директором не носитель уважаемой фамилии, а доверенное лицо — не вести же главе рода переговоры лично. Зато предложение, пусть и переданное устами слуги, да еще словно великая милость, потрясало размахом! Суммы, витавшие в воздухе, заставляли судорожно хвататься за край стола даже бывалых дельцов — дабы увериться, что все это реальность, что сбылись мечты, и уважаемый род САМ пришел к ним! Не они обивали пороги и просили крохи с барского стола, а наоборот — их пригласили занять место рядом, посчитав равными! И дело-то совсем плевое — взять то, на что просто никто не обращает внимание. Такое случается даже в двадцать первом веке.
Будут ходить кругами юристы, будут встречи и консультации, но ощущение сбывшегося чуда никуда не пропадет. Потому что надо быть аристократом, чтобы видеть дальше цифр, больше, чем безликие пиктограммы на карте.
Окрыленный надеждой, богатый простолюдин сделает свой ход, с присущей ему решительностью влетев шеей прямо в раскрытую ладонь аристократа — того самого, из-за которого в двадцать первом веке никто не обращает внимание на богатейшие залежи под живописной долиной, меж двух невеликих гор… Какой идиот решит копать там, где похоронены поколения предков рода Горчаковых? Нет таблички, нет описания в учебниках? Так разумение надо иметь — князей хоронят в родовом доспехе, с изукрашенном самоцветами оружием и перстнями. Кто же укажет такое место?
И вот уже богатый простолюдин бежит к своим друзьям, в панике и диком страхе — ему уже доложили, что в справедливой ярости сделали с теми, кто тронул ковшом и буром священную землю предков. Он грозит и требует, трясет бумагами и перепиской, но не находит ни малейшего понимания в ответ. Наумовы в его глупости не виноваты. Род Наумовых не заключал с ним ни одного договора. Но, так уж и быть, Наумовы помогут ему решить его очень крупную проблему и даже остаться в живых — за половину всего, что у этого простолюдина есть. И он согласится, можете не сомневаться.
Наумовы проведут переговоры, решая конфликт с отточенным за столетия изяществом. Будут приведены доводы, выслушано искреннее покаяние, распито коллекционное вино и высказаны пространные рассуждения о современном поколении. В итоге все обязательно уладится. Разумеется, кое-что придется отдать — из той части, что еще осталась у, теперь уже, не очень богатого простолюдина.
А затем все, что взяли себе Наумовы, они вернут обратно, благородно и добросердечно. Разумеется, с одним крошечным условием — теперь это предприятие будет под их рукой. Но разве это так важно, в поистине царском предложении, потрясающим невероятной щедростью? Тем более, что подарок обязательно дополнят новыми перспективами сотрудничества, на этот раз — без малейшего подвоха. Окрыленный новой надеждой, новый слуга рода понесется восстанавливать утраченное, еще слабо осознавая, что теперь он работает не на себя, а на господина. Таким образом, восстановится должный порядок мироустройства, к вящему удовлетворению всех сторон.
Наумовы никогда не занимались подлогом — земли были действительно чужими, под ними действительно спали чужие предки, и конфликт определенно мог завершится смертью делового партнера, решившего жить по законам, а не по традициям. В этом странном коктейле из надежд и разочарований, уважаемый род умудрялся не совершать ни единой подлости — под собственным именем. Так что были не только безымянные долины с платиной под ней — те же Горчаковы сильно изумились бы, обнаружив двух идиотов, не желающих жить, за короткий срок. Всякое есть на карте — на земле и на море, что трогать нельзя, даже если место заявлено ничейным. За тысячелетия войн, перемирий, скопилось столько "болезненных" точек на необъятных просторах империи, что хватит на долгие поколения Наумовых. Должно было хватить.
Тридцать лет назад слуги рода набрали очередной номер телефона. Новый "партнер", к которому обратились представители уважаемого семейства, выглядел весьма перспективно. Подумать только, за какие-то двадцать лет создать целый торговый флот, успешно действующий по всему миру! Благодаря размаху и отточенной логистике, предприятие вовсе не нуждалось в помощи аристократии — так сложилось, что во всех странах некоторые грузы весьма желательно было перевозить на нейтральных судах, а не под чьим-то гербом. Компания успешно заняла свою нишу и процветала, расширяясь на невиданные десять процентов ежегодно — как же такое пропустить! Особенно роду, столетия привязанному к морскому побережью, с половиной Архангельска в личной собственности.
