Глава
18
Офис Пэйдж ожил. Люди деловито, озабоченно сновали туда-сюда, и если еще недавно их настроение можно было охарактеризовать как напряженность и страх, то сейчас, хотя напряженность и страх никуда не делись, к ним добавилась некая толика надежды, хотя никто не высказывал это вслух. Пэйдж поручила кому-то подыскать подходящий транспорт, на сей раз до Цюриха. Как понял Трэвис из контекста последовавших событий, дом 7 по Театерштрассе находился именно там, а металлическая таблица с гравировкой, изображенная на фотоснимке с плакат размером, хранится, вместе с другими письменами того же рода, в этом доме. Похоже, и Пэйдж, и ее сотрудники верили в то, что «Шепот» одарил его способностью читать такого рода тексты, хотя никто не понимал, ни как это было сделано, ни с какой целью.
Кто-то просунулся в дверь и сообщил Пэйдж, что транспорт будет через полчаса. Она о чем-то задумалась, отключившись от прочих разговоров, а потом, найдя глазами Трэвиса, но обращаясь не к нему, заявила:
— Чтобы ему показать, времени хватит.
— Показать ему что? — спросила женщина, находившаяся с ней рядом.
Пэйдж задумалась еще на несколько секунд, а потом решительно сказала:
— Все.
* * *
Спустя мгновение они с Пэйдж уже покинули офис и вышли в коридор, оставив остальных позади. Трэвис слышал, как они делали звонки, окончательно согласовывая детали обеспечения их наземной транспортировки в Цюрихе.
Оказаться в тихом, почти пустом, тускло освещенном коридоре было в известном смысле облегчением. Он походил на коридор средней школы после уроков.
Мимо них по направлению к оставшемуся позади офису спешила рыжеволосая, лет пятидесяти с небольшим женщина. Поймав взгляд Пэйдж, она остановилась и спросила:
— Это правда? Он может читать?
Пэйдж кивнула.
Женщина взглянула на Трэвиса с таким выражением, словно он был то ли звездой, пусть и второй величины, то ли подопытным кроликом, сбежавшим из чумной лаборатории. А может, и тем, и другим одновременно.
Пэйдж повела его дальше.
— Наверно, это похоже на то, как если бы кто-то стал промывать контактные линзы под струей из пожарного шланга, — сказала она, — но я постараюсь подать все по возможности внятно и доходчиво. Похоже, многое будет зависеть от вашей осведомленности.
Она помолчала, собираясь на ходу с мыслями, и продолжила:
— В настоящий момент вопрос об управлении миром находится в подвешенном состоянии. А самые могущественные люди на Земле сидят у телефонов, включая американского президента, недавно потерявшего жену. Он не имеет возможности предаваться скорби по ней, так же как я не могу оплакивать отца, потому что именно сейчас существует угроза воплощения в жизнь самого худшего сценария, какой только можно представить. И пока вы не прочли текст у меня на стене, я не видела ни одного реального способа предотвратить такое развитие событий.
Они подошли к лифту. Пэйдж нажала на кнопку со стрелкой, указывающей вниз.
— Это здание называется «Пограничный город» и является резиденцией «Тангенса». Оно находится в восточном Вайоминге, в семидесяти милях от ближайшего населенного пункта.
Двери лифта со звуковым сигналом открылись, и Трэвис, следуя за Пэйдж, вошел в кабину. Повернувшись, он увидел панель с кнопками этажей, начинавшуюся с Б-1 и кончавшуюся Б-51. В настоящий момент светилась кнопка Б-10. Еще до того, как ее рука поднялась, Трэвис подумал, что знает, на какую кнопку она нажмет, и не ошибся. Спустя несколько секунд они уже спускались в недра строения, которое можно, наверное, было назвать подземным небоскребом.
— А на какой границе стоит этот «Пограничный город»? — поинтересовался Трэвис.
