Глава 04

Мы смотрели друг на друга почти целых десять секунд; потом я встал, постарался сохранить равновесие в движущемся поезде и сделал шаг вперед. Я не сомневался, что бомба прикончит меня с расстояния в тридцать футов, на котором я находился, и решил, что, если я окажусь к ней ближе, хуже уже не будет. Я прошел мимо латиноамериканки слева и мужчины в футболке НБА справа, затем миновал женщину из Западной Африки, сидевшую слева, – у той по-прежнему были закрыты глаза. Слегка покачиваясь, я перебирал поручни слева и справа, приближаясь к пассажирке номер четыре. Она не сводила с меня глаз, что-то бормотала, была напугана и задыхалась, но продолжала держать руки внутри сумки.

Я остановился в шести футах и сказал:

– Мне бы очень хотелось ошибиться насчет того, что происходит.

Она ничего не ответила, но ее губы продолжали шевелиться. Она что-то сделала внутри сумки из толстого черного брезента, и крупный предмет слегка сдвинулся в сторону.

– Я хочу взглянуть на ваши руки, – сказал я.

Женщина молчала.

– Я полицейский и могу вам помочь, – соврал я.

Она по-прежнему ничего не отвечала.

– Давайте поговорим, – предложил я ей.

Женщина продолжала молчать.

Я перестал держаться за поручни и опустил руки. Так я казался меньше и не таким пугающим – самый обычный мужчина. Я стоял не шевелясь, насколько это возможно в движущемся поезде, и ничего не делал. Да я ничего и не мог сделать, понимая, что ей потребуется доля секунды, чтобы нажать на кнопку; мне же – значительно больше, чтобы хоть что-то предпринять. Только вот вариантов у меня никаких не было.

Я мог попытаться схватить и вырвать сумку из рук женщины, но широкая лямка из плотного хлопка, вроде тех, из которых сделаны пожарные шланги, обхватила все ее тело. Прежде чем сумка поступила в продажу, ее хорошенько выстирали и обработали, чтобы она не выглядела как новая вещь – так теперь частенько поступают, – но все равно осталась довольно прочной. Так что в результате я бы сдернул женщину со скамьи и уронил на пол.

Впрочем, мне не удалось бы к ней близко подобраться – она успела бы нажать на кнопку прежде, чем я протянул бы руку.

Я мог попробовать дернуть сумку вверх, а другую руку засунуть за нее и вырвать из гнезда шнур детонатора. Но он наверняка был достаточно длинным, чтобы не сковывать движения, значит, мне пришлось бы поднять руку фута на два, прежде чем я встретил бы какое-то сопротивление. А к этому моменту она успела бы нажать на кнопку, просто от удивления.

Еще можно было ухватиться за куртку и оторвать какие-нибудь другие провода, но меня отделяла от них толстая прослойка гусиного пуха и скользкая нейлоновая ткань, и я бы не смог удержать ее в руке.

Никакой надежды.

Я мог попытаться вывести террористку из строя. Например, быстро и сильно ударить по голове, чтобы она потеряла сознание. Однако, несмотря на то что я все еще двигаюсь достаточно быстро, чтобы хорошенько замахнуться с расстояния в шесть футов, мне потребовалось бы почти полсекунды. А ей – всего лишь передвинуть подушечку пальца на восьмую часть дюйма.

Я не сомневался, что она меня опередит.

– Можно я сяду рядом с вами? – спросил я.

– Нет, не подходите ко мне, – ответила она бесцветным, невыразительным голосом, в котором я не услышал никакого явного акцента. Американский английский, но она могла быть родом откуда угодно.

С близкого расстояния она не показалась мне слишком возбужденной или безумной – всего лишь смирившейся с реальностью, печальной, напуганной и уставшей. Женщина смотрела на меня с таким же напряжением, с каким изучала окно напротив. У меня сложилось впечатление, что она в ясном уме и прекрасно осознает, что собирается сделать. Я чувствовал, что она меня внимательно разглядывает, и не мог позволить себе пошевелиться. Я вообще ничего не мог.

– Уже поздно, вам нужно подождать часа пик, – сказал я.

Она ничего мне не ответила.

– Еще шесть часов, – добавил я. – Тогда все получится гораздо лучше.

Ее руки зашевелились внутри сумки.

– Не сейчас, – сказал я.

Она молчала.

