Книга: Аз есмь Софья
Назад: 1671 год
Дальше: Примечания

1672 год

Симеон предсказывал, что царевич родится в мае. В самом конце оного. Софья только фыркала, на пальцах объясняя Любаве, что критические дни прекращаются с первым же месяцем беременности. И вычислить, когда царица затяжелела — несложно. Прибавляем еще девять месяцев и радуемся жизни. И себе — в роли великого пророка. На такое-то любая повивальная бабка способна. Любава, подумав самостоятельно, согласилась с Софьей — и теперь доморощенному старцу доставалось с двух сторон. А ежели жена на человека фыркает, то и муж поневоле поменьше с ним общаться будет, дабы не раздражать беременную женщину.
И вот, двадцать восьмого мая начались роды.
Узнав об этом, старец ринулся в церковь и принялся молиться, чтобы роды состоялись тридцатого, потому как именно тогда ребенок станет великим царем.
Софье тоже сразу сообщили. В конце мая, числах в двадцатых, она специально переселилась в Кремль по просьбе мачехи, чтобы быть с ней рядом. И теперь смотрела… м-да. Кажется, процессу надо было помогать.
За ее спиной косились и переглядывались, но она не обращала внимания. Царевна Софья постепенно становилась силой, с которой надобно считаться. Ты ей сейчас не то скажешь, а она тебе развернется, да в ответ. А то и брату пожалуется. А тот — отцу. Нет уж, лучше ей поперек дороги не вставать.
И то сказать — вроде как пигалица, но как держится! Как говорит! Иногда и не скажешь, что ей еще пятнадцати нет… Кто ж ее посмеет выставить?
Вроде бы и не место девке на родах, да еще с туркой своей чернявой пришла, а поди, запрети. Когда и царица, матушка, руку к ней тянет, остаться просит…
Софья успокаивала Любаву, гладила по голове, отирала пот, поддерживала при схватках — и хмурилась. В родах она разбиралась слабо, из опыта у нее был только роддом, в котором она рожала своего сына, но верная Лейла, глядя на царицу, качала головой.
Бедра широкие, а вот сил родовых маловато. Долго рожать будет… Тут Ибрагим надобен.
Софья только головой покачала. Ибрагим… кто ж его пустит во время родов к царице? И так не продохнуть было бы от бабок, нянек, мамок, богомолиц и прочей шушеры… царевна принудительно половину повыгоняла. Нагло подходила, спрашивала: «Ты чем тут занимаешься?» и если выяснялось, что полезного труда от дамы не дождаться — выгоняла оную за дверь. А что?
Пусть там молятся!
Алексей Михайлович удалился в церковь. Тянулись часы.
Лейла мрачнела. И к вечеру первого дня честно сказала Софье:
— Надо Ибрагима звать. Сами мы не поможем, а она и не разродиться может…
Ибрагим тоже был в Кремле, как и Софья. Но вставал вопрос — как его протащить в мыльню, где рожала Любава.
Ответ нашелся быстро. На беднягу навертели кучу тряпок, напялили платок, раскрасили лицо и Софья лично провела его, объявив, что это известная в Дьяково повивальная бабка. А как еще?
Ибрагим посмотрел на мучающуюся царицу, осмотрел ее живот, потом ощупал что-то у нее внутри — и кивнул.
— Знаю я что с ней такое. Меня и тому учили, мой отец лекарем известным был… Ежели б меня тогда эти звери не украли, я бы с ним работать стал. Я ей сейчас дам одну настойку. Будет не так больно. Потом ребенка надо будет поворачивать и вытаскивать. Он крупный — и поперек лег, так она долго не разродится, а все слабеть будет…
— Чем эта настойка опасна?
— Дите сонным будет…
Софья отмахнулась.
— Но выживет?
— Должен…
В голосе Ибрагима звучало сомнение. Софья вздохнула. Вот такой выбор. Ежели Любава сама не разродится — погибнет и она, и ребенок. Плохо.
Ежели сама разродится — все равно возможны осложнения. Но тут ее крайней не сделают.
А ежели они помогать ей начнут, да вдруг что случится — тут Симеон отыграется… да и плевать! Софья приняла решение достаточно быстро. Любава была ее человеком. Дать девчонке умереть или ждать у моря погоды — не выход. А значит…
Ибрагим — он ведь тоже — её. И если она не станет доверять своим людям… да, не на сто процентов, но сейчас он может сделать лучше! Так пусть делает!
Софья не знала, что сейчас в церкви, где молился Алексей Михайлович, состоялся разговор между ним и старцем. И разговор достаточно жесткий.
Симеон ведь тоже молился… за то, чтобы царица родила тридцатого числа.
Естественно, Алексей Михайлович сильно разозлился.
— Ты, старец, царице смерти желаешь? Два дня в муках рожать?!
— Не желаю я зла ей. Но ежели сын твой. Государь, родится тридцатого — воссияет над ним великая звезда…
— А мать его умрет в страшных мучениях, так что ли?
Примчавшийся по вызову сестры Алексей Алексеевич также пришел в церковь поддержать отца — и с налету атаковал Симеона. Впрочем, хитрый старец не растерялся.
— Не умрет она! Суждена ей будет жизнь долгая…
— Ты это на звездах прочел… астролог? — Случайно или нет, Алексей Алексеевич произнес последнее слово так, что получилось «астроолух». Хотя Софья к данной профессии относилась без особого пиетета, повторяя брату, что звездам до людей дела нет. С тем же успехом можно и по урожаю брюквы гадать — уродилась крупнее на третьей грядке, значит, заморозки придут. А если на пятой — так у бабки Маланьи всенепременно кобель на гулянки сбежит. Естественно, мальчишка усвоил отношение сестры — и теперь трепал несчастного старца, да так, что только пух и перья летели.
— Государь царевич, звезды…
— Говорят тебе, что жена батюшкина умереть должна во время родов? Двое суток мучиться — это ж кто выдержит!
— Государь царевич…
— Тебя бы на это время под плети положить, да сечь, как у царицы схватки начнутся. Посмотрел бы я на тебя… с-старец.
Симеон принял вид несправедливо обиженного, но сказать ничего не успел. Алексей Алексеевич подхватил царя под руку.
— Пойдем, батюшка. Я тебе сейчас отвара травяного налью, дабы ты чуть успокоился, настоечки на пустырнике накапаю… И не волнуйся за Любушку, ежели Соня с ней — ничего плохого не случится.
— Так ты в сестре уверен…
Алексей Михайлович чуть нехотя, но подчинялся сыну, принимал чашку с настоем, смотрел, как сын наливает себе то же самое — и только потом отвечает.
