Город Керим
Мне снился сон. Готова биться об заклад, что сон, вот только он вообще не понравился, потому что сначала я летела, а после упала в сидячее положение на какой-то пафосно-багряный диван с позолотой по краю, а передо мной в кресле с бокалом в руке сидел… лорд Тиаранг.
Дух на мгновение захватило — мужчина был в черных брюках, сапогах до колена, белоснежной полурасстегнутой рубашке, влажные, видимо, после мытья волосы ниспадали на его широкие плечи, а вот в темных глазах лорда плескалось нечто сродни пламени, горящему рядом в камине.
— Доброй ночи, Стася, — прозвучало вежливо, с деланым спокойствием, но рык в конце я услышала.
— Д-д-доброй, — запинаясь, ответила я, бросая взгляд на собственное одеяние.
Дело в том, что Светлана мне одну из своих ночных рубашек дала, а Филимон, он… Ну, он потрясающе классный, и с таким мужчиной в одну постель в чем попало не ляжешь. Вот и красовалась я сейчас в алом пеньюаре повышенной прозрачности с помпончиками на завязочках под грудью, эти завязочки вообще грудь здорово держат, а помпончики такие пушистенькие, и край безумно короткой сорочки тоже пушистеньким оторочен, и…
— Прекрас-сно выглядишь, — прошипел лорд Тиаранг, пока я краснела.
— Вы тоже ничего, — вернула я комплимент и попыталась натянуть рубашку пониже.
Ректор АБМ усмехнулся, окинул меня злым жадным взглядом, затем посмотрел мне в глаза и приступил к неприятному:
— Я ведь тебя найду, Стася.
И сказано было так — угрожающе-обещающе.
— Найду гораздо быстрее, чем ты думаешь.
Внезапно в камине пламя вспыхнуло сильнее, лорд Тиаранг нехотя шевельнул пальцем, и в огне мгновенно отразилась фигура боевого мага, который произнес:
— Все доходные дома, гостиницы, таверны и бабок, сдающих комнаты, прочесали, ее нет.
Лицо этого четвертьдемона на миг словно окаменело. После прозвучали его слова:
— Свяжись с Феоктиллой, мне нужен полный список нечисти, нежити… да всех, у кого Станислава могла укрыться на ночь.
Боевик поклонился и исчез в пламени. Я же вздрогнула, едва лорд Тиаранг вновь направил на меня пристальный взгляд. Пристальный, изучающий, внимательный и разъяренный одновременно. Так привороженный смотреть не будет, ох, не будет.
И тут уж я молчать не стала.
— Это не приворот, лорд Тиаранг, и вы не под воздействием приворотного зелья находитесь!
Маг улыбнулся. Это была странная, насмешливо-безразличная улыбка, но ответ я получила честный:
— Нет, Стася, приворот — повод.
И ведь я уже знала об этом, Филимон вообще редко ошибается, а все равно обидно так стало.
— Будем откровенны, — продолжил лорд Тиаранг. — В первый же вечер в вашей убогой школе я отдал приказ Доминик предоставить мне Станиславу Григорьеву для… приватной беседы. Ей следовало согласиться, Стася, но ума вашей директрисе всегда недоставало.
Щеки вспыхнули уже от обиды за Доминик, потому что мы наших преподавателей очень любим, и они нас просто обожают.
— А я, — сообщил ректор боевой академии, — привык получать все, что захочу.
Чувствую, как мои глаза наполняются слезами.
Причем злыми.
— Понимаешь, Стасенька, — Тиаранг обворожительно улыбнулся, — мне никто и никогда не смеет говорить «нет». Для меня не существует слова «нет», есть только «да», «как скажете» и «да, мой господин».
Молча вытерла слезы. На пальцах остались сверкающие в свете огня капельки, и я еще сразу подумала — сон более чем странный, даже если предположить, что этот четвертьдемоняка устроил вызов моего сознания.
— Стася, — голос ректора АБМ вдруг стал нежным, обволакивающим, хрипловато-приятным, — посмотри на меня.