— На границе с иным миром, — ответила Пэйдж так, как если бы сказала «на границе с Небраской» или «с Южной Дакотой».
Этаж Б-1 не имел ничего общего с коридором, который они оставили наверху. Бетонные пол, стены, потолок. Бетонный тоннель тянулся от лифта на шестьдесят футов и уводил в полнейший, непроглядный мрак. Угадывалось лишь, что за кромкой тьмы находится обширное, возможно с футбольное поле, пространство. Пэйдж направилась прямо к темному залу, но свернула в дверь футов за тридцать до него. Трэвис последовал за ней в помещение, выглядевшее, по его представлениям, как бункер, из которого ученые в пятидесятые годы могли наблюдать за ходом ядерных испытаний. Всюду, как и в коридоре, сплошной бетон, в дальнем конце комнаты давно устаревшие компьютерные терминалы. Ближе к двери на некоторых столах лежали недавние номера «Ньюсуик» и «Уолл-стрит джорнал». Несмотря на мавзолейную атмосферу, люди здесь, похоже, бывали.
Открыв шкаф, Пэйдж достала общую тетрадь на пружинках с желтовато-коричневой обложкой.
— Было время, когда только этот этаж и существовал. Здесь осуществлялся проект Министерства энергетики, так называемый ГИК, Гигантский ионный коллайдер. Строили десять лет, вбухали шестьдесят миллиардов долларов. Его запустили 7 марта 1978 года. В первый и последний раз.
Она вручила ему тетрадь: вблизи на ней были различимы ржавого цвета отпечатки, которые могли быть только следами крови. Виделись они и на срезе: судя по всему, кровь просочилась и на страницы.
— Прочитайте, — предложила Пэйдж. — Много времени это не займет, а объяснит все лучше, чем смогла бы я.
С этими словами она достала сотовый телефон. Трэвис открыл тетрадь, а она позвонила наверх и стала справляться в офисе, как идут приготовления.
Тетрадь была в синюю, сейчас уже почти полностью выцветшую линейку, а вот написанный от руки черными чернилами текст сохранил четкость и читался легко.
«ГИК». ОБЩИЙ РАБОЧИЙ ДНЕВНИК.
(ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ С НАУЧНЫМИ РЕЗУЛЬТАТАМИ СМ. ЖУРНАЛ УЧЕТА ДАННЫХ.)
7 МАРТА 1978 г.
УНИВЕРСАЛЬНОЕ СИНХРОНИЗИРОВАННОЕ ВРЕМЯ 14:33
Ну что ж, сегодня все начинается. Мы так волнуемся, что это невозможно передать словами. Я ограничусь кратким вступлением, потому что главное еще впереди. Главная задача этого журнала — фиксация истории данного объекта не с сугубо технической, а с человеческой точки зрения. Возможно, когда-нибудь нам захочется сделать про ГИК популярную книгу в духе Фейнмана или Сагана, и для этого потребуется обобщить богатейший опыт множества людей. Так что, ребята, никакого нажима. Здесь просто записываются ощущения. Предвкушения, разочарования… все.
Итак, сегодня. Вокруг царит невероятное воодушевление. Многие из нас участвовали в осуществлении проекта на протяжении десятилетия, пока шло сооружение ГИКа, и нет ничего удивительного в том, что последние часы перед пуском протекают в таком волнении, какого мне, например, в жизни не доводилось испытывать. На открытие прибудет около двух десятков высших чинов из Министерства энергетики, включая министра Грэма. Он уже встречался с нами раньше и произвел приятное впечатление. Похоже, он представляет себе, какое значение имеет данный объект для развития физики в частности и науки вообще, хотя, когда он вышел, нашлись шутники, предположившие, что для него «В-бозон» — это нечто, имеющее отношение к сети мексиканских закусочных «Тако Белл». Смешно. (Если эти строки попадут вам на глаза, господин министр, не обижайтесь: мы тут любим подурачиться.)