– Покажите мне одну руку. Всего одну, – попросил я. – Вам нет нужды держать внутри обе руки.

Поезд начал резко замедлять ход, меня отбросило назад, но я быстро сделал шаг вперед и потянулся, чтобы ухватиться за поручень под потолком. У меня были влажные ладони, а стальной поручень показался раскаленным. «Центральный вокзал», – подумал я и ошибся. Я выглянул в окно, но вместо ярких огней и белой плитки увидел тусклое сияние синей лампочки. Мы остановились в тоннеле. Там либо шли ремонтные работы, либо машинист ждал сигнала семафора.

Я снова повернулся к женщине.

– Покажите мне одну руку, – повторил я.

Она продолжала молчать, только смотрела на мой живот. Когда я поднял руки, футболка задралась, и она увидела над поясом штанов шрам: выпуклую белую кожу с жесткими буграми и большими грубыми стежками, как на карикатурах. Я получил его давным-давно в Бейруте, когда взорвался грузовик с бомбой, начиненной шрапнелью. Тогда я находился в ста ярдах от места взрыва.

Сейчас же я стоял на девяносто восемь ярдов ближе к женщине, сидевшей на скамье.

Она не сводила глаз с моего живота. Большинство людей спрашивают, как я получил шрам, но я не хотел, чтобы она задала мне этот вопрос, потому что в мои планы не входило разговаривать про бомбы. По крайней мере, с ней.

– Покажите мне одну руку, – снова повторил я.

– Зачем? – спросила она.

– Вам не нужно держать там обе.

– В таком случае какая вам от этого будет польза?

– Не знаю, – признался я.

На самом деле я не имел ни малейшего представления о том, что делаю, поскольку никогда не был переговорщиком. Я просто разговаривал ради самого процесса. Что на самом деле совсем для меня не характерно. По большей части я довольно молчаливый человек, и с точки зрения статистики трудно предположить, что я могу умереть на середине предложения.

Возможно, именно по этой причине я продолжал говорить.

Женщина пошевелила руками внутри сумки. Я заметил, как она переложила что-то в правую и медленно вытащила наружу левую – маленькую, с бледной кожей женщины среднего возраста, проступающими венами и сухожилиями и коротко подстриженными, самыми обычными ногтями. Я не увидел на ней колец – значит, она не была замужем или помолвлена. Женщина повернула руку ладонью вверх, чтобы показать, что та пуста. Кожа на ладони покраснела, потому что ей было жарко.

– Спасибо, – поблагодарил я ее.

Она положила руку ладонью вниз на скамью рядом с собой – и так и оставила ее там, словно та не имела к ней ни малейшего отношения. Впрочем, в этот момент так и было. Поезд остановился в темноте, я опустил руки, и моя футболка вернулась на место.

– А теперь покажите мне, что у вас в сумке, – сказал я.

– Зачем?

– Я просто хочу посмотреть, что бы это ни было.

Она ничего не ответила и не пошевелилась.

– Обещаю, я не стану пытаться отобрать у вас то, что вы там прячете. Я всего лишь посмотрю. Не сомневаюсь, что вы все и сами понимаете.

Поезд сдвинулся с места, медленно, плавно и без рывков, на небольшой скорости приближаясь к станции, до которой, по моим прикидкам, осталось около двухсот ярдов.

– Мне кажется, я, по меньшей мере, имею право посмотреть, что у вас там лежит, – проговорил я.

Женщина поморщилась, как будто не поняла меня.

– Не вижу причин, по которым вам это нужно, – ответила она.

– Не видите?

– Нет.

– Причина в том, что я здесь нахожусь. Кроме того, возможно, я сумею проверить, все ли там в порядке. На будущее. Потому что вы должны сделать это позже. Не сейчас.

– Вы сказали, что вы полицейский.

– Все в порядке, я могу вам помочь, – попытался успокоить ее я и оглянулся через плечо.

Поезд медленно подбирался к белому свету, сиявшему впереди. Я снова повернулся к женщине. Ее правая рука двигалась в сумке. Она сжала ее и одновременно медленно вытащила наружу.

Я не сводил с нее глаз. Сумка зацепилась за левое запястье, женщина левой рукой стряхнула ее, и я увидел правую руку.

Это был не аккумулятор, не провода, не кнопка и не взрыватель, а кое-что совсем другое.