28.

Хэдон передвигался, должно быть, долгие часы, где пешком, где переходя на бег. Он то спускался, то поднимался, то шел по прямой, его мучила жажда, одолевали сомнения. Один раз он набрел на еще один уступ реки, где жадно напился воды. Лодки там не было, и ему пришлось вновь направить свои стопы дальше, пока он не обнаружил другой берег и спустился к нему. Неоднократно Хэдон слышал лай собак и крики солдат, но всякий раз ему удавалось скрыться. Наконец, он удалился от них на большое расстояние. Охотничьи собаки, хоть и чуяли его запах, не могли карабкаться по шахтам. Их приходилось опускать и поднимать при помощи канатов, потому преследователи тратили много времени.

Конечно же, его в конце концов могут схватить, если только он не найдет выхода из этого трехмерного лабиринта.

Хэдон спустился в низ шахты глубиной около тридцати футов, которая упиралась в потолок туннеля. Он спрыгнул с нижней перекладины на каменный пол. В пяти футах отсюда находился, по-видимому, обманный тупик — стена из гранитных плит шириной десять дюймов и высотой шесть дюймов, уложенных в бетон. Он попытался толкнуть оба конца, но плита не поддавалась. Или бронзовый механизм поворота не сработал, или это и в самом деле тупик.

Пройдя десять футов в другую сторону, Хэдон обнаружил шахту. Он подошел к ней и взглянул вниз. При свете его факела внизу замерцала вода — то ли реки, то ли колодца. С верху шахты проникал слабый красноватый свет — открытый воздух. Отблески грандиозных пожаров, свирепствующих в городе, отражались в облаках и бликами освещали шахту сквозь тусклый рыжеватый овал отверстия.

Но нигде по сторонам шахты не было ступенек. И стены шли вверх, слегка сужаясь.

В другую сторону от колодца туннель тянулся на пятнадцать футов. Хэдон никак не мог уяснить, почему тут нет мостика. То ли строители, рывшие этот проход, полагали, что путник должен перепрыгнуть расщелину? То ли здесь когда-то был деревянный мост, который уже успел сгнить? То ли для колодца предполагалась лебедка?

Он не знал, какова была ситуация. И не знал, какова она теперь.

Хэдон услышал приближающийся лай собак и вернулся к шахте, по которой пришел. Пламя факела ярким светом осветило головы собак, снизу на него воззрились лица нескольких солдат. Их крики потонули в неистовом лае, хотя открытые рты с совершенной очевидностью свидетельствовали о том, что солдаты сообщают кому-то о его местонахождении.

Хэдон постарался как можно скорее исчезнуть из виду. Держа факел, он отошел к стене, выложенной камнем. Там он быстро побежал; добравшись до края колодца, прыгнул.

Он приземлился на другой стороне достаточно удачно с запасом в несколько дюймов. Для него не составило труда прыгнуть на пятнадцать футов в длину. Тем не менее, преследователи, должно быть, замешкаются здесь на какое-то время. Он сомневался, что собаки осмелятся на прыжок. Да и солдатам, видимо, придется снимать свои бронзовые доспехи перед прыжком. Только самые смелые и проворные отважатся рискнуть.

В какой-то момент Хэдон подумал — не остаться ли на другой стороне расщелины и ждать, пока подошедшие солдаты начнут прыгать, а потом сбивать их вниз, в колодец. Идея, хоть и привлекательная, но не годная. Солдаты станут бросать в него копья или метать снаряды, от которых он не сможет увернуться. Нет, он должен спешить, надеясь, что необходимость прыгать через пропасть заставит их замешкаться.

Туннель, шедший поперек колодца, имел около пятнадцати футов ширины. Эта сторона его была уже, ее ширина составляла всего семь футов. Хэдон прошел по нему около сотни футов и наткнулся на ряд ступенек, вырезанных в камне и ведущих вниз. Дно располагалось на расстоянии примерно двадцати футов ниже того уровня, с которого туннель начинался. Несколько минут спустя он оказался у тяжелой деревянной двери, закрытой на два огромных засова.