На этот раз богатым простолюдинам предложили удобный маршрут навигации, скинув карту течений и морского дна, совсем не совпадающую с той, что выдавали традиционные морские атласы. Выходило, что срок доставки по популярному трансатлантическому направлению можно было сократить на сутки, получив весомое конкурентное преимущество и экономию на топливе. "Партнеры" весьма впечатлились, но верить отказывались. Ведь так не бывает в двадцать первом веке, верно? Висят над планетой спутники, летают над волнами самолеты, ходят по морям тысячи кораблей — как же можно не увидеть пролив там, где обещают островную гряду и рифы?
Для того, чтобы надежда запылала ярким светом, понадобилось половина года — моряки люди неспешные, основательные. Но и в самом деле, выходило, что уважаемый род абсолютно прав!
Конвой кораблей первого пробного рейса сожгли в пепел, стоило первому борту четко обозначить маневр на пролив. Сложно восстановить, какие силы были приведены в действие, что или кто пустил ко дну четыре морских борта. Ни свидетелей, ни передач по спутниковой линии — просто маяки, установленные на каждом корабле, перестали передавать сигнал. Поисковая бригада легко нашла чадящее нефтяное пятно на воде — такое попробуй, не заметь.
Тут бы главе рода с умным видом поведать о причинах морской трагедии, но он и сам не знал, какие интересы очень богатого княжеского рода заставили подделывать карты и не допускать пролета чужих спутников над этой частью мира. Для него это была просто очередная точка, на которую когда-то показал его дед, сопроводив фразой "нельзя". Да и какая разница? Философские размышления в тот день тонули в суете юристов, адвокатов и иных специалистов, подготавливающих скорый визит растерянного, но пока еще богатого простолюдина. Не то, чтобы уже сообщили, что он выезжает, пылая надеждой, как и все его предшественники — но часом раньше, часом позже, какая разница?
Вскоре в город действительно прибыла делегация из трех человек, на барже, груженой углем. Только они не хотели разговаривать.
В воздух взвилась серая пыль, закрывая порт и кварталы возле него темным облаком, под растерянными взглядами горожан тут же разделившимся на рукава — вихри, растянувшиеся по всему городу. И грянул гром — непрекращающийся, заставляющий прятать глаза от ярко — синих вспышек, закрывать уши от страшного грохота.
Первобытный страх ломал волю, прижимая взгляд к полу — потому что в небесах творилось нечто невероятное. Плясали по темно — стальным вихрям электрические всполохи, со злым рокотом вонзаясь в невидимые из резиденции цели, куда бил враг — север города, гвардия и арсенал; северо — восток, электростанция; юг, телевизионная вышка и связь. Сердце ныло, не замечая ответных всполохов огня защитников, не слыша ответного гула родовой артиллерии в диком реве стихийного бедствия. "Лишь бы остались живы" — шептал разум, пока глава рода железной рукой организовывал оборону там, где находился сам. Наумовы — сильны союзниками, и достаточно продержаться, пока подоспеет подмога. Через мгновение выяснилось, что никто не поможет. Попросту — не узнает о чужой беде.
Не работали телефоны, мерцала экранами техника, не желая работать, а в трубке старого проводного телефона шумело марево атмосферных помех. И даже просто крики о помощи сходящих с ума слуг глохли в реве бури. Род остался один — будто в диком лесу далекой тайги, будто не существовало ничего вокруг, ни компьютеров и сотовых телефонов. Не висели над планетой спутники, не было сотен лет прогресса и достижений.
— Что нам делать? — В панике орали финансисты и экономисты.
— Это незаконно! — Трясли бумагами аудиторы и адвокаты.
За окном было не их тысячелетие. Там, за бронированными стеклами, пока еще не изобрели слово "закон". На дворе царила доисторическая эпоха, и на пещерного человека шла стихия, необоримая, безжалостная, крыльями пепла закрывая все вокруг. Значит, пришло время действовать соответственно времени.
В ненастье, древние люди молили богов о снисхождении, принося в жертву скот. Эти боги потребуют предприятий и золота — и Наумов был готов платить.