Подняла взгляд от пола, посмотрела на лорда Тиаранга и увидела, как он… он… он взял и медленно расстегнул еще одну пуговку на своей рубашке, причем проделал это, не сводя глаз с меня, и лишь усмехнулся, когда я затаила дыхание.
— Так я и думал, — насмешливо произнес четвертьдемон.
Стремительно краснею, а лорд Тиаранг, подавшись вперед, коварно прошептал:
— Еще?
Нужно проснуться! Вот сейчас, немедленно, прямо в данный конкретный момент…
— Все для тебя, — усмехнулся ректор АБМ и расстегнул следующую пуговку.
Не то чтобы его действия вызывали у меня какие-то там чувства, но сама обстановка, его испытующе-насмешливый взгляд, мой вид и то, с какой грацией этот с демонической кровью обнажал мускулистое загорелое рельефное тело… Да к чертям тело, тут вся аура, энергетика, взгляд, и такой искусительный прищур его глаз, и… И вот если бы не Филимон, которому за радость было чего-нибудь подобное проделать исключительно просто ради шутки, кто-то, а именно я, сейчас бы был впечатлен.
А так…
— Нет, мне блондины больше нравятся, — заметила я, разглядывая черные волосы на груди лорда Тиаранга. — У них такие смешные золотые завиточки, словно лучик солнышка на теле играет, а у вас на шерсть больше похоже.
Перевела взгляд с живота на лицо остолбеневшего мужчины и продолжила:
— А вот начали хорошо, да, я бы даже сказала — волнующе, на десять баллов просто.
И плевать, что брюнеты давно и прочно моя слабость, особенно вот такие — брутальные, волосатые, мужественно-наглые, ведь главное, что кто-то медленно, но верно приходит в ярость.
— Блондины? — хрипло переспросил лорд Тиаранг.
— О да, — прошептала я, восторженно закатывая глаза и представляя самое потрясающее зрелище — Филимон в облике светящегося дракона, змеем опоясывающий гору… Красотень же! — Шикарные, мускулистые, обворожительные, с такой светлой улыбкой, нежные, ласковые, понимающие, готовые выслушать и поддержать блондины… Точнее, один потрясающий блондин.
А затем, точно зная, что это перебор, но все равно не в силах удержаться, я погладила свою ночную рубашку и с придыханием сообщила:
— Для него надела.
И в этот момент я поняла, что Филя, конечно, крут, но лорд Тиаранг куда круче — он беситься умеет. Реально. Заводясь с пол-оборота. И у него зубы заскрипели, и руки в кулаки сжались так, что ножка у бокала с вином надломилась, и ректор остатки от посуды попросту в камин швырнул. Огонь вспыхнул ярче, принимая спиртное, осколки стекла красивым водопадом скатились по черной штанине, просто потрясающе так. А сам лорд рывком поднялся с кресла, стремительно подошел, склонился надо мной, уперся руками в спинку дивана, наклонился ниже и прошипел:
— Я же найду тебя, Стасенька. И когда найду, так отымею — неделю сидеть не сможешь.
Вжалась в диван инстинктивно и испуганно спросила:
— За что?
— Правильный вопрос — куда, Стасенька, — угрожающе сообщили мне.
Из всего этого я сделала один-единственный правильный вывод:
— С девственностью пора прощаться, а дальше практика, практика и снова практика. В конце концов, человек ко всему привыкает, женщина тем более, так что…
— Только посмей! — прорычали мне в лицо. — Придушу, ясно?! Просто придушу!
После такого я просто заткнулась, вжалась в диван и испуганно, широко распахнутыми от ужаса глазами, глядела на разъяренного четвертьдемона, и даже слов не было.
И у него внезапно тоже кончились…
Какой-то миг мы смотрели друг на друга — я, вконец перепуганная, и он, почему-то стремительно теряющий гнев и не отрывающий взгляда от моих глаз… И в его собственных что-то стало меняться, они будто подернулись дымкой, и, пробормотав какое-то проклятье, лорд Тиаранг стремительно прижался к моим губам…
Точнее, попытался!
