Итак, у нас есть кучка частиц под названием фермионы и кучка других частиц под названием бозоны, и когда нужна сила, они взаимодействуют друг с другом, после чего считают свою задачу выполненной. С организационной точки зрения представляется, что они совсем разные. Фермионы строятся в аккуратные шеренги и колонны, а бозоны шныряют где попало – следствие той случайной симметрии, которая их породила.

Однако их взаимодействия бывают неожиданными.

Возьмем, к примеру, то, как устроена жизнь бозона Хиггса. С одной стороны, бозон Хиггса придает массу прочим частицам; с другой – прочие частицы должны также составлять массу самого бозона Хиггса. Как и в случае поля Хиггса, все сводится к тому, как одно поле взаимодействует с другим. Поскольку взаимодействие – это просто еще один синоним слова «энергия», а энергия и масса взаимозаменяемы, то масса бозона Хиггса, которую мы намеряли в Большом адронном коллайдере, не обязательно та настоящая масса, которую мы получили бы, если бы сумели отсечь все взаимодействия.

Все это точный аналог вышеописанной истории с экранирующим эффектом и беспримесным зарядом электрона. Бывает так, что видишь одно, а получаешь другое. Причем поправка к массе бозона Хиггса должна быть огромная, в целом порядка планковской массы. В Большом адронном коллайдере намеряли массу бозона Хиггса примерно в 200 квадрильонов раз меньше планковской. Тот факт, что эта масса так мала, однако не равна нулю, никак нельзя считать случайностью. Это означает, что подлинная масса бозона Хиггса должна быть необычайно тонко подстроена так, чтобы поправка и чистая масса почти, но не совсем, уравновешивали друг друга – примерно с точностью 1/10¹⁷.

Шансы, что нечто подобное происходит в природе чисто случайно, до смешного малы.

Я привел вам поправку массы только для электронов и позитронов, однако существует множество других разновидностей частиц. И все они наверняка взаимодействуют с частицей Хиггса и тоже обеспечивают поправку к массе.

Во всем этом есть одна жутковатая подробность. Как мы уже видели, если подменить частицу другой такой же, фермионы связаны с – 1, а бозоны с +1. Сейчас эти плюс и минус единица снова нам пригодятся, просто на сей раз у них будет несколько иная роль. Для каждого вида фермионов мы вычитаем что-то из чистой массы, чтобы получить наблюдаемую массу – вот почему я прибег к вычитанию, когда говорил об электронах, – а для бозонов прибавляем что-то к наблюдаемой массе. Разве не было бы замечательно (это только отчасти риторический вопрос), если бы типов фермионов и бозонов было поровну?

В самом лучшем случае они могли бы в точности взаимоуничтожиться.

На самом деле нам все равно, какова чистая масса частиц – в точности так же, как нам все равно, каков беспримесный электрический заряд. Просто жутко бесит, что поправки такие точные. Однако всегда можно воткнуть голову в песок, если хочется.

Ричарду Фейнману это обстоятельство тоже не нравилось (и при этом он был вынужден опираться на него).

Когда химики экспериментируют с молекулами, то почти всегда игнорируют атомную природу вещества. Когда физики-атомщики работают с атомами, то почти всегда пренебрегают взаимодействием кварков. Тут легко представить себе психолога, который не обращает внимания на тонкости биохимических реакций в мозге. И хотя, конечно, правда, что достаточно полное знание о мозге может сказать нам что-то полезное о поведении, непохоже, чтобы психолог не был способен делать верные выводы безо всех этих мелких подробностей.

Измерить чистую массу бозона Хиггса мы не можем, однако все же странно, что его измеряемая масса оказалась настолько мала, что мы можем ее зарегистрировать. Как же получается, что экранировка оказывается такой точной? А ведь подобная тонкая настройка встречается в физике то и дело. Для такого идеального соответствия должна быть какая-то причина получше, чем «так уж вышло».

В число самых удачных попыток все объяснить входит так называемая суперсимметрия (для друзей – просто Сьюзи, SUSY). Теории великого объединения объединяют все фермионы (частицы вещества) в одну частицу, а бозоны, в сущности, в одну силу, однако суперсимметрия идет еще дальше. С точки зрения суперсимметрии даже бозоны и фермионы – всего лишь две стороны одной медали. У каждого бозона должен быть свой фермион и наоборот. Это сложнее, чем кажется на первый взгляд, как мы уже видели, когда рассказывали про теорию E₈. Ведь на самом деле фермионы и бозоны совсем разные.