Хэдон отодвинул засовы и открыл дверь. Железные петли заскрипели. Надеясь, что на той стороне нет никого, кого бы мог насторожить этот шум, он миновал вход. Теперь Хэдон оказался в большой комнате. Она была пуста; он обнаружил здесь три слитка золота. Хэдон подумал, что, должно быть, некогда эта комната служила хранилищем, но теперь ее опустошили, оставив эти три слитка. Или, возможно, ее стали заполнять вновь, и эти три слитка были первыми сокровищами.

Да и какое это имело значение! Что на самом деле имело значение, так это знак рядом с дверью на запотевшей каменной стене, тот самый, на который указывала Клайхи, — горизонтальная линия под кругом. А рядом высечен тайник с местом для захвата рукой.

Хэдон прошел на другую сторону помещения и открыл еще одну дверь. Сразу за дверным проемом при свете факела выявились еще один знак и тайник.

За дверью, насколько он мог видеть, туннель пролегал прямо, словно меч.

Хэдон вернулся обратно, пытаясь понять, почему засовы на дверях расположены столь необычным образом.

И вообще, зачем нужно закрывать двери?

Не сделано ли это с целью не дать возможности еще кому-нибудь пойти тем же путем?

У Хэдона было предчувствие, что этот длинный прямой туннель ведет за пределы городских стен. А поскольку там жили изгои, сбежавшие рабы, дикие гокако и даже нукаары, волосатые полу-люди, обитавшие в лесах, двери с этой стороны следовало запирать от них.

Что это значит — ему станет известно позднее. А может, и нет. В конце концов, это не дело первоочередной важности.

Хэдон выглянул за дверь, через которую вошел. Издалека, из глубины туннеля, показался и свет, будто кто-то один, или, что более вероятно, многие, все же решились на прыжок, о чем свидетельствовала скорость приближения этого света. В одиночку или даже вдвоем никто не отважился бы идти столь решительно.

Хэдон побежал обратно к другой двери. Сразу же за ней он остановился и вложил пальцы в захват тайника. Он отклонился назад и потянул его изо всех сил. Каменная часть стены с грохотом начала скользить, затем неожиданно выдвинулась полностью, он едва удержался, чтобы не упасть. Хэдон стремительно побежал — потолок за ним обвалился. Грохот стоял оглушающий, но по мере продвижения вниз по туннелю он быстро разрастался, отдаваясь эхом. Из-за слишком сырых камней пыли не было.

После обвала потолка Хэдон не слышал и не видел никаких признаков преследования. Даже если кирпичи и не полностью завалили туннель, они все равно задержали людей Короля. Преследователи, должно быть, задумались о том, как много подобных ловушек ждет их впереди. Быстро туннель не очистят. Механизм, замысленный жрицей в древности, сработал прекрасно.

В конце концов, прошагав еще минут тридцать, Хэдон наткнулся на цепочку узких ступенек. Он стал подниматься по спирали и неожиданно оказался в щели, ширины ее хватило как раз на то, чтобы его плечи не застряли меж двух гранитных стен. Облака над ним отсвечивали красным. Ступеньки исчезли, вместо них появился крутой склон из полированного гранита. Хэдон поднялся по нему вверх и оказался на открытом воздухе. Он стоял на вершине огромного валуна.

Под ним — крошечный круглый храм из мрамора, сверкающий белизной при свете бушующего пожара. Это была скорее усыпальница, чем храм, ее окружали колонны, а коническую крышу покрывало золото. Пол устилала мозаика из разноцветных камней, а в центре обосновалась статуя. Сразу напротив статуи, в просторном бронзовом ящике горел огонь.

Вначале Хэдон смутился. Теперь уже он знал, где находится. Он был на острове Лупоес. На расстоянии одной мили к западу через озеро находился город Опар. Его башни, купола и стены освещались заревом пожара, который все еще бушевал по обеим сторонам города.

Туннель проходил под рекой, протекающей под городом, и вел на этот островок — священный островок полубогини Лупоес, который мужчинам посещать запрещалось. Сам того не ведая, он совершил кощунство.