— Нет, батюшка. Не все в Сонюшкиных силах, но точно знаю, что для своих родных она в кровь расшибется…
— А ежели покажется ей, что новое чадо тебе соперник?
Симеон таки подполз — и не утерпел укусить. Видимо, переполнилась чаша терпения. Сверкнул глазами, взмахнул широкими черными рукавами рясы, выпрямился, на посох оперся, чтобы внушительнее вышло. Увы… у Алексея он вызвал ассоциацию только с самцом голубя-сизаря который важно расхаживает на крыше. Алексей же Михайлович и вовсе на него не взглянул, поскольку сын весь вид загораживал.
— Не посчитает ли она жизнь младенца платой за твое благополучие?
Вот тут Алексей Михайлович вскинул голову, словно не веря своим ушам, но обрушиться на наглеца — ты в чем царевну упрекать вздумал, борода козлиная?! — не успел. Алексей Алексеевич расхохотался так, что светильники вздрогнули, а бояре, кто слышал — шарахнулись в разные стороны. Весело, заливисто, откинув назад голову… и словно сломал зловещие чары, наползающие на людей.
— Да ты в уме ли… астролух? Чем мне меньшой братец соперником станет?! Ему еще вырасти надо, мне ж семнадцать лет! Не соперник он мне, а помощник, а случись что — так и преемник. И Софья лучше меня о том знает. Да и я… случись со мной что — лучшей сестры, чем Сонюшка я бы никому не пожелал. Она жизнь положит, а из мальчика государя вырастит! Или ты о своем предсказании? Дескать, великим государем чадо сие станет?
Судя по кислой мине на преподобном личике… Но Алексей видел и то, как проясняются глаза отца — и рванулся в атаку. Дальше, до конца, растоптать негодяя! Чтобы не смел болтать своим языком поганым где попало и кому не надо!
— Да ежели и станет — или ты и государство ему предсказал? Глядишь, он в Швеции воссядет, или на троне Османов, или вот Крым отвоюем у них… да мало ли что и как случиться может! Не-ет, ты либо из ума выжил такое говорить — либо на царевну зло умышляешь!
И все это уверено, с натиском, звонко, громко… пусть все слышат, пусть знают…
— И то верно… — Алексей Михайлович встал рядом с сыном. — Детям своим я как себе верю, никогда меж ними раздора не бывало. А ты меня хочешь заставить в чаде своем усомниться? Не много ли на себя берешь, старец? Да и случись что не так во время родов — все в воле божией! Ежели Любава пожелала, чтобы Сонюшка рядом была — значит, доверяет она моей дочери. И та все сделает, чтобы доверие оправдать…
— Верно, отец…
Алексей Алексеевич положил руку на плечо отца. Поддерживая, показывая, что тот не один. И припечатал Симеона, вовсе уж добивая…
— Иди-ка ты отсюда, пока палками не погнали… пророк непризнанный. И там, за стенами Кремля можешь сколь угодно тебе молиться, чтобы царица мучилась, а царевна семью свою предавала. Да и обо мне помолиться не забудь, а то не дай Бог, к братцу привяжусь, вместо того, чтобы подушкой младенчика накрыть — вдруг он угрожать мне вздумает. Младенцы-то они и описать могут…
Симеон сгорбился.
Это был проигрыш. Вчистую. Нагнетать обстановку теперь не удастся, к царевичу его точно не подпустят, стоит только царице узнать о его предсказаниях, особенно о первой их части, а о второй и не вспомнят. Да и царь смотрит, как на что-то очень неприятное. Может, Симеона со двора и не погонят, но сейчас лучше уйти.
Не просто так.
В храм.
И молиться у всех напоказ.
— Прости ему, Господи, ибо не ведает…
— Бог тебя простит, — припечатал напоследок Алексей Алексеевич — и отвернулся, уводя за собой отца, усаживая и приказывая сменить чашу — отвар-де остыл, пока тут некоторые пытались на царицу беду накликать…
Симеон плюнул с досады, оттертый засуетившейся челядью и боярами — и ушел молиться в храм. Пусть! Вот через два дня они увидят, да еще как увидят..!
Не успели.
Два дня Ибрагиму не понадобилось. Снадобье действовало отлично. Любава чуть расслабилась под его действием, а мужчина осторожно повернул ребенка и принялся его вытягивать. Даже в полусонном состоянии тело царицы стремилось вытолкнуть из себя чадо.
— Тужься! Давай, девочка, сильнее! Ну!!! — подбадривала ее Софья.
Любава так цеплялась за руки девочки, что на следующий день на них кровавой синью налились следы ногтей. Но разве это было важно?
Самым главным было другое. Ибрагим правильно повернул ребенка — и вот показалась головка, плечики, выпачканные в чем-то слизисто-красном, а там и ручки…
И наконец Лейла подхватила на руки ребенка, который слабенько замяукал, словно котенок.
— Мальчик! Государыня, мальчик!
Софья улыбнулась, глядя на чадушко.
— А крупный…
— Володя, — сквозь полусон прошептала Любава, когда мальчика приложили к груди.
Софья смахнула слезинку. Володя… тебя еще нет. А для меня и не будет никогда, не встретимся мы уже, родной мой. Да и не факт, что мне еще кто-то кроме тебя нужен… с кем я еще смогу вот так жить на двоих, дышать на двоих, просыпаться от того, что тебя во сне обняли и подгребли поближе… даже если просто сексом заниматься случалось — все равно на ночь ни с кем оставаться не хотелось.
Не те…
Эх, Володя, как же я тебя не уберегла…
Здесь я этой ошибки не допущу!
Костьми лягу, но с теми кого я люблю — ничего не случится. И точка.
* * *
— Государь, сын у тебя, радость-то какая!
Алексей Михайлович пока еще смотрел на повитуху настороженно. А та продолжала разливаться соловьем.
— Государыня умаялась, спит теперь. Но здоровенькая, и ребеночек здоров! Хорошенький такой, богатырь настоящий…
И вот тут царь расцвел. Хлопнул сына по плечу, бросил повитухе перстень с крупным лалом, с руки стянутый.
— Что, сынок, посмотрим на братика?!
Алексей Алексеевич подмигнул отцу.
— Тятенька, я ж тебе говорил, что все будет хорошо! А ты не верил!
Поверил.
Когда увидел колыбельку с младенцем, когда вошел к Любаве, когда услышал от повитухи, как царица требовала к себе именно Софью, когда увидел руки дочери — с кровавыми синяками.
Именно тогда и рухнули окончательно в пропасть все утверждения старца Симеона. Ежели человек так помогает — не может он зло умышлять. То есть она.
Не враги его второму браку ни сын, ни дочери, глупости все это. Наветы и измыслы. И слушать их нечего. Порадоваться за ребенка — и крестить, как Любавушка попросила. Владимиром.