Его люди залезли на крышу здания, размахивая белоснежным полотном простыни в отчаянной надежде быть замеченными. Ткань серела от пыли, обугливалась от пепла и чуть не загорелась вовсе, пока кто-то не догадался обдать ее водой. Их заметили — не сразу. Возможно, демонстративно не желая замечать, на их глазах предавая огню и забвению все вокруг. Тогда глава рода самолично взял грязную тряпку и криком отчаяния пытался перекричать разошедшуюся бурю чужого гнева.
Заложило уши тишиной, будто переключили гигантский выключатель, прекратилась канонада грома, разошлись серые облака, давая дорогу небу и солнцу. И только черные хлопья продолжали падать с небес. Включилась связь.
Потери потрясали воображение. Потрясали настолько, что глава рода долго не мог сделать шаг по крыше — осознание, что придется идти по пеплу, некогда бывшему его соратниками, друзьями, помощниками, вводило разум в ступор.
Ветер смиловался и смел черные хлопья в сторону, позволяя главе над сотнями трупов спустится внутрь дома. Те, кто должен был принять мир, уже стояли пороге его дома, вежливо стуча в парадную дверь — двое в элегантных костюмах, леди в вечернем платье, будто бы сошедшие с обложки о столичном рауте и светских бездельниках.
Некстати пригодились все приготовления, устроенные этим днем: все уже было готово — символика, регалии, гербовые печати. Но в этот раз оттиск ставился под чужим документом, созданным не его родом, но с такой же превосходной пунктуальностью описывающим все, что придется отдать. Чтобы жить.
Стороны вежливо поклонились друг другу, принимая свои копии бумаг. Победители отбыли по своим делам, проигравшие остались тушить пожары и хоронить родных.
Примерно через половину часа друзья подсказали причину катастрофы, и последнему из старших Наумовых захотелось догнать врага, чтобы запустить посмертное вновь — забрать хотя бы соратников убийцы за собой. Но тех уже не было в городе.
Всего-то — древний род оскорбился, что его имя решили использовать в мутных делах.
Их даже никто не просил, не уговаривал, не отдавал свою судьбу в качестве платы!
— Разве так бывает?! — стучалось в висках. — Разве это стоит того?! — распирало грудь немым воплем.
— Да они специально это подстроили! Специально, чтобы разрушить и забрать все! — Вопила в нем обида по разрушенной жизни, столь же сильная, как у мальчишки, на глазах которого по выстроенному им песочному замку прошлась рота солдат.
И так же, как мальчишка, он ничего не сможет сделать обидчикам. В мире силы, как бы не казалось это очевидным, все определяет сила. Ее у Наумовых и раньше не хватило бы тягаться с таким врагом, а сейчас — не хватит даже уйти красиво.
Мог ли он мстить? Нет. Отказался ли он от этой мысли? Никогда.
Годы идут за годами, прошлое тускнеет в воспоминаниях, старые конфликты забываются, враги перестают казаться опасными, и ресурсы перераспределяются на приоритетные цели. Никому из победителей уже десять лет нет дела до старика. И это — очень хорошо для тех стремлений и планов, что согревают душу не истерпимым огнем ненависти — не угаснувшей и ныне.
Наумову помог случай. Все-таки, владения его рода были слишком велики, чтобы новые хозяева могли сменить всех — по традиции, просто перетасовали ключевой персонал, крупных начальников выставили с волчьим билетом. Но были и обычные работяги, еще не забывшие, кто их истинный господин — род никогда не бросал слуг в беде, так что диспетчер, жену которого буквально вытащили с того света, всегда помнил, кому он обязан за свое счастье.
Верного слугу заинтересовала, в общем-то, рутинная просьба начальника — не заметить взлет кланового борта. Думать "зачем", "почему" ему не полагалось, но почему бы не дать фантазии простор во время скучного дежурства? Вот только реальность оказалась интересней фантазий — борт, во — первых, имел совсем иные взлетные характеристики, превышая установленную скорость подъема для своего класса. Во — вторых, борт не взял стандартный набор питания и воды. В — третьих, борт прибыл к концу дежурства, затребовав к трапу скорую помощь. В — четвертых, диспетчера убили ровно после того, как он скинул свои размышления самому же себе, на собственный почтовый адрес. Причем, убили его не из-за последнего факта — Наумов давненько почитывал монологи десятка верных слуг, имея все нужные пароли.