Хлопок, словно лопнул мыльный пузырь, и я подскочила в спальне на горе, то есть в доме Филимона. И мне сразу стало ясно — это был не вызов сущности, ректор боевой академии применил вызов по ауре, что потребовало от него мно-о-ого сил… Так что пил он точно не вино, а что-то покрепче, иначе бы его шатало, и это плюс! Потому что иначе кое-кто мог бы каждую ночь меня к себе таскать, а меня общество неперевоспитываемых мужиков нервирует!
На самом деле, действительно испугалась. И, сев на постели, обняла колени руками, чуть-чуть раскачиваясь, потому что… потому что только бы не заплакать, иначе Филимон…
Дверь открылась, впуская свет в прямом и переносном смысле. Световой дракон на миг остановился, вглядываясь в меня, — и полумрак ему не помеха, он в темноте преотлично видит, — затем подошел, сел на постель, молча приподнял, усадил к себе на колени и начал успокаивающе поглаживать по волосам. Разревелась, как девчонка!
И пока ревела, даже не заметила, как пришли Светлана и Горыч, пьяные совершенно, то есть меня спать уложили, а сами… Лучше бы я тоже напилась! А потом Горыч мне воды принес, Света — пучок валерианы, и, держа его как букет, чтобы нюхать было удобно, всхлипывая и сбиваясь, рассказала обо всем, что случилось.
Меня слушали молча и сурово, а потом, едва я замолчала, Филя сказал:
— Вызов по ауре.
— Много магии жрет, — вставил Горыч.
— Тиаранг боевик, ему раз плюнуть подобное каждую ночь устраивать, — задумчиво произнес Филимон.
— Да-а-а, заклинило мужика, — вздохнула Света, — похлеще, чем с приворотом. Но почему именно Стаська? Что в ней особенного?!
Горыч и Филимон переглянулись, улыбнулись как-то загадочно, световой дракон протянул руку, с нежностью коснулся щеки жены и сказал:
— Ты не понимаешь, Светусик, тут не так важно, чтобы особенная, главное — своя. Та, на которую смотришь — и обнять хочется, такая, с которой уютно на душе, единственная, при одном взгляде на которую мужчина чувствует себя счастливым. Так бывает — смотришь и понимаешь, что вот это глазастое — оно твое личное чудо.
— Бред! — фыркнула ведьма.
— Правда? — Филя улыбнулся и проникновенно спросил: — А кто на прошлой ярмарке в лавке орал: «Это оно, то самое платье, мое, единственное, для меня сшитое! Я его с первого взгляда узнала! Купи, гад светоносный!»
Мы с Горычем рассмеялись, Света смутилась, но тоже хихикнула, потом села к нам ближе, прислонилась головой к плечу дракона и смущенно произнесла:
— Ну потрясающее же платье, Фил.
— Угу, — кивнул тот. — Таких потрясающих платьев у тебя — трещащий по швам шкаф.
— Это ты сейчас к чему? — вскинулась Света, мгновенно превращаясь в разъяренную ведьму.
— Это я к тому, любимая, — улыбнулся ей световой дракон, — что сейчас оно всего лишь платье, так себе платьишко даже, а тогда это была ценность, жизненная необходимость, смысл существования! И, получив ее, ты раз одела и в шкаф запихала, а если бы не купил… Улавливаешь, о чем я?
Не знаю, что там уловила Светлана, лично я сочла необходимым заявить:
— Я не платье.
— Никто и не спорит, — заверил меня Филимон.
А Горыч вдруг сказал:
— У меня такое тоже было… Бывает, учуешь бабу…
Грозный взгляд Фила — и лексикон Горыча мгновенно сменился.
— В смысле увидишь женщину, и так в сердце западет, что ни спать, ни есть, ни вздохнуть. И кажется — вот она, единственная, не такая, как все, особенная, уникальная. И — как заболел. И на все готов — звезды с небес, луну из озера, и добиваешься ее, добиваешься, и на подвиги разные готов… А потом все, твоя баба. День имее…
— Гор! — рявкнул Филимон.
