2.

Судьба ли Хэдону стать победителем Игр или нет, — все равно он станет героем. Правда, проиграв, он получит звание героя посмертно и найдет покой в могильном кургане под высоким монолитом из мрамора. Проходящие мимо станут молиться за него и прольют на землю мед или вино. Для него это будет благом. И когда он задумывался о том, что ему предстоит меряться силами с самыми сильными и быстрыми юношами империи, его уверенность в себе колебалась и дрожала, подобно тростинке на ветру. У Хэдона было сильное эго, иначе он и не попал бы в участники соревнований. Но только самовлюбленный человек мог принимать как должное, что он сможет обойти всех соревнующихся с такой же легкостью, как фермер идет с косой сквозь просо.

И тем не менее, в то утро в доходившем до потолка бронзовом зеркале Хэдон увидел мужчину, который выглядел как герой, даже если он мог признаться в этом лишь самому себе. Имея рост шесть футов и два дюйма, он был самым высоким человеком в Опаре. Этим Хэдон был обязан своим прародителям из рода Клемсааса и, без сомнения, богам, которые были его предками — хотя, как он теперь думал, в высших слоях общества в Опаре, или даже в самой империи имелось немало людей, которые могли бы претендовать на то, что их прародителями являются боги в количестве от одного до двадцати. Все его праматери, как то повелевал священный долг, отправлялись на месяц в божий дом как храмовые проститутки. Хотя по правилам эти женщины должны принимать любого верующего мужского пола, однако же они верили, что лишь король, герой, великий купец или нуматену будет допущен в их комнатенки. Дети, появившиеся в результате подобных союзов, усыновлялись богом того храма, где они жили. Хэдон мог перечислить имена двенадцати богов, не говоря уже о сорока божках, которые многократно являлись его предками. Теоретически так и было. Некоторые образованные люди полагали, что сия концепция возникла вследствие вмешательства Самой божественной Кхо. Это признавалось всеми, кроме наиболее консервативных людей, которые считали, что за беременность несли ответственность сами мужчины. Но, по существу, значения это не имело. Тело мужчины использовалось богом храма во время святого совокупления, а ребенок принадлежал богу, а не мужчине. Мужчина был просто орудием.

Хэдон не являлся ребенком храма. Его старший брат, первый ребенок их матери, был усыновлен самим великим Ресу. Но Ресу не благоволил к нему. Ребенок умер в возрасте трех лет от лихорадки и оказался первым из семи братьев и сестер, которые последовали за ним, будучи еще детьми, в лапы Сисискен, мрачной правительницы царства теней.

Красновато-бронзовые вьющиеся волосы Хэдона свидетельствовали о том, что его дедом был Пламенеющий Бог. Большие карие глаза давали понять, что он из рода Клемсааса. По крайней мере, о том можно было предполагать, хотя он замечал, что многие из старинного рода Кхоклем имели карие или даже голубые и серые глаза. Черты его лица, как он считал без ложной скромности, отличались исключительной красотой, характерной для тех людей, которые спустились с гор Саасарес восемьсот шестьдесят четыре года назад и захватили город Кхокарса. Его лоб был высокий и узкий, правда, у висков — слегка припухлый. Небольшие слегка заостренные сверху уши плотно прилегали к голове. На выпуклой складке над глазами росли широкие, почти сросшиеся брови. Нос, хоть и прямой, все же не такой длинный, как у большинства тех, кто, по общему мнению, происходит из рода Клемсааса. Среди них многие имели крючковатые носы. Ноздри Хэдона раздались несколько шире, чем у представителей рода Клемсааса. Вне всякого сомнения, этим он обязан своему предку из рода Кхоклем. Но впоследствии ни один из них не остался чистокровным, хотя многие из рода Клемсааса отрицали, что смешались с низкорослыми, темными, плотного телосложения прямоволосыми аборигенами, награжденными носами картошкой.

Набор приятных глазу черт завершался короткой верхней губой, полными, но не толстыми губами, волевым сильно раздвоенным подбородком.

Тело юноши, как он говорил себе в моменты наиболее критического настроения, сформировалось слишком худым. Все же плечи выдались широкие и мощные. Он обладал физическими данными бегуна на длинные дистанции, хотя никогда не проигрывал и в забегах на короткие. Боги наградили Хэдона невероятно длинными ногами и руками. Благодаря ногам он мог развивать большую скорость, руки же давали большое преимущество при фехтовании. И в самом деле они отличались такой длиной, что его часто высмеивали, говоря, что он произошел от обезьяны.

Хэдон вспомнил о том, как много он дрался, будучи ребенком, отвечая на оскорбление, а еще больше из-за насмешек приятелей над лишившимся руки отцом, стоявшим теперь на низком социальном уровне. Но большинство из тех, кто тогда глумились над ним, теперь завидовали Хэдону. Из них только Хевако удалось стать участником соревнований в Опаре. Хевако до сих пор отпускал замечания в адрес людей с длинными руками, у которых предками являлись обезьяны, и относительно полов, которые необходимо подметать. Но при этом он никогда не смотрел в сторону Хэдона и не упоминал никаких имен. Поэтому Хэдон решил игнорировать его до Игр. Затем он возьмет реванш. Если смотреть на вещи реально, то, конечно же, Хевако сам мог бы взять верх, но о подобной возможности Хэдон предпочитал не думать.

Он расчесал и пригладил доходящие до плеч волосы и побрился одним из недавно введенных в употребление стальных лезвий. Часом позже, одетый лишь в набедренную повязку и с четками из золотых бусинок, он бежал трусцой по грязной дороге, которая на многие мили тянулась параллельно берегу моря. За ним бежали Таро и трое запасных. Они миновали множество ферм, где выращивали просо, сорго и разводили свиней и коз. Фермеры и их жены, облаченные лишь в конусообразные соломенные шляпы и набедренные повязки из шкур животных, разгибали спины, отрываясь от работы, и бросали в сторону юношей пристальные взгляды.

Хэдон вновь чувствовал себя хорошо. Ноги его обретали столь необходимую упругость, и он не так уж сильно задыхался, как можно было бы ожидать после такой продолжительной прогулки. Хэдон не был сегодня настолько силен, как ему бы хотелось, но ведь Клайхи не давала ему спать вплоть до самого рассвета. Удалось урвать лишь один часок сна. Но его это не волновало.

Когда четверо юношей, пыхтя и обливаясь потом, вернулись в доки, они увидели Хевако, который упражнялся с гирями. Он бросил на них мрачный взгляд и не предложил присоединиться к нему и заняться метанием дротиков и камней. Вместо того, он убежал, чтобы тренироваться в одиночестве. Хэдон прокричал ему вслед:

— У фермерских дочек перспективы лучше! Но Хевако проигнорировал этот выпад. Хэдон объяснил плохое настроение соперника тем, что Хевако получил отказ от жрицы. Когда он смял ее своей слишком страстной рукой, она в буквальном смысле лягнула его… После этого Хевако, должно быть, пришлось идти в тотемный зал, который посещали гребцы из племени Гокако. Они не гнушались заниматься групповым сексом и вольно обращались с женами, которые были не прочь взять деньги за использование своих тел. Учитывая его положение в обществе, присоединиться к ним означало для Хевако уронить свое достоинство. А случись так, что какой-нибудь пьяный гокако окажется в дурном расположении духа, то это могло стать и опасным. Как только Хевако войдет в зал, он тут же окажется беззащитным со стороны закона. Проткни гокако его ножом, на этом все и кончится. Да и какой мужчина дойдет до того, чтобы лечь в постель с одной из этих низкорослых, кряжистых и противных женщин.

Остальные засмеялись над репликой Хэдона и облаченные в шлемы, кирасы, перчатки и защитные приспособления для рук из кожи возобновили свои упражнения, завершив их поединком на деревянных мечах. Хэдон одержал победу над всеми, хотя и получил опасный удар в предплечье от Таро. Таро был почти такого же высокого роста, что и Хэдон, но более мускулистый. И он, отметил про себя Хэдон, великолепный акробат и отличный метатель. Таро — единственный, кто превосходил Хэдона в искусстве метания в цель. Он мог бы еще продолжать участие в Играх в то время, как Хэдон уже лежал бы под гранитной плитой.

Неожиданно Хэдона пронзила мысль: по всей видимости, им придется сразиться насмерть. Они с Таро дружили всю свою жизнь, но вскоре, им, возможно, предстоит пролить кровь друг друга. И все это из-за тщеславного желания стать мужем королевы Кхокарсы.

Прошло еще трое суток. На утро второго дня погрузка была закончена, но капитан торговых судов пожелал еще повременить. И наконец, наступил рассвет того знаменательного приносящего удачу дня, первого морского дня месяца Пикабес, богини моря, в году Зеленого Попугая. Более благоприятного времени для начала путешествия по морю не было, если не считать дня в году Орла-Рыбы. Но его надо дожидаться еще семь лет.

Утро выдалось яркое и безоблачное. Ветер дул с юго-востока, гоня невысокие волны. Принесли жертвоприношения; справа над кораблем пролетела цапля (очень хорошее знамение), и все в хорошем настроении один за другим начали подниматься на борт. Пьяный матрос упал со сходней, его пришлось вылавливать, но флотская жрица, Симари, сказала, что это не является дурной приметой.

Армейский оркестр на берегу заиграл песню во славу Пикабес; барабаны, флейты, арфы, ксилофоны, маримбы и гонги загудели, завизжали, зазвякали, затрещали и залязгали, изображая подобие ритма и мелодии. Симари, поднявшаяся на борт последней, все кружила и кружила в танце, размахивая трещоткой, держа ее за кончик веревки. Жрица была высокой толстой женщиной; сейчас ее венчала маска, изображающая голову рыбы, а в области лобка Симари прикрепила рыбий хвост. На одной из внушительных грудей жрицы красовалось изображение гигантской морской черепахи, а на другой — морской выдры; выше и ниже пупка, очерченного голубым кругом — изображения крокодила и гиппопотама. Хэдон и Таро помахали Клайхи и любовнице Таро, красавице Риго. Сходни свернули, весла гребцов шлепнулись о мелководье и вновь поднялись. Симари, маска которой затрудняла дыхание, прошла на корму судна в место, располагавшееся над огромным бронзовым тараном, и запела, выливая при этом в море лучшее в Сааресе вино. Капитан Бхасеко пригласил жрицу, первого помощника и будущих героев на полуют на бокал вина. Хэдон не мог отказаться, но выпил лишь один бокал. Его товарищи оказались не столь умерены.

Хэдону было жарко в бронзовом шлеме и латах, но вскоре ветер усилился, и ему стало прохладнее. Капитан начал выкрикивать приказы. На единственной расположенной на носу мачте подняли великолепный пурпурный парус. Симари прошла в свою каюту, расположенную перед каютой капитана на полуюте, чтобы сменить одеяние и смыть с себя краску. Остальные спустились на основную палубу и прошли на носовую часть палубы, где располагалась их каюта. Крыша каюты была всего на два фута выше палубы; там, где стояли койки, им приходилось садиться. Иллюминаторы оставались открытыми все время, исключая те случаи, когда бушевал шторм или было холодно, и тогда их закрывали тяжелыми деревянными ставнями.

Хэдон спрятал под койку щит и меч нуматену, а также маленький сундучок с принадлежностями. Снизу до него доносились хрюканье и визг свиней и блеянье коз. Запах, исходивший из загонов, придется терпеть еще очень долгое время.

Вместе с Таро они вышли обратно на палубу. Лицо друга от выпитого вина сделалось почти таким же красным, как и волосы. К настоящему моменту флот уже был сформирован; в центре в виде буквы V располагались торговые суда, бирема и две униремы. Впереди шли две униремы, с обеих сторон располагалось по одной биреме, завершали флотилию две униремы. С вершин мачт каждого корабля эскорта развевались штандарты кхокарсанского военного флота с изображением головы орла-рыбы. Прозвонил гонг рулевого, в море погрузились и поднялись весла, с них стекала вода, гребцы забормотали, вспотели, от них понесло запахом пота и просяного пива, офицеры прокричали приказы, животные завизжали и заблеяли, сверху главной мачты раздался крик любимого орла-рыбы жрицы, зеленые воды покатились на болотистые берега в миле отсюда. Все это означало, что они уже в пути.