Глава павшего рода заинтересовался и потянул за другие ниточки, выведывая через верных людей слухи и новости из стана победителей. Где-то заказывали новые зеркала гигантских размеров — в точь такие, что украшали галерею главного дворца — взамен разбитым (а где еще заказывать сильному клану, как не на своих заводах?), где-то судачили о немилости господина к молодой супруге. Мелочи, пустяки, постепенно складывающиеся в неведомо-что, вовсе неочевидное даже для монстра — интуита уровня главы рода. Разумеется, если у этого главы не было недостающего куска общей картины — солидного такого куска, знать о котором ему не полагалось. Но дед многое ему рассказывал.
Была в тех рассказах смешная и поучительная история про Веденеевых. Мол, пару сотен лет назад, сильнейшая в роду предсказательница рода предрекла появление видящей невероятной силы, имя которой будет Софья. И целые поколения, ряд за рядом, принялись строгать детишек, обзывая каждую девочку, а иногда даже мальчиков, Софьями, пока род не выродился в невероятный гадюшник, утративший всякую честь и совесть. Ныне они обычные шарлатаны, раскидывающие карты таро с гербовым узором на рубашке. Тьфу, позор.
Одну из официальных жен князя аккурат звали Софья, что вовсе не делало ее сильной видящей, не смотря на девичью фамилию. Зато делало той, к которой можно охладеть после скандала — из-за слабости рода. За княжескими женами всегда стояла родня, превращавшая семейную ругань в политический конфликт, так что какие-то зеркала не могли стать причиной размолвки. А еще позже — тихого развода — просто еще один верный слуга заметил, что у прекрасной госпожи нет кольца на безымянном пальце…
Сложно объяснить чистой логикой, что двигало его в размышлениях, заставляя дергать то одного, то другого верного человека, вести разговоры на раутах так, чтобы ему сами рассказали интересующие его факты. Например, что у князя есть совсем юная дочь — очень даже интересная информация, так как сведения о детях старые семьи старались не выпускать за порог дома. Вот только ни одна из роскошных, сиятельных официальных невест не пропускала светскую жизнь в последний год, украшая своим совершенством картинку телеканалов и глянцевые страницы. Интуиция тащила его через дебри неточных слухов и ломанных описаний к разгадке. Найденный через половину года усилий ответ вполне подходил по размеру к княжеским амбициям.
Его враги решили поиграть в воспитание видящей. Да еще так, чтобы никому даже мысль об этом не пришла — ведь стандартная практика предписывает разлучить будущую видящую с матерью, а молодая госпожа вовсе никуда не уезжала, пребывая ежедневно во дворце, словно напоказ. Но ведь совсем не обязательно использовать для этого мать… Вполне можно обойтись другим близким родственником, например — новорожденным братишкой или сестренкой. Это, разумеется, сложнее, чем с мамой — взрослый человек, осознавая долг перед родом, сам скрывается и играет в грандиозные прятки с будущим пророком. Но ведь вполне реально, если все правильно организовать, верно? И никто не догадается искать носителя благородной крови, отданного в жертву потенциальному могуществу рода… Да и где его искать? Мир — огромен! Мир, разумеется, огромен, а вот Верхний Новгород, куда направлялся княжеский борт в ту ночь, всего лишь полумиллионный городишко, в котором, если задастся целью, не так и сложно найти ребенка даже ему. Только действовать надо крайне осторожно! Чужая территория, все-таки, да и про слежку забывать не след.
По некоторому размышлению, поиски решено было отложить — пусть парень вырастет достаточно, чтобы ему можно было опознать по фотографии отца. Пока же неспешно велась работа с директорами учебных заведений, деньгами и вежливым обхождением склоняя выполнить маленькую просьбу, когда придет время. Всего-то — сообщить. Но вышло даже лучше. Парень сам проявил родовую силу, спасаясь от избиения. Да еще очень удачно оказался в стенах интерната, жить в котором ему предстояло весь остаток своей жизни — до того момента, как организм войдет в идеальную форму.
Было бы так сладко натравить его на отца, взрастить его в ненависти к тем, кто предал его и забыл, к его роду, к его семье и клану. Или даже — забрать его и женить на внучке, переложив месть собственному деду на правнуков. Но вдруг ведьма найдет брата? Так рисковать родом он не мог.
Наумов решил сделать тоньше, в традициях своей семьи и рода задумав месть гораздо изящней, чем пошлое убийство и пытки.