— В общем, год-два — и надоедает, и как-то сразу врубаешься, что у нее все как у всех, и вообще, там вон следующая в озере голышом пле…
— Зуб выбью, — меланхолично пообещал Филя.
— Короче, девчонки, суть вы уловили, — закончил Горыч.
— Да, примерно, — нехорошо протянула Светлана, делая хватательное движение, будто скалку искала, и хмуро на мужа поглядывая.
Фил пересадил меня на диван, обнял свою Свету, по мужу Светлову, что-то прошептал на ушко, потом еще что-то, и так как мы с Горычем беззастенчиво ловили каждый звук, открыв рты, то и услышали:
— Мое сердце в твоих ладошках бьется пятнадцатый год, неужели для тебя это ничего не значит?
Света улыбнулась, потянулась к его губам, нежно поцеловала.
А Горыч вдруг сказал:
— К разговору о платье, этот четвертушка демонической крови, он ежели своего быстро не получит, окончательно крышей поедет…
В комнате воцарилось напряженное молчание.
— Реально свихнется, — Филимон тяжело вздохнул. — Тиаранг такой, помнится, в битве при Нессе, когда маги Алого чертополоха восстали и отказались продолжать боевые действия, он вышел и прямо сказал — или вы со мной, или против меня.
— И? — заинтересовалась я.
— А нет больше ордена Алого чертополоха, — тихо произнес Горыч. — Не привык мужик к отказам, Стася, бесят они его.
Все опять помолчали, а затем Филимон сообщил:
— Единственное, что может сбить вызов по ауре, это переключение внимания вызывающего мага… Свет, — взгляд на ведьму, — поделись со Стасей ночными рубашками, иначе кое-кто вообще спать перестанет. Горыч, собирайся, отвезешь Стаську на Печной вокзал, там найдешь Емелю Рыбака.
— А летучий экспресс? — возмущенно спросила я.
— Забудь, — посоветовал Филя. — На перекладных будешь добираться, иначе никак.
* * *
Таким образом, в шесть утра, щурясь на поднимающееся солнце, я стояла на Печном вокзале. Дыму тут было… тьма тьмущая, возницы на матерном вопят, печки пыхтят, черти снуют, лавочники товар сдают-принимают. Печки — это грузовой транспорт. Тихоходные, плавные, надежные, в пути не ломаются, дров потребляют мало, оттого и пользуются популярностью у торгового люда. Для пассажиров же летучий экспресс есть, транспорт магический, удивительный, сказочно красивый. Уж не знаю, по какому принципу работает, но в Любятове летит по небу вереницей красных сердец, в Ласточкине это вереница птиц, что клювиками за хвосты друг друга держатся, в Медведкове, соответственно, медведи. К нам в Керим экспресс прибывает в виде цветов, потому что вокзал в цветочном стиле оформлен, а вот как за границы Керима выедет, станет кубиками полупрозрачного льда — тоже красотень невероятная.
Но все это мне недоступно, ибо ехать придется на печке!
— Стало быть, ты моя попутчица, — прогудел позади меня чей-то бас.
Испуганно крутанулась на месте и застыла — мужик был ого-го! Полушубок ватный, кушак красный, плечи — косая сажень, кулаки пудовые, подбородок квадратный, нос картошкой и тоже красный, перегар убойный, глаза голубые, волосы льняными кудрями из-под шапки, улыбка щербатая, борода густая.
— Емельян Иваныч, — представился мне возница.
— Рыбак, — представил его подошедший сзади Горыч.
— А то! — поддержал Емеля. — Того дня о-о-т такую рыбу поймал!
И мужик раскинул руки, демонстрируя максимальную ширину, на которую был способен. Внимательно перевел взгляд с одной ладони на другую и, решив, что этого мало, добавил:
— Это тока хвост был!
Горыч тяжело вздохнул и сказал мне:
— Сзади сядешь, не то начнет в пути про рыбалку рассказывать и сшибет с печи ненароком.