Мало того: по крайней мере в стандартной модели фермионов и бозонов не поровну. Если учесть все сочетания спина и цвета, существует 28 разных бозонов и 90 фермионов. Ничего страшного. Самый простой выход из положения – придумать побольше гипотетических частиц. У каждой частицы должен быть партнер противоположного типа. Электрон – это фермион. По другую сторону находится бозон под названием селектрон. Фотон – это бозон. Его партнер-фермион называется фотино, и т. д..

Я отдаю себе отчет в том, что идея «взять и придумать кучу новых частиц» представляется (1) слишком простой – до нее вполне можно додуматься безо всякого научного образования – и (2) совершенно идиотской: поневоле засомневаешься, приведет ли она к каким бы то ни было достижениям. Однако прислушайтесь к моим словам. Во-первых, решения из соображений симметрии – в данном случае симметрии между фермионами и бозонами – играют в физике очень важную роль. Например, суть слабого и электромагнитного взаимодействия стала нам ясна только благодаря тому, что мы предположили, что электрон и нейтрино (так же, как и верхний и нижний кварки) – это на самом деле разные аспекты одной и той же фундаментальной частицы. Именно эта симметрия в конечном итоге и легла в основу нашего понимания поля Хиггса.

Но если у каждой частицы есть партнер, не странно ли, что мы их ни разу не видели?

Возможно.

У всех суперсимметричных моделей есть общая черта: суперсимметричные партнеры частиц должны быть в сотни, а то и в тысячи раз крупнее знакомых нам «оригиналов». Между тем, как вам уже известно, очень массивные частицы живут недолго.

Не исключено, что существует целый класс состояния частиц под названием «нейтралино», электрически нейтральных, как вы, должно быть, и сами догадались. А следовательно, даже если нам удастся создать их в ускорителе, зарегистрировать их непосредственно будет очень и очень трудно. В сущности, нам пришлось бы высматривать пары «электрон-позитрон» и «мюон-антимюон» с огромным количеством недостающей энергии. И недостающая энергия и означала бы, что из детектора частиц, словно тать в нощи, ускользнуло нейтралино.

Должен предупредить, что результаты первых экспериментов на Большом адронном коллайдере, как и других экспериментов, призванных прямо зарегистрировать суперсимметричные частицы, не кажутся многообещающими. Различных моделей суперсимметрии насчитывается немало, однако многие из них оказываются в рамках так называемой Минимальной суперсимметричной стандартной модели (МССМ), большинство версий которой предполагают, что если бы суперсимметрия существовала, мы бы ее уже обнаружили. Мы еще не успели обследовать лишь очень небольшой диапазон масс, где могут прятаться суперсимметричные частицы, хотя, по правде говоря, частицы вечно прячутся там, где их никак не ожидаешь обнаружить. Примерно так же было у нас с бозоном Хиггса.

Будет очень жалко, если окажется, что гипотеза о суперсимметрии неверна, потому что она могла бы подсказать нам решения множества серьезных задач. Например, самая легкая суперсимметричная частица-партнер (вероятно, самое легкое нейтралино) все равно должна быть довольно массивной, но при этом сохранять способность незаметно влетать в ускорители и вылетать из них.

Гм. Весьма многочисленные и массивные частицы, остающиеся стабильными, поскольку им не на что распадаться? Очень похоже на темное вещество. Вот бы суперсимметрия и вправду существовала!

Если вы еще не догадались, отмечу, что лично я всей душой надеюсь, что суперсимметрия себя оправдает, однако та часть моего мозга, которая осведомлена о результатах экспериментов, предупреждает, что рассчитывать тут особенно не на что.

Даже если суперсимметрия – это реальность нашей вселенной, она наверняка нарушается, по крайней мере чуть-чуть. Если бы она сохранялась идеальной, все партнеры обладали бы той же массой, что и оригиналы. А если бы это было так, мы бы давным-давно их обнаружили.

И последнее. Суперсимметрию часто связывают с теорией струн, в частности, говорят о суперструнах, по той простой причине, что теория струн со своей кучей дополнительных измерений требует суперсимметрии как части модели. Обратное неверно. Суперсимметрия вполне может существовать и вне теории струн.