Глава 28
Успокоившись, Харальд понял, что Карен не такая уж ненормальная, хоть и решилась на день отложить их эскападу.
«В самом деле, — думал он, — если поставить себя на ее место, представить, что это мне судьба подарила шанс… например, провести важный эксперимент под руководством Нильса Бора. Разве я, появись такая возможность, не отложил бы вылет в Англию? Чего стоит одна мысль, что мое с Бором открытие изменит представления человечества о том, как устроена Вселенная! Если придется умереть, хотелось бы знать, что удалось совершить что-то значительное».
И все-таки день он провел с неспокойным сердцем. Дважды проверил каждую деталь «шершня». Изучил приборную доску, запоминая, где какой рычажок, на случай если придется помочь Карен. Доска не была подсвечена, поскольку этот вид самолета для ночных полетов не оснащался, а значит, если хочешь посмотреть показания приборов, свети себе фонариком. Попрактиковался складывать-раскладывать крылья, чтобы справляться быстрей. Испробовал свою систему дозаправки в воздухе, через высаженное окно просунув шланг в бак. Поглядел на небо, как раз такое, как надо, отличное, с летящими на легком ветру облаками.
К вечеру взошла подросшая до трех четвертей луна. Харальд переоделся в чистую одежду. Он лежал на своей полке, поглаживая кота Пайнтопа, когда кто-то загремел парадной церковной дверью.
Харальд подскочил, спустил кота на пол и прислушался.
— Говорю вам, тут заперто, — послышался голос полицейского Пера Хансена.
— Тем более есть повод заглянуть внутрь, — ответил ему властный женский голос.
Харальд представил себе даму лет за тридцать, привлекательную, но деловую.
«Определенно из полиции. Похоже, именно по ее поручению Хансен приперся вчера в имение искать меня. Видимо, доклад Хансена ее не удовлетворил и она явилась сама. — Харальд чертыхнулся. — Скорее всего эта мадам окажется проницательней Хансена. Вряд ли ей составит труда сообразить, как проникнуть в церковь».
Спрятаться негде… разве что в багажник «роллс-ройса»… Но если станут искать всерьез, сразу найдут. Удрать через окно, которым они с Карен обычно пользовались, было уже рискованно, оно располагалось сразу за углом от входной двери. Но по периметру закругленной алтарной части было множество других окон, и он живо воспользовался одним из них.
Спрыгнув на землю, огляделся. Церковь здесь была не полностью скрыта деревьями, и кто-нибудь из солдат мог его заметить. Но, на удачу, никого рядом не оказалось.
Он помешкал. Хотелось удрать подальше, но разумней узнать, что тут будет происходить. Он вжался в стену и навострил уши.
— Посмотрите, фру Йесперсен, — произнес голос Хансена. — Если встать на это бревно, можно залезть в окно!
— Для того оно, надо думать, там и лежит, — холодно отозвалась дама.
Харальда охватило предчувствие, что она с ходу во всем разберется.
Он слышал скребущий звук подошв по кладке стены и ворчание Хансена, который, судя по всему, протиснулся в окно, а потом тяжело спрыгнул на мощеный пол церкви. Прошло несколько секунд, и раздался стук полегче — спрыгнула женщина.
Харальд прокрался вдоль стены, встал на бревно и осторожно заглянул внутрь.
Фру Йесперсен оказалась симпатичной женщиной, примерно тридцати лет, не полной, но приятно округлой, ладно и разумно одетой, в юбке с блузкой и голубом берете на светлых кудрях. Раз не в полицейской форме, значит, она следователь. Через плечо у нее была сумка, в которой скорее всего пистолет.
Хансен, красный от натуги, выглядел загнанным и раздраженным. Сотрудничать с хваткой и толковой столичной следовательницей деревенскому полицаю было явно не по плечу.
Первым делом она увидела мотоцикл.
— Вот и мотоцикл, о котором вы мне рассказывали. Надо же, паровой двигатель. Оригинально.
— Наверное, он его тут оставил, — словно оправдываясь, буркнул Хансен.
«Видимо, поторопился доложить гостье, что я уехал», — подумал Харальд.
— Возможно, — скептически отозвалась та и перешла к «роллс-ройсу». — Хорош!
— Это этих, евреев.
Она провела пальцем по изгибу крыла, поглядела на палец.
— Давненько на нем не выезжали.
— Конечно, не выезжали — стоит-то он без колес! — отозвался Хансен, довольный, что подловил ее.
— Это ничего не значит: долго ли колеса надеть! — а вот слой пыли подделать нельзя.
Фру Йесперсен огляделась и пересекла помещение, чтобы подобрать с пола грязную рубашку Харальда. Он молча застонал.
«Почему я не прибрал ее куда-нибудь?»
А она рубашку даже понюхала, ищейка.
Ниоткуда возник Пайнтоп, потерся лбом о ее ногу. Она наклонилась к коту, погладила.
— Зачем пришел, а? — спросила она. — Подкармливают тебя здесь, верно?
«Ничего от нее не скрыть, — кисло подумал Харальд. — Все насквозь видит».
Следовательница перешла к лежанке Харальда, взяла с нее аккуратно сложенное одеяло, снова положила на место:
— Определенно здесь кто-то живет.
— Может, бродяга какой.
— А может, чертов наш Харальд Олафсен.
Хансена прямо скрючило.
Тут она повернулась к «шершню».
— А это еще что такое?
Харальд в отчаянии наблюдал, как она сдирает чехол.
— Ба! Да это аэроплан!
«Все, конец», — подумал Харальд.
— А ведь правда, у Даквитца был самолет. Я теперь вспомнил. Но он уже несколько лет на нем не летал, — бормотал Хансен.
— А выглядит ухоженным.
— Да он же без крыльев!
— Крылья сложены, чтобы самолет проходил в дверь. — Она открыла дверцу кабины. Покачала рычаг управления, поглядывая на хвостовой стабилизатор, увидела, что руль высоты слушается. — И управление действует. — Бросила взгляд на индикатор горючего. — Надо же, и бак полный. — И добавила, оглядев кабину: — А за сиденьем еще канистра, и в ящике две бутылки воды и пачка печенья. Плюс топор… моток веревки… фонарик и атлас. И никакого налета пыли!
Вынув голову из кабины, она поглядела на Хансена:
— Наш Харальд собрался в полет.
— Черт меня подери, — пробормотал Хансен.
Безумная мысль убить их обоих мелькнула у Харальда. Он представления не имел, способен ли убить человека в каких бы то ни было обстоятельствах, но сразу понял, что не в его силах голыми руками побороть двух вооруженных полицейских. И прогнал эту дикую мысль прочь.
Фру Йесперсен очень оживилась.
— Мне нужно назад в Копенгаген. Инспектор Флемминг, который ведет это дело, сейчас в дороге. Учитывая, как отвратительно ходят поезда, трудно сказать, когда он прибудет. Но как только это произойдет, мы вернемся. Арестуем Харальда, если он здесь, а если нет, то устроим ему ловушку.
— А мне что делать?
— Оставайтесь здесь. Устройте наблюдательный пост в лесу и держите церковь под контролем. Если Харальд появится, говорить с ним не нужно — просто позвоните в полицейское управление.
— Разве вы не пришлете кого-нибудь мне в помощь?
— Нет. Мы можем спугнуть Харальда. Увидев вас, он примет это как должное — вы же местный. Но если появятся чужие, это его насторожит. Ни к чему, чтобы он снова скрылся. Нам нельзя его потерять. Вы меня понимаете?
— Да.
— А с другой стороны, если он попытается улететь, остановите его.
— Арестовать?
— Да хоть пристрелите, если понадобится, но только, ради всего святого, не допустите, чтобы он улетел.
Пристрелить его следовательница распорядилась таким будничным тоном, что у Харальда мороз по коже прошел. Говори она с пафосом, было бы совсем не страшно. Но когда симпатичная женщина спокойно, словно это обычное дело, велит лишить человека жизни… До этой минуты Харальд не допускал мысли, что его запросто могут убить. Бесстрастная жестокость фру Йесперсен его потрясла.
— Отворите-ка эту дверь, не хватало мне снова выбираться в окно, — скомандовала она. — И заприте за мной снова, чтобы паренек ничего не заподозрил.
Хансен повернул ключ в замке, отодвинул засов, и они вышли.
Харальд спрыгнул на землю, по стеночке обогнул церковь и, стоя за деревом, издалека следил, как фру Йесперсен идет к машине, в которой приехала, черному «бьюику». Вот она погляделась в зеркальце заднего обзора, женственным движением поправила свой небесно-голубой беретик. Затем, в деловой манере, коротко пожала руку Хансену, уселась за руль и была такова.