Он возьмет сердце сына его врага. Пересадит себе его кожу и волосы, печень и легкие, заберет его глаза — такие же синие, как у отца! И в рождественскую ночь, на имперском балу в центральном дворце, глядя глазами сына врага в глаза врага, пожелает ему, чтобы мечты всегда сбывались.
Внутри у Наумова сладко задрожало от предвкушения.
— Г — господин… У меня есть новости для Вас, г — господин.
Старик встрепенулся, дернувшись на мягком кресле, частью которого уже вполне мог считаться за последние годы, фокусируясь на замершей напротив фигуре.
— Письмо? — Пошамкал глава губами, давя в душе недоброе предчувствие, зарожденное встревоженным видом слуги.
— Устное сообщение, господин. От господина Венцеславова. — Согнулся тот в поклоне, пряча глаза.
— Не тяни, — давя тревогу, Наумов отыскал рукой ручку трости и крепко сжал костяной набалдашник.
— Господин Венцеславов сожалеет, но срочные дела вынуждают его покинуть страну на неопределенный срок.
— Что?! — Заревело раненным зверем под сводом старого дома.
— Господин Венцеславов рекомендует восьмой канал. — Задрожав голосом, продолжил слуга. — И советует обратить внимание на курорты Китая. Это все, господин, дословно.
— Помоги встать, — дернулся Наумов, опираясь на трость.
На вершине подъема тело согнул резкий кашель, на минуту заменив все мысли болью и попыткой не упасть. Та дрянь, что летала тридцать лет назад над родовыми кварталами, оказалась вовсе не углем, а кремниевой пылью, надежно застрявшей в легких. Даже сейчас слюна выйдет с кровью расцарапанных бронхов, а на целителей денег давным — давно нет. Ничего, скоро у него будут новые легкие…
— Вот же тварь! — Тут же вспомнился сбежавший хирург. — Феня, включи Восьмой канал. Да оставь ты меня, не свалюсь. — Но для верности, все же расставил по шире ноги и оперся двумя руками о трость.
Восьмой канал крутил мыльную оперу. Смесь облегчения, недоумения и злости поднялась наружу и выразилась в крепком слове.
— Новости через три минуты, господин. — Испортил все слуга, получив яростный взгляд вместо благодарности.
Никогда еще коротенькая заставка новостной передачи не вызывала столь яркие чувства. И тревога, и тоскливое ожидание — но в то же время надежда, что все обернется пустяком, вроде слета медиков, из-за которого хирург отбыл за рубеж, или же иной причины, столь же наивной и желанной.
Первые секунды новостного выпуска ударили так, что мир легонько качнулся перед глазами.
"Мы продолжаем передавать последние новости из Верхнего — Новгорода. — Вещала диктор траурным голосом, сцепив пальцы в замок и участливо глядя с экрана. — Напомним, что сегодня утром в здании детского интерната произошел взрыв бытового газа. К счастью, большинство детей находилось в это время на улице, однако без жертв трагедия не обошлась. По последним данным, из-под завала извлечены тела десятка детей и сотрудницы учреждения. Число погибших уточняется.
Картинка показала крупным планом бетонные руины с ремешком зеленого браслета, ярким пятном выделяющимся на сером фоне.
На место уже прибыло Око Государево…"
— Выключи! Выключи немедленно! — Задрожав голосом, прокричал старик.
— Как прикажете, — дернулся слуга, нажав на кнопку пульта.
— Что делать, что делать, что делать, — бормотал он себе под нос, не зная куда девать взгляд.
— Позволите спросить, погиб близкий человек? — Участливо поинтересовался слуга.
Но до разума в полной панике и раздрае донесся совсем другой смысл.
— Не твое дело! — Вместе с криком, взлетела трость, ударив слугу по лицу. — Не твое дело! — Снова взлетела и опустилась тяжелая палка, попав по затылку согнувшегося от боли мужчины. И вновь ударила по завалившемуся набок телу. — Не смей лезть не в свое дело! — Орал он, не замечая слюны, протянувшейся из уголка рта.
Наумов не замечал, что тело уже не шевелится под ударами, что конец трости уже окрасился в темно — алый.
"Око государево… око государево… зачем они там? Не их дело. Не должно быть. Почему сейчас?!". — Вспышками прознали голову мысли, не давая осознать содеянное и прекратить.
Трость с треском преломилась в середине, уводя тело вперед, роняя на паркет рядом с телом слуги.
Резкая боль от падения и вспышка в локте неудачно подвернутой под тело руки позволили разуму очнуться. Перед глазами была ровная гладь пола — до самой стены.
— Феня, помоги подняться. — Выдохнул со стоном боли Наумов. — Феня! Бездельник, я кому сказал!
Его слуга был рядом, но никак не мог помочь господину. От тела Фени беззвучно расходилась лужа крови, пока не замерла одним краем у камзола господина. Наумов пошевелился, тихо матеря нерасторопного дурня, но вспышка боли не дала подняться. Рука зашарила по сторонам, по привычке пытаясь нащупать спасительную трость, но наткнулась на нечто вязкое и теплое.
— Феня, прости… — повинился он дрожащей окровавленной ладони перед своими глазами.
Разум старика не выдержал и сменил реальность сбывшегося кошмара на сон.
Пробуждение вышло болезненным — все-таки возраст, подумал Наумов, принимая заботливо поданный сосуд с жидкостью и тут же его ополовинив. Незнакомый вкус, но пересохшее за ночь горло с благодарностью приняло жидкость.
— До дна, — подсказал незнакомый голос.
— Вы кто? — Раскрыл глаза Наумов, последовав совету. — Что вы смеете делать в моем доме?! — Справедливое возмущение вышло хриплым и неуверенным.
— Тащи его на выход, — грубо отозвался еще один незнакомец, и за его ногу уцепилась чья-то рука, резко дернув в сторону двери.
— Я вас всех закопаю, — полыхнула злость, призывая силу.
И тут же тело свело неистерпимой болью, невозможной, от которой хотелось рвать живот ногтями, чтобы выцарапать источник муки, полыхающий чуть ниже солнечного сплетения.
— Блокиратор активируется при обращении к дару, — прорвался до разума уставший голос. — Не трогайте силу и боль уйдет.
— Дурень, да на руки его бери, а не тащи за ногу!
— Да он весь в крови!
— Засохла, не видишь что ли, тетеря?
— Отставить разговоры, — вмешался усталый голос. — Майор, неси его к выходу.
Тело тут же подхватили снизу.
— Кто вы такие? — Задал он вопрос непрозрачному шлему перед глазами. — Полиция?
— Око государево.
— Я не подвластен его суду. — Захрипел Наумов. — Согласно уложений, я не слуга твоему императору.
— Подождите с вопросами до выхода, — вмешался главный, открывая перед ними дверь.
— Слышите? — Не сдавался Наумов, пытаясь удержать голову над рукой имперского слуги. — Вы не имеете право врываться в мой дом. Дайте телефон! Верните мне мой телефон!
Солнечный свет ослепил глаза, привыкшие к полумраку коридоров и лестниц, так что камеры и журналистов рядом с ними он увидел только после того, как его поставили на ноги, и удалось проморгаться.
— Не имеете права! — Сорвался голос, возмущенный очередным кощунством по отношению к его привилегиям.
— Готовы? — Спросил старший толпу и получил сноп фотоспышек в ответ.
— Не имеете права! — Орал Наумов, не понимая, как эти люди без рода и племени смеют так нагло на него таращится.
— Именем Императора, за преступление особой тяжести и покушение на собственность и интересы престола, род Наумовых предается забвению на территории Империи. Потомки ныне вольны получить иную фамилию, до получения оной зовутся Ванькиными.
— Не имеете права! — Попытался докричаться до небес старик, чуть не рухнув на траву.
— Я слышал. — Отозвался один из конвоиров.
— Я видел, — гулко произнес тот, кто поддержал старика под руку.
— Я свидетельствую, — голосом поставил точку четвертый и последний в группе.
— Именем Императора, за покушение на убийство, Ванькин Александр Михайлович приговаривается к смерти через повешение.
— Я слышал.
— Я видел.
— Я свидетельствую.
— Приговор исполнить немедленно.
Бывшего Наумова резко потащили к ближайшему тополю, не обращая внимание на попытки остановится и крики о правах и невиновности. Осознав, что все тщетно, старик поймал объектив ближайшей камеры, с силой дернулся, дав себе секунду на последнее слово.
— Я его убил, ты слышишь? — Совсем другим тоном заявил глава мертвого рода в равнодушный объектив. — Я его убил твоего сына! За всех наших, слышишь!!
