Глава 12
Дверь в камеру закрылась. Надзиратель извинился, прежде чем провернуть ключ в замочной скважине. Приказ начальства, и нечего на сержанта пенять. А приказ этот был продиктован решением суда. Баллистическая экспертиза признала орудием убийства пистолет, найденный в машине у майора Одинцова. Это не приговор, но уже повод для ареста.
Киру могли бы пропустить к нему на ночь, но Максим хотел побыть в одиночестве. Рано еще тюремный быт обустраивать, может, не все так плохо, как того хочет Никиткин. Думать нужно, думать, искать ключ к разгадке. И опера не сидят на месте, возможно, им улыбнется удача…
Он лежал на койке, положив под голову руки, и невидяще смотрел в потолок.
С чего все началось?
Розыск вышел на кочегара по кличке Демон, Максим раскрутил его на признание, взял за жабры Лукомора. Лукомор тоже сделал признание, но потом отказался от него. Ситуация складывалась так, что Лукомор мог выйти на свободу. Одинцову бы успокоиться, отойти в сторонку и наблюдать, как убоповцы дожимают его, а он вышел на человека из свиты Никиткина, взял его за гриву, расколол и выяснил, что за убийством Еремеева и Туманова могли стоять люди Никиткина, некто Миша Веселый и Леша Татарин. А чуть позже нашелся и труп Веселого. Естественно, Максим задался вопросом, кто его убил, взял Сколкова и Пинчука. Никиткину это не понравилось, и он принял меры. Сначала вызвал майора Одинцова на конкретный разговор, а потом подложил ему свинью с головой Прошника…
Ему не спалось, он круг за кругом проходился по событиям, которые привели его к аресту, и даже не заметил, как Юра Ожогин вошел в камеру. Волосы у него мокрые, на щеке царапина, по́том он него несло, как от загнанного коня, зато глаза светились, как у всадника, который взял главный приз на скачках с препятствиями.
– Что такое? – Одинцов перевел взгляд на часы. Половина пятого, утро, считай.
– Гриша в больнице. – Усаживаясь на стул, Ожогин шлепнул по клавише электрочайника.
– Что с ним?
– Пулевое ранение, бандитская пуля… Ехал по Водопьянова, подумал про Татарина, свернул к семнадцатому дому. Подъехал, а Татарина выносят на руках, он в погоню…
– Я спросил, что с ним? Серьезно или нет?
– Да не очень. Жизненно важные органы не задеты, заживет как на собаке. Крови много потерял, но там уже работа идет…
– А бандиты?
– Мы за Кустаревым шли, он без нас начал. Услышали выстрелы и тоже пошли за бандитами. Сначала Татарина нашли. Его там на месте пристрелили. Потом двоих взяли. Один раненый был, Кустарев его задел… С раненым далеко не уйдешь, его только добить можно. Но Маков друга своего добивать не стал.
– Маков?
– Маков Константин Александрович, сотрудник охранной фирмы «Альфа-Система».
– Опять «Альфа-Система»?
– Ага, неиссякаемый источник бойцовских ресурсов. Сначала Сколков и Пинчук, теперь вот Маков и Гударев. Маков в камере, Гударев в больнице…
– Что на них? Покушение на Кустарева? Убийство Татаринова? – взбудораженно спросил Одинцов.
– Не только, – вздохнул Ожогин. – Сначала они Марковникову убили.
– Марковникову?! Лилю?!. Как же так?
– Вроде как под горячую руку попала. Татаринов уходил от нее, она уже дверь закрыла, а тут Маков с Гударевым. Они Татаринова схватили, а Лиля дверь открыла. Ну, Гударев ее и «приголубил».
– Гударев? Он сам признался или Маков сдал?
– Маков. Я не думаю, что он его оговаривает. Он его раненого на себе тащил…
– Татаринова кто застрелил?
– Гударев…
– Снова Гударев?
– Ну, может, и оговаривает… – пожал плечами Ожогин.
– А Кустарева кто подстрелил?
– Пока неясно. Оба, говорит, стреляли… Пуля навылет пошла, будем искать… И кто в Татаринова стрелял, экспертиза покажет…
– Ищи, Юра, ищи. Эту парочку нужно к нарам намертво привязать, чтобы никакая сила их оттуда не сдернула. И к Никиткину их привязать надо…
– Да надо бы, только не сдает Маков Никиткина. Гударева сдаст, а Никиткина нет. И «Альфа-Система» к Никиткину никакого отношения не имеет… Ну, если официально. А в неофициальных привязках так просто не разберешься…
– На Татаринова кто «заказ» дал?