Корабль Семсин представлял собой длинное узкое судно с двумя ярусами гребцов. Основная палуба проходила от полуюта до передней палубы; обе эти палубы располагались на шесть футов выше основной палубы. По обеим сторонам основной палубы имелись открытые пространства. Головы гребцов торчали как раз на уровне основной палубы. В ярусе находилось по двенадцать гребцов с каждой стороны — по два человека на весло. Нижний ярус располагался настолько близко к верхнему, что гребцы вверху гребцы могли, если бы захотели, коснуться ногами голов сидящих ниже. Под нижним ярусом имелась палуба, где хранились грузы, припасы и животные. На этой палубе также пристроились корабельный лазарет и помещение, где проходили лечение раненные во время сражений.

На галере размещались две катапульты — по одной на каждой из двух самых высоких палуб.

Семсин управлялся рулем, изобретенным лишь недавно; к нему были приставлены двое крепких матросов.

Матросы, гребцы и солдаты спали на палубе или в трюме.

Жилые помещения для офицеров корабля находились впереди каюты, которую делили меж собой участники соревнований. Камбуз обосновался перед каютой жрицы, на палубе полуюта. И хоть он имел крытый переход, дым, исходящий от каменного очага, частенько проникал в каюты капитана и жрицы, если только ветер не дул в благоприятном направлении.

Хэдон однажды испытал путешествие по морю, когда его родители отправились на два года в Кхокарсу, и потому не ждал от этого плавания ничего хорошего.

Спустя пять дней они миновали неровные отвесные скалы. В одной из скал на полпути вверх имелось огромное темное отверстие — вход в пещеры, где жил Хэдон вместе со своим кузеном Квазином и дядей Фиметом. Хэдон купил и принес в жертву маленького борова и помолился, чтобы доставить удовольствие дядиной душе.

Дни и ночи проходили самым благоприятным образом, как только можно было бы желать при имеющихся обстоятельствах. Хэдон скучал, ему хотелось больше упражняться, и потому он обратился к капитану с просьбой разрешить заняться греблей. Капитан объяснил, что это будет означать снижение социального положения юноши. Хэдон сказал, что его спутники также сядут на весла. Он не станет работать вместе с простыми парнями. Более того, это будет делаться с целью тренировки, а не для заработка, а потому такое занятие нельзя отнести к категории ручного труда.

Остальные не горели желанием заняться греблей, но Хэдон объяснил, что если они не станут этого делать, то ослабнут за время плавания. После первого получаса гребли Хэдон возжелал, чтобы подобная мысль никогда более не приходила ему в голову. Он стер в кровь ладони и был уверен, что его спина вот-вот переломится. С другой стороны, теперь он убедился, что пребывает не в столь отличной форме, как ему казалось. Сжав зубы, Хэдон греб, уставившись в широкую волосатую потную спину и буйволоподобную шею Хевако, который сидел на веслах перед ним. Хевако был самым сильным из всех людей, которых ему приходилось когда-либо видеть, но заметно, что и он испытывает страдания. Минут пятнадцать Хевако ругался, затем все бросил, желая уберечь свои легкие. Несмотря на боль и усталость, Хэдон улыбнулся и поклялся не бросать весло раньше Хевако. Все же ему пришлось это сделать, но только потому, что бесчувственные руки больше не могли удерживать весло. Тремя минутами позже Хевако опрокинулся навзничь.

Гребцы — грубые и невежественные парни, смеялись над ними. Интересно, каких же героев посылают на Игры в наши дни, говорили они. Вот в старые времена… Слишком утомленный даже для того, чтобы почувствовать стыд, Хэдон рухнул на койку. Впервые шум животных внизу не мог помешать ему заснуть.

Назавтра он вновь сидел на веслах, хоть в его жизни (со вчерашнего дня) никогда не было ничего такого, что бы он так сильно ненавидел. К тому времени, как в поле зрения оказался город Сакавуру, расположенный на вершине темных скал, Хэдон был в состоянии грести по два часа три раза в день. Ладони покрылись твердыми мозолями, грудь и руки, похоже, прибавили в объеме на один дюйм. Он беспокоился, что труд такого рода может неблагоприятно сказаться на фехтовании, но физические упражнения ему были необходимы. Существовала еще одна причина, по которой он не мог бросить весла: его засмеяли бы гребцы.

В городе Сакавуру, выстроенном из красного гранита, они пополнили свои запасы, и экипаж получил четырехдневный отдых. Хэдон проводил время, бродя по городу или бегая по загородным дорогам. Он чувствовал искушение выпить холодного пива, которое можно получить в зале Тотема Муравья, но решил не делать этого. Хевако явно мучила жуткая жажда. Однажды Хэдон видел, как он, пошатываясь, выходил из зала Тотема Леопарда.

Флотилия вновь готовилась к отходу. Наблюдатели на мачтах все еще высматривали пиратов, хотя теперь шансов встретить их оставалось значительно меньше, чем в водах, которые они только что пересекли. Чтобы высадить на берег двоих заболевших матросов и нанять им замену, пришлось сделать на один день остановку в городе Вентисух. Хэдон никогда не был в Вентисухе, потому они с Таро бродили по его узким кривым улочкам, прислушиваясь к экзотическому языку фермеров на рынках и простых горожан. Хэдон был превосходный лингвист, в Опаре он побеспокоился о том, чтобы научиться от семьи купца из Вентисуха довольно бегло разговаривать на сивудаву. Эти люди были довольно странные, шумные и капризные, когда имели дело меж собой, когда же среди них появлялись незнакомые, они становились молчаливыми и угрюмыми. Кожа людей этого племени имела коричневато-желтоватый оттенок. Волосы грубые, прямые и черные. Носы длинные, тонкие, крючковатые, у многих легкая складка кожи во внутренних уголках глаз. Племя, хоть и почитало Кхо и Ресу, поклонялось множеству своих коренных божеств, среди наиболее выдающихся был Сивудава, гермафродит с головой попугая.

Флотилия покинула Вентисух и направилась по прямой к городу Кетна. Чуть позднее ветер изменился, спустили паруса. Облака, предвестники сезона дождей, закрыли лицо Ресу; море стало неспокойным; гребцам пришлось удвоить свои усилия, чтобы сохранить ту же скорость; они сменялись каждый час. Затем обрушились дожди. Симари принесла в жертву Пикабес еще одного поросенка. Шторм, продлившийся сутки, был для Хэдона сущим адом. Его одолела морская болезнь, большую часть времени он проводил у перил, отдавая морю свинину, съеденную утром. Хевако заливался смехом, глядя на эту картину, но не прошло и полчаса, как он сам повис на перилах сбоку от Хэдона…

К тому времени, как в пределах видимости появилась Кетна, Хэдон поправился, но поклялся, что никогда больше не станет рассматривать военно-морское дело как профессию. Кетна — город со стенами из белого камня, темными башнями и куполами, разместилась на вершине скалы, расположенной на пятьсот футов выше порта. Правители города платили дань Кхокарсе, но сами своевольно устанавливали прибрежные порядки. Каждое торговое судно, проходящее через пролив, было обязано платить большой налог за право пройти по нему. Официальные лица Кетны даже не беспокоились о том, чтобы скрыть свое высокомерие. Они обращались с кхокарсанским флотом так, будто он пришел из покоренной ими области.

— Если бы наш король бросил заниматься строительством великой башни, — говорил капитан, — и больше внимания стал бы уделять текущим делам, он мог бы преподать кетнанцам кровавый урок. Их необходимо проучить самым жестоким образом. Кетне ничего не стоит одной рукой платить Минруту дань, а другой — отбирать ее у него же. Почему мы должны платить налог этим гиенам?