Хансен пошел назад и скрылся за церковью.
Харальд прислонился спиной к стволу, собраться с мыслями. Карен обещала прийти в церковь сразу, как только вернется из театра. Если так, она тут же попадет в лапы полицейских. И как объяснит им, зачем явилась? Вина ее будет очевидна. Значит, надо где-то ее перехватить. Самый верный способ — пойти в театр. Там они точно не разминутся.
«Вот же черт, — почувствовал он прилив злости. — Вылети мы вчера, как собирались, сегодня были бы уже в Англии! Разве я не предупреждал Карен, что она ведет себя безрассудно, ставит дело под угрозу? И жизнь подтвердила мою правоту! Впрочем, что толку в упреках? Что сделано, то сделано, и деваться некуда, надо разбираться с последствиями».
И тут из-за угла появился Хансен. Увидев Харальда, он застыл на месте.
Оба были как громом поражены. Харальд думал, что полицейский пошел в церковь запереть дверь на засов, а Хансен, в свой черед, не представлял, что его жертва так близко.
С минуту они стояли не шевелясь. Затем Хансен потянулся к оружию.
Харальд тут же ярчайшим образом вспомнил слова фру Йесперсен: «Если придется, пристрелите его!» Вряд ли Хансену, деревенскому полицейскому, хоть в раз в жизни доводилось в кого-то стрелять. Но, кто его знает, может, он обрадуется случаю!
Харальд отреагировал инстинктивно: не раздумывая, бросился на Хансена. В тот момент, как тот достал из кобуры пистолет, Харальд врезался в него камнем. Хансена отбросило к церковной стене, однако он не выронил пистолет, а поднял его, целясь. Харальд понял, что счет идет на секунды. Размахнувшись, он врезал Хансену в скулу. Отчаяние придало сил. Хансен, звучно треснувшись затылком о кирпичную стену, закатил глаза, обмяк и сполз наземь.
Харальд, перепугавшийся, что прикончил его, склонился над ним и тут же увидел, что Хансен дышит.
«Уф, пронесло, — выдохнул он. — Избави Бог убить человека — даже такого злобного дурака, как Хансен».
Стычка закончилась почти мгновенно, но, может, их видели? Харальд глянул туда, где сквозь парк просматривался солдатский лагерь. Кое-какое движение там было, но в эту сторону никто вроде не смотрел.
Харальд запихнул пистолет Хансена себе в карман, потом поднял обвисшее тело, перекинул через плечо, как учат пожарных, и поспешил к главному входу в церковь, который все еще оставался открытым. Продолжало везти, никто его не застукал.
Опустив тело на пол, он торопливо запер церковную дверь. Достал из кабины «шершня» моток веревки, связал Хансену ноги, перевернул его на живот, связал за спиной руки. Потом взял свою грязную рубашку и половину ее засунул Хансену в рот, а для подстраховки, чтобы кляп не выпал, подхватил его бечевкой, завязав ее на затылке.
Наконец уложил Хансена в багажник «роллс-ройса» и хлопнул крышкой.
Поглядел на часы. Еще есть время добраться до города и предупредить Карен.
Он зажег огонь под котлом своего мотоцикла. Не исключено, кто-то увидит, как он выезжает из церкви, но времени на предосторожности уже нет.
Однако не стоит разъезжать по стране с карманом, оттопыренным пистолетом полицейского. В недоумении, как поступить с оружием, он открыл правую дверцу «шершня» и положил пистолет на пол, где никто его не найдет, пока не заберется в кабину и на него не наступит.
Когда мотоцикл выпустил клуб пара, Харальд растворил дверь, вывел машину наружу, закрыл дверь изнутри, а сам выбрался в окно. И опять повезло, опять никто не застукал.
До города доехал, настороженно выглядывая полицейских. Припарковался под боком у Королевского театра. Ко входу была проложена красная ковровая дорожка.
«Ах да, — вспомнил Харальд, — на представлении будет король!»
В афише значилось, что «Шопениана» — последний из трех балетов, включенных в программу. Толпа хорошо одетых людей стояла на ступеньках с бокалами в руках. Значит, антракт.
Харальд направился за кулисы, но его не пустили. У служебного входа стоял капельдинер в форме.
— Мне нужно поговорить с Карен Даквитц, — обратился к нему Харальд.
— И речи быть не может. Ей сейчас на сцену.
— Это очень важно.
— Придется подождать.
Харальд понял, что капельдинера не пронять.
— Как долго длится балет?
— Примерно полчаса, в зависимости от темпа, в каком играет оркестр.
Тут Харальд вспомнил, что Карен оставила для него билет в кассе. «Что ж, придется посмотреть, как она танцует», — подумал он.
В мраморном фойе, где размещалась касса, Харальд получил свой билет и вошел в зал. Прежде он в театре не был, и теперь в изумлении глазел на блистающее позолотой убранство, на ярусы лож, на ряды красных плюшевых кресел. В четвертом ряду нашел свое место. Прямо перед ним сидели два немецких офицера. Харальд бросил взгляд на часы. Почему не начинают? Петер Флемминг с каждой минутой все ближе…
Он взял программку, оставленную кем-то на соседнем сиденье, и пролистал ее, выискивая имя Карен. В списке исполнителей его не было, но на листочке, выпавшем из буклета, значилось, что прима-балерина по болезни отсутствует, а заменяет ее Карен Даквитц. Мало того, оказалось, что и единственный исполнитель мужской партии «Шопенианы» также пал жертвой выкосившей полтруппы желудочной хвори и вместо него тоже дублер, Ян Андерс. Тяжкое, однако, испытание для театра — выпустить в главных партиях новичков, когда в зале присутствует король.
Минуту спустя он вздрогнул, увидев, что в двух рядах впереди него усаживаются старшие Даквитцы. Следовало сразу понять: родители Карен ни за что не пропустят звездный час дочери. Поначалу озаботившись, как бы его не увидели, подумав, Харальд махнул на это рукой. Поскольку полиции известно, где он скрывается, нет нужды держать это в секрете от прочих.
И тут Харальд вспомнил, что на нем американского производства спортивный пиджак господина Даквитца. Пиджаку пятнадцать лет, если верить ярлыку портного, пришитому к внутреннему карману, но Карен ведь не спрашивала у отца разрешения позаимствовать его, правда? Интересно, признает ли пиджак господин Даквитц? На это Харальд сказал себе, что глупо даже думать об этом. Обвинение в краже пиджака — это меньшее, что должно его беспокоить.
Сунув руку в карман, он коснулся кассеты с пленкой.
«Удастся ли нам с Карен взлететь на „шершне“? Многое зависит от того, как будет тащиться поезд, которым следует Петер Флемминг. Если прибудет рано, Флемминг и фру Йесперсен поспеют в Кирстенслот раньше нас. Даже если получится избежать ареста, трудно представить, как добраться до самолета, который под надзором у полицейских. А с другой стороны, Хансен выведен из игры и за „шершнем“ никакого надзора. Если поезд с Флеммингом притащится за полночь, не исключено, что мы успеем взлететь. Фру Йесперсен знать не знает, что я ее видел. Она думает, время терпит. Это мой главный козырь. Когда же начнется этот балет, черт бы его побрал?»
Зрители расселись, и в королевскую ложу вошел король. Зал встал. Харальд впервые видел Кристиана наяву, но лицо было знакомо по фотографиям. Вислые усы придавали ему вечно мрачное, унылое выражение, весьма уместное для монарха оккупированной страны. Король во фраке держался подчеркнуто прямо. На фото на нем вечно красовался какой-нибудь головной убор, и теперь Харальд понял, что это, видимо, потому, что монарх лысеет.
Король занял свое место, зрители последовал его примеру, огни в зале погасли.
«Наконец-то», — вздохнул Харальд.
Поднялся занавес. На сцене неподвижно стояли в кружок двадцать примерно девушек и один юноша в положении стрелки на двенадцать часов. Танцоры, все в белом, были освещены лунным голубоватым светом, и края пустой сцены растворялись во тьме. Начало было очень эффектное, и Харальд, несмотря на свои тревоги, замер как зачарованный.
Прозвучал неспешный, нисходящий пассаж, и танцоры ожили. Круг расширился, только четверо остались внутри, юноша и три девушки. Одна лежала, словно спала. Начался медленный вальс.
Где же Карен? Все девушки в одинаковых платьях с тесными лифами и голыми плечами, пышные юбки волнуются при каждом движении. Очень соблазнительно выглядят, но в этом освещении все на одно лицо.
И тут спящая пробудилась и он увидел знакомую рыжую шевелюру. Карен плавно скользнула в центр сцены. Харальд страшно заволновался: вдруг она ступит как-то не так и испортит себе дебют, — но нет, Карен, судя по ее виду, превосходно знала, что делает. Теперь она танцевала на кончиках пальцев. Наверное, ей больно. Харальд даже поморщился. Карен меж тем будто парила в воздухе. Остальные выстраивались вокруг нее в узоры, линии и круги. Зрители сидели не дыша. Харальд просто раздулся от гордости за свою любимую. Как хорошо, что она решилась так поступить, что бы там потом ни случилось.
Музыка зазвучала в другом ключе, и в танец вступил партнер, прыжками пересек сцену. Харальду показалось, что тот действует немного неуверенно, и он вспомнил, что Андерс тоже ведь новичок, дублер. Карен же танцевала, казалось, без малейших усилий, но в партнере чувствовалась напряженность, она придавала его танцу ощущение риска.
Танец завершился той же медленной музыкальной фразой, с какой начался. Харальд понял, что никакой истории нет, балет бессюжетный, как музыка. Он посмотрел на часы. Прошло всего пять минут.
Кордебалет рассыпался и собирался все новыми узорами, обрамляя сольные номера. Вся музыка была на три четверти, очень мелодичная. Харальд, который любил диссонансы джаза, счел, что она сладковата.
Балет ему нравился, но мысль то и дело отвлекалась то на «шершня», то на Хансена, который в путах лежал в багажнике «роллса», то на фру Йесперсен. Как там поезд Флемминга? Пришел ли по расписанию? Если да, приехали они уже в Кирстенслот с фру Йесперсен или нет? Нашли ли Хансена? Лежат ли уже в засаде? Как это проверить? Может, подходить к церкви следует лесом?
Карен начала сольный танец, и Харальд понял, что его больше волнует ее номер, чем происки полиции. Беспокоился он напрасно: Карен спокойно и уверенно вертелась, бегала на цыпочках и вспархивала так непринужденно, словно придумывала все движения на ходу. Просто удивительно, как это у нее получалось: вот несется стремительно, вытанцовывает или прыгает через всю сцену — и вдруг резко замирает в безупречно грациозной позе, будто нет никакой инерции. Словно не подчиняется законам физики!
Еще больше Харальд забеспокоился, когда Карен стала танцевать с Яном Андерсом.
«Кажется, это называется „па-де-де“», — подумал он, сам не понимая, откуда это знает.
Андерс все поднимал и поднимал ее высоко в воздух. Юбки летали, открывая невероятные ноги. Андерс держал ее на весу, иногда даже одной рукой, а сам в это время принимал какую-нибудь позу или передвигался по сцене. Харальд боялся, что он ее уронит, а она снова и снова оказывалась на сцене, легкая и изящная. Тем не менее Харальд перевел дух, когда па-де-де закончилось и выбежал кордебалет. Он снова посмотрел на часы. Благодарение Господу, кажется, скоро конец.
Во время последнего танца Андерс сделал несколько эффектных прыжков и успешно повторил некоторые поддержки с Карен. Но вот музыка подобралась к высшей точке накала и случилась беда.
Андерс высоко поднял Карен, одной рукой держа за талию, а она вытянулась параллельно полу и изогнулась дугой, закинув руки за голову. Танцоры замерли, держа позу. И тут Андерс поскользнулся. Левая нога подломилась. Покачнувшись, он грохнулся на спину. Карен упала рядом, приземлившись на правый бок.
Зал в ужасе ахнул. Балерины кордебалета подлетели к упавшим. Оркестр, отыграв еще несколько тактов, замолк. Какой-то мужчина в черных брюках и свитере выбежал из-за кулис. Андерс поднялся на ноги, держась за локоть. Кажется, он плакал. Карен попыталась встать, но упала. Человек в черном сделал знак — занавес опустился. Зрители взволнованно загалдели.
Харальд только теперь осознал, что вскочил на ноги.
Даквитцы, сидящие на два ряда ближе к сцене, чем он, то и дело извиняясь перед зрителями, боком-боком торопливо пошли на выход. Они явно намеревались пройти за кулисы. Харальд решил, что поступит так же.
Мучительно долго выбирался он с места, в таком беспокойстве, что едва удерживался, чтобы просто не побежать по ногам соседей. Однако исхитрился выйти из своего ряда в одно время с Даквитцами.