– Так не было никакого «заказа», – усмехнулся Ожогин. – Они за какой-то девчонкой в подъезд зашли. Поднимаются, девчонки нет, а навстречу им Татаринов выходит. Слово за слово… Вроде как случайная встреча.
– Кто бы сомневался. У Сколкова розыгрыш, у этого случайность. И тот с «Альфа-Системы», и другой. Тоже, наверное, совпадение?
– А то!
Одинцов общался с директором «Альфа-Системы». Сколкова и Пинчука этот товарищ знал, а о Татаринове даже понятия не имел и никакой розыгрыш не заказывал. Да и сам Сколков от своих показаний отказался. Оказывается, он эксперимент проводил, выяснял, какое воздействие производит полностью экипированный спецназовец на неподготовленных гражданских лиц. И с таким видом об этом говорил, будто это «исследование» было темой его будущей диссертации…
Максим подумывал о том, чтобы взять «Альфа-Систему» в плотную разработку, но не дали ему развернуться. Здесь он, в изоляторе. Зато Никиткин резвится – пыль столбом. И кровь – фонтанами… Такой беспредел с рук ему сойти не должен.
Разыгрался Фраер, остановить его надо.
– Может, эти уроды и Прошника сделали? – предположил Одинцов.
– Я спрашивал. Маков отрицает.
– Ну да, и к Татаринову он случайно заглянул… Где сейчас Маков?
– В седьмой его закрыли.
– С кем он там?
– Один.
– Там же на четыре места номер… Может, на подселение к нему кого-нибудь оформить?
– «Наседку»?
– Было бы неплохо, но лучше «ястреба». «Наседка» медленная, неповоротливая, а у «ястреба» – все на раз-два… Кого к нему можно забросить?
– Ну, так сразу и не скажу, – задумался Ожогин.
– Плохо соображаешь, Юра. На меня смотри! Смотри и думай!
– Ты пойдешь?
– А разве я не арестант?
– Ну-у… А это идея! – загорелся Ожогин. – Он тебя не знает!
– Не знает?.. Да нет, знает… Если он Прошника сделал, то знает… А если не знает, то узнает. – Одинцов многозначительно посмотрел на часы. – Времени у меня нет миндальничать с ним, в час-другой нужно уложить. Давай выкладывай, что ты о нем узнал и что думаешь, только быстро давай, в темпе…
Максим настраивался на очень серьезный разговор. Он сейчас не начальник уголовного розыска, а заключенный, живущий по жестоким и беспощадным тюремным законам. Кто прав, тот и сильней…
Массивная голова, литой лоб, бычья шея, широкие покатые плечи, сильные накачанные руки. Серьезный противник, с таким сладить будет непросто.
– Ты почему лежишь, фраер? – вызывающе спросил Одинцов, сквозь хищный прищур глядя на Макова. – Если я зашел, ты должен встать.
– Если я встану, ты ляжешь, – рыкнул мужик, приподнимаясь с койки.
– Нельзя так говорить. Это тюрьма, здесь за слова отвечают.
– Ну, смотри! – Маков резко поднялся, вытянулся во весь рост и угрожающе шагнул на Одинцова.
Максим испуганно попятился, отошел к двери. Маков сделал еще пару шагов и остановился. Противник отступил, признав его силу, а большего ему не надо.
– Ты сам кто такой?
– Да я-то… – Растерянно хлопая глазами, Одинцов провел рукой по своей лысой голове. – Я человек…
– Это поня…
Маков не договорил, мощный удар в пах оборвал его на полуслове. Он чуть согнулся, хватаясь за отбитое место, и тут же пропустил удар в шею, с размаха, рубящий, внутренним ребром ладони. Маков поплыл, и Одинцов, схватив его за руку, провел прием.
Он поставил Макова на колени, шарахнув лбом об угол скамейки. Но и это было еще не все. Несколько ударов по почкам заставили мужика кататься по полу от боли. А Одинцов сел на койку, потирая отбитый кулак.
Преодолевая боль, Маков разогнулся, страдальчески глянул на Максима и резко вскочил на ноги. Он вроде бы собирался взять реванш, сил у него для этого хватало, но ему явно недоставало боевого духа. Достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять это. Одинцов даже не стал подниматься, чтобы отразить возможную атаку.
– Ну, давай, чего ждешь? – с дразнящей усмешкой подстегнул он противника.
