Грант Блэквуд
Жертвенный лев
Москва, январь 1953 года
Генри Колдер услышал шаги и понял: настал его последний час.
Для чего разыгрывался этот спектакль: чтобы вселить страх в заключенных или же внушить мысль, что никто не скроется от всевидящего ока Сталина? Так или иначе, все обитатели застенков Лубянки узнавали зловещую поступь охранников по коридору. Звук их шагов наводил ужас, их вид производил сильное впечатление. Но Генри уже давно готовился к этому дню, и единственной его мыслью было: «Ну вот все и закончилось».
Перед ним увели как минимум троих бедолаг, и каждый получил в голову пулю из пистолета Макарова. Как и большинство заключенных, они до последнего твердили о своей невиновности, пока их затылка не коснулась ледяная сталь пистолетного дула.
Звуки шагов замерли за дверью. Генри в последний раз оглядел помещение: стандартная мрачная камера без окон с брошенным на полу соломенным матрасом и переполненной парашей в углу. Стены выкрашены в серый и гнойно-желтый цвета. Щель между дверью и стеной — единственный источник света. Солнечного света Генри не видел уже сорок дней. Удивительно, но больше всего он страдал не от пыток, не от постоянного чувства голода и холода, а именно от отсутствия солнца. Как же ему хотелось оказаться под чистым небом!
Тело отказывалось повиноваться. С тех пор как заплечных дел мастера принялись за него, Генри исхудал настолько, что ребра и ключицы буквально выпирали из кожи. Нос и правая рука были сломаны, а яички… в общем, он не мог заставить себя посмотреть на них. Ступни раздулись от многочисленных гематом, пальцы на ногах почернели.
«Похоже, я лишился всех ногтей, — печально усмехнулся Генри. — Не носить мне больше сандалии».
Кроме всего прочего, он страдал от сильного и мучительного кашля. Наверное, пневмония. А может, что-то другое.
Снаружи отодвинули засов. Генри сгорбился и придал лицу безразличное выражение. Дверь широко распахнулась. В коридоре одетые полностью по форме стояли два знакомых охранника, которых он про себя окрестил Борис-один и Борис-два.
— На выход! — скомандовал Борис-один.
Сделав пару неуверенных шагов, Генри рухнул прямо между охранниками. Он уже давно подозревал, что является единственным заключенным в этом блоке, и теперь убедился в верности своей догадки. Двери всех камер были открыты настежь, показывая только непроглядную темень и голые лампочки, свисающие с потолка. Коридор заканчивался массивной дверью, и, когда они приблизились к ней, Борис-один крикнул по-русски:
— Открывай! Заключенный номер один-ноль-девять-два.
Дверь с грохотом распахнулась. Они вышли и повернули налево. У Генри затряслись руки, и он сжал кулаки. «Ты молодец… ты все сделал как надо…» Затем они начали спускаться по лестнице. Чем ниже, тем слабее становился проникающий сверху свет; когда ступеньки закончились, вокруг стояла почти полная темнота. Впереди смутно угадывался дверной проем. Генри застыл на месте, ноги отказывались двигаться. Идущий позади Борис-два осторожно, едва ли не нежно, положил руку ему на талию. Впервые за сорок дней до Генри дотронулись не с целью причинить боль. На глаза у него навернулись слезы. «Давай, Генри».
Он поковылял во мрак. У двери Борис-один шагнул в сторону и щелкнул каблуками сапог, словно хотел привлечь внимание. Генри судорожно набрал полные легкие воздуха и переступил порог.
«Два месяца, — подумал он. — Господи, неужели это все?»
А сколько ему довелось пережить…
Понимая, что бонзы из МИ-6 не одобрят его план, Генри первым же рейсом вылетел из Лондона в Вашингтон. В аэропорту он взял такси до Е-стрит, где располагался офис недавно образованного Центрального разведывательного управления США. Правда, про себя он продолжал называть контору старым названием — УСС — и сомневался, что сможет перестроиться. У Генри в управлении имелись друзья, с большинством из которых он не раз в составе отрядов «Джедбург» совершал рейды за линию фронта.
У сидящего в будке охранника он спросил Люсиль Руссо. Тот набрал номер, выслушал ответ, после чего вручил Генри бедж и объяснил, как пройти к квонсет-бараку Люсиль. Она уже ждала старого знакомого.
— Генри! Вот так сюрприз! А мне казалось, ты ненавидишь летать.
— Так и есть. Ненавижу. — Воспоминания о самолетах, парашютах и всем с ними связанном были для Генри неприятны. — Люсиль, я тут занимаюсь одним делом, и мне нужна твоя помощь. Я могу рассчитывать на беседу без свидетелей — ты, я и Джо?
Джо Пультц, еще один друг Генри по отряду «Джедбург», теперь трудился в отделе специальных операций. Он сидел, развалившись на стуле и закинув ноги на стол, но при виде гостей проворно вскочил и бросился навстречу.
— Генри? Генри Колдер? Боже, как я рад тебя видеть!
— Взаимно, Джо.
— Генри хотел бы поговорить с нами, — вмешалась Люсиль.
— Валяй, — согласился Пультц.
Закрыв дверь, он предложил гостям стулья.
На то, чтобы обрисовать ситуацию, у Генри ушло меньше пяти минут.
— Дело рискованное, но если мы победим…
— Господи, Генри, не знаю, что и сказать. Как у тебя со временем?
— Все должно произойти в ближайшую пару месяцев. У нас масса времени, если мы поторопимся.
— А твои люди?
— Я в долгосрочном отпуске.
Пультц на мгновение задумался, затем кивнул.
— Даллес сейчас в отъезде. Пойдем пообщаемся с Жуком.
Уолтер Беделл Смит по прозвищу Жук в прошлом командовал штабом генерала Эйзенхауэра в Европе, затем президент Трумэн своим указом назначил его на пост директора ЦРУ. Смит был солдатом до мозга костей, и Генри надеялся повернуть это обстоятельство в свою пользу. Внимательно выслушав план Генри, Жук воскликнул:
— Боже, приятель, тебе жить надоело?
Подпиравшие стену Люсиль и Джо нервно заерзали. Генри только улыбнулся.
— Прошу прощения, — продолжил Смит. — Ладно, сколько тебе нужно контактов?
— Три. — Генри назвал имена. — Сомневаюсь, что на большее у меня хватит времени.
— Тебе требуется основательная подготовка.
— Да.
— Насколько я помню, ты знаешь немецкий. А как у тебя с русским?
— Йа ищу девушку, которая хочет любит и быт любимой.
— А кто этого не хочет? — отреагировал Смит. — Ты собираешься ехать без ничего?
«Без ничего» означало без дипломатического прикрытия. Если Генри схватят, ему никто не поможет.
— Это единственный шанс, — объяснил он.
— Как по времени?
— Две недели на подготовку здесь и три дня на операцию.
— Плотное расписание.
— Вряд ли мне отпустят больше времени.
— Пожалуй, ты прав. — Несколько секунд Смит молча смотрел в окно. — Скажи, ты уверен?
— Генерал, нам известно, что рано или поздно они придут. Это наш шанс.
— У тебя есть семья?
— Мы с женой развелись в сорок втором. Оуэну, сыну, сейчас двенадцать. Отчим — порядочный человек.
«Не то что я, — с горечью добавил по себя Генри. — Никогда не был ни хорошим мужем, ни хорошим отцом».
Начиная с 1939 года он чаще бывал в разъездах, чем дома.
— Но все же они… — начал Смит.
— Они не станут по мне скучать, генерал. Разреши мне сделать это. Прошу тебя. У меня получится все изменить.
— Мне надо будет переговорить с Айком. — Эйзенхауэр, всего неделю назад избранный президентом Соединенных Штатов, как раз готовился к предстоящей в январе инаугурации. — А пока, Джо, вам с Люсиль предстоит потрудиться. Обеспечьте Генри всем необходимым.
Спустя десять дней все необходимое имелось в наличии: прикрытие, соответствующие документы, явки, маршрут следования. Главная роль во всей операции отводилась административному секретарю, женщине, служащей в штаб-квартире ГСВГ (Группы советских войск в Германии) в Цоссен-Вюнсдорфе. Ее активно обрабатывал «наставник» из ЦРУ.
Через две недели после прибытия в Вашингтон Генри Колдер спустился по трапу на летном поле аэропорта Темпельхоф, расположенного в Западном Берлине. Там он взял такси и отправился на Баервальд-штрассе в местное отделение ЦРУ, где в течение часа общался с резидентом. Уже сгущались сумерки, когда он добрался до контрольно-пропускного пункта на границе с Восточным Берлином на Хаусзее-штрассе в контролируемый французами сектор.
Генри остановился перед шлагбаумом. По обе стороны от машины вдаль тянулись ряды колючей проволоки, сверкающей в лучах электрического света. К водительской дверце подошел часовой и велел предъявить документы. Еще двое солдат встали по сторонам.
— Уважаемый есть француз? — осведомился часовой на неестественном английском, который по умолчанию был в ходу на пропускных пунктах.
— Oui. Да.
— Цель поездки?
— В письме все изложено, — ответил Генри. — Я работаю консультантом в СЭВ.
Аббревиатура расшифровывалась как Совет экономической взаимопомощи. Один этот факт уже гарантировал немедленное и пристальное внимание к Генри со стороны Штази, секретной полиции Восточной Германии, и МГБ, Министерства госбезопасности Советского Союза, но другого выхода не было.
Часовой вернул документы.
— Проезжайте.
Шлагбаум поднялся, и Генри Колдер въехал на территорию советской оккупационной зоны.
Он работал в Берлине с самого окончания войны и хорошо знал здесь все закоулки. Даже во мгле наступившего вечера бросалась в глаза унылость советского сектора: серые строения, серые улицы; сквозь холодную морось едва пробивается свет уличных фонарей. Такое впечатление, что за время оккупации выцвели все краски. На каждом шагу взгляд натыкался на груды камней — свидетельства бомбардировок семилетней давности. Большинство зданий несло на себе следы минувшей войны: дыры от пуль, зияющие проломы от снарядов, осыпающиеся фасады. Изредка по улице быстро шли люди в потертых пальто, головы у всех были опущены. Домой они спешили или еще куда?
«Сколько же их?» — прикинул Генри.
Согласно последним оценкам, по всей Восточной Германии у Штази насчитывалось 50 000 агентов и еще 125 000 осведомителей. Стало быть, каждый шестой на улице работал на Штази.
Вопрос для Генри стоял просто: успеет ли он исполнить все, что задумал, прежде чем до него доберутся?
Он без труда нашел конспиративную квартиру на Вильгельм-Пик-штрассе. Машину он оставил в конце квартала и прогулялся пешком — убедиться, что не подцепил хвост. Затем поднялся по узкой лестнице и постучал в дверь.
— Ja? Герр Томас? — раздался женский голос; говорили на немецком, но с русским акцентом.
Любое другое имя, кроме Томаса, означало, что что-то пошло не так и ему следует незамедлительно убираться отсюда и никогда не возвращаться.
Генри произнес условленную фразу, и дверь распахнулась.
Агент под кодовым именем Адекс оказалась высокой светловолосой женщиной с хорошей фигурой. Генри понятия не имел, что подтолкнуло ее к предательству — наверное, что-то из списка: деньги, идеология, компромисс, принуждение, — да это и не имело значения. Люсиль с Джо поручились за ее наставника, а наставник поручился за Адекс. Последние четыре года она работала в Управлении снабжения и транспорта в ГСВГ.
— Добро пожаловать, — поприветствовала она гостя. — Меня зовут…
— Мне не нужно ваше имя.
— О да, конечно. Проходите.
Генри торопился, а женщине не терпелось поболтать. Все агенты не в меру общительны. Чувство одиночества и страха — обычное дело среди них, в особенности здесь. Через двадцать минут она передала Генри досье. Он попросил чаю и стал просматривать бумаги, запоминая основные моменты. Потом подошел к дровяной печи и сунул папку в огонь.
— Как вы раздобыли эти сведения?
— Слухи. Отчеты о расходах. Все такое. Они собираются по нескольку раз в неделю. Что тут скажешь? Они любят поговорить.
Адекс застенчиво улыбнулась и отхлебнула чаю.
«Наверняка есть еще кое-что, — подумал Генри. — Секс-шпионаж в лучшем виде».
— А другие способы?
При помощи указательного и среднего пальцев руки она изобразила ножницы.
— Чик-чик — и готово. Срезала у него с пояса.
Они обменялись еще несколькими фразами, потом Генри бросил на стол сложенную газету. Внутри ее был конверт.
— Там документы. Сегодня вы уезжаете. Вас встретят…
— Что? Сегодня? Почему?
— Вас арестуют, если останетесь. Из дома вы направитесь к восточному концу аллеи Пренцлауэр. Там остановитесь. В левую руку возьмите газету. Вас встретят.
На самом деле он знал, что за Адекс начнут следить, как только она переступит порог, и, если нарушит инструкцию, ее подберут прямо на улице.
— Повторите, — велел он.
— Аллея Пренцлауэр, восточный конец. Газета в левой руке.
— Хорошо. Вам пора.
Женщина ушла. Генри допил чай, растянулся на раскладушке и заснул.
Проснувшись в два часа, он спустился на улицу, сел в машину и направился на юг. На окраине Берлина он допустил первую ошибку: не остановившись, проскочил знак «Стоп» и не заметил спрятавшуюся в кустах машину Народной полиции. Притормозив на обочине, Генри терпеливо ждал, пока полицейский проверяет документы, интересуется его маршрутом и читает лекцию о правилах дорожного движения.
Оставшуюся часть ночи он, убивая время, колесил по сельской местности, держа курс на юго-восток. За два часа до рассвета Генри добрался до Магдебурга и посетил за час несколько тайников. Забирать в них было нечего, но сам он кое-что оставил. Затем, сверившись с картой, поехал в Кляйнгартен — парк на берегах озера Нойштадтер. Возле него Генри припарковался, забрался в гараж, из которого открывался вид на центральную аллею, и там затаился.
Нужный ему человек появился точно по графику. Генерал-полковник Василий Сергеевич Беликов, герой Великой Отечественной войны, командующий Третьей краснознаменной ударной армией, был человеком привычки. Каждое утро без исключений он выгуливал на берегу озера Нойштадтер свою борзую.
Генри подождал, когда Беликов окажется от него в трехстах ярдах, поднял воротник и ступил на аллею. Трава серебрилась инеем, снежинки вылетали из-под ног и ярко сверкали в лучах солнца.
Беликова сопровождали четыре охранника — десантники из Девятого корпуса, двое впереди и двое сзади. Генри сгорбился и побрел шаркающей походкой — самый обыкновенный уставший и измученный немец. Когда он поравнялся с первой парой охранников, те остановили его, проверили документы, сноровисто обыскали и отпустили с миром. Генри чувствовал на себе настороженные взгляды и знал, что эти ребята держат оружие наготове и стоит ему сделать один неверный шаг — они без промедления откроют огонь.
Поравнявшись с генералом, он незаметно кинул на землю синюю пуговицу. Нагнулся ее поднять и произнес:
— Entschuldigen Sie, bitte.
«Простите, пожалуйста».
Генерал обернулся и ответил по-русски:
— Простите. — Затем добавил на немецком: — Was?
«Что?»
— Вы обронили, — сообщил Генри, протягивая генералу пуговицу.
За его спиной охранники Беликова тяжело задышали и крепче сжали в руках автоматы. Генерал поднял руку, останавливая их, и обратился к Генри:
— Пардон?
— Вот, с пояса вашего пальто. Наверное, оторвалась.
— Э… да, — отозвался Беликов, посмотрев вниз, и забрал пуговицу. — Спасибо вам.
С этими словами он повернулся и продолжил прогулку.
Ближе к полудню Генри возвратился в Берлин. На мосту Варшауэр через Шпрее он впервые заметил агентов из Штази. Те были на двух машинах: первая двигалась впереди, а вторая ярдах в ста позади. В зеркальце заднего вида Генри увидел, как один из людей в машине поднес ко рту микрофон и что-то сказал.
Все понятно. Штази село ему на хвост, возможно уже начиная с Магдебурга. Поскольку пока он являлся для них неизвестной величиной, они держались на расстоянии. Но долго такая ситуация продлиться не могла.
Два часа Генри катался по городу, позволяя агентам наблюдать за собой, а сам одновременно наблюдал за ними. Генри размышлял о том, что необходимо определить масштаб развернутой слежки и тогда станет ясно, каким временем он располагает. С другой стороны, если агенты посчитают, что он заметает следы, у них могут не выдержать нервы и они попытаются его задержать. Так или иначе, Генри предстояло играть роль преследуемой добычи.
День он провел в безопасном доме на Пик-штрассе, а в шесть часов направился из города на север и, преодолев сорок миль, оказался в городке Фюрстенберг. Уже спустились сумерки; вдоль Ляйбнин-штрассе желтыми маяками загорелись уличные фонари. Всего ничего отъехал он от Берлина — меньше часа, — но в Фюрстенберге и люди были повеселее, и даже дышалось легче. Оставив машину на боковой улочке, Генри пешком прошел полквартала до пивной под названием «Черная кошка».
Пивная была забита русскими солдатами, в основном танкистами и спецназовцами — элитой советских спецслужб. В воздухе висела плотная завеса сигаретного дыма. Из приемника в углу, включенного на полную громкость, звучала русская народная музыка. Генри с трудом пробился сквозь толпу к стойке и заказал пиво. Пару минут спустя в пивную вошли двое штатских в черных кожаных пальто и заняли столик в дальнем углу.
«Они уже не скрываются, — мысленно отметил Генри. — Сеть затягивается».
Ему понадобилось всего полминуты, чтобы найти интересующего его человека. Генерал Юрий Павлович Кондраш, командующий Второй гвардейской танковой армией и Двадцатой гвардейской диверсионной бригадой специального назначения, сидел в гордом одиночестве, компанию ему составляла лишь бутылка водки. Генри подошел к его столику и предложил сигарету, завязал непринужденный разговор. На какой улице ближайшая мясная лавка? В каком месяце организуют фестиваль Мэригольд? Как часто ходят поезда в Блиндов?
Генерал отвечал односложно, но Генри своей цели добился.
В Берлин он вернулся около десяти вечера. По дороге обнаружил, что наблюдателей прибавилось: еще шестеро в трех машинах. Итого десять человек. Это только те, кого он засек, но, возможно, рядом находилась еще дюжина. Они уже совершенно не прятались — ближайшая машина следовала в каких-то десяти футах от заднего бампера автомобиля Генри.
«Теперь уже осталось недолго, — подумал он, сверяясь с часами. — Господи, только бы успеть».
Удивительно, но расположенный в непосредственной близости от Бранденбургских ворот и выходящий окнами на реку Шпрее Театр на Шиффбауэрдамм во время войны почти не пострадал. После 1948 года он фактически стал средоточием культуры Восточного Берлина — от оперы до балета и театральных представлений. По пятницам здесь давали оперу. Сверившись с программкой, которую ему любезно предоставила Адекс, Генри выяснил, что этим вечером идет «Тангейзер» Вагнера. Сам он предпочитал опере старый добрый вестерн, но у человека, ради которого он здесь оказался, были иные вкусы.
Маршал Красной армии Георгий Иванович Преминин, командующий Группой советских войск в Германии, был железным кулаком Сталина в Восточной Германии. Кроме того, он являлся последним звеном в головоломке, которую торопился собрать Генри Колдер.
Припарковавшись на Ораниенбургер-штрассе возле небольшой липовой рощицы позади полуразрушенной церкви, Генри выбрался из машины. Прежняя морось переросла в ледяной дождь вперемешку с градом. Генри подошел к багажнику — градины ударялись и отскакивали от полей его шляпы — и посветил карманным фонариком под бампер. Как он и предполагал, там был передатчик, видимо прикрепленный, пока он находился в «Черной кошке». Генри оторвал его, раздавил ногой, а искореженные остатки зашвырнул подальше. Конечно, Генри знал, что это не спасет его, но, по крайней мере, даст фору во времени, пока люди из Штази рыскают по округе в поисках его автомобиля.
Он надвинул шляпу на глаза и направился к театру.
Повалил мокрый снег, и вместе с ним со Шпрее поднялся туман. Казалось, здание театра плывет над землей; клубы тумана завивались вокруг его готических карнизов. В окружающей темноте подсвеченные изнутри прямоугольные витражные окна сверкали всеми цветами радуги.
Притаившись на аллее, Генри внимательно осмотрел стоянку и наконец нашел машину Преминина: черный лимузин ЗИС-110 с советской эмблемой «серп и молот» на крыльях. Шофер маршала, он же его телохранитель, стоял под зонтом возле водительской двери и курил.
Вдруг раздался визг покрышек. Из-за угла вылетел черный «мерседес». Водитель резко затормозил и погасил фары. Впереди сидели двое; в свете уличных фонарей виднелись лишь неясные силуэты. Вот вспыхнул огонек сигареты и тут же погас.
Генри достал из кармана двубортного плаща пинту виски, половину вылил, затем сделал большой глоток и прополоскал рот. Отшвырнул шляпу в сторону, окунул руки в грязную лужу и перепачкал себе волосы, после чего вышел на тротуар.
Изображать пьяного — очень непростая задача, но Генри уже не раз доводилось прибегать к этой уловке. Немелодично напевая что-то себе под нос, он свернул на проезжую часть и, пошатываясь, устремился в сторону премининского ЗИСа. Заметив пьянчугу, шофер щелчком отбросил сигарету и проворно сунул руку под пальто.
— Эй, классная тачка, да? — произнес Генри по-немецки. — Это че такое? «Мерседес»?
— Нет. Нет, — прорычал шофер по-русски. — Вали отсюда.
Не обращая на него внимания, Генри прошаркал к пассажирской дверце. Шофер двинулся за ним, не вынимая руку из-под пальто, и все повторял:
— Нет. Нет…
— Чертовски большая хреновина.
Заднее окошко ЗИСа было чуть опущено.
Генри сделал большой глоток из бутылки и краешком глаза увидел, что русский решительно шагает к нему. Генри покачнулся, накренился вперед и, чтобы не упасть, ухватился за опущенное стекло и прижался к нему лицом.
— Какой интерьер! Это кожа?
— Убирайся отсюда!
Шофер грубо вцепился Генри в отворот пальто, но тот успел разжать пальцы и уронил внутрь машины небольшую алюминиевую трубочку. Она ударилась о заднее сиденье и приземлилась на пол. Шофер с силой дернул пальто на себя, и Генри покорно плюхнулся на мостовую.
— Эй, что за дела?
— Вали отсюда, тебе говорят!
— Ну хорошо, хорошо.
Поднявшись на ноги, Генри отряхнулся и нетвердой походкой побрел по улице.
За спиной взревел двигатель, фары осветили удаляющегося «пьянчужку». Он кинул взгляд через плечо — «мерседес», набирая скорость, следовал за ним. Генри выбросил бутылку и помчался.
Ловушка захлопнулась, люди из Штази были повсюду. В течение следующего часа Генри несся по паркам и перепрыгивал через заборы, летел вниз по переулкам и вверх по пожарным лестницам и дальше по крышам. Выли сирены — иногда вдалеке, иногда совсем близко. На каждом повороте синие мигалки освещали мокрый булыжник и витрины магазинов. Безумная гонка продолжалась, пока Генри не оказался на северо-западе всего в переулке от безопасного дома.
Скрючившись за изгородью, он затаился на пять минут, ежесекундно ожидая увидеть огни мигалок и услышать вой сирен. Все было тихо. Он быстро перешел дорогу и стал подниматься по ступенькам, когда его выхватила из темноты пара мощных фар, затем еще одна и еще. Открылись и захлопнулись дверцы машин. По мостовой загрохотали башмаки.
— Schnell! Schnell!
— Halt!
Генри взбежал по ступенькам, трясущимися руками повернул ключ в замке, толкнул дверь, влетел внутрь и заперся. На лестнице раздался топот множества ног. Дверь содрогнулась от удара, потом еще от одного. Деревянный косяк треснул. Генри мгновенно пересек комнату, опустился на колени и с усилием отогнул плинтус. За спиной вдребезги разбилось стекло. Генри быстро оглянулся: в образовавшуюся дыру просовывалась чья-то рука и нащупывала дверную ручку. Он вынул из тайника пакет и бросился к печке, в которой одиноко тлел уголек. Генри с силой дунул, и в печи вспыхнул огонь. Он попытался засунуть внутрь пакет. Слишком большой. Пришлось сложить его и повторить попытку.
В это время дверь с треском распахнулась.
— Halt!
Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как мелькнул приклад винтовки.
А потом его поглотила тьма.
С завязанными глазами и скованными за спиной руками Генри доставили — как он предположил — либо в штаб-квартиру Штази на Норманнен-штрассе, либо в тюрьму «Хоэншенхаузен». Никто с ним не общался, не задавал никаких вопросов. Через неплотно сидящую на глазах повязку он видел ноги входящих в камеру и выходящих из нее. Потом ощутил укол, и сразу же тело стало будто невесомым. Звуки, запахи, чувства — все слилось воедино. Он слышал русскую речь, чувствовал сильный запах курева, потом чьи-то руки начали его раздевать.
Время для Генри перестало существовать. Он постоянно балансировал на грани провала в беспамятство. Воспