Глава 19
Человеческое тело — это машина, которая лечит сама себя, не тратя при этом времени даром. Когда кожа сдавлена, разорвана, разрезана, к месту повреждения немедленно устремляется кровь, и красные кровяные тельца образуют корку и связывающую фиброзную структуру для того, чтобы соединить края раны, а белые кровяные тельца отыскивают и разрушают проникшие в нее бактерии и патогенные микроорганизмы. Процесс начинается буквально сразу и продолжается по многу часов, а то и дней, необходимых на то, чтобы вернуть коже прежнюю целостность. Графически этот процесс, сопровождающийся воспалением, может быть выражен кривой нормального распределения, пик которой соответствует времени максимального кровотечения, образования и утолщения струпа и борьбы с инфекцией, достигающей в этот период наибольшей интенсивности.
Поясница Дженис Мэй Чапман была сплошь покрыта мелкими порезами, в таком же состоянии была кожа на ягодицах и верхних частях предплечий до локтей. Порезы были мелкие; они выглядели как тонкие иссечения, сделанные острым инструментом, и были окружены небольшими вмятинами на коже, которые из-за полного обескровливания тела выглядели бесцветными. Эти порезы, расположенные бессистемно и в разных направлениях, казалось, были нанесены какими-то свободно вращавшимися предметами одного вида и размера — маленькими и твердыми, не острыми, как бритвы, но и не совершенно тупыми.
Типичные царапины, оставленные гравием.
Посмотрев на Мерриэма, я спросил:
— Как давно, по-вашему, могли появиться эти телесные повреждения?
— Не представляю себе, — ответил он.
— Да что вы, доктор, — с упреком в голосе произнес я. — Вы ведь и раньше лечили порезы и царапины. Или нет? А кстати, кем вы были раньше? Психиатром?
— Я был педиатром, — ответил он. — И я понятия не имел о том, чем мне придется заниматься здесь. Абсолютно никакого понятия. Я не специалист в этой области медицины.
— У детей постоянно случаются порезы и царапины. Вы же видели не одну сотню и тех и других.
— Здесь совсем другое дело. Я не могу рисковать, выдавая ничем не подтвержденное предположение.
— Тогда используйте свое образование и предположите.
— Четыре часа, — сказал врач.
Я согласно кивнул. Я и сам предполагал, что именно четыре часа и были тем самым временем, если судить по струпьям на порезах, которые выглядели не совершенно свежими, но еще и не полностью сформировавшимися. Процесс их возникновения был непрерывным, но он внезапно прекратился, когда горло жертвы было перерезано, сердце остановилось, мозг умер и обмен веществ прекратился.
— Вы определили время смерти? — спросил я.
— Это очень трудно сделать, — ответил Мерриэм. — Практически невозможно. Обескровливание организма нарушает обычные биологические процессы.
— Но предположить вы можете?
— За несколько часов до того, как ее доставили ко мне.
— Примерно за сколько?
— Более четырех.
— Это видно по царапинам, оставленным гравием. Так насколько более четырех?
— Не знаю. Но не больше чем двадцать четыре часа. Это самое точное, что я могу предположить.
— Других телесных повреждений нет. Ни кровоподтеков. Ни следов борьбы или защиты, — как бы про себя произнес я.
— Согласен, — подтвердил мои слова Мерриэм.
— Возможно, она не сопротивлялась, — предположила Деверо. — Возможно, ей приставили пистолет к голове. Или нож к горлу.
— Возможно, — согласился я. Повернувшись к Мерриэму, я спросил: — Вы проводили осмотр влагалища?
— Разумеется.
— И?
— Я считаю, что незадолго до смерти она имела половое сношение.
— Вы обнаружили кровоподтеки или разрывы в этой области?
— Внешних повреждений я не обнаружил.
— Тогда почему вы решили, что ее изнасиловали?
— Вы считаете, что это было по согласию? Вы бы легли на гравий, чтобы заняться любовью?
— Возможно, я бы лег, — ответил я. — В зависимости от того, с кем.