Молча кивнула, я уже степень увлеченности некоторых поняла.
— Не печалься, красавица! — Емельян Иваныч вдруг обхватил за плечи. — Годы-то твои молодые, чай, не Филька распутный, так много еще хлопцев на пути жизненном. А коли хочешь, моей будь, ужо не обижу!
— Емель, а Емель, — Горыч плавно, по-змеиному шагнул к нам и уставился обеими головами на мужика, — я ж тебе не только зубы выбью, я ж тебе и все выдающиеся места пообрываю.
Возница охнул, схватился за нос и отступил.
— Вещи вон, — кивнул дракон на мои сундуки, — взял да и пошел. Как трогаться будешь, так за девкой и явишься. Все понял?
Емельян понял — здоровенные железом кованые сундуки подхватил словно пушинки да и утопал, ненароком сбивая чертей по дороге.
Мой герой… Так этим хвостатым и надо!
— Да, неправильное у вас расовое воспитание, — задумчиво сказал Горыч. — Вам расовую терпимость кто преподавал?
— Феоктилла, — ответила, не задумываясь и наблюдая, как Емелюшка пятому чертеняке прямо по пятаку…
— Оно и видно, — вздохнул двухголовый дракон. — Ладно, Стаська, ты пока тут походи, осмотрись, книжек себе поищи на дорогу, чтоб, значит, не скучно было, а я снеди тебе накуплю.
— Может, я сама? — робко спросила я.
— Э нет, Стаська, — Горыч щелкнул меня по носу, — я кошатинку в пирогах-то учую, а ты?
— Жду здесь! — решительно пообещала я.
Летописный лоток обнаружился шагах в десяти от скамьи, у которой Горыч меня бросил. Широкие витрины, отгороженные от неуклюжих Емелей железной решеткой, давали много света, и потому, когда я вошла, привыкать к полумраку не пришлось, сразу стала разглядывать стеллажи с книгами, но не сразу заметила сухопарого гоблина с очками во все лицо, который встал рядом и, заложив руки за спину, осматривал свои владения вместе со мной. Почему свои? Так у него висела вдетая в ухо табличка «Гендиор, владелец».
Некоторое время мы делали вид, что увлечены созерцанием лавки, после чего я все же сказала:
— Здравствуйте.
— Света знаний тебе, убогое создание, — приветливо ответил гоблин.
И надо же, у нас обычно, окромя чертей, никто из низкорослых не приживается, а у этого вот даже лавка имеется, и оскорблять наловчился.
— Чего тебе, девица, надобно? — поинтересовался Гендиор.
— Эм… — даже не знаю, что на это сказать.
— Понятно, — гоблин вздохнул, — ни ума, ни фантазии…
И вдруг оживился, моргнул своими невообразимо огромными из-за очков глазами и воскликнул:
— А знаете, у меня лучшая в городе коллекция как!
— Ка… чего? — не поняла я.
— Какашек! — гордо сообщил Гендиор. — Следуйте за мной, уверен, вам понравится!
У меня такой уверенности не было абсолютно, фекалии вообще не мой профиль, но юркнувший меж стеллажами гоблин громко начал перечислять:
— Вот! Бесцеллер этого сезона — «Как выйти за принца»!
Тупо хлопаю ресницами.
— Или вот, еще лучше, — продолжал распинаться Гендиор. — «Как стать принцессой за семь дней»!
Даже не знаю почему, но я оглянулась на дверь в поисках спасения.
— А вы, собственно, куда направляетесь? — осведомился гоблин.
— Абитуриентка я, еду поступать в магический университет… — грустно сообщила пустому пространству лавки.
— Фу-у-у-у, — раздалось у меня за спиной.
Испуганно обернулась. И как это серое создание оказалось вмиг за моей спиной? Более того — гоблин смотрел на меня с явным осуждением.
— Что же вы, девушка, — укоризненно начал он, — кто в наше время поступает в университеты, а? Академии — вот тренд сезона, милочка! И у меня есть потрясающее предложение, только сегодня и только для вас — уникальный сборник лучших сочинений на тему «Как выжить в магической академии»! Великолепная вещь! Триста сорок томов бесценного опыта!