Хэдон знал, что такой проступок от Кхо скрыть нельзя. Но, может быть, его простят, ведь он попал сюда, находясь на службе у Нее, и сам не ведал, что творил. Если он уберется прочь до того, как его обнаружат жрицы, возможно, ему удастся обойтись без пагубных последствий. Размер островка был таков, что позволял окинуть его одним взором, и поскольку в поле зрения не попали три живущие на нем женщины, они, очевидно, находятся в своих крошечных покоях, расположенных как раз под ним, в вогнутой части валуна. Одна из них должна бодрствовать, ведь огонь следовало поддерживать постоянно.

Хэдон спустился с тыльной стороны валуна, который походил здесь на небольшой утес. У подножия огромной скалы плескалась река, и ему пришлось обойти вброд вертикальный берег. В одном месте он попал на глубокое место и плыл до тех пор, пока ноги вновь не коснулись дна. Хэдон обогнул весь остров за пять минут, пытаясь обнаружить лодку, но надежды его не оправдались.

Трем жрицам на острове пищу и дрова для разведения огня доставляли по воде, поскольку туннелями пользовались только в крайних случаях и для передачи тайных сообщений.

Ему оставалось лишь одно — переплыть реку, чтобы вернуться обратно в Опар. Но течение в середине реки довольно сильное, а он был изрядно изнурен эмоциональным и физическим напряжением за прошедшие сутки.

До побережья Хэдон мог бы добраться, но, достигнув его, он окажется далеко за пределами Опара.

С другой стороны, подумал он, почему бы не поплыть к восточному, более близкому, побережью? Там, вдоль полоски земли между рекой и скалами, можно встретить рыбаков или охотников. У них должны быть лодки, он как раз и позаимствует одну.

Пожалуй, это вполне разумный план.

Хэдон сел, погрузившись по пояс в воду и немного отдохнул. При странном свете из-за облаков и от огня, разведенного в бронзовом ящике, храм имел жутковатый вид. В центре мраморных колонн высилась гигантская фигура Лупоес; величина изваяния превосходила в три раза истинные ее размеры. Скульптура выполнена из мрамора в застывшей, лишенной всякой грации манере древних; тело, волосы и глаза расцвечены естественными тонами. В соответствии с принятыми в те времена обычаями, фигура, начиная с талии, представляла собой получеловека-полуживотное, в данном случае она на четверть состояла из задних лап крокодила. Груди огромные и круглые, каждая отмечена стилизованной головой крокодила, который являлся тотемом Лупоес. Глаза были окрашены в голубой цвет. Волосы, длинные и черные, венчались тремя рядами золотых украшений с бриллиантами. В правой руке она держала огромное копье из золота.

Сквозь колонны Хэдон мог видеть узкое отверстие, высеченное в основании валуна. Где же жрица, которой надлежало поддерживать священный огонь?

Ответ не заставил себя ждать и застал его врасплох. Из-за маленького валуна появилась фигура в белом. Она направилась к нему, по мере приближения к огню в бронзовом ящике она становилась все более отчетливой. Это не было привидением, как ему показалось. Это была женщина в белом одеянии с капюшоном.

Очевидно, света было достаточно, и она заметила Хэдона. Жрица остановилась на краю твердого скалистого берега и стояла неподвижно, долго разглядывая его. Наконец, не выдержав столь продолжительного взгляда и давящей тишины, он произнес:

— Настоятельница Храма Лупоес! Я — Хэдон, сын Фенет и Кумина, нуматену, я победитель Малых Игр в Опаре и Великих Игр в Кхокарсе. Я беглец…

Она откинула капюшон, под ним скрывалось лицо женщины среднего возраста.

— Я знаю тебя, Хэдон. Ты не помнишь Некоклу, бывшую долгое время хранительницей Палаты Луны? Я частенько угощала тебя сладостями, обнимала и целовала тебя. Я предполагала, что тебя, Хэдон, ждут великие дела, хотя также предсказывала, что и неприятностей у тебя будет достаточно.