Но Маков стоял на месте, затравленно глядя на него. Его пугала уверенность Одинцова.
– Что, «очко» играет? – с благодушной усмешкой спросил Максим и неторопливо поднялся. И вид у него был такой, будто он собирался подать противнику руку. Именно так Маков и подумал, поэтому и прозевал момент.
Одинцов ударил его снова, подсечкой сбил с ног, и на этот раз противник приложился к полу – затылком. А добивающий удар заставил его скорчиться от боли.
– Ты в тюрьме, мужик. Если не можешь дать ответку, то лежи, не поднимайся. А если поднялся, то бей! Ну, давай поднимайся! Что, страшно?.. А когда в криминал шел, страшно не было?
– Какой криминал?
– А за что тебя «закрыли»?
– Ни за что.
– Это ты кому другому расскажешь. Ты же в спецназе МВД когда-то служил, да?
– Кто тебе такое сказал? – встрепенулся Маков.
– А ты думал, это чешуя? Думал, если ломом опоясанный, то тебя никто не тронет? Запомни, Костя: в тюрьме на один лом найдутся две кувалды, а за ними – третья, с хитрым винтом…
– Ты знаешь, как меня зовут? – Маков поднялся с пола, осторожно глядя на Одинцова. Рукой нащупал край своей койки, сел.
– Знаю.
– И что тебе нужно?
– Да вот, уму-разуму тебя пришел поучить. Это чтобы ты не строил иллюзий насчет своего будущего. Тюрьма – это не сахар, тюрьма – это соль на рану. А рана везде может случиться. Это ты сейчас можешь сидеть, а завтра сидеть будет больно… Если даже ты Татарина с его подругой не убивал, все равно за соучастие сядешь. Вместе со своим дружком. На строгую зону пойдешь, там с тебя стружку быстро снимут, – пригрозил Одинцов.
– Ты кто такой? – Маков смотрел на него как на дьявола, который пришел за его душой.
– Майор Одинцов.
– Майор?!
– Да, майор полиции, начальник уголовного розыска.
– Э-э… Что за беспредел?
– А ты не знал, кто я такой?
– Нет… Но теперь знаю!
– Жалобу писать будешь?
– Могу и написать. Как вы тут честных людей пытаете.
– Правильно, Костя, так и надо. Выкручиваться надо, выпутываться, а иначе тюрьма… Только я сейчас не начальник, я сейчас такой же арестант. Просто меня из одной камеры в другую перевели. Если ты на меня нажалуешься, это минус в твой арестантский статус. Я сейчас не мент, я сейчас твой сокамерник. Если ты меня сдашь, значит, ты, Костя, гнилой стукач…
– Че ты меня лечишь? Какой ты арестант?
– Кто Прошника убил?
– Какого Прошника? А-а, ну да, ваш старлей спрашивал! Так ты тот самый майор, которого подставили? – Казалось, Маков сейчас рассмеется в лицо.
– Кто меня подставил?
– А кто тебя подставил? Это ваш старлей говорит, что подставили, но я-то вижу, что ты реально чокнутый майор! – Маков потер ладонью отбитый затылок.
– Ты бы за словами следил, Костя. Мы с тобой в одной лодке. – Одинцов с угрожающим видом поднялся с койки. – Нам вдвоем тесно, нужно решать, кому дальше плыть, а кому на дно… Жаловаться ты на меня не можешь, но можешь меня убить. Братва тебе тогда слова не скажет…
– Убить? А потом на пожизненное? Спасибо, не надо! – растерянно мотнув головой, сбивчиво проговорил Маков.
– А ты сначала убей!
– Ну да, потом тут меня на «ливер» пустят…
– Это все отговорки, Костя. Это все голимые отговорки… А я могу тебя убить. Мне, Костя, по-любому вышка! Два трупа на мне… Это вы хорошо придумали, за два трупа больше дают, да? Крепко вы меня к сто пятой статье привязали!
– Кто – мы?.. Не убивал я никакого Прошника!
– И против меня не работал?
– Нет!
Одинцов пристально смотрел на Макова. Не узнал его арестант, но это еще ни о чем не говорило. Возможно, Максима вели одни люди, а Прошника исполнили другие…
– А кто меня подставил?
– Я откуда знаю.
– А я знаю! Никиткин меня подставил. Знаешь, кто такой Никиткин?
– Нет! – чересчур поспешно ответил Маков.