— Сколько? — потрясенно переспросила я.
— Нет, ну если вам неинтересно… — обиженно начал гоблин.
— Нет-нет, что вы, мне очень интересно, — заверила его я. — Но нет ли у вас… хотя бы так, чтобы был всего один том, а? Мне триста физически не унести.
Гендиор окинул меня печальным взглядом, тяжело вздохнул, снова вздохнул, махнул рукой и сказал:
— Пошли, несчастье.
Таким образом, лавку предприимчивого гоблина я покидала, держа в руках скромненький томик под названием «Как выжить в магической академии. Краткий справочник». По крайней мере, думала я, будет чем заняться в путешествии. Но так как Горыча не наблюдалось у скамейки, я села, устроилась удобнее и раскрыла первую страницу.
После недолгого вступления на тему «Магические академии — это очень модно и круто» открыла сам текст и прочла:
«Правило первое — покори воображение ректора!»
Закрыла книгу, почему-то огляделась по сторонам, заметила бригаду Скорой смерти, собирающую подраненных Емелей чертей, и снова открыла справочник.
«Способы покорения ректора.
Способ первый: прокляни ректора.
Порядок действий: произнеси трудно-выговариваемое проклятие неизвестного тебе свойства — и все, с этого момента ректор гарантированно влюбится, а проклятие стопудово будет вызывающим Вечную Страсть. Помни, дитя, закон подлости на твоей стороне!
Плюсы: на экзамены можно забить, ректор — мужик свойский, на преподов надавит.
Минусы: нравится — не нравится, будешь женой, красавица.
Меры предосторожности: не использовать со стариками, у них сердце слабое».
— Стаська, — раздалось надо мной, — хватит читать, в дороге время будет, пошли уже.
Подняла рассредоточенный взгляд на Горыча, кивнула и поняла — не, в дороге я спать стану. Спать, спать и еще раз спать, потому что вообще не выспалась.
Печка дымила и гудела, готовая сорваться в путь, едва Емеля уберет два кирпича, удерживающие ее на месте. Горыч помог забраться наверх, поближе к дымоходу, устроил на подушках и старинном, активно попробованном молью ковре, и я, прижав книжку к груди, начала проваливаться в сон.
— Удачи тебе, Стаська, — сказал дракон, и обе головы поочередно осторожно поцеловали мою макушку.
Я только улыбнулась, сонно махнула рукой и провалилась в сновидение.
Впереди меня ждали черти, кикиморы, водяные, лешие, сатиры, нимфы и все остальные отщепенцы нашего мира, но им я была рада, а вот некоторых не ждала вовсе.
* * *
Головокружительный полет, ощущение подступающей тошноты и черные глаза, пристально вглядывающиеся в меня. Но это были мелочи, потому что оказалась я в скальном доме Филимона, а он сам, с видом абсолютной невозмутимости, сидел в своем любимом кресле и пил пиво из кружки, стилизованной под трехлитровую бочку.
А перед ним возвышался взбешенный лорд Тиаранг, держа в судорожно сжатом кулаке алую ночную сорочку, бывшую моей одеждой прошлой ночью. Но взбешенным ректор АБМ был до моего появления, а как только я оказалась рядом, растянул губы в хищной улыбке и произнес:
— Доброе утро, Стасенька.
И невозмутимость Фила как рукой сняло. Меня он не видел, не мог, я была зрима лишь для вызвавшего, но это не помешало световому дракону мгновенно сориентироваться и дать совет:
— Поцелуй его. И удачи тебе, Стасенок, прости, что утром не провел, сама понимаешь — гостей ждал.
Никого не целуя, я стояла и дико переживала за Филимона. Дракон, видимо, и это понял, а потому добавил:
— Я редкое существо, Стась, редкое и охраняемое законом, действуй давай.
Целовать не пришлось — миг, и я села на печи, растирая лицо.