В самом деле, почему? Хэдон задумался. Но его внимание отвлекали более важные заботы… Завуалированные насмешки Хевако и его подлые хитрости были нацеливались на то, чтобы Хэдон взорвался. Он даже подумывал пожаловаться жрице, чтобы она наложила запрет на разговоры между ним и Хевако. Он чувствовал, однако, что это недостойно мужчины, даже если и является рациональным решением проблемы. Хэдон не мог вызвать Хевако на дуэль, поскольку драки между соревнующимися запрещались. Это было мудрое правило, поскольку в прежние времена многие участники соревнований учиняли драки с целью устранения своих соперников еще до начала Игр. Даже если такого правила не существовало бы, тот, кого вызывали на дуэль, имел право выбирать оружие, но Хевако был не настолько глуп, чтобы выбрать мечи. Скорее всего он выбрал бы рукопашный бой, а Хэдон понимал, что проиграет. Конечно, ему, видимо, придется бороться с Хевако во время Игр, но это будет только ради победы.

Однажды ночью, до того, как они должны были войти в пролив, Хэдон, проснувшись, обнаружил, что его обмазали свиным навозом. Некоторое время он сидел тихо, раздумывая, несмотря на душившую его ярость, а затем вышел наружу, чтобы зачерпнуть ведром воды из моря и отмыться. Вернувшись, он бросил взгляд на Хевако. Казалось, что этот похожий на гиппопотама парень спал. Он храпел, но Хэдон полагал, что Хевако притворяется, а на самом деле про себя смеется. Хэдон заставил себя лечь и немного погодя уснул.

Однако он проснулся и был уже на ногах раньше всех своих соседей по койкам. Хэдон прошел на камбуз, обнаружил при этом, что все повара спустились в трюм, наскоро позавтракал хлебом, сваренными вкрутую утиными яйцами и холодным супом из окры. Затем, взяв ведро, спустился в трюм. Появился Хэдон в то время, когда били барабаны, будя утреннюю смену. Он отвел в сторону всех соседей по каюте, кроме Хевако, и сказал им несколько тихих, но горячих слов. Они захихикали и поклялись молчать. Двое из них пообещали задержать Хевако на минутку или около того, “случайно” пролив на него горячий суп. Никто из них не любил этого неприветливого, высокомерного человека. Более того, все полагали, что будет только справедливо, если Хэдон отплатит Хевако тем же.

Хевако пришел на весла поздно, ноги его покраснели от легкого ожога. Бранясь и клянясь отомстить тем, кто пролил на него суп, отомстить, как только они прибудут на Игры, он опустился на скамью. Его соседи по каюте уже заняли свои места, а человек, которого он должен был сменить, пребывал во гневе из-за задержки Хевако. Хевако схватился за ручку весла, затем выругался и зашипел, но тут раздался звук первого удара гонга рулевого, и ему ничего не оставалось, как остаться на своем месте.

Таро, который был напарником Хевако, стал жаловаться, что, хотя подшутили над Хевако, страдать придется всем.

— Вонь разнесется на милю кругом, мутить будет не только одного Хевако.

— Да, но в этом окажутся лишь руки Хевако.

Хевако пришлось свести все свое негодование и ярость к тихому мычанию, но спустя две минуты он решил, что с него достаточно. Громким голосом он потребовал замены. Рулевой с гонгом прокричал ему в ответ, чтобы тот вел себя тихо и что у него был такой шанс во время сигнала к медицинскому осмотру. Хевако ответил ему оскорблением. Рулевой крикнул ему, что если он услышит от него еще хоть одно слово, тот предстанет перед капитаном и подвергнется порке.

Поскольку юношам сказали, что они во время выполнения судовых обязанностей должны подчиняться дисциплине наравне с гребцами, Хевако замолчал. По крайней мере он ничего не сказал человеку, распоряжающемуся гонгом, но шепотом стал угрожать Хэдону. Затем он обратился к Таро с просьбой поменяться местами. Таро ответил, что скорее утопится. Хевако ничего не оставалось, как продолжать работать.

