Глава 18
В среду в двадцать минут восьмого утра по Восточному поясному времени генерал Джонсон вышел из Пентагона. Вместо военной формы он надел светлый костюм. И он пошел пешком. Генерал предпочитал этот способ передвижения всем остальным. Утро в Вашингтоне выдалось жарким и душным, но генерал шел размеренным шагом, размахивая руками, вскинув голову, глубоко дыша.
Он шел на север по обочине бульвара Джорджа Вашингтона, вдоль края обширного кладбища, остававшегося слева, через парк Леди Бирд Джонсон, по Арлингтонскому мемориальному мосту. Затем генерал обогнул по часовой стрелке мемориал Линкольна, прошел мимо Мемориала ветеранов Вьетнама и повернул направо на Конститьюшен-авеню, оставив справа Зеркальный пруд. Впереди показался памятник Вашингтону. Генерал прошел мимо Национального музея американской истории, мимо Национального музея естествознания и повернул налево на Девятую улицу. Ровно три с половиной мили, прекрасное летнее утро, час ходьбы бодрым шагом по одной из лучших столиц мира, мимо достопримечательностей, перед которыми всегда толпятся туристы со всего света, – однако генерал Джонсон не видел абсолютно ничего кроме матового тумана тревоги, застилавшего ему взор.
Он пересек Пенсильвания-авеню и вошел в центр имени Гувера через главный вход. Оперся ладонями на стол дежурного.
– Председатель объединенного комитета начальников штабов. К директору ФБР.
Его ладони оставили два влажных отпечатка на полированной крышке. Агент, спустившийся для того, чтобы проводить генерала наверх, обратил на них внимание. В лифте Джонсон не произнес ни слова. Гарланд Уэбстер ждал его у двери своего личного кабинета. Джонсон кивнул ему. Не сказал ни слова. Уэбстер отступил в сторону, пропуская генерала во внутренний кабинет. Там царил полумрак. Обилие поверхностей из красного дерева, шторы опущены. Джонсон опустился в кожаное кресло, а Уэбстер, обойдя его, сел за стол.
– Я не хочу становиться у вас на пути, – начал Джонсон.
Он не отрывал взгляда от Уэбстера. Тот задумался на мгновение, пытаясь расшифровать эту фразу. Наконец осторожно кивнул.
– Вы разговаривали с президентом? – спросил он.
Джонсон кивнул.
– Вы понимаете, что я должен был так поступить?
– Естественно, – согласился Уэбстер. – В таких ситуациях можно не беспокоиться о требованиях протокола. Вы говорили с президентом по телефону или встречались лично?
– Я ездил к нему. Несколько раз. Мы с ним подолгу беседовали.
Уэбстер подумал: «С глазу на глаз. Несколько долгих бесед. Хуже, чем я предполагал, однако это объяснимо.»
– И? – спросил он.
Джонсон пожал плечами.
– Президент сказал, что поручил вам лично руководить операцией.
Уэбстер кивнул.
– Похищение. Это юрисдикция Бюро, кем бы ни была жертва.
Джонсон медленно кивнул.
– Я ничего не имею против. Пока что.
– Но вы беспокоитесь. Поверьте мне, генерал, все мы беспокоимся.
Джонсон снова кивнул. После чего задал вопрос, ради которого шел три с половиной мили:
– Есть какие-нибудь успехи?
Уэбстер пожал плечами.
– Скоро истекут вторые сутки. Мне это совсем не нравится.
Он умолк. Вторые сутки после похищения являются своеобразным порогом. Все надежды на быстрое решение проблемы исчезают. Ситуация становится серьезной. Начинается долгая, кропотливая работа. Тревога за жертву возрастает. Похищения лучше всего раскрывать в первый день. На вторые сутки это становится значительно сложнее. Шансы на благополучный исход уменьшаются.
– Есть какие-нибудь успехи? – повторил Джонсон.
Уэбстер отвел взгляд. Вторые сутки – это тот срок, когда похитители выходят на связь. Об этом говорит опыт Бюро. На вторые сутки, вымотавшийся и измученный, упустив первый и лучший шанс, сидишь, отчаявшись, и ждешь звонка похитителей. Если они не позвонят на вторые сутки, высока вероятность, что они вообще никогда не позвонят.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил генерал.
Уэбстер кивнул.
– Помогите мне найти мотив. Кто может угрожать вам таким способом?
Джонсон покачал головой. Тот же самый вопрос он задавал себе с понедельника.
– Никто.
– Вы должны мне открыться, – настаивал Уэбстер. – Если у вас есть какой-то секрет, какая-то давняя тайна, лучше скажите сейчас. Это очень важно, ради блага Холли.
– Знаю, – сказал Джонсон. – Но ничего такого нет. Абсолютно ничего.
Уэбстер кивнул. Он верил генералу, потому что знал, что тот говорит правду. Директор заново проштудировал все личное дело Джонсона, составленное ФБР. Это был увесистый том. Первая страница начиналась с краткой биографии прапрадедушек и прапрабабушек по материнской линии. Они приехали в Америку из крошечного европейского княжества, которое больше не существовало.
– С Холли все будет в порядке? – тихо спросил Джонсон.
Последние страницы были посвящены смерти жены Джонсона. Неожиданное заболевание раком, стремительный ход болезни, продолжавшейся от начала до конца меньше полутора месяцев. Негласное заключение психиатров, созванных Бюро, гласило, что старик выдержит – из-за дочери. Как выяснилось, диагноз оказался верным. Но если генерал лишится и ее, и без психиатров будет ясно, что он сломается. Кивнув, Уэбстер постарался, чтобы его голос прозвучал как можно убедительнее:
– С вашей дочерью все будет в порядке.
– Итак, что мы имеем на настоящий момент? – спросил Джонсон.
– Похитителей было четверо. Мы обнаружили пикап, на котором они приехали в Чикаго. Машина была брошена перед самым нападением. Брошена и сожжена. Мы нашли ее к северу от Чикаго. В настоящий момент пикап переправляют по воздуху на нашу базу в Квантико. Наши специалисты займутся им.
– Они будут искать улики? – скептически спросил Джонсон. – Даже несмотря на то, что машина сожжена?
Уэбстер пожал плечами.
– На самом деле, поджог не был таким уж умным ходом. Многого он не скроет. По крайней мере, от наших людей. Через этот пикап мы выйдем на похитителей.
– А что затем? – спросил Джонсон.
Уэбстер снова пожал плечами.
– А затем мы вернем вашу дочь. Отряд по освобождению заложников находится в полной боевой готовности. Пятьдесят ребят, в своем деле лучшие в мире. Ждут у своих вертолетов. Мы освободим Холли и уберем тех, кто ее похитил.
В кабинете наступила недолгая пауза.
– Уберете? – спросил Джонсон. – Что это значит?
Уэбстер обвел взглядом кабинет и понизил голос. Привычка, выработавшаяся за тридцать шесть лет.
– Соображения политики. Такой крупный скандал с участием ведущих фигур нельзя выпустить в средства массовой информации. Ни в коем случае. Если это попадет на телевидение, каждый придурок в стране тотчас же бросится повторять что-нибудь подобное. Поэтому мы будем действовать тихо. Где-то выстрелит оружие. В подобных ситуациях это неизбежно. Будут пострадавшие.
Джонсон медленно кивнул.
– Вы намереваетесь расправиться с похитителями? – спросил он.
Уэбстер спокойно выдержал его взгляд. Психологи Бюро предположили, что обещание покарать похитителей смертью поможет генералу держать себя в руках, особенно поскольку речь идет о человеке, привыкшем к прямым и решительным действиям.
– Соображения политики, – повторил директор ФБР. – Определяю ее я. Ведь, как сказал президент, я лично отвечаю за происходящее.
* * *
Обугленный пикап был установлен на алюминиевую платформу и закреплен нейлоновыми тросами. Прилетевший из аэропорта «О'Хейр» армейский «Чинук» завис над ней, поднимая несущими винтами рябь на водной глади озера. Вертолет опустил крюк, и пикап поднялся в воздух. Обогнув озеро, «Чинук» опустил нос и с ревом понесся на запад, обратно в «О'Хейр». Положил свою ношу прямо перед открытым носом транспортного «Гэлекси». Экипаж военного самолета загрузил пикап в фюзеляж. Люк закрылся, и четыре минуты спустя «Гэлекси» уже катился по рулежной дорожке. Еще через четыре минуты самолет поднялся в воздух и взял курс на восток, в сторону Вашингтона. Еще через четыре часа он пролетел в небе над столицей и совершил посадку на авиабазе Эндрюс. К этому времени в воздухе уже висел другой армейский «Чинук». «Гэлекси» остановился в конце взлетно-посадочной полосы, и из него выгрузили пикап. Нырнув, вертолет подхватил платформу и снова поднялся в воздух. Полетел на запад, вдоль шоссе И-95 в Вирджинию, сорок миль до самого Квантико.
«Чинук» осторожно опустил свой груз на площадку перед лабораторией исследования транспортных средств. Выбежавшие эксперты Бюро, в белых халатах, трепещущих в турбулентных завихрениях от несущих винтов, затащили платформу с пикапом в ворота. Сняли обгорелый остов и установили его посреди просторного ангара. Расставили вокруг софиты и зажгли их. Постояли, словно бригада патологоанатомов, готовых приступить к вскрытию трупа.
* * *
Генерал Джонсон вернулся тем же самым путем, которым пришел.
Спустился по Девятой улице, мимо музея естествознания, мимо музея американской истории, учащенно дыша, сжав рот в напряженный овал. Когда генерал обходил пруд, у него запершило в горле. Свернув налево на Конститьюшен-авеню, он дошел до Мемориала ветеранов Вьетнама. И остановился. Там как всегда стояла притихшая толпа. Генерал посмотрел на нее. Посмотрел на свое отражение в зеркально-черном граните. Он ничем не выделялся среди толпы. Обычный светлый костюм. Все в порядке. Поэтому генерал позволил слезам затуманить его взор, шагнул вперед, сел у основания стены и затрясся в рыданиях, прижимаясь спиной к высеченным золотом именам ребят, погибших тридцать лет назад.
