Глава 10

В половине шестого утра во вторник специальный агент ФБР Броган, оставшись один в зале совещаний на третьем этаже, воспользовался одним из только что проведенных телефонов, чтобы позвонить своей подруге. Половина шестого утра – не лучшее время, чтобы извиняться за сорванную встречу вчера вечером, но Броган был очень занят и, по его прикидкам, впереди просвета тоже не предвиделось. Поэтому он набрал номер своей подруги. Разбудив ее, он объяснил, что на него навалились дела и, по всей видимости, он не разберется с ними до конца недели. Не очнувшаяся от сна, подруга была очень недовольна. Она заставила Брогана повторить все дважды. После чего предпочла истолковать его слова как трусливую прелюдию к разрыву. Броган, в свою очередь, тоже рассердился. Он сказал, что Бюро всегда будет на первом месте. Неужели это нельзя понять? Но объяснять подобные вещи в половине шестого утра заспанной женщине очень непросто. Они поругались, и Броган расстроенно положил трубку.

Его напарник Милошевич сидел один в своем кабинете. Обессиленно развалившись в кресле, также расстроенный. Его проблема заключалась в отсутствии воображения. Это было его самым слабым местом. Макграт приказал ему проследить каждый шаг Холли Джонсон, начиная со вчерашнего полудня. Однако Милошевичу пока что так ничего и не пришло в голову. Он видел, как Холли вышла из здания ФБР. Шагнула на улицу, сжимая в руке металлический костыль. Все это произошло у него на глазах. Но дальше картинка обрывалась. Милошевич усердно ломал голову всю ночь напролет, но так ничего и не смог придумать.

В половине шестого он принял душ, затем выпил кофе. По-прежнему чувствуя себя отвратительно. Вернулся в свой кабинет. Сел за стол, погружаясь в размышления. Затем взглянул на массивные золотые часы на руке. Узнал время. Улыбнулся. Почувствовал себя лучше. Подумал еще немного. Снова сверился с часами. Кивнул. Теперь Милошевич мог ответить своему начальнику, куда направилась вчера в двенадцать часов дня Холли Джонсон.

В тысяче семистах двух милях от него сгущалась паника. Первые несколько часов третий плотник провел в тупом оцепенении. Обессиленный и покорный. Заказчик заставил его подняться на второй этаж и затолкнул в угловую комнату. Тупое оцепенение вынудило молодого парня потерять впустую несколько часов. Он сидел на полу, бессмысленно уставившись в стену. Затем его охватила безумная надежда, что все это лишь неудачная шутка-страшилка в духе Праздника всех святых. После этого парень потерял еще несколько часов, убеждая себя, что ничего страшного не произойдет. Но наконец, как бывает всегда с осужденными, оставшимися в одиночестве в предрассветные часы, надежды оставили его, и он задрожал от страха, погружаясь в панику.

Потеряв впустую половину отведенного времени, плотник взорвался лихорадочной деятельностью. Однако он понимал, что все его усилия бесполезны. Удар насмешницы-судьбы был сокрушительным. Работая над этой комнатой, плотники постарались на славу. Сделали все как нужно. У них перед глазами плясали пухлые пачки долларов. Они нигде не схалтурили. Все до одной доски были плотно подогнаны друг к другу и прочно приколочены. Плотники не использовали ни одной своей уловки, позволяющей убыстрить работу за счет ее качества. Все до одного гвозди были забиты по самую шляпку. Окна отсутствовали. Дверь была прочная. Выбраться отсюда невозможно. Парень целый час словно обезумевший бродил по комнате. Ощупывал огрубелыми ладонями каждый квадратный дюйм стен, потолка, пола. Это было лучшее творение его бригады. В конце концов парень забился в угол и, уставившись на свои окровавленные руки, расплакался.

– Химчистка, – сказал Макграт. – Вот куда направилась Холли.

Они находились в зале совещаний на третьем этаже. Вторник, семь часов утра. Макграт сидел во главе стола. Перед ним лежала новая пачка сигарет.

– Да? – переспросил Броган. – Она направилась в химчистку?

Макграт кивнул.

– Мило, объясни ему.

Милошевич улыбнулся.

– Я только что вспомнил, – начал он. – Я проработал с Холли пять недель, так? С тех пор, как она повредила колено. Каждый понедельник в обеденный перерыв она сдавала вещи в химчистку. И забирала то, что сдавала на прошлой неделе. Не думаю, что этот понедельник чем-то отличался от остальных.

– Допустим, – согласился Броган. – Но в какую именно химчистку?

Милошевич покачал головой.

– Не знаю. Холли всегда ходила одна. Я пытался предложить свою помощь, но она каждый раз отказывалась, все пять понедельников подряд. Холли не возражала, когда я помогал ей по работе, но она ни за что не соглашалась позволить мне носить ее вещи в химчистку. Холли не любит ни от кого зависеть.