Не по святцам это, ну да ладно! Чай, царский сын, не абы чей… прогнутся церковники, ничего с ними не станется.
А старец Симеон… а что с ним? Со двора его государь, конечно, не согнал. Но и веры ему уже не было. И доверия тоже. И злись, не злись — ничего он сделать-то и не мог.
Или так только казалось?
Об этом никто не задумывался. Всем хотелось жить, строить что-то новое, любить, растить детей…
А через несколько дней пришло письмо из Речи Посполитой. И донесения посыпались — одно другого страшней да грозней.
Турецкое войско выступило в поход.
* * *
— Что мы имеем?
Алексей расхаживал перед картой на которой сейчас были пририсованы несколько стрелок.
— Имеем мы турецкое войско в большом количестве. Тысяч так сто. Там и Селим-Гирей, и турки — и казаки с Дорошенко во главе. Хотя последних меньше всего, тысяч пять-шесть, да и того много. И они сейчас движутся через Трансильванию на Каменец-Подольский. Чем им может ответить Михаил?
— Судя по письму Марфы — немногим, — пожала плечами Софья. — Есть, конечно, войска под командованием коронного Яна Собесского, но, во-первых, их намного меньше, во-вторых, поляки измучены войной с нами, а в-третьих, если Собесский отобьется — не исключено, что сейм выкрикнет его имя. Из победителей очень легко лепить правителей.
— А если не отобьется, все равно достанется Михайле. Царь — он же всегда крайний, — мрачно поддакнул Иван.
— А чем мы располагаем?
— Поставь, Алешенька, вопрос иначе. Что наш отец пожелает выделить для помощи зятю?
Алексей прищурился.
— Как насчет полка Гордона? Да и стрельцы зажрались — сидят себе на Москве, опять же, Матвеевский полк мы хоть к рукам и прибрали, но слишком это народишко ненадежный, ни к чему их здесь оставлять, пусть на войну идут…
— А отец согласится?
— На это? Должен…
— А на что — не должен? — Софья уже отлично изучила своего братца и знала, когда он не договаривает.
— Хотелось бы мне поехать, повоевать…
Первой инициативой Софьи было воскликнуть: «Ох… офигел?!». Второй — промолчать, потому что первый вопрос, заданный мужчине, автоматически тянул за собой ответ «Сама дура».
Она подумала, покусала губы…
— Алешенька, тятенька никогда не согласится.
— Это еще почему?
— Ну-у… ты наследник…
— А он царем в походы ходил, это как?
Никак. На отца Софье было начихать, хоть бы его и ядром снесло. А вот на брата, в которого столько всего вложено — нет. Но не говорить же это вслух?
— Алеша, надобно поговорить с отцом. А уж потом решать, кто, что и как…
— Но идти на помощь Михайле — надо.
— Обязательно.
— И сил надобно много…
— Воюют не числом, воюют умением и ловушками, — огрызнулась Софья. Где ты, Суворов Александр Васильевич?
Алексей прищурился.
— Сонь, а ты умением поделишься? Я ведь знаю, чем вы на полигоне занимаетесь.
Иван Морозов смотрел выжидательно. Софья вздохнула.
— Ребята, а вы понимаете, что турок надо будет разбить основательно? Потому что если вы их просто отбросите — они потом на нас пойдут. Или еще куда. Кепрюлю — визирь хваткий, да и Мехмеду, видать, захотелось поиграть в солдатики. Вот ежели турецкие потери превысят пятьдесят тысяч — это будет правильно. А то потом они и к нам нагрянут, очень даже запросто. Им чего, они с Венецией разобрались, можно и по сторонам поглядеть? А у нас и секретов не будет…
— Как это — не будет?
— Ванечка, а сколько мы сможем сохранить такое новшество в секрете?
— Да сколь угодно, — пожал плечами Ваня Морозов. — Лет десять — так точно. Кто знает все тонкости?
— Я, Глаубер, Ньютон, Федя, Сенька и Петька, из наших ребят. Все.
— И что мы — шесть человек не убережем?
Софья задумалась. С одной стороны — рассекречивать такую новинку, как взрывчатка, ей очень не хотелось. С другой — ежели с братом что случится из-за ее осторожности, она себе век не простит.
— И оружие у нас плохое…
Но это было уже скорее согласие. Алексей поднялся, потянулся…
— Сонь, поеду я в Москву, поговорю с отцом.
— Утра дождись, вместе поедем…
Ванечка кивнул. Кто бы спорил, втроем поедут.
* * *
Идею о помощи зятю, Алексей Михайлович и сам рассматривал. А вот отправить на войну любимого сына?
Уууу….
Это, простите, не то. Мы так не договаривались.
Но Алексей стоял насмерть. Ему НАДО быть там. И не просто потому, что погулять захотелось, это он и на Урал прогуляется, ежели что. Нет, причины были более веские.
Первая — сестрица Марфа. Увидеться, проверить — не обижает ли кто.
Вторая — дружеские отношения с Речью Посполитой. Одно войско — это не то. А вот ежели царевич его на помощь приведет, уже иначе расцениваться будет, мигом сейм заткнется.
Третья — Ян Собесский. Активный и перспективный. Ежели ему придется делить власть в войске с молодым царевичем — его авторитет по-любому будет не так высок. Пропаганда, знаете ли.
Четвертая — авторитет царевича на Руси. Сейчас он хоть и высок, да все ж не то… не нюхал он пороху…
Алексей Михайлович упирался долго. Но потом-таки махнул рукой.
Хочет сынок?
Проще согласиться. Да и то сказать — чего ему всю жизнь сидеть за отцовской спиной? Надобно сокола отпускать на волю. А что боязно… а кому не боязно-то? Доля отцовская такая, за детей бояться…
Софья все это время работала. А еще работали все, кто был связан с оружием, потому что хотя бы личную охрану царевича стоило вооружить чем надо, а не чем попало. Ладно-ладно, разумеется, личная охрана получала самое лучшее оружие, вот только понятие о лучшем у них совершенно не совпадало.
Да и об охране тоже.
По определению считалось, что царевичи в атаки не ходят, следовательно, Алексей Алексеевич будет только в тылу. А значит надо не столько его защищать, сколько поражать окружающих богатством и знатностью. Ладно, еще — лучших лошадей. Это и роскошь и необходимость. А в остальном…
Кирасы и кольчуги должны быть парадные, оружие — богато изукрашенное, а кафтаны — богатые. Софья посмотрела на это дело, вздохнула — и позвала к себе Патрика Гордона.
Результатом ее действия явилось соединенное шотландско-казачье подразделение, в обязанности которого и вменялась охрана наследника. Небольшое такое, всего сто двадцать человек.