Есть ли предсказания, касающиеся первого пуска? Да ну, ни за что в жизни! То есть, разумеется, имеются ожидания, касательно в первую очередь того, что мы обнаружим бозон Хиггса, предсказываемый стандартной моделью, но никто не берется утверждать, будто это случится при первом же запуске. Забегая вперед, должен признаться, что я питаю надежду на еще более сногсшибательные результаты, но не хочу потом, перечитывая это вступление, чувствовать себя идиотом. А потому ограничусь следующим заявлением: я горжусь тем, что в этот исторический момент нахожусь здесь и состою в команде, которой оказано такое доверие. И все остальные разделяют это чувство.
Дэйв Брис
7 МАРТА 1978 г.
ВЕРОЯТНО, СПУСТЯ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА
ПОСЛЕ 18:00 У.С.В.
Это снова Дэйв Брис. Данный отчет о пуске предназначен для тех, кто будет проводить расследование, на тот случай, если никто из нас не выберется отсюда живым. Данные, зафиксированные приборами и механизмами, судя по тому, что произошло с металлами, утрачены полностью. Остается непонятным, почему мы до сих пор живы: железо в нашей крови и медь, входящая в состав нервных волокон, должны были подвергнуться тому же воздействию и убить нас мгновенно. Скорее всего, впрочем, воздействие имело место, просто симптомы по какой-то причине еще не проявились. Все мы ошеломлены и напуганы. Так или иначе, я делаю эту запись, чтобы тот, кто найдет тетрадь, кем бы он ни был, знал, с чего начать.
Итак, пуск состоялся, как и было запланировано, в 17:40 по У.С.В. В момент столкновения весь металл, имевшийся в бункере, засветился. Разные металлы и сплавы излучали разное свечение, но преимущественно оно было голубым и зеленым. Что-то внутри настенного телефона, уж не знаю, что именно, вспыхнуло ярко-желтым. Заместитель министра энергетики Портер рухнул, где стоял, и, когда к нему бросились, оказалось, что сердце его уже не бьется. Двое знавших его сотрудников министерства сказали, что у него был кардиостимулятор. По мне, так спускаться на объект с кардиостимулятором было безответственно даже при том, что никто не предвидел ни малейшей опасности. Во всяком случае, знай я об этом, непременно посоветовал бы ему воздержаться от участия в запуске.
Сейчас его тело лежит у задней стены бункера: может, это не похоже на почетные похороны, но ничего лучшего никто для него сделать не в состоянии.
Сразу же рухнул и Рубен Уард, но по другой причине: в момент запуска обе его руки лежали на металлической панели кольцевого коммутатора. Получил ли он удар током, или это было нечто иное, судить не берусь, но только он потерял сознание и упал. Он остается на полу без сознания, и сейчас, чтобы было помягче, мы подложили под него пару свитеров.
Свечение металла прекратилось по прошествии примерно тридцати секунд: к этому времени мы оказались полностью лишенными и возможности продолжать работу, и какой-либо информации о происходящем. Все электрические устройства вышли из строя: компьютеры, измерительные приборы, все. Освещение в бункере тоже погасло, и если что-то и позволяет нам видеть друг друга, то лишь яркое свечение в конце коридора, исходящее из пусковой камеры, сразу за дверью. Оно очень яркое, так что хоть напрямую на нас свет не падает, но достает и досюда. Другое дело, что под таким углом зрения мы не можем разглядеть, что там происходит, и остаемся в полном неведении относительно источника света. Могу лишь сказать, что мы там никаких осветительных приборов подобной мощности не устанавливали. Этот яркий свет продолжает гореть и сейчас, через тридцать, а то и сорок минут после запуска.
Мы устроили голосование и большинством приняли решение открыть дверь и послать кого-нибудь проверить, работает ли лифт. (Пойду я.) Шахта находится на дюжину, или около того, ярдов дальше от камеры, чем это помещение, и, возможно, она не пострадала. Правда, открывать дверь страшновато, ведь мы не знаем, что там снаружи, например с воздухом? С одной стороны, с чего бы ему вдруг делаться вредоносным, а с другой — кто вообще может сказать, что здесь происходит?