– Но она ходила в химчистку пешком, так? – заметил Макграт.

– Совершенно верно, – подтвердил Милошевич. – Только пешком. Неся на плечиках восемь – девять предметов. Так что можно спокойно предположить, что это место находится где-то недалеко.

Броган кивнул. Улыбнулся. Это уже какая-то зацепка. Достав телефонный справочник, он раскрыл его на букве "Х".

– Каким радиусом ограничимся? – спросил он.

Макграт пожал плечами.

– Двадцать минут туда, двадцать минут обратно. Это максимум, так? Не думаю, что с костылем Холли могла проковылять за двадцать минут больше четверти мили. Итого берем квадрат со стороной в полмили, в центре это здание. Что у нас получается?

Броган развернул подробный план города. Изобразил грубый прямой угол раздвинутыми большим и указательным пальцами. По масштабной сетке определил, какое расстояние соответствует половине мили. Нарисовал на плотной сетке улиц квадрат. Уткнулся в телефонный справочник, то и дело сверяясь с планом. Подчеркивая названия карандашом. Закончив, подсчитал, что получилось.

– Двадцать один пункт.

Макграт удивленно посмотрел на него.

– Двадцать один? Ты не ошибся?

Броган кивнул. Пододвинул начальнику справочник.

– Двадцать одна химчистка. Судя по всему, жители этого города очень следят за своей одеждой.

– Ну хорошо, – согласился Макграт. – Двадцать один пункт. Ребята, в дорогу!

Броган взял себе десять адресов, оставив Милошевичу одиннадцать. Макград выдал обоим агентам большие цветные фотографии Холли Джонсон, переснятые с ее личного дела. Проводив их, он сел в кресло во главе стола и стал ждать, уставившись в пустоту, непрерывно куря, выстукивая кончиком карандаша беспокойный ритм.

Парень услышал шум на улице гораздо раньше, чем ожидал. У него не было часов, а в комнате отсутствовали окна, но он был уверен, что до утра еще было далеко. Как минимум, еще час. А то и два. Но он услышал шум. К дому приблизились люди. Затаив дыхание, парень прислушался. Три или четыре человека. Парень снова заметался по комнате. Затем растерянно застыл. Сознавая, что ему следовало бы колотить кулаками и ногами по новым сосновым доскам. Он это понимал. Но ничего не делал. Потому что знал, что это безнадежно, потому что в глубине души понимал, что ему надо хранить молчание. Парень был в этом уверен. Убежден. Если он будет вести себя тихо, его, возможно, оставят в покое. Забудут, что он заперт в комнате.

Нужное заведение нашел Милошевич. Оно оказалось седьмым из одиннадцати, которые были у него в списке. Химчистка только открылась, времени было без двадцати восемь утра. Скромная вывеска, но внутри все очень изящно. Чувствовалось, что заведение не заинтересовано в том, чтобы привлекать случайных клиентов. Химчистка обещала все мыслимые и немыслимые виды чистки и индивидуальный подход к клиентам. Заказы принимала кореянка. Показав значок ФБР, Милошевич положил на стойку фотографию Холли.

– Вы когда-нибудь видели эту женщину? – спросил он.

Кореянка вежливо и сосредоточенно посмотрела на снимок, сплетя руки за спиной.

– Ну конечно. Это мисс Джонсон, она приходит каждый понедельник.

Милошевич шагнул ближе к стойке.

– Вчера она приходила?

Задумавшись на мгновение, женщина кивнула.

– Ну да. Как я уже говорила, она приходит каждый понедельник.

– В котором часу?

– В обеденный перерыв. Всегда в обеденный перерыв.

– Около полудня? В половине первого, да?

– Ну да, – подтвердила кореянка. – Всегда по понедельникам, в обеденный перерыв.

– Так, что было вчера?

Женщина пожала плечами.

– Ничего особенного. Мисс Джонсон вошла, забрала готовую одежду, расплатилась, сдала другие вещи в чистку.

– С ней кто-нибудь был? – спросил Милошевич.

– Никого. Мисс Джонсон всегда приходит одна.

– В какую сторону она направилась, выйдя от вас?

Женщина указала в сторону здания ФБР.

– Она пришла оттуда.

– Я не спрашиваю у вас, откуда она пришла. Куда она направилась, выйдя от вас?

Женщина задумалась.

– Я не видела. Я относила вещи, которые принесла мисс Джонсон. Я услышала, как открылась и закрылась дверь, но я не видела, куда направилась мисс Джонсон. Я была в задней части заведения.

– Вы просто схватили ее вещи? – недоверчиво спросил Милошевич. – И побежали их относить еще до того, как мисс Джонсон ушла?

Женщина потупила взор, словно ее обвинили в чем-то непристойном.

– Я никуда не побежала. Мисс Джонсон ходит с трудом. У нее ведь больная нога. Мне показалось, я не должна на нее смотреть. Чтобы она не смущалась. Поэтому я отправилась относить ее вещи, чтобы она смогла выйти спокойно.

Кивнув, Милошевич запрокинул голову, испуская вздох. Увидел над прилавком объектив видеокамеры.

– Это еще что такое?

Кореянка, обернувшись, посмотрела в ту же сторону.

– Видеокамера наблюдения. На ней настояла страховая компания.

– Она работает?

– Разумеется. Страховая компания сказала, что без этого никак нельзя.

– Она включена постоянно? – продолжал Милошевич.

Кивнув, женщина хихикнула.

– Ну да. Она и сейчас записывает. И вы есть на ленте.

Милошевич взглянул на часы.

– Мне нужна кассета, снятая вчера. Немедленно.

Женщина снова запнулась. Милошевич вторично продемонстрировал значок.

– Этим делом занимается Федеральное бюро расследований. Мне нужна эта кассета, прямо сейчас, вы поняли?

Кивнув, женщина подняла руку, прося его подождать. Вышла в дверь в задней части помещения. Вернулась через некоторое время, принеся с собой запах химических реактивов и видеокассету.

– Но вы должны будете вернуть ее, хорошо? Страховая компания заставляет нас хранить их в течение месяца.

Милошевич сразу же отнес кассету в здание ФБР, и к половине девятого технические специалисты Бюро снова засуетились в зале совещаний на третьем этаже, подключая к обычному видеомагнитофону мониторы, установленные на длинном столе. Сначала перегорел какой-то предохранитель, потом нужный шнур оказался слишком коротким, поэтому компьютер пришлось переставлять ближе к видеомагнитофону. Наконец старший техник протянул Макграту пульт дистанционного управления и кивнул.

– Все работает, шеф.

Прогнав техников из зала, Макграт пригласил двоих агентов подсесть ближе к экрану. Мониторы были установлены лицом к окнам, поэтому агентам пришлось сесть к свету спиной. Однако никаких неудобств это причинить не могло, потому что в утренние часы солнце нещадно жарило противоположную сторону здания.

То же самое солнце, поднявшись над горизонтом в тысяче семистах двух милях от Чикаго, возвестило начало ясного утра. Парень знал, что оно взошло. Он слышал тихое потрескивание старого дерева, нагревающегося под жаркими лучами. Снаружи, снизу доносились приглушенные голоса. Голоса людей, начинающих новый день.

У него на руках не осталось ногтей. Парень нашел щель между двумя неплотно подогнанными досками. Просунул в нее ногти и потянул изо всех сил. Ногти оторвались один за другим. Доска даже не шелохнулась. Парень отступил в угол и свернулся в клубок на полу. Он облизал изуродованные пальцы, измазав рот кровью, словно ребенок, перепачкавшийся кремом с торта.

На лестнице послышались шаги. Высокий и тяжелый человек, легкая походка. Шаги остановились за дверью. Щелкнул замок. Дверь открылась. Парень увидел заказчика. Одутловатое лицо, два красных пятна на щеках.

– Ты все еще здесь.

Молодой плотник был словно парализован. Не в силах двигаться, не в силах говорить.

– Ты не смог выбраться отсюда.

Тишина в комнате нарушалась лишь медленным поскрипыванием деревянного каркаса, нагревающегося по мере того, как лучи утреннего солнца скользили по крыше.

– Итак, что нам теперь делать? – спросил заказчик.

Парень лишь безучастно смотрел перед собой. Не шелохнувшись. Вдруг заказчик улыбнулся, дружелюбно, ласково. Как будто удивляясь чему-то.

– Ты решил, я говорил серьезно? – мягко спросил он.

Парень заморгал. Медленно, с надеждой покачал головой.

– Ты ничего не слышишь? – спросил заказчик.

Парень прислушался. Услышал тихое потрескивание дерева, песнь лесных птиц, беззвучный шелест нагретого на солнце воздуха.

– Вы просто пошутили? – спросил он.

Его голос прозвучал сиплым хрипом. Облегчение, надежда и страх приклеили язык к пересохшему небу.

– Прислушайся хорошенько.

Парень прислушался. Скрипело дерево, пели птицы, вздыхал теплый воздух. Больше ничего не было слышно. Тишина. Вдруг парень услышал щелчок. И вой. Низкий, быстро повысившийся до знакомой, громкой ноты. Этот звук был ему хорошо знаком. Звук мощной дисковой пилы, работающей на максимальных оборотах.

– Ну а теперь ты что думаешь? – пронзительно взвизгнул заказчик.