— У нее был дом, — сказал Мерриэм. — А в нем есть кровать. Да и машина с задними сиденьями. У любого из ее предполагаемых бойфрендов, должно быть, тоже есть дом и машина. К тому же в городе имеется отель. А еще полно других таких же городов. Так что совершенно не обязательно выбирать улицу местом свидания.
— В особенности в марте месяце, — поддержала врача Деверо.
В маленькой комнате наступила тишина, которая продолжалась до тех пор, пока Мерриэм не спросил:
— Так вы закончили?
— Закончили, — ответила Деверо.
— Ну, тогда желаю успеха, шеф. Надеюсь, что это дело пройдет лучше, чем последние два.
Мы с Деверо вышли на проезд, ведущий к дому доктора, прошли мимо почтового ящика, мимо дощечки с именем, вышли на тротуар и остановились возле ее машины. Я понимал, что подвозить меня она не собирается. Это не демократия. По крайней мере, не сейчас.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы на жертве изнасилования колготки оставались целыми? — спросил я.
— Вы считаете это обстоятельство важным?
— Конечно. Ведь, когда на нее напали, она находилась на засыпанной гравием земле. Ее колготки должны были быть разорванными в клочья.
— Может быть, ее сначала заставили раздеться. Медленно и аккуратно.
— Гравийная россыпь имеет кромки. На ней же было что-то надето. Что-то, снимаемое через голову, что-то, снимаемое через ноги, но она была частично одета. А после этого переоделась. Такое возможно, ведь в ее распоряжении было четыре часа.
— Не углубляйтесь в это, — попросила Деверо.
— Не углубляться во что?
— Вы же пытаетесь обвинить армию только в изнасиловании. А убийство, произошедшее позже, хотите повесить на кого-то другого, не связывая эти два события.
Я ничего не ответил.
— Не старайтесь понапрасну, — продолжала Деверо. — Вы натыкаетесь на кого-то, кто совершает изнасилование, а в течение последующих четырех часов натыкаетесь на совершенно другого человека, который перерезает вам горло, так вы это видите? Вот уж действительно несчастливый день, правда? Самый несчастливый, какой только может быть. Только вот слишком много случайностей. Нет, это дело рук одного человека. Но он посвятил этому столько времени, сколько надо. Не глядя на часы. У него был план и все необходимое. Он имел доступ к ее одежде. Он заставил ее переодеться. Все было заранее обдумано и спланировано.
— Возможно, — сказал я.
— В армии проходят курс эффективного тактического планирования. Так, по крайней мере, они утверждают.
— Все верно, — согласился я. — Но там не часто отпускают в увольнение на целый день. Тем более — в город, расположенный вблизи от места, где вы тренируетесь. В армии такое не принято.
— Но Келхэм — это не только место, где проходят тренировочные сборы, верно? Мои предположения не связаны с теми, кто прибыл на сборы. Там еще расквартирована пара батальонов, находящихся под ружьем и сменяющих друг друга на основе ротации. Одни отбывают, когда другие возвращаются. И последним положены выходные. Много выходных. Причем подряд, один за другим.
Я ничего не ответил.
— Вы должны позвонить своему начальству. Доложите, что все выглядит скверно.
— Это ему уже известно, — ответил я. — Поэтому я и здесь.
Элизабет, недолго помолчав, сказала:
— Я хочу попросить вас об одолжении.
— И о чем же?
— Пойдемте снова посмотрим на то, что осталось от машины. Вдруг нам удастся найти номерной знак или заводской номер. Пеллегрино там ничего не обнаружил.
— А почему вы мне доверяете?
— Потому что вы сын морпеха. И потому что вам известно, что если вы скроете или уничтожите улики, я посажу вас в тюрьму.
— А что имел в виду доктор Мерриэм, когда пожелал вам, чтобы это дело прошло лучше, чем последние два? — спросил я.
Шериф не ответила.
— Что значит «последние два»?
Она немного помолчала и, когда вновь заговорила, ее красивое лицо слегка напряглось.
— В прошлом году были убиты две девушки. Тем же способом. Им перерезали горло. И я ничего не выяснила. Сейчас это «висяки». Дженис Мэй Чапман уже третья за прошедшие девять месяцев.