— Чегой-то не спится? — басовито спросил Емеля.
— Сон дурной приснился, — ответила я, падая обратно на подушку.
Мы уже ехали по лесу, над головой мелькали ветви деревьев, сквозь них виднелись голубые лоскутки неба. Пахло травой. Какая-то пчелка, решив прокатиться зайцем, уселась мне на руку, потом и улеглась ко всему прочему, и сгонять ее стало жалко.
— Ты спи-спи, у меня сегодня товар контрабандный, так что ночью по чертовым путям пойдем.
Сердце ёкнуло.
Стряхнув пчелку, села и осторожно спросила:
— Чего?
Обернувшись, мужик улыбнулся во весь щербатый рот и кивнул — да, мол, все так и есть.
— Ем… Ем… Емелюшка, — испугалась я, — а что за товар-то?
— Рыбешка всякая мелкая, там, у печи бултыхается, черти заказали.
Черти… рыбки… Рыбки и черти… Рыбки!
— Емеля, какие рыбки?! — уже подозревая худшее, заорала я.
— Знамо дело — золотые, — беззаботно ответил рыбак. — Мелкие, жрать с них нечего. То ли дело щуку бы волшебную поймать…
Хватаю ртом воздух!
Это же редкие золотые исполняющие желания рыбки! Да они у нас в Золотую книгу занесены! А я и вовсе ведьма-хранительница, специализация у Керимской школы такая, мы за волшебных созданий готовы грудью встать до последнего вздоха, мы…
— Емельян Иваныч, — мило улыбнулась обернувшемуся рыбаку, — мне бы к речке, родненький.
— По нужде? — решил уточнить тот.
— Еще как по нужде, — со вздохом согласилась я, надеясь, что не прожгу дырки ненависти в его широкой спине.
Это надо же! Рыбок! Золотых! Чертям! Ненавижу чертей!
Речка на нашем пути появилась спустя часа два — судоходная, полноводная Калина, на которой, по слухам, душегубы-разбойники промышляют. Емельян по моей просьбе съехал к самому пологому берегу, чуть ли не до воды, чтобы печка меня от дороги закрывала. Я, кряхтя, спустилась, тело занемело в дороге, и попросила возницу отойти, не мешать. Добродушный Емельян Иваныч, напевая что-то веселое про «Разойдись, душа, разбегись, топор, да лети ворога головушка», ушел к дороге, и там его широкий бас растекся по равнине, я же…
Я же юркнула к печи, отворила заслонку и заскрежетала зубами — рыбок было не менее двух десятков! Спеленатые так, чтобы ротики не шевелились, перепуганные, в одной тесной бочке! Да и про то, что там рыбки, я догадалась только по едва заметному сиянию самой бочки… Гады! Гады, как есть гады! Уроды просто. А к бочке еще и сургучом послание прикручено. Сорвала, прочитала: «Уважаемому генералу Таганрайну для лучшей ухи в честь дня рождения». Золотых рыбок — и на уху?!
Ну все, после такого ведьма стала злая!
Вообще, колдую я плохо и магия дается мне ох как не просто, но не надо было злить ведьму!
Потянулась к бочке мысленно, подняла всю воду махом, словно зачерпнула невидимым ковшом, поднесла к реке, а затем руками, потому что тут магией никак, торопливо поснимала тонкую паутинку медной проволоки с несчастных рыбок. Они даже говорить не могли! У некоторых кровь по губам текла! Ненавижу чертей!
С рыбками я разобралась быстро, после отпустила всех в воду, махнув рукой, чтобы уплывали, а то было видно — сказать что-то хотят. Но освобождение сказочных созданий — это только первый этап, еще следовало следы диверсии скрыть. Присела на бережку, присмотрелась к воде — у самой кромки виднелись полудохлые головастики, которым точно не светило стать лягушками. Их я и использовала — протянула руку, и ровно двадцать три гибнущих создания стали стремительно увеличиваться, чтобы плюхнуться в мой призрачный ковш уже золотыми рыбками. Но вот потом, когда я пеленала созданных мной рыбок в медную проволоку, жалко их стало… И в мое заклинание вплелся еще один маленький нюанс… Скромный, но действенный.
— Эй, — прозвучал от дороги голос Емели, — долго ты там?
— Да все уже почти, — возвращая печати прежний вид и прикрепляя ее к бочке, ответила я. — Сейчас.
А потом, едва вымыла руки и стерла сажу с одежды, забралась на печку, укрылась и принялась дрожать — слабый с меня маг, очень слабый, потому и в ведьмы пошла…
Так до самого вечера и протряслась под одеялом, практически не реагируя на слова Емели, который стал рассказывать о рыбалке, налимах запредельной величины, сетях, крючках…
Наступил закат, и Емеля свернул в лесную чащу, печка пыхтела и подпрыгивала на ухабах, по лицу начали бить ветки, я и накрылась одеялом с головой.
Потом Емельян спрыгнул с печи и, чертыхаясь, пошел искать путь. Заинтересовавшись, я села, потерла лицо, огляделась — атас! Глухомань такая, что на земле не трава — мох! Кругом темень, совы ухают, ни дорог, ни тропинок, где-то рядом ревет медведь. Причем где-то совсем рядом, и обиженно так ревет, и все ближе, и…
— Емель, а Емель, — зарычал бурый хозяин лесов, выйдя на свет от печи, — а посылочку прихвати, а?
— Здорово, Михаил Топтыгинович, — ответил возница, находясь в позе чуть ли не принюхивающегося к земле пса. — Куда и чего завезти-то?
Я в этот миг потрясенно рассматривала медведя в лаптях, шароварах и… латах железных.
— В университет, Арсану Степанычу, другу моему давнему.
— Завезу, — пообещал Емельян Иваныч. — В печь кидай.
— Угу, — сказал мишка, повернулся и исчез.
Вернулся спустя минуту, держа на плече дергающуюся, отчаянно сопротивляющуюся и вопящую девушку в лаптях, сарафане да с косой до пояса.
— Во-о-от, это Машенька, — радостно сообщил медведь, — другу моему сердешному в утешение.
Тут уж я не выдержала и как рявкну:
— Ты совсем оборзел, медведь?!
Бурый глянул на меня и застыл.
— Ведьма, — охнул испуганно.
Тут бы все и закончилось, да Емеля влез:
— Ага, ведьма, в верситету вашу везу, ага.
Медведь окинул меня внимательным взглядом, после уронил Машеньку в кусты, аккуратненько уронил, достал из-за кирасы письмецо, открыл, чего-то приписал, закрыл, запечатал, протянул Емеле, а мне ехидненько так:
— Скатертью дороженька, госпожа ведьма. А девку я как есть сейчас тятьке с маменькой верну, не изволь беспокоиться.
Подхватил девушку — и был таков.
Тут и Емеля на печку забрался, повернул ее прямо к огромному замшелому пню и мне весело крикнул:
— Все, Станислава, держись! С ветерком помчим!
Скептически смотрю на Емелю, на печь, на пень…
Печь двинулась осторожно, ломая хрупкий валежник, и двинулась прямо к пню, но едва мы подъехали ближе…
— Мама! — заорала я с перепугу.
— Эх, с ветерком! — орал в свою очередь Емеля.
А мы падали вниз! В сплошную черноту! И по этой вот сплошной тьме вдруг да как понесемся, аж ветер в ушах засвистел.
— Все, — заорал мне Емельян, — теперь, почитай, до утра мчать будем, ты уж не спи, девица, земли-то мертвые, и коли упадешь, назад не вернусь!
Это была страшная ночь!
Страшная, очень долгая, ногтеломательная и ушизаложительная. Где-то перед рассветом печь вынырнула из тьмы на поверхность, все так же на огромной скорости пронеслась по лесу и свернула на дорогу, аккурат возле вывески «Аремский порубежный пост».
Арем, почти прибыли!
И я повалилась на печь, где уже не было подушки — она свалилась и осталась кому-то в мире мертвых.