Разумеется, об этом никому не сообщали — к чему?
Пусть Алексей Михайлович формирует свою стрелецкую охрану, пусть приставляет бояр… Софья отлично знала брата.
Не пройдет и пары недель похода, как он все перемешает по-своему. И при этом никто не будет обижен. Как-то ему это удавалось… впрочем, Софья еще в той жизни поражалась обаятельным ребятам, которые делали что хотели, резали правду-матку в глаза и без ножа — и ведь все им сходило с рук.
Ей — нет.
Наверное потому, что она всегда была чертовски серьезна.
А вот они жили легко, словно танцующие эльфы. И что удивительно — жили долго и счастливо.
Софья вздохнула. Было, было это у ее братика. Очарование истинного политика. Что ж, в кои-то веки досталось тому, кому надобно.
Выступать надо было уже через два дня. Софья еще раз побежала глазами по бумагам.
Итак. Казаки новым оружием обеспечены.
Саперное подразделение с ними отправлено.
Собственно, подразделения-то того — десять человек. Все — мальчишки, старше двадцати ни одного нет. Ну и пусть! Кто там говорил, что один мальчишка с фаустпатроном ценнее, чем сотни мудрецов, предсказывающих гибель империи?
Софья откровенно не помнила, но надеялась, что ее не подведут. Это — на крайний случай.
Пушки.
Новые, недавно отлитые, всего-то десяток, но зато дальнобойные и невероятно мощные по этому времени. Опробовать.
В горячке боя вряд ли кто-то заметит новинку.
Пищали.
Вооружить все новое соединение нарезным оружием не вышло. А что вы хотите, когда все точилось пока еще вручную? Не придумали пока таких станков… вообще станков особо не придумали! Так что пищали достались казакам, а пушки — шотландцам. Не боялась ли Софья промышленного шпионажа?
Боялась. Еще как.
С другой стороны — важно еще и чем начинять снаряды, да и порох у них подшаманенный… Нельзя опираться на то, что может быть похищено и путем простого разбора — копирования воссоздано в другом месте. Оружие можно. А вот порох…
Нет тут пока грамотной аналитической химии, нету! И микроскопов нет.
Софья коснулась лба рукой.
М-да. Поспать немного? Можно прямо здесь…
Дверь скрипнула.
— Ваня?
Иван Морозов смотрел на девочку за столом какими-то странными глазами. Но Софья этого не заметила, как и обычно.
— Ванечка, что случилось?
— Да вот, попрощаться зашел…
Софья улыбнулась, вышла из-за стола и устроилась в удобном кресле. Кивнула другу на соседнее.
— Посидишь со мной? Хотя бы чуть-чуть?
Ваня устроился на соседнем кресле. Потом придвинул его поближе. Вгляделся в девочку.
Почти девушка. Четырнадцатый год уже. Хотя по Софье этого не скажешь. Другие к этому возрасту округляются как-то, девушки под сарафан несколько рубах надевают, чтобы смотреться старше, а она — как девчонка. Темные волосы заплетены в недлинную косу, темные глаза смотрят серьезно и устало.
— У меня почти все готово. Ванечка, берегите себя, ладно?
Иван пожал плечами. Потом протянул руку, несмело взял маленькую ладошку Софьи в свои.
— Обещаю. Я все сделаю, чтобы Алеша вернулся живой и здоровый.
— Оба вернитесь.
Чуть дрогнули тонкие пальцы. Софья смотрела прямо, она не кокетничала, она была уверена в том, что говорила. И его жизнь была так же важна для царевны, как и жизнь ее брата.
— Обещаю. А ты нас будешь ждать?
— Очень.
Темные глаза встречаются с голубыми. Ваня улыбается, Софья смотрит грустно и серьезно. И никого не нужно, кроме этой серьезной девчушки с ее задумчивым нежным личиком.
Не был Иван Морозов неопытным юношей, было у него уже все, что может быть с женщиной, чай, двадцать один год уже отсчитал, и все же Софья оставалась для него… загадкой?
Тайной?
Чем-то трепетным и нежным?
Он и сам никогда не знал. Просто понимал, что без этой девушки его жизнь, да и жизнь Алексея была бы совсем иной. Нутряным, глубинным чутьем осознавал, что не было бы у него ни друга, ни матери, ни… да и его не было бы. И восхищался.
Любовь?
Ваня не знал, как это — любить. Вот то о чем он читал в пьесах Шекспира — не было у него такого, как у Ромео и Джульетты. И он знал, что сможет жить дальше, что бы ни случилось.
Только вот без Софьи солнце станет черным. Или его вообще не станет…
А она?
Видит ли она в нем брата, как в Алексее? Иван смотрел на эту пару — долговязый царевич, который наклоняется к своей невысокой сестрице — и та вытирает ему рот платочком, по-матерински приглаживает непослушные вихры, ласково, с любовью, целует в щеку… и Алексей к ней ведь именно так и относится.
Младшая сестрица?
Кой дьявол она младшая? Давно уж Софья заменила царевичу матушку — и продолжает ей оставаться.
И Ване перепадала часть ее любви, внимания, тепла… материнского?
Или все-таки…?
Софья встретилась с ним на миг глазам — и не смогла отвести взгляда. Голубые глаза были тревожными, серьезными, настойчивыми. Они задавали вопрос — и требовали ответа.
Да это же Ванечка Морозов — шептал ее разум. — почти твой брат, ты о чем думаешь?
Братья так не смотрят. Ну ответь же парню! — настаивала вторая ее часть.
И Софья медленно опустила ресницы. То ли соглашаясь, то ли пряча от юноши мысли, которые ему не стоило замечать в девичьем взоре.
Иван Морозов. Один из богатейших бояр на Руси, его состояние сравнимо с царским. Мало того, близкий друг ее брата, отлично разбирается в экономике, умен, серьезен… ну и чего еще надо?
А замуж ей и так пока не выходить. Да и потом — ежели только тайный брак, как у Анны и Татьяны.
Иван, принявший ее капитуляцию за согласие, перевернул девичью ручку и коснулся губами ладони. Отнюдь не нежной, как пишут в романах. Тут и мозоли, и ожоги от химикатов, и чернила… разве это имело значение?
Дороже всех красавиц на Москве была для него эта девочка.
— Вернись, Ванечка…
— Обещаю, Сонюшка…
Горит свеча, оплывая белым воском на богатый поставец. Луна медленно совершает свой круг по небосводу. Скоро придет утро нового дня и этим двоим настанет пора расстаться. Но может быть, она еще полюбуется на эту пару?
Луне было интересно…
* * *
После того приснопамятного разговора с Софьей и Иваном, царевич и пошел к отцу. И сначала был послан в… Крым.