— Некокла! — радостно вскричал Хэдон. — Теперь я вспомнил! Тебя послали сюда около двенадцати лет назад! С тех пор я тебя и не видел! Да, я храню в памяти воспоминания о твоих добрых деяниях и словах. Ты очень хорошо относилась к маленькому мальчику, который был всего лишь сыном бедных родителей.

— Как ты сюда попал? — спросила она и, не дожидаясь ответа сказала: — Конечно же, ты вышел к реке через туннель! Некоторое время назад мне показалось, что я ощутила толчки земли, но поскольку я дремала, то решила, что мне это приснилось. Или Лупоес заставила землю встряхнуться, чтобы разбудить меня и напомнить о моих обязанностях.

— Земля дрожала из-за обвала части туннеля за пределами огромного помещения, в котором находились три слитка золота, — рассказал Хэдон. — Я привел в действие ловушку, чтобы скрыться от людей Короля. Я и не знал. что туннель ведет сюда. Я совершил святотатство, не сознавая того.

— Нам известно только то, что произошло в городе до вчерашнего вечера, — сказала Некокла. — Капитан судна, снабжающего нас, сообщил новости, сказав при том, что вряд ли у него будет возможность вернуться через два дня, как предполагается расписанием. Мы долго наблюдали пожары и принесли Лупоес некоторые жертвы, умоляя спасти основанный ею город и помочь сторонникам Кхо в их борьбе с еретиками.

— Что же до кощунства, я уверена, что если ты слегка покаешься, это вполне удовлетворит Лупоес. Ты здесь потому, что служишь Кхо, ее матери, Матери Всех.

— В таком случае, — спросил Хэдон, — смогу я добраться до берега?

— Сможешь, но тебе вновь придется вернуться к реке.

Она указала рукой назад. Обернувшись, он увидел скопление факелов, двигающихся от города к острову.

Некокла произнесла:

— Они идут этим путем. Факелы установлены на баркасе, которым управляют солдаты Короля. Должно быть, догадались, что ты здесь.

— Как они смогли? — спросил Хэдон. Затем сам же и ответил: — Полагаю, люди, которым обвал перекрыл проход, вернулись к Королю с отчетом. А тот, должно быть, по месту расположения западни определил, что все это произошло под рекой. Затем он, наверное, вычислил также, что туннель использовался жрицами для того, чтобы попасть на остров и выбраться отсюда. Я выдал вас!

— Ты не мог этого предвидеть, — сказала Некокла. — Я подниму остальных, мы быстро выслушаем твой рассказ и подумаем, что предпринять.

Она поспешила к круглому дверному проему, высеченному в основании огромного валуна. Голоса Хэдона и Некоклы, должно быть, разбудили двух женщин — они появились в своих призрачных белых одеждах прежде, чем она дошла до храма. Кивком головы Некокла подозвала их, и они тотчас подошли. Одна из женщин — начальница, Авикло, была преклонного возраста, седовласая, с согнутой спиной, изуродованной артритом. Другая, Кемнет, хорошенькая девушка около двадцати пяти лет. Хэдон учился с ней вместе в школе при храме.

Некокла рассказала все, что знала, а Хэдон дополнил ее рассказ недостающими деталями. Кемнет и Некокла вынесли большое деревянное кресло из покоев пожилой женщины. Стул поставили футах в двадцати от очага. Некокла добавила топлива.

— Гамори — отвратительный и безжалостный человек, — сказала Авикло. — Он уже совершил великий грех, нарушив святость убежища и убив жриц и почитателей Кхо. Он без колебаний нарушит и другое табу и сойдет на остров. Возможно, он даже замыслил убить нас, хотя даже для него это уже слишком. Что до его людей, они, наверное, такие же наглые и алчные, как и он сам, в противном случае он не взял бы их на борт судна.

— Прошу прощения, Авикло, но ты говоришь так, словно считаешь, что Гамори сам окажется на этом судне.

— Я думаю, он там будет, — проговорила она, сгибая свои шишковатые пальцы. — Он пожелает убедиться в твоей смерти; захочет самолично оказаться свидетелем твоей кончины. Более того, его люди, несмотря на алчность, возможно, не захотят нарушить табу, распространяемое на эту землю, если только сам Король не поведет их. Но мы посмотрим, права я или нет.