— Я пойду с вами, — сообщил он.
— Кто вы такой? — осведомился господин Даквитц.
— Это друг Йозефа, — ответила ему жена. — Ты с ним встречался. Карен к нему неравнодушна, пусть идет.
Господин Даквитц только махнул рукой. Харальд понятия не имел, с чего фру Даквитц решила, что Карен к нему неравнодушна, но то, что его признали членом семьи, было приятно.
Когда они подошли к выходу, в зале установилась тишина, и они обернулись посмотреть, в чем причина. Поднялся занавес. На сцене одиноко стоял мужчина в черном.
— Ваше величество, дамы и господа, — начал он. — По счастью, в зале присутствовал врач.
«Наверное, все причастные к театру стремятся быть на спектакле, который почтил своим присутствием король», — подумал Харальд.
— Врач сейчас за кулисами, — продолжал мужчина в черном, — осматривает наших героев. И уже шепнул мне, что травмы несерьезные.
Раздались аплодисменты.
У Харальда словно камень с души упал. Теперь, когда стало ясно, что Карен поправится, он вспомнил о предстоящем деле и забеспокоился, как скажется это происшествие на полете.
«Даже если доберемся до „шершня“, сможет ли Карен вести самолет?»
— Как обозначено в ваших программках, обе главные роли сегодня, так же как роли второстепенные, исполняли начинающие артисты. Тем не менее, и я надеюсь, вы со мной согласны, все они выступили превосходно, и представление прошло отлично… почти до конца. Благодарю вас.
Занавес упал, зрители зааплодировали. Занавес снова поднялся — на сцене стояли в поклоне участники балета, все за исключением Карен и Андерса.
Даквитцы вышли из зала и поспешили ко входу за сцену. Капельдинер проводил их в уборную Карен.
Она сидела спиной к зеркалу, с рукой на перевязи, ослепительно прекрасная в воздушном кремово-белом платье, с голыми плечами и грудью, которую не вполне прикрывал лиф. У Харальда перехватило дыхание, он и сам не понял, от беспокойства или от желания.
На коленях перед ней стоял доктор и бинтовал ей правую лодыжку.
— Моя бедная девочка! — Фру Даквитц бросилась к дочери и обняла ее. Именно это хотелось сделать и Харальду.
— Нет-нет, я в порядке, — хоть и бледная, улыбнулась Карен.
— Как она? — обратился господин Даквитц к доктору.
— Прекрасно, — ответил тот. — Растяжение связок, кисть и лодыжка. Поболит несколько дней, и две недельки надо себя поберечь… А потом она об этом забудет.
Харальд обрадовался и тут же подумал: «А лететь Карен сможет?»
Доктор закрепил повязку английской булавкой, поднялся с колен и потрепал Карен по голому плечу.
— Пойду-ка я взгляну на Яна Андерса. Он ударился не так сильно, как вы, но его локоть меня беспокоит.
— Спасибо, доктор.
К неудовольствию Харальда, доктор не торопился убрать руку с ее плеча, а ушел только после того как проговорил:
— Не беспокойтесь, будете плясать так же чудесно, как раньше.
— Бедный Ян! — вздохнула Карен. — Он все плачет и плачет!
Ну, на взгляд Харальда, Андерса следовало пристрелить.
— Это ведь из-за него! Это он тебя уронил! — возмутился Харальд.
— Конечно. Потому он и расстроен.
— Что вы тут делаете? — рассердился на Харальда господин Даквитц.
— Харальд живет в Кирстенслоте, — вновь ответила ему жена.
— Мама, да откуда ты знаешь? — ужаснулась Карен.
— А ты думала, никто не заметит, что из кухни каждый вечер исчезает еда? Мы, матери, совсем не так глупы!
— Но где он спит? — удивился господин Даквитц.
— В старой церкви, я думаю. Потому-то Карен так настаивала на том, чтобы ее заперли и не открывали.
Харальда потрясло, что его тайна с такой легкостью раскрыта. Господин Даквитц налился гневом, но прежде чем он взорвался, дверь уборной распахнулась и в проеме возник король.
Все смолкли. Карен попытала встать, но король ее остановил.
— Дорогая моя девочка, прошу вас, сидите. Как вы себя чувствуете?
— Болит, ваше величество.
— Еще бы, конечно, болит! Но, насколько я понял, ничего серьезного?