Но потом Алексей добился того, чтобы его услышали.
— Батюшка! Ведь все равно крымчаки к нам придут! А тут мы их упредим!
— Надолго ли? А потом османы…
— А ежели мы османов с поляками разгромим, так и не явятся.
— А вы разгромите?
— Батюшка, шансы-то есть! И потом — лучше уж мы сами к ним придем, чем они к нам! Даже коли и не возьмем мы Азов и Керчь — так ущерба им столько нанесем… да и пленных наших освободим.
— Дело это, конечно, богоугодное…
— Батюшка, а ты послушай…
Алексей Михайлович сначала кривился — не мог простить полякам, что не его сына на царство позвали. Потом заинтересовался. А потом и вспылил. Особенно, когда царевич сообщил отцу, что у него вообще-то два десятка кораблей со спаянными командами. И каналы нужны хотя бы для этого. Вот и проект, вот и часть расчетов, остальные он потом сделает, обязательно, вот только вернется, а вот это — шлюз. То есть — вроде бобровой плотины.
Алексей Михайлович, конечно, принялся уточнять. Алешка смотрел в пол, корчил из себя святую невинность и блеял, что папенька, вот, из Англии, но я боялся, что вы рассердитесь….
Алексей Михайлович и рассердился. Дал сыну подзатыльник и приказал рассказывать подробно.
И получил полный отчет.
Да, корабли начали закладываться одновременно со школой.
Да, есть верфи, которым, конечно, не хватает мощности, но это все преодолимо, при наличии денег. Есть мастера, причем уже не только английские, но и наши, отечественные. Растет смена. Кроме того, есть не только мастера — есть еще и проектировщики. Этими Алексей особенно гордился.
А куда девать пожилых корабелов? Которым руки-ноги уже не позволяют быть на верфи, но разум цепкости не утратил?
Вот по совету Софьи, Алексей и приставил их к делу. Один хорошо знает одно, второй лучше другое, а там полаются — да глядишь и толк будет?
И был!
Каждый последующий корабль строился лучше прежнего, потому что мастера готовы были друг друга сгрызть за недоделки. Вот, мастер Джон порты для пушек плохие нарисовал, вот ежели их иначе изладить — лучше будет. А мастер Билл…
Идея первого в мире проектного бюро себя оправдала. А что?
Пусть рисуют, пусть учатся, пусть других учат, а как еще корабль делать?
Только по чертежам. А еще хорошо бы и к кораблям стандартизацию применить, а то что такое? Двух одинаковых шлюпов отродясь не найдешь!
Конечно, без эксцессов не обходилось. Но годика через два проектное бюро заработало, как надо, а корабли стали получаться лучше прежних. Легкие, мощные, стремительные…
Проблемой было провести их из Архангельска к Москве. Но ежели каналы будут, и волоки, и приречные трактиры…
Деньги?
А война на что?
Да мы весь Крым под метелку выгребем! Даже ежели одних коней, так и тех можно увести. А еще люди — главное богатство любой нации! Найдется, что в походе взять, и что людям раздать…
Алексей Михайлович повздыхал, помялся — и посоветовался с женой. А та, конечно, горячо поддержала идею похода! Надо!
И вот результат.
Двадцать тысяч ушли на помощь полякам, тридцать — на Крым, еще что-то должен был набрать Степан Разин на Дону, где была прорва народа, недовольных политикой Дорошенко.
А то ж!
Они — вольные казаки, они того султана видали в таком месте, что и сказать-то страшно. А тут кто-то их хочет прогнуть под османскую длань!
Пока альтернативы не было — да, казаки молчали. А вот Степан — он был своим. Он мог и поднять народ, и повести…
Одним словом — несколько недель все крутилось, как варево в ведьмином котле. А потом армии выступили в поход — и словно отшептало, все разъехались, даже Софья решила не сидеть на месте, а съездить в Дьяково.
А что?
Перед ней стояла сложная задача — и легче было ее решить, разбив на сорок-пятьдесят частей. Ну и поручить считать ребятам, а самой контролировать.
В столице стало непривычно тихо.
* * *
— Зеленою весной, под старою сосной…
Песню чеканила личная охрана царевича, но уж больно веселый был мотив, да и слова хороши. Уже на третий день похода про Марусю стали распевать все, включая стрельцов.
Ограбила Дербенева, конечно, Софья, утешая себя тем, что он еще не родился. Ну а что, потрясающая ведь песня? И настроение поднимает, и в тему…
Алексей Алексеевич Романов и Иван Глебович Морозов ехали на войну.
Разумеется, не одни. И даже не главнокомандующие. Главным был князь Трубецкой. Его полк, восемь стрелецких приказов, полк Гордона, казаки… в целом набиралась вполне приличная масса. Около двадцати тысяч человек. Впрочем, из всей этой толпы, царевич особенно ни на кого не надеялся. Разве что на казаков. Ну и полк Гордона тоже… этих он знал, видел, как они занимаются, как учатся стрелять, как маневр отрабатывают… остальные же?
Стрельцы?
Для города они еще хороши, а вот в полевой войне толку от них никакого.
Полк Трубецкого?
Ну, тут царит порядок. Но ведь все равно этого мало.
Вот они и идут. Сейчас на Воронеж, а потом к Путивлю. А еще сорок тысяч человек тоже вскоре выступят в поход, да и на Сечь скачет отряд Стеньки Разина. Фрол сейчас остался с царевичем, а Стенька, которого на Сечи ну оч-чень уважают, собирается кинуть клич.
И надеется, что за ним пойдут, и многие. Тем паче, что и обещания щедрые.
Царь обещал всем, кто бежал на Сечь — прощение, коли они к войску примкнут. Обещает деньги, хлеб, семьям тех, кто пойдет на турок… эту идею подсказал Алексей Алексеевич. Он казаков хоть и ценил, но понимал, что избыток горячих голов в одном месте собирать не стоит. Пусть отправляются в поход, так оно получше будет.
Казна заплатит — и заплатит щедро за пролитую кровь.
— Сколько-то их не вернется…
Алексей Алексеевич не удивился созвучию мыслей друга со своими.
— Мы тоже можем не вернуться. Только ты и сам все понимаешь — нельзя венику врозь быть, всяк ломать начнет.
Иван понимал.
Ежели Русь сейчас с поляками плечом к плечу встанет, да и на Сечи народ поднимется — куда как труднее туркам с ними справиться будет. Опять же, коли вернутся они с победой — а на то были причины рассчитывать, можно будет иначе поговорить.
Корибут сможет свой сейм к ногтю прижать.