— Если меня здесь не будет, у них не останется никакого оправдания высадки на берег, — сказал Хэдон. — Я могу поплыть на восточное побережье.

— Это после всего того, что ты перенес? — засомневалась Авикло. — Смотри правде в глаза, Хэдон. Сможешь ли ты проплыть полмили в таком изнуренном состоянии?

— Надеюсь, — ответил Хэдон.

— Скорее всего у тебя не хватит сил, — сказала она. — Как бы то ни было, ситуация слишком благоприятная, чтобы от нее отказываться. С этим делом надо покончить раз и навсегда. Если ты убьешь Гамори, мятеж прекратиться.

— Как же добраться до него? Судно полно его людей! — сказал Хэдон.

— Тебе это по силам. Из того, что я слышала о тебе, я составила мнение, что ты весьма ловок. Ты человек разнообразных дарований, в равной степени всякий раз можешь противостоять опасности. Ты импровизируешь, где необходимо, и избегаешь смерти там, где другие попались бы непременно.

— Даже король лис может попасть в загон для уток, — сказал Хэдон.

— Не ссылайтесь на пословицы, молодой человек.

— Если я встану здесь, бросая ему вызов, его люди будут метать в меня копья до тех пор, пока я не превращусь в ощетинившегося человекоподобного дикобраза. Но нет, вначале меня могут не заметить, по крайней мере, они не сразу узнают меня.

Хэдон задал несколько вопросов, а затем изложил свой план действий. Трое женщин согласились сделать то, что он предложил. Они полагали, что вероятность успеха невелика, но это все же лучше, чем ничего.

В соответствии с задуманным, перед Гамори и его людьми, когда они приблизились к островку, на котором располагался Храм Лупоес, предстал внушительный огонь, ярким пламенем вздымавшийся высоко вверх; свет его освещал снизу гигантскую статую, выразительно высвечивая отдельные ее части и бросая на другие глубокую тень. Лупоес выглядела угрюмой и устрашающей, во взгляде и в плотно сжатом рте — суровость. Пожилая жрица, Авикло, сидела в кресле спиной к огню, лицо ее, скрытое капюшоном, в темноте было неразличимо. Жрица помоложе остановилась вблизи огромного бронзового ящика, готовая в любой момент подбросить в огонь топлива. Она также облачилась в белое. Молодая жрица стояла направо от Авикло, но на ней не было никакой одежды. Острым ножом она нанесла себе раны на груди, на руках и ногах. Распущенные волосы Кемнет шевелились даже в безветрие. В тот момент, когда нос судна плавно приблизился к скалистому берегу, Гамори понял, отчего ему казалось, будто волосы живут своей собственной жизнью: маленькая плоская голова с раздвоенным языком молнией поднялась из их массы и повернулась к Гамори.

— Клянусь ядом этой змеи, я требую смерти! — выкрикнула молодая обнаженная женщина. — За мою кровь я требую твою.

Мужчины, среди которых было тридцать гребцов, рулевой и офицер, стоявший на носу, за Гамори, зароптали. Гребцы положили весла на корму, одни вынули из ножен мечи, другие схватились за копья. Гамори держал в левой руке кинжал, принадлежащий офицеру. На Гамори были шлем и латы, облачен он был в длинную алую накидку, алый килт с нашитыми перьями зимородка, на ногах — сандалии из кожи гиппопотама. Рука перевязана широкой белой повязкой, прикрывавшей рану, нанесенную копьем Хэдона. Будучи левшой, Гамори не мог эффективно владеть мечом.

— Не сходите на берег! — произнесла высоким дрожащим голосом Авикло. — Эта земля священна, Гамори, и всем мужчинам запрещается касаться ее!

В этой живой сцене что-то было не так, но Гамори не мог взять в толк, что именно. Затем офицер, полковник, дернул его за накидку:

— Ваше Величество! Золотое копье Лупоес пропало!

Гамори взглянул сквозь колонны наверх, на сидящую в кресле фигуру в белом и неожиданно испытал шок. Это была правда! Рука идола все еще оставалась согнутой, но сжимала она лишь воздух.

— Где оно? — спросил он, дико озираясь. Огонь освещал светлые колонны и белые одежды двух жриц и белую, в пятнах, фигуру Кемнет. В его лучах статуя Лупоес блестела и, казалось, пристально смотрела на него. При свете огня также виднелся передний край валуна, который, как говорили, свалился с небес незадолго до того, как Лупоес и ее экспедиция прибыли в долину этой реки.

Верховная жрица закричала:

— Копье богини у меня, Гамори! Богиня передала его мне, ее наместнице, чтобы я использовала его против первого мужчины, который нарушит святость острова, кто осквернит его, кто оскорбит Лупоес и могущественную Кхо! Ты совершил предостаточно преступлений против Богини, против своей жены и Королевы, верховной жрицы, Гамори! Вскоре ты заплатишь за все! Но не добавляй к своим мерзким деяниям еще и осквернение земли, к которой тебе божествами запрещено прикасаться. Убирайся прочь, Гамори, пока устрашающее копье Лупоес не совершило акт возмездия!

Мужчины в лодке вновь стали шептаться. Офицер прикрикнул на них, чтобы те вели себя тихо, но голосу его не хватало убедительности.

Однако Гамори, хотя, очевидно, и был напуган, не мог уже отступить. Обнаружить свой страх сейчас, после нападения на Храм Кхо и убийства жриц, вырезав четверть населения во имя Пламенеющего Бога, во имя борьбы за право на превосходство Короля, отступить — это значит погубить все дело, возможно даже с фатальными последствиями. Чтобы обратить вспять победу, много усилий не понадобится. Хотя он и подвигнул людей на кощунство, ему не удалось вырвать из них с корнем чувство сомнения. Несмотря на свое страстное желание обладать сокровищами и властью, обещанными им, глубоко в душе они все еще испытывали страх перед Богиней. Это чувство беспокойства доводило их до истерии, внутри их проистекала яростная борьба с тем, что с детских лет их учили уважать и почитать. Эта истерия приводила к тому, что они убивали там, где не было в том нужды, оскверняли больше, чем приказано.

Для Гамори сейчас показать свою слабость означало также и упасть в глазах своих приверженцев. Они могли бы поинтересоваться, с чего это Гамори побоялся посягнуть на чьи-то права, когда его злейший враг, Хэдон, был почти что в его руках. Хэдон где-то здесь, на этом крошечном клочке земли, возможно, прячется в помещении, высеченном в валуне. И это их любопытство могло бы привести к потере доверия к нему. Если бы Гамори сейчас стал колебаться, они подумали бы, что он, по-видимому, принял другое решение. Возможно, Гамори на самом деле и не считал, обманывая тем самым своих сторонников, что Ресу является самым главным, а по-прежнему верил, что Кхо — величайшая из всех божеств.

У Гамори был вид загнанного в угол человека, на лице при свете огня виднелись глубокие складки от беспокойства, тревоги и страха. Но он не собирался отказываться от своей идеи. Гамори повернулся к своим людям и прокричал:

— Я иду на берег. Вы все следуйте за мной и обыщите каждый дюйм острова. А если жрицы будут препятствовать вам, убейте их!

Поддерживаемый офицером он сошел вниз с высокого носа судна. В этом месте река доходила ему до пояса, но в левой руке он держал свой меч над головой. Наклонив голову, словно бык, пробивался он сквозь реку. Вскоре Гамори уже стоял на берегу, вода стекала с его накидки и килта.

Пожилая женщина, сидящая в кресле, казалось, стала выше и прямее. Она пронзительно крикнула:

— Ты сам доставил себя в жилище страшной Сисискен! Вы, солдаты, предатели Королевы и своей Богини, не следуйте за ним! Убирайтесь на своем судне прочь отсюда! Доложите обо всем Фебхе и молите ее милости, скажите, что это Авикло послала вас.

Полковник, собиравшийся спрыгнуть с судна, замешкался.

Гамори повернулся к лодке:

— Слушайся меня!

Полковник не двигался. Некоторые солдаты встали, но теперь опять уселись.

— Они ждут, что ты будешь делать! — сказала Авикло, в ее голосе слышалась презрительная насмешка.

Гамори, сбитый с толку, в смятении завертелся, и проговорил:

— Я убью тебя, ты, сморщенная старая карга! И они увидят, что твоя Лупоес не сможет ничего сделать для защиты своей верховной жрицы! А если и этого мало, я умерщвлю и двух оставшихся!

Молодая жрица вновь ранила свои руки и бедра, крича:

— Моя кровь требует твоей крови, Гамори! Из ее волос выскользнула змея, затем спустилась к горлу и обвилась вокруг кровоточащего плеча.

Гамори быстрым шагом направился к верховной жрице с поднятым мечом.

Жрица, стоящая возле бронзового ящика, бросила в него связку щепок, а затем швырнула на пламень горсть зеленого порошка. Зеленое облако со свистом распространилось в стороны и вверх, сокрыв ее на какое-то мгновение, затем как бы пеленой закрыло старую женщину в кресле. Люди в лодке задохнулись от изумления, некоторые застонали, а Гамори остановился.

Зеленое облако быстро рассеивалось, открывая Авикло, которая стояла за креслом, прямая и высокая, волшебно высокая. В правой руке она держала могущественное золотое копье, подняв его над головой, хотя ни один мужчина не смог бы удержать подобную тяжесть одной рукой.

— Берегись! — кричала она. — Лупоес даровала мне сей стан и силу, чтобы умертвить своего врага и врага Королевы, а также и моего врага!

Возможно, Гамори, который стоял намного ближе, чем люди на судне, мог разглядеть под капюшоном черты лица. Также, в конце концов, он мог предположить, что копье сделано не из тяжелого золота.

Что бы он ни думал, шанса высказать свое мнение ему уже не представилось.

Копье отошло назад и вверх, пока жрица готовилась к броску, затем полетело в цель.

Гамори издал крик и повернулся, но острие проткнуло его шею сквозь дыхательное горло. Задыхаясь, ухватившись за тяжелое древко и волоча его по земле, он пошатнулся назад. Авикло обошла вокруг кресла и села, казалось, она вновь обрела свой прежний небольшой рост.

Гамори упал спиной в воду, которая скрыла его лицо. Золотое копье исчезло под поверхностью воды, не давая течению снести тело.

Жрицы застыли, словно идолы. Они не произнесли ни слова. Да и ничего более говорить не требовалось. Полковник подал знак, и солдаты, схватившись за весла, развернули лодку. Они спешили в город Опар, пылающий в огне.

Жрица не поднималась с кресла, пока судно не проделало половину пути до города. Затем с нее сняли одеяние, открывая при этом… широко улыбающееся лицо и высокую фигуру Хэдона. Пожилая женщина, хромая, вышла из круглого дверного проема. Хэдон подошел к телу Гамори, вытащил из него огромное копье и бросил его на землю. Затем он вытолкал труп Гамори на берег — его следовало показать жителям Опара, чтобы те убедились, что он на самом деле мертв.

Некокла, накрывая огонь одеялом через определенные промежутки времени, послала сигналы наблюдателю, находящемуся на крыше Храма Кхо. Час спустя прибыл баркас, который на рассвете вернулся в город с Хэдоном на борту. На причале Хэдона приветствовала Фебха, совершившая над ним ритуал очищения от вины за убийство короля и осквернение святости Острова Лупоес. После того, в окружении солдат, которые сдерживали радостные толпы, его провели в храм, а в храме в комнату, где в постели лежала Лалила.

Она, хоть и выглядела бледной и испуганной, заулыбалась при виде его. Он поцеловал ее, затем взял в руки крошечное тельце, завернутое в одеяльце. Он отвернул одеяло от личика и увидел самого красивого новорожденного младенца, какого ему доводилось когда-либо видеть. На Хэдона пристально и сосредоточено смотрели широко открытые удивительные голубые глаза.

Фебха, сидевшая в кресле за ним, произнесла:

— Хэдон, держи свою дочь! Ля из Опара!