Окончание фразы вышло смазанным, так как сильный рывок буквально в одно движение перенес его к разлапистому тополю возле дома. Памятное по детству, оно дарило отдохновение и тень в жару, прятало в своей кроне нашкодившего наследника. Слезы сами появились на лице, туманя зрение.
Обернул толстую ветвь конец петли, зацепило подбородок шершавой веревкой, и мир резко дернулся вниз, не давая вздохнуть и вскрикнуть.
— Все, завершили. Камеры выключить, пленки и карты памяти все до единой к досмотру. Утаите — повешу рядом.
— Спасибо, господин генерал. Можно личный вопрос?
— Дозволяю.
— Его обязательно было вешать? Как же суд и следствие?
— Как вы собираетесь держать одаренного в тюрьме?
— Но у вас же есть соответствующий персонал?
— У них есть работа важнее, чем охранять убийц.
— Еще раз спасибо.
— А у вас не найдется чего-нибудь поесть? Жрать хочется невозможно… — донеслось до тускнеющего разума.
* * *
Тело сняли через пару минут, под любопытствующими взглядами зевак, скопившихся посмотреть на чужое горе. Вжикнул замок на черном пакете, скрипнули колеса каталки, лязгнула сцепка механизма труповозки, принимая скорбный груз, и длинный черный автомобиль выкатился на улицы города, выруливая к окраинам — туда, где коптил небо пеплом городской крематорий. Правда, отчего-то машина не стала заворачивать вправо, к грязно — серым бетонным плитам заграждения, а развернулось на очередном кольце и выехала за город. Через десяток минут перед черным капотом со звуком хорошо смазанного механизма раскрылись автоматические ворота высотой в четыре метра, чтобы закрыться в ту же секунду, как машина заехала внутрь обширного двора, с десятком безликих зданий из белого кирпича, соединенных меж собой переходами на уровне второго этажа.
На этот раз тележку выкатили гораздо бережней. Черный мешок разрезали вдоль, этим же ножом располосовали сюртук, брюки, рубашку и белье, освобождая жилистое тело от одежды. Бледного старика переложили на медицинскую каталку, над головой тут же развернули переносной тент, закрывая солидный прямоугольник от мира, загудел компрессор, нагнетая внутрь прохладу фильтрованного воздуха. Завертелся хоровод из нескольких медиков, в деловой обстановке, перекидываясь короткими фразами облепивших тело датчиками, подсоединяя к монструозному аппарату в виде десятка белоснежных коробов с зелеными экранами, нагроможденных друг на друга, а все вместе — на передвижную платформу с роликами. Но чем-то не понравилась людям в белоснежных халатах ленивая синусоида на экранах. Последовали уколы, протянулась к руке нитка капельницы, стегануло ударом тока от двух плоских кругов, и графики, к удовлетворению всех, кто стоял на ногах, начали радовать резкими пиками, ритмичными, вполне здоровыми. Старший группы повел рукой на уровне плеча, обозначая круг, и первым покинул импровизированный шатер. За ним потянулись все остальные, уступая дорогу двум суровым мужчинам в черной форме, с силуэтом полуприкрытого глаза на воротнике мундира.
— Добро пожаловать, — потрепали старика по щеке, заставив того дернутся и недоуменно открыть глаза.
— Это ад?
— Чистилище, — поправили его и легонько отодвинули тент, показав катафалк, все еще стоявший подле. — Но рейс на ад все еще доступен.
— Я думал, все, — старик осторожно потянулся к фиолетовому синяку, опоясавшему шею.
— Нет. Все — это когда ломаются позвонки, — мужчина в мундире резко согнул ладонь, изображая. — Однако наш специалист услышал кое-что интересное и решил вас всего лишь немножко придушить. Он ошибся?
— Нет! Нет! Я все расскажу! — Заерзал повешенный, вовсе не стесняясь наготы. — Но вы должны гарантировать безопасность моих родичей.
Было видно, что говорить ему дается с большим трудом и болью, но в глазах светилось дикое упрямство пополам с обреченностью.
— Длань императора защитит остатки вашего рода, если то, что вы расскажете, заинтересует нашего господина. Слово.
— Я свидетельствую, — пробасил второй, до того молчавший. — Итак?
— Они создают пророка.
Назад: Глава 17. Искатели и сокровище
Дальше: Глава 19. День рождения