– Врешь. Вижу, что врешь. Сначала Никиткин подставил Лукомора… Ты меня слышишь? Лукомора он подставил! Миша Веселый в теме был и Татарин. Они Лукомора подставили. А чтобы спрятать концы в воду, Веселого сбросили в яму. И Татарина должны были убрать. И его убрали. Ты сегодня это сделал. Никиткин его твоими руками убрал. Ты Лукомора подставил, а он в законе… Тебе тюрьма светит, а в тюрьме тебя самого засветят. И предъявят! За Лукомора предъявят! По самое «не балуй»!.. Кто Татарина убил?
– Не я! Олег в него стрелял! И в него, и в Лилю! Я не говорю, что не при делах, но как было, так и говорю! Олег это все…
– А кто у вас за старшего был?
– Ну, Олег и был.
– Гударев?
– Гударев.
– А Сколков кто такой?
– Ну, мы с ним работали. Ну, в «Альфа-Системе», в группе быстрого реагирования. Ну, если вдруг кто-то на кого-то там напал…
– Ты меня буднями не грузи, ты по теме говори. Сколков должен был Татарина взять?
– Ну, должен был.
– Но у него не вышло?
– Не вышло.
– Поэтому к делу подключили тебя и Гударева?
– Ну да.
– Кто подключил?
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Олег знает. Ему говорили.
– Кто говорил? Кожевников? – спросил Максим, вспомнив фамилию директора «Альфа-Системы».
– Кто, Игорь Антонович? Да нет, он там не при делах…
– А кто при делах?
– Ну, есть человек, он звонит, задачу ставит. Ну, если там серьезное дело…
– Что за человек?
– Не знаю.
– Никиткин?
– Да нет, это вряд ли. Посредник там.
– А конкретней?
– Да не знаю я, Сколков знает… Он этого человека точно знает. А нам не положено знать.
– Сколков арестован, вы с Гударевым без него задачу получили. Кто вам отмашку на Татарина дал?
– Ну, тот человек и дал…
– А он такой крутой из себя начальник, что ты даже узнать у него не смог?
– Мог, только зачем это мне? Меньше знаешь, крепче спишь… Я вообще не знал, что Татарина убить надо было…
– Да ну! И какого лешего вы на кладбище его везли?
– Ну, «замочить» его задача стояла, этого я не отрицаю, но на кладбище глухо было… Мы бы и сами его под землю засунули, но Олег сказал, что его под поезд надо. Ну, чтобы труп с пальчиками остался, типа, он бабу застрелил… Мы поехали, я подумал, что мы его под поезд бросим, а тут ваш опер появился… Олег выстрелил, опер в него. На шару выстрелил, а попал… Я Олега в охапку, а он говорит – погоди. Я про Татарина совсем забыл, а он нет, не забыл. «Замочил» он Татарина… Я бы «мочить» не стал. Я человек маленький, мне сказали под поезд, значит, под поезд…
– Что ты знаешь про этого человека?
– Что знаю? – Маков болезненно наморщил лоб. – Ну, Семен его зовут…
– Фамилия?
– Не знаю… Честное слово, не знаю!
– Твое честное слово ничего не стоит, – сурово отчеканил Максим.
– Но я правда не знаю… Знаю только, что Семеном зовут…
– Пинчук что знает?
– Валера? Ну, он тоже человек маленький… Ну, может, и знает… А ты у него спроси!
– Буду в следственном изоляторе, спрошу. А сейчас я могу только с тобой говорить. Как арестант с арестантом… Я ведь отсюда не уйду, пока про Никиткина не узнаю. На меня два трупа повесили, меня вышка ждет, если я из тебя всю правду не выбью… Ну, чего сидишь? Давай поднимайся! – Одинцов протянул к Макову левую руку, пошевелил пальцами, приманивая к себе.
Но тот не успел приподняться на шконке, как последовал удар, который вернул его на место. Бил Одинцов от всей души, но когда занес ногу для очередного удара, в двери вдруг что-то щелкнуло, она открылась, и в камеру вошел полковник Саньков. Ему не надо было ничего объяснять, он все понял и сам.
Сурово глянув на Одинцова, жестом позвал его на выход.
– И что это было? – жестко спросил он, когда дверь в камеру закрылась.
– В Кустарева стреляли. Его могли убить. Этого мало?
– Я знаю, и не надо тут на меня шипеть! – рассерженно отрезал Саньков.
Он повернулся к Максиму спиной и на ходу велел отконвоировать его на место, во вторую камеру.
Одинцов едва сдержался, чтобы не плюнуть ему вслед.