ПРИМЕРНО ЧАСА ЧЕРЕЗ ПОЛТОРА ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
На то, чтобы открыть дверь, нам потребовалось полтора часа. В нескольких местах расплавленный металл припаяло к раме словно сварочным аппаратом: если бы дверь прилегала к раме плотнее, сварной шов прошел бы по всему контуру, и тогда мы бы точно не выбрались. Ясно ведь, что сквозь дверное окошко, перекрытое двухдюймовой толщины пластиной из оптического пластика, не пролезешь.
Впрочем, толку так и так никакого. Выбраться я выбрался и до лифта добрался, только он не работает. Обесточен, да и шкивы, надо полагать, заварило.
Находясь в коридоре, я смог заглянуть в камеру, но бивший оттуда свет слепил так, что невозможно было ни к чему присмотреться. Фактически ничего, кроме ослепительного света, различить не удалось. Складывалось впечатление, что он исходит из одной точки, находящейся в центре чего-то ярко-белого, не знаю уж чего. Кожей он ощущался как прямые солнечные лучи — даже, пожалуй, теплее, что пугало. Я поспешил оттуда убраться.
Помимо света из камеры исходил некий звук, настолько слабый, что мог бы, пожалуй, сойти за игру воображения, но мне так не кажется. Описать его довольно трудно, что-то отдаленно напоминающее камертон. Вернувшись в бункер и закрыв дверь, я уже больше этого звука не слышал.
Скоро кто-то должен будет за нами явиться. Рубен так в себя и не приходит, а я все думаю о мерах предосторожности, о которых стоило бы позаботиться в ходе сооружения этого комплекса. Скажем, не говоря уж о большем, здесь, внизу, не помешало бы присутствие медика. Но ведь никому, включая меня, даже на миг не пришло в голову, что нечто подобное, что бы это ни было, может здесь случиться. А стало быть, ответственность за происходящее сейчас с этими людьми лежит на мне.
Это, если кто не понял, писал по-прежнему Дэйв.
ПЯТЬ-СЕМЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
Я впал в забытье. Министр Грэм растормошил меня, и я увидел, что свет в холле изменился. Сильно потускнел и приобрел синеватый оттенок. Нервы у всех на пределе, у меня тоже. Почему, черт побери, до нас так никто и не добрался?
Рубен все так же в беспамятстве. Может, и в коме, но кто его знает, я же не врач. Тело Портера уже начало раздуваться, пахнет ужасно, и, учитывая, что помещение не проветривается, это не может нас не беспокоить.
Короче говоря, я просто вне себя. Наверное, это непрофессионально и, возможно, потом я эту страницу вырву, но сейчас откровенно пишу, что я вне себя и в полном раздрае. Рубен был моим другом и одним из умнейших людей в мире, он мог столько сделать для науки, а сейчас, возможно, его бесценный мозг поврежден и состояние ухудшается из-за того, что эти долбаные задницы наверху заняты невесть чем. Интересно, они хотя бы назначили время собрания, на котором собираются обсудить, как нас отсюда вытащить?
Нет, тут, конечно, во мне говорят отчаяние и страх. На самом деле они там наверняка стараются сделать все возможное, но нам-то от этого не легче. Бункер наполнился трупным смрадом, но покинуть его мы боимся. Хотел бы я все-таки знать, что это за чертов свет исходит из камеры.
Дэйв
ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ.
ВЕСЬМА ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО
Терпеть эту вонищу нет больше никаких сил. Мы с Грэмом добровольно вызвались по крайней мере вынести тело в коридор, а может быть, и оттащить его подальше к камере. Большинство проголосовало за то, чтобы после этого на некоторое время оставить двери открытыми и попытаться, если получится, проветрить помещение.