Опять же, сейчас на Сечи Дорошенко воду мутит. А вот ежели турок сейчас отбить, да поубедительнее — не исключено, что всплывет сей гетман где-нибудь в Черном море, да в виде рыбьего корма. А дальше уж за Степаном Разиным дело станет. А ему сейчас многое надобно, Татьяна все ж царская дочь, не крестьянка какая…
Понимает Степан, что все сейчас у него на карте стоит, либо пан — либо пропал.
А к тому ж, если турок сейчас разбить — можно будет и с крымчаками по-иному поговорить. Опять же, Венеция, те же венгры, те же румыны — да найдется, кому туркам в спину ударить, только руку протяни.
А руку они протянут. И сверкать в той руке будет уральское золото.
А еще — изумруды.
Как их нашли?
А вот так. Шел по тайге охотник, устал, присел передохнуть… и заметил в корнях вывороченного бурей дерева — зеленоватые камушки. И — не потаил.
Сгреб в карман, да принес в деревню. И расплатился с долгами, отдав их цельную горсть. Слово за слово, дошло до Строганова — и тот распорядился направить туда людей.
Копнули.
И — нашли…
Богатейшее месторождение изумрудов. Охотник-то их просто посчитал чем-то вроде малахита, или худоватых аквамаринов… откуда ж ему знать.
Конечно, Урал громаден, да в некоторых случаях слухи быстро летают. Донесли Строганов у — тот людей и отправил поглядеть, освоить, а ему уж на месте старики сказали, что сие — изумруды.
Месторождение было настолько богатым, что изумруды сначала — в буквальном смысле слова — выгребали жменей.
Был, был у Строганова соблазн утаить, но потом махнул рукой. Не по благости душевной, этого за ним никогда не водилось. Просто шила в мешке не потаишь, один скажет, второй шепнет…. когда б на Урале ни единого царевичева воспитанника не было — оно б и сошло, могло сойти. Так нет же.
Царевич ведь посылает своих воспитанников на Урал, да как — десятками! Платит щедро, за ребятами приглядывают, а те ведь слушают, а потом и донесут. Обязательно.
И когда царевич узнает… сын-то Строгановский у него в школе обучается. Нет уж. Лучше не рисковать ни собой, ни родными.
Отсчитал свою долю — и направил остальное царевичу. Но может быть, из-за того изумруды и не воспринимались адекватно. Софья впервые видела их в таком количестве — просто мешок. Не очень большой, размером с человеческую голову, необработанных камней. И выглядели они… несерьезно.
Одно дело — камень в перстне. А вот так, рассыпухой, они смотрелись просто горстью бутылочного стекла. Их даже не обозом отправили — гонцом, хотя и с охраной. Софья обрадовалась, но теперь требовалось посчитать, как их сбыть, дабы цену не сбить.
Алексей вспоминал, как сестра сидела с пергаментом в руках и растерянно смотрела на него.
— Алешка, это… отлично! Я думала, где денег найти, а это просто наше спасение! Строганова наградить надобно, приедешь — займешься. Процент ему, что ли, увеличить? А изумруды возьмите с собой. Известно же, что для войны надобны деньги, деньги и только деньги. Не пригодится — так домой привезешь. Я себе чуть оставлю, чтобы было на что войско снабжать…
— Этим отец заняться должен…
— Да его бояре-казнокрады. Нет уж. Сама все сделаю. Ежели вы там зимовать будете…
Сонюшка, сестренка любимая…
Они на войну идут, а она в столице остается — и клялась, что ни малейшей задержки ни с боеприпасом, ни с продовольствием, ни с одеждой не допустит. Та же война…
Сестре Алексей верил.
Уж коли она сказала — значит, все будет вовремя. А что ей придется сделать, через кого переступить… разве так это сейчас важно?
Для войны на поле боя нужна еще и война в тылу, чтобы порох был, чтобы солдаты не жрали, что попало, чтобы… да тысячи этих «чтобы».
Их схватка впереди.
А Софьина уже началась…
— Она справится.
И опять Алексей не удивился тому, как угадал его мысли друг.
— Господи, помоги нам…
Иван перекрестился. Двуперстно.
Глядя на него — тот же жест повторил и Алексей. Едущие рядом бояре покосились, но сказать что-либо не осмелились. Куда там?!
На наследника тявкать?
А кому?
Царю?
Ну-ну… попробуйте. Алексей Михайлович за своего сына десяток таких по полу размажет, а то и сотню. У него разговор короткий… царь всегда прав. Кто не согласен — может проехаться и высказать свою точку зрения на Соловках.
А царевич?
А это — будущий царь. Так что простите…
Поют рога, развеваются знамена, мерно печатают шаг тысячи ног.
Армия движется…
* * *
Алексей Михайлович не был бы царем, не умей он думать о своей выгоде.
В то время, как армия под предводительством царевича двигалась на помощь полякам, вторая армия, под предводительством Григория Григорьевича Ромодановского и Ордина-Нащокина младшего двигалась на Крым.
Да, сорок тысяч человек вполне могли взять Азов, могли и удержать его, но этого было мало, слишком мало.
Алексей Михайлович поставил перед своими людьми куда как более сложную задачу. Его целью была не одна крепость, нет. Его целью была Керчь — и он сам не догадывался, что его аккуратно подтолкнули к этой идее. Во время разговора с сыном, идея была аккуратно заложена, а потом и проросла ядовитыми цветочками.
Если бы Алексей Михайлович узнал все в красках, точно бы взбеленился. Но кто ж ему расскажет о том, как после Марфиного письма трое подростков собрались за одним столом? Сидели один Морозов и двое Романовых, разговаривали, смотрели на карту…
Полякам помогать надобно — с этим никто не спорил. Но было и еще одно…
Азов.
А если брать полностью — крымское ханство. Как гангренозный палец на здоровом теле.
Татары, которые ничего не производили сами, и от которых не было никакой пользы, кроме вреда. Налетала на русские земли, угоняли людей в полон, продавали в рабство.
Русские цари, еще со времен Ивана Грозного, этот гнойник хотели вычистить, но каждый раз что-то да мешало.
А сейчас Софья прикидывала.
Да, в Архангельске у них есть корабли. Но сюда они дойти не смогут и не успеют. И вообще — надо бы с отцом поговорить на тему каналов. Волго-Балт. Или Волго-Дон…
Уж что-что, а это она знала — курс географии за восьмой класс советской средней школы. Или седьмой?
Но сейчас уже все равно поздно.
А вот Крым…
Надо было брать Азов — определенно. А еще — Керчь.
Азов был воротами на Русь, Керчь же закрывала доступ в Черное море. Да еще и расположена была так… удачно.