— Доктор говорит, ничего.
— А танцевали вы божественно!
— Благодарю вас, ваше величество.
— Добрый вечер, молодой человек. — Король вопросительно посмотрел на Харальда.
— Меня зовут Харальд Олафсен, ваше величество, я школьный товарищ брата Карен.
— Какая школа?
— Янсборгская школа.
— Директора все еще кличут Хейс?
— Да, а его жену — Миа.
— Что ж, получше присматривай за Карен! — И король повернулся к ее родителям. — Здравствуйте, Даквитц, рад повидаться. Дочка у вас необыкновенно талантливая.
— Благодарю вас, ваше величество. Надеюсь, ваше величество помнит мою жену Ханну.
— Конечно, помню. — Король пожал ей руку. — Это испытание для матери, фру Даквитц, но уверен: с Карен все будет прекрасно.
— Да, ваше величество. На молодых заживает быстро.
— Именно так! А теперь мне нужно пойти ободрить беднягу, который ее уронил. — И король направился к двери.
Тут только Харальд заметил, что король не один: при нем то ли помощник, то ли телохранитель, то ли то и другое вместе.
— Прошу, ваше величество, — сказал тот и распахнул дверь.
Король вышел.
— Однако! — взволнованно пробормотала фру Даквитц. — Как необыкновенно мило!
— Я думаю, нам лучше отвезти Карен домой.
«И когда я смогу перемолвиться с ней хоть словом?» — забеспокоился Харальд.
— Маме придется помочь мне выбраться из этого платья, — улыбнулась Карен.
Господин Даквитц двинулся к двери, и Харальд поневоле последовал за ним.
— Можно мне, перед тем как переоденусь, пару слов наедине с Харальдом? Если вы не против…
Отец нахмурился, а мать кивнула:
— Хорошо. Только, пожалуйста, побыстрей.
Они вышли, и фру Даквитц закрыла за собой дверь.
— Ты в самом деле в порядке? — спросил Харальд.
— Буду, когда ты меня поцелуешь.
Он опустился на колени и поцеловал ее в губы. Потом, не в силах устоять перед искушением, покрыл поцелуями плечи, шею и округлость груди.
— О Боже, остановись, это слишком прекрасно! — прошептала Карен.
С неохотой отстранившись, Харальд увидел, что краска вернулась на ее лицо, а дышит она тяжело.
«Только подумать, что мои поцелуи так на нее подействовали!»
— Надо поговорить, — прошептала она.
— Еще бы. Ты сможешь вести самолет?
— Нет.
Этого он и боялся.
— Уверена?
— Очень болит. Я даже чертову дверь открыть не смогла. И ходить почти не могу, так что ногой рулить — утопия.
— Значит, все кончено. — Харальд уткнулся лицом в ладони.
— Врач сказал, болеть будет всего несколько дней. Полетим сразу, как станет легче.
— Есть новость, которой ты еще не знаешь. Сегодня снова приперся Хансен.
— Ну, на его счет я бы не беспокоилась.
— Но на этот раз он был с фру Йесперсен, следователем из Копенгагена куда умнее его. Я подслушал их разговор. Они влезли в окно, и она все просекла. Поняла, что я там живу и собираюсь улететь на «шершне».
— Кошмар. Как она поступила?
— Отправилась за своим шефом. А шеф, между прочим, Петер Флемминг. Оставила Хансена сторожить церковь и велела, если что, меня пристрелить.
— Пристрелить?! Тебя?! Что ты собираешься делать?
— Я нокаутировал и связал Хансена, — не без гордости доложил Харальд.
— О Боже! И где он теперь?
— В багажнике «роллс-ройса».
— Изверг! — Это ей показалось смешно.
— Думаю, у нас остался только один шанс. Петер ехал поездом, и она не знала, когда он прибудет. Если мы с тобой успеем в Кирстенслот раньше их, сможем еще взлететь. Но теперь, когда ты не сможешь вести…
— Шанс у нас все-таки остается!
— Как это?
— За штурвал сядешь ты.
— Я не смогу! Я летал-то всего один раз!
— Я буду тебе подсказывать. Поуль сказал, ты прирожденный летчик. И потом, время от времени я смогу управлять левой рукой.
— Ты всерьез?
— Да!
— Хорошо, — торжественно протянул Харальд. — Так мы и поступим. Только бы поезд с Петером опоздал!