Свет сейчас потускнел еще больше, приобрел пурпурный оттенок и отбрасывает на пол коридора рябь, словно вы смотрите на дно бассейна. Должен признаться, что мне страшно туда выбираться, ведь я понятия не имею, что там творится и что находится в камере. Страх есть, никуда не денешься, но и любопытство тоже имеет место. Так или иначе, сейчас мы отправляемся.
Дэйв
ЧАС ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
Центр взаимодействия частиц, находившийся посреди камеры, исчез, словно его и не было. Пропала вся аппаратура, включая создававшие магнитное поле электромагниты, а там, где эти устройства крепились к полу, исчезла и часть пола. На нем образовалось нечто вроде кратера, но не как при взрыве; скорее словно на этом месте над полом потрудился великан с шлифовальным диском. В середине глубина выемки достигала примерно фута, уменьшаясь по краям, а радиус составлял футов, наверное, двадцать.
Над этим кратером, там, где должны были сталкиваться разогнанные частицы, находилось то, что я, пытаясь подобрать правильное определение, пожалуй, назову разрывом или разрезом в воздухе. Разрыв имеет форму овала футов в десять шириной и заполнен пурпурным и голубоватым светом, змеящимся по краям, словно пламя. Если заглянуть в этот разрыв и подвигаться из стороны в сторону, становится понятно, что за ним некая глубина, пламенеющее пространство. Это как если бы вы заглядывали через заслонку в огромную угольную топку.
Дотащив тело до камеры и увидев это диво, мы с Грэмом остолбенели и стояли там, вытаращившись на него невесть сколько времени. Затем Грэм обогнул разрыв с краю и, зайдя сзади, поманил меня за собой. Я подошел и увидел нечто и вовсе безумное: с той стороны никакого разрыва не было! Стоило вам обогнуть его, и он исчезал, так что над кратером не оставалось ничего, кроме воздуха. Вернувшись, вы снова видели синевато-пурпурное пламя, лизавшее края отверстия, но шаг дальше — и оно исчезало.
Присутствовал там и звук, но тоже изменившийся, как и свет. У меня нет возможности описать его полноценно, скажу лишь, что… это похоже на голоса. То есть я не хочу сказать, будто там и вправду звучали голоса, но это было первое, что пришло на ум: поющие голоса, доносящиеся из-за разрыва. И есть в этих звуках нечто скверное. Конкретно не скажешь, но они влияют на настроение, портят его, заставляя чувствовать себя плохо во многих отношениях. Грэм тоже все это ощутил, а когда мы вернулись в помещение, оказалось, что остальные раздумали оставлять двери отрытыми. Они предпочли закрыть их и оставить внутри трупный запах, лишь бы отгородиться от этого звука. Я с ними согласился.
С того момента я сижу здесь и ломаю голову, пытаясь понять, что же мы натворили. Что это за чертовщина? Пришлось вспомнить кое-какие концепции, казавшиеся мне давно утратившими актуальность, «мосты Эйнштейна — Розена» и все такое. Что, конечно, один черт, ничего не проясняло, да и не мог я вот так, с ходу, найти ответ. Тут требовалась работа специалистов в разных областях, измерения, тесты. Сначала нужно получить данные, а потом уж на их основе выстраивать теории. Но все равно это было круто. Круто в квадрате, как сказал бы Рубен.
До меня только что дошло, что я продолжаю слышать звук, даже после того, как дверь закрыли. Может быть, потому, что к настоящему моменту понял, что же я слышу.
ПОЛДНЯ ИЛИ ОКОЛО ТОГО ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕЙ ЗАПИСИ
Я пришел в себя в коридоре, ближе к концу, там, где он расширяется перед камерой. Как меня занесло сюда и почему, в памяти не отложилось. Когда я опомнился, меня била дрожь, будто доносившийся из отверстия звук пронизывал насквозь, заставляя резонировать мои кости. Торопливо поднявшись, я увидел, что Грэм тоже снаружи. Здесь же находился и один из его сотрудников, толстый малый, которого звали вроде бы Карсон. Я растолкал их обоих, и они, поняв, где находятся, удивились ничуть не меньше меня.