Если что — ее можно укрепить, защитить и удерживать. А османы…
Если Алешка их потреплет от всей широкой души, им будет сложнее собрать силы. А вот русским — полегче. А там и корабли можно будет построить, и пушки поставить…
К тому же османам не до того будет, ежели их в Польше разгромить. И можно будет развернуться на полуострове во всю мощь. Пока они спохватятся — время пройдет. Да и вообще — лучшая война — это та, которая идет на чужой земле! Почему бы не в Крыму?
Алексей к идее сестры отнесся с воодушевлением. А вот Иван Морозов…
— Ребята, а где деньги на это взять?
— Деньги есть. С рудников капают, к тому же татары много чего награбили, — прикинула Софья.
— И как ты предлагаешь это «много чего» взять?
Палец Алексея уперся в карту.
— Посмотри сюда. Вот — Азов. Сюда мы можем подтянуть войска. Вот Керчь.
— Расстояние примерно пятьсот верст. — Софья кое-что помнила еще по поездкам с мужем, а ребята давно не удивлялись ее знаниям…
— У нас три точки, которые мы можем и укрепить, и удержать. Азов. Перекоп. Керчь. Если мы их займем…
— Османы осадят нас с воды, приведут флот…
— Ан нет! Не так уж там глубоко, они брюхами дно прочертят.
Софья подумала о морских минах. Может, удастся что-то придумать для дорогих друзей?
— Османы могут не успеть среагировать. Я знаю, султан сам собирается в поход, при нем туча Кепрюлю.
— А татары?
— А этих только что плетями разгонять. Селим Гирей тоже призван в поход, с ним чуть ли не сорок тысяч войска…
Алексей ехидно фыркнул.
Ну да, татарское войско. Звучит грозно, визжит громко, бежит быстро и далеко.
Легкая татарская конница была идеальна для захвата рабов. И только-то. Доспехи были, дай бог, у каждого десятого, если не двадцатого, оружие плохое, вот кони хорошие, но толку-то с них в бою? Так что основной ударной силой были и оставались турки, а вот татары — разведчики, патрули, легкая конница… одним словом — приданная сила.
— Хорошо. Они уйдут, на хозяйстве останется его брат, Селямет Гирей, тот хоть и калга, но не особо умен. Селим Гирей и сам неглуп, ему интриганы под боком не нужны.
— Так. И у войска будет шанс пройти всю степь, через Перекоп, к Керчи и осадить ее.
— Взять, — Софья напряженно размышляла. — Взрывчатки у нас хватит на обе крепости. Алеша, ты можешь отправить наших ребят с отрядом, а уж там они все сделают. Научим…
— Да они уже умеют. Вот смотри, Федька, Сенька, Петька. Трое их.
— Мы с Ваней умеем.
— Только у нас не так много динамита, чтобы его распылять. Лучше отдать весь ребятам и поручить дядьке Воину обеспечить их безопасность.
Софья прикинула количество взрывчатки.
Хватит с избытком и на Азов, и на Керчь, еще и на Перекоп чуток останется.
— А что делать с татарами?
Иван заговорил совсем не о том, и Софья даже не поняла в первую минуту — о чем он.
— С какими татарами?
— Соня, мужчины уйдут в поход, в Крыму останутся женщины, дети…
— Рабы. Последних обязательно надобно освободить и на Русь доставить.
— А татарских женщин и детей?
Ёк макарёк!
Софье показалось, что она с разбега налетела носом на стену. Рядом так же тер виски Алексей.
— Не подумали…
— А они там. Живые, здоровые… резать всех подряд?
Софья замотала головой.
— Нет!
Алексей прищурился.
— Они русских людей не жалеют!
Иван посмотрел на друга со странным выражением.
— Прикажешь младенцев на копья поднимать?
Алексей скривился. Кажется, нарисованная картина не вызвала у него энтузиазма.
— А куда их тогда? Если в рабство угнать…
— Это у нас не принято. Но и убивать…
— Вы подумайте, что будет с людьми, которые такое проделают! — не выдержал Иван Морозов. — Они ж хуже нечисти станут!
Софья выдохнула.
— И то верно.
Вообще-то да. Если человек может убить ребенка, да не разово, а массово…
Почему так омерзителен фашизм?
Да именно потому, что он своей машиной с полубезумным водителем с одинаковой жестокостью перемалывал всех, кто не относился к арийской расе. Плелись коврики из волос, делались сумочки из человеческой кожи, причем особо ценилась детская — мягче и нежнее…
Чудовищно.
А разве не омерзительно то, о чем они думают сейчас?
Софья вспомнились стихи о хане Батые, вот уж воистину, не существует слишком низких колес. Они всегда слишком высокие…
— Убивать их нельзя. Но и в Крыму оставлять…
— Давайте поделим их на несколько групп, — предложил Алексей. — Для наглядности.
И Соня и Иван кивнули.
— Женщины. Что делать с ними?
— Если среди них есть пленные…
— Эти отдельно. А сами жены и матери?
— Гнать бы их к чертовой матери, — ругнулась Софья. — Но куда?
— А вот туда. На что похож Крым?
Ответ Софья знала. Крабьи клешни.
— Перекоп и Керчь мы захватим. А этих гнать к Османам! На ту сторону! Уметутся. И с собой — что на себе унесут.
Софья хлопнула в ладоши.
— Лешка! Умничка!
— Вторая категория. Пленные.
— Освободить и на Русь.
— А их тут ждут с распростертыми объятиями, — съязвил Алексей.
Иван Морозов покачал головой.
— Верно. Им надобно жилье, работа — ни к чему нищету умножать и татей плодить.
— И где им это предоставят?
— На строительстве каналов, — усмехнулась Софья.
— Каналов?
Девочка прочертила ногтем по карте.
— Ребята, если вот тут и здесь соединить реки — мы сможем проходить через всю Русь на кораблях. От Архангельска до Астрахани. Ну, хотя бы для начала до Азова. Посмотрите. Северная Двина и Онега, как раз через Онежское озеро. А вот тут Волга и Дон совсем рядышком.
— Сонь, а ты представляешь, сколько это стоить будет?
— Да уж не дороже денег. А прибыль представляете?
Прибыль ребята представили — и она грозила стать баснословной. Тут и корабли построят, и что хочешь сделают. Купцы вообще счастливы будут.
— Причем каналы надо сделать со шлюзами, чтобы управлять течением воды.
— Шлюзы?
Софья взялась за перо и бумагу. Идею ребята поняли быстро, в конце концов — простейшие гидротехнические сооружения были еще у бобров. Да, конечно, остается проблема наносов, наводнений, прочих погодных радостей, но!
Волок на несколько десятков метров — не проблема, да и корабли можно строить с высокой осадкой…
— Сонь, а ежели татарчу туда угнать на работы?
Софья покривилась.
— Ребята, мы с этой идеей проблем получим больше удовольствия. Инородцы и иноверцы в самом центре Руси, к тому же ненавидящие нас и мечтающие о побеге. Да в большом количестве…
Иван скривился первым.
— Самоубийство.
— Именно!
— С другой стороны… ежели детей поделить на тех, кто до трех лет — и на тех, кто старше.
— До двух лет, — прищурилась Софья, которая начала понимать, что имел в виду Иван.
— Думаешь, старше опасно?
Софья пожала плечами. Опасно, не опасно…
— Собрать мелких и воспитать в своем ключе? Получить нечто вроде янычар у турок?
— Почему нет? И они в истинной вере вырастут, не в грехе…
Софья подумала, что пес с ней, с религией, но из этих детей могут получиться и разведчики, и диверсанты, и…
Одним словом — идея заслуживала внимания.
— Превратим школу в ясли?
Алексей прищурился на сестру.
— Соня, неужели ты с этим не справишься, пока мы будем геройствовать там?
— Мне ты предлагаешь погеройствовать здесь. Отлично!
— Я в тебя верю.
— Самый умный после саксаула, — проворчала Софья, понимая, что уже сдалась. Есть такое слово — надо.
— Да.
— А детей старше?
— Гнать вместе с родителями, — рубанул рукой Алексей.
— Как же они будут нас ненавидеть, — шепнула Софья.
— Сейчас они нас презирают. Пусть лучше ненавидят, это честнее.
— Ваня, ты ли это?
Иван Морозов пожал широкими плечами.
— Я против самоубийственных идей, но вот ежели мы все поделим на три части, скажем, мужчины — на строительство…
— Татарские женщины и старшие дети — к османам. Пойдет.
— Маленькие дети и полонянки — ко мне — Софья смотрела на друга и на брата. — Кто захочет. Кто не захочет — пусть тоже катятся на строительство канала вместе с мужиками. Найдут себе мужей, семьи создадут…
— А потом?
— А потом устраивать много всего. Волоки, трактиры… уж поверьте мне, ребята, этот канал не одну сотню семей работой обеспечит. Счет на десятки тысяч пойдет.
Ребята верили. Да, предстояло еще посчитать кучу всего, но — это к Софье. Иван Морозов тоже с радостью взялся бы за расчеты, но оставить друга одного он не сможет. Поедет с ним к полякам.
— А ежели кто остаться захочет? Или на Сечь уйти?
— Ну и чего их неволить? — Алексей пожал плечами. — Ежели наши люди — пусть остаются. Поможет. Все равно надобно Крым заселять будет.
— Стрельцов туда переселить, — буркнула Софья. — С семьями. А то своими бунтами и самостоятельностью уже поперек горла стоят.
И верно — стояли.
— Почему нет? Но подсчеты на тебе, сама понимаешь.
Софья угрюмо посмотрела на брата.
Понимаешь?
Еще как понимает! Пахать придется днями и ночами, привлекать всех подряд — вплоть до школьников, но ведь овчинка стоит выделки! Еще как стоит!
Софья по привычке запустила пальцы в темные волосы.
— Сделаю. Вы только живыми вернитесь?
Алексей фыркнул.
— Сестричка, я еще как вернусь! И этого товарища приволоку! Давай решать, кого и куда направить?
— Вас с Иваном к полякам, это понятно. Отец вам кого-нибудь из воевод придаст, но вы останетесь главной ударной силой.
— И мы забираем всю артиллерию.
Софья кивнула.
— Забирайте.
Каких усилий ей стоили эти пушки? Кто бы знал! Порка закупишь сырье, пока втолкуешь преимущества стандартизации, пока… хорошо хоть самой на производстве пластаться не приходилось и с кузнецами ругаться, царевна все-таки. Но сейчас у них было порядка двух десятков легких пушек-картечниц и столько же тяжелых, дальнобойных.
— А Воин и Степан получат всех подрывников. Вам они бесполезны, у ляхов крепости брать не надо будет, там и обычного пороха хватит.
— Сонь, имей совесть?
— Имела я ту совесть, — привычно огрызнулась девочка. — Где я вам столько взрывчатки наберу? Выступать не сегодня-завтра. Экспериментальную вам отдать? Так кто на ней и подорвется?
— Соня, ты же запаслива, как хомяк.
Царевна зверем поглядела на ухмыляющегося братца.
— Самсла ты… крысла!
Алексей даже и не подумал сердиться.
— Сонюшка… ты же меня любишь.
Люблю. Потому и выложусь, — мрачно подумала Софья, произнеся вслух совсем другое.
— Посмотрим, что я смогу сделать. Пушками поделиться не желаешь?
— Нет, не желаю.
— Жадина.
— Степану и казаков хватит с избытком. Чтобы оставшуюся татарву гонять — так и за глаза. Пушки хороши против крепостей…
— А наши передвижные картечницы?
— Самому мало. Да и народу у меня вдвое меньше будет…
Соня вздохнула. Крыть было нечем.
— Ладно. Вы свое получите.
Алексей подарил сестре улыбку.
— Ты у меня чудо, Сонюшка.
Вот этот разговор и вспоминала царевна, глядя на уходящие полки.
Чудо?
Да, наверное. Но чудо здесь — только ее появление. А остальное — своими руками, головой, знаниями, умениями… Дураку хоть бы и три волшебных палочки дать — толку не будет. А она — справится. Обязательно справится, ведь всегда справлялась — и перемещение во времени и пространстве тут ни на что не повлияет.
— …Маруся от счастья слезы льет…

Песня гремела и звенела. Софья вытирала слезы, глядя вслед войску и в очередной раз прикидывая свой распорядок дня. Уж очень много всего на нее ложится — рук не хватит, не то, что головы.
Эх, компьютер бы и вычислительный центр! А, все это пустое!
— Вернитесь, ребята. Пожалуйста, вернитесь…
Царь про это, понятное дело, не знал. Догадывался, конечно, не глупец ведь, понимал, что наследник и свое крутит — но спорить с ним не собирался. Отросли у волчонка зубки? Так и слава Богу, мы их еще навострим и волчонка натаскаем. Отцеубийства или заговора царь не опасался — видел, что к власти его сын вообще не рвется. Да и Алексей сколько раз говорил — чем дольше батюшка править будет, тем лучше. А то ведь государство как колода дубовая, упадет на плечи — взвоешь…
Так пусть пока сынок развлечется. На войну сходит, крови попробует, на бумаге-то оно одно, а в жизни вовсе даже иначе выходит. Вот когда сам начнет свои планы осуществлять, тогда и поглядим, как оно выйдет. А помочь?
Поможем. Обязательно.
Дело ведь богоугодное, как же тут не помочь! Надо!

 

Конец первой книги

notes

Назад: 1671 год
Дальше: Примечания