Все могло бы сойти, как было задумано, если бы мимо Хевако не проходил первый помощник капитана. Он остановился, сморщив нос:

— Вот тебе на! Первый помощник принюхивался, пока не определил источник правонарушения. Он постоял немного, наклонившись и смотря на Хевако, потом крикнул рулевого. Тот передал гонг своему подчиненному и поспешил вниз на палубу. Выяснив, в чем состоит неприятность, он потребовал, чтобы вызвали капитана. Раздражение капитана, овладевшее им из-за прерванного завтрака, сменилось гневом, когда он оценил ситуацию и ощутил запах, вызвавший суматоху. К тому моменту Хэдон перестал улыбаться. Он не ожидал, что происходящее затронет кого-нибудь еще, кроме него самого и Хевако, не считая, конечно же тех, кто находился рядом и был вынужден вдыхать мерзкий дух.

Капитан зашипел:

— Вы, будущие герои, можете издеваться друг над другом, сколько хотите, до тех пор, пока это не наносит вреда нормальной работе моего судна! Но подобные проделки уже выходят за рамки дозволенного! Нельзя грести с полной отдачей, если весло скользкое, кроме того, те, кто находятся рядом, тоже не могут нормально работать из-за того, что их тошнит! Вы все будете держать ответ передо мной, когда окончится смена! Рулевой, обливайте этого человека водой до тех пор, пока не смоется все дерьмо! А ты, Хевако, прежде чем явишься ко мне с отчетом, убедись, что от вони не осталось и следов!

В результате Хэдону пришлось сознаться: капитан пообещал выпороть всех юношей, если только виновник безобразия не признается сам. В полдень Хэдона с руками, поднятыми вверх, привязали к мачте. Здоровенный гребец ударил Хэдона по спине пять раз кнутом из шкуры гиппопотама. Хэдон думал, что снести унижение будет труднее, чем боль. Однако… Кнут резанул по мышцам, и кровь потекла вниз меж ног. Юноша сжал зубы, чтобы не закричать; после порки ему еще много ночей пришлось спать на животе.

Утешением, хоть и небольшим, явилось то, что Хевако тоже получил три порции кнута. Капитан не стал спрашивать Хэдона, почему тот сыграл такую шутку. Капитан прикинул, что Хэдон наверняка отказался бы отвечать и пришлось бы назначить ему дополнительное количество ударов. Он провел расследование и нашел человека, который заметил Хевако в свином хлеве, а также видел, как отмывался Хэдон. Хевако сознался, и вскоре и его спина кровоточила. Позднее, находясь в каюте, Хевако угрожал, что когда-нибудь капитану от него достанется. Хэдон сказал, что он не очень-то любит капитана, но питает к нему уважение. Если бы он не исполнил свой долг, опасаясь, что подозреваемый когда-нибудь разделается с ним, он не мог бы выполнять свои обязанности капитана.

— Тебе достанется от меня на Играх, — сказал Хевако.

— На Играх ты постараешься сделать то же, что и каждый, — сказал Хэдон. — Но хотя бы на время мы не могли бы оставить друг друга в покое? Если так будет продолжаться, мы просто изнурим друг друга. А в таком состоянии нельзя рассчитывать на успех на Играх.

Хевако не ответил. Тем не менее, после этого он разговаривал с Хэдоном только в случае необходимости. Несмотря на то, что спины обоих горели огнем, на следующей день они вернулись на весла. Жрица смазала им раны успокаивающей мазью, которая, правда, не сняла боль до конца. Служительница культа посоветовала мыть спины мылом каждые два часа и тщательно следить за тем, чтобы не попала инфекция. К счастью, на море совсем не было мух, но по ночам могли кусаться тараканы, если только не намазаться снадобьем.

— И держитесь подальше от свиного хлева, — сказала она и игриво похлопала юношей по спинам. Захваченные врасплох, они вскрикнули, а жрица громко рассмеялась.

— Мальчишки всегда остаются мальчишками, — проговорила она, — но вы-то теперь мужчины. Клянусь Кхо, если бы я не была замужем за капитаном, непременно посмотрела бы, насколько вы оба мужественны!

Хэдон обрадовался, что она не может этого сделать. Его не интересовали пятидесятилетние толстухи, а отказать ей он бы не осмелился.