В комнате за закрытой дверью тоже было особо не расслабиться. Когда женщина из министерства, чья-то там помощница, рассыпала галеты с сыром и бросила их в мусор, я рассвирепел и накинулся на нее с руганью… да что там, чуть не напал. Меня удержали и утихомирили. Потом, правда, я взял себя в руки и извинился, но ситуация и вправду складывалась аховая.
Какого черта за нами до сих пор никто не явился? Уже, наверное, дня два прошло, хотя сказать точно я затрудняюсь. Полнейшая нелепость. Когда все закончится, кое-кто выслушает от меня все, что я о нем думаю, а возможно, дело дойдет и до судебного иска.
Нет, серьезно, что за дерьмо?
ЧЕРТ ЗНАЕТ СКОЛЬКО ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ
Долгое время я сидел рядом с Рубеном и читал ему вслух книжку в мягкой обложке, которая лежала у него в письменном столе, надеясь, что он все-таки что-то слышит. Впрочем, возможно, таким образом я пытался блокировать звук, доносившийся из камеры. А потом, понятия не имею по какой причине, поднялся и направился прямиком туда, в камеру. Стоял перед разрывом (отверстием) и смотрел в него. Это красиво, а знаете, что еще? Когда вы туда смотрите, звук уже не совсем плохой. Наверное, надо будет сказать Грэму, чтобы тоже попробовал. Думаю, он сможет это оценить.
ПОЛАГАЮ, ДЕНЬ СПУСТЯ
Напряженность между оказавшимися запертыми внизу возрастает, чего, полагаю, можно было ожидать от всех, кого угораздит попасть в подобное положение. Ну, я вообще не больно-то вписываюсь в компанию: жду не дождусь возможности выбраться отсюда, чтобы никогда в жизни больше не видеть этих людей. Совсем недавно я в очередной раз — в третий или в четвертый, точнее не скажу, — получил еще один веский аргумент против их всех, кроме Грэма и Карсона.
Представляете себе, некоторые из них, сговорившись, потребовали, чтобы мы прекратили ходить к камере слушать звук. Заявили, видите ли, будто эти хождения как-то на нас влияют и это чревато печальными последствиями. Это ж надо, а? Я им так и сказал: а шли бы вы, ребята, подальше. Нечего меня доставать!
Звук сейчас приобрел успокоительное звучание. Собственно говоря, это единственное, что позволяет мне до сих пор сохранять рассудок. Когда же наконец за нами явятся?
ВРЕМЯ ОПРЕДЕЛИТЬ ТРУДНО,
ДУМАЮ, ПРОШЕЛ ДЕНЬ
Да, есть у меня догадка, что с Рубеном Уардом дело обстоит странно и паршиво, но об этом писать не хочется. Кроме того, вынужден признать, что мне становится все труднее сохранять сосредоточенность, а моя правая рука, после того, как я сегодня побывал в камере, целый час дрожала не унимаясь. Но это, конечно, не из-за звука. Звук мне очень даже нравится.
НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ СПУСТЯ
Подозреваю, что Рубен сейчас прикидывается. Нет, поначалу он и вправду был без сознания, но сейчас прикидывается. Это позволяет ему отстраниться от споров и не становиться на мою сторону против всего этого долбаного сброда. Если это правда, то я просто не знаю, как это назвать. И ведь как только я не пытался привести его в чувство, даже оплеух надавал. В результате эти придурки навалились на меня и оттащили. А как же иначе, если он, дерьмо этакое, встал на их сторону? Сейчас я пишу эти строки в коридоре возле камеры.
Если что и поддерживает меня в этой отвратительной ситуации, то только голоса из Бреши (мы теперь стали называть это брешью, такое название нравится нам больше).
Я, конечно, готов терпеть эту шайку, но уверен, что попади они все хором под автобус, сна бы меня это не лишило.
МНОГО, МНОГО ЧАСОВ
(МОЖЕТ, ДЕНЬ, МОЖЕТ, БОЛЬШЕ) СПУСТЯ
Почему? Почему они так поступают? Так нельзя!
Грэм, Карсон и я пробыли в камере долгое время, а по возвращении обнаружили, что остальные подперли дверь изнутри столом, чтобы было не открыть. Грэм по-настоящему рассердился и попытался выбить дверное окошко, но оптический пластик оказался очень крепким.
Признаюсь без шуток, я с удовольствием поубивал бы их всех, и Грэм в том же настроении. Карсон просто кивает — надо думать, говорит нам то, что мы хотим услышать.
А как прекрасен танец синего и пурпурного цветов…
НАВЕРНОЕ, ПРОШЛИ ЧАСЫ,
НО СЛЕДИТЬ ЗА ВРЕМЕНЕМ СТАНОВИТСЯ НЕВОЗМОЖНО
Похоже на то, что умение следить за всеми этими часами, минутами и прочим куда-то улетучивается. Да и вообще, кажется, мне всю жизнь было очень трудно следить за временем. Чертовски трудно. Это тот еще фокус, я так думаю.
УПОМИНАЛ ЛИ Я, ЧТО ЭТО ПО-ПРЕЖНЕМУ ДЭЙВ?
У меня нет ни малейшего желания возвращаться обратно к этой своре, но сам принцип выводит меня из себя. Я стою и смотрю на них, а они на меня даже внимания не обращают. А ты, Рубен, долбаный трус, погоди, ты мне за все заплатишь!
Но в основном я все же спокоен. Никогда не был так спокоен, как сейчас, — и мне это нравится.
У ГРЭМА ПОЯВИЛАСЬ ПРЕВОСХОДНАЯ ИДЕЯ
Он отломал в задней части камеры кусок трубы, для чего ему пришлось колотить по ней ногой целую вечность, и использовал ее острый край, чтобы резать оптический пластик дверного окна. И ведь получилось! Сначала он сделал разрез в полдюйма глубиной и, убедившись, что это возможно, решил вырезать окно, надрезав пластик по периметру. Эти придурки увидели, что он затевает, и переполошились, а он малый толковый, не зря ведь стал такой большой шишкой в министерстве энергетики.
Мы твердо намерены попасть внутрь через пару дней, и тогда, Рубен, бабуин долбаный, ты у меня поднимешься, это я тебе обещаю.
БРЕШЬ КОЕ-ЧТО НАМ ДАЛА
Эта штуковина появилась оттуда совсем недавно, кусочек зеленой ткани размером с салфетку. Самого ее появления я не видел, а заметил тряпицу, когда она уже лежала под брешью, хотя раньше ее не было. Я хотел было ее взять, но куда там… Она весит сотни фунтов, мне и приподнять-то ее не удалось. Мы с Грэмом на пару кое-как смогли сдвинуть ее по полу в сторону. Что за чертовщина? Я не схожу с ума, эта тоненькая тряпочка и вправду весит сотни фунтов.
ГРЭМ НАВОДИТ СТРАХ
Он бросил на время это дело и снова принялся колотить трубой в дверное окошко, а потом заметил, что порезал себе ладонь, да так, что здоровенный — огромадный — шмат мяса прямо так и болтался, а Грэм ухватил его зубами у них у всех на глазах — они изнутри таращились, — дернул и оторвал. Вот какой он грозный. А Карсона мы убили, не то чтобы умышленно, просто неожиданно на него напали, так получилось. Правда, на самом деле никто в этом не виноват, так что все хорошо.
КТО ПОЕТ В БРЕШИ?
Голоса так прекрасны: ох, до чего же мне хочется узнать, чьи они?
СПАСЕНИЕ!!! ХАХАХАХА
Грэм этим утром умер, даже не знаю как, кто-то разорвал ему горло, пока он спал, а потом двое мужчин в желтых комбинезонах с альпинистским снаряжением появились из дверей лифта, вот так и вылезли, без предупреждения. Одного мне удалось уложить обрезком трубы, но второй оказался ловким, как горностай, и убрался прочь через люк в крыше лифтовой кабины, крича: «Не надо!»
ОРУТ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ
Эти придурки беспрерывно тарахтят в мегафон сверху, через шахту лифта, но мне плевать, пусть хоть глотки сорвут, будь они все прокляты. Бесит другое: дверное окошко все еще держится, и эти люди, чего доброго, выживут, особенно Рубен, который должен был умереть.
Но когда сидишь у бреши, все налаживается.
День возле бреши дает такой эффект?
Вот было бы здорово, сумей я в конечном счете остаться здесь.
ДУМАЮ, Я ЗНАЮ, КТО
Маленькие призрачные девочки, вот кто поет в Бреши.
Трэвис закрыл окровавленную тетрадь и как раз уловил конец телефонного разговора Пэйдж. Самолет будет готов через двадцать минут.
Она кивнула на тетрадку.
— Думаю, вы догадываетесь, что произошло дальше. Вниз спустилась другая команда, уже с оружием.
Пэйдж помолчала, а потом продолжила:
— Голоса Бреши — это всего лишь одно из тысячи явлений, относительно которых мы пребываем в полном неведении. Их происхождение, значение, причины их воздействия на людей. Ничего этого мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем. Я часто думаю о Дэвиде Брисе. Выпускник Массачусетского технологического института, был первым на своем курсе, отец четверых детей — человек, уважаемый всеми, кто его знал. И он не смог увидеть опасности, буквально сидя напротив нее с широко открытыми глазами. Боюсь, как такое случилось, могла бы рассказать только сама Брешь.
Пэйдж повела Трэвиса обратно в холл, по направлению к открытому пространству в конце него. В контексте только что прочитанного царившая тьма казалась странной, ведь там должна была быть видна Брешь. Но, пройдя несколько шагов дальше, он понял, в чем дело. Войдя в подобное пещере помещение, они оказались перед практически заполнявшим его массивным черным сооружением, куполом высотой с трехэтажный дом.
С правой стороны у основания купола имелся лаз, примерно как у эскимосского иглу, и по приближении к нему Трэвис увидел отражавшееся на противоположной бетонной стене исходившее оттуда призрачное синевато-пурпурное свечение, то самое, которое описывал Дэйв Брис. В десяти футах от отверстия стоял простой металлический стол. Пэйдж, оставив в покое свой телефон, воззрилась на него. Трэвис, следуя за ее взглядом, посмотрел туда же.
Он думал, что она направится ко входу, но Пэйдж остановилась и взглянула на него, словно принимая решение.
— Вы ведь были копом, — произнесла она. — Детективом.
Трэвис кивнул.
— Хорошим?
Он хмыкнул.
— Вот уж кем я точно не был, так это хорошим копом.
— Про ваши преступные связи мне известно. Я спрашиваю, были ли вы хорошим копом с точки зрения профессиональных навыков? Хорошо ли справлялись с задачами, встававшими перед вами как перед детективом? Чувствовали ли потребность докопаться до истины?
Осуждения в ее голосе он не слышал. Там было нечто иное, может быть раздумье. Хотелось бы понять, почему.
— Да. В этом смысле я был хорош.
Пэйдж смотрела на него немигающим взглядом, глаза задумчиво сузились.
— Может, это в конце концов принесет пользу, — выдавила из себя она. — В конце концов, у нас нечасто случается, чтобы кто-то посмотрел на все свежим взглядом. В самолете у меня будет время рассказать вам больше, сейчас же я хочу лишь, чтобы вы поняли, каковы ставки.
С этими словами она повела его к входу в купол, перекрытому тяжелой стеклянной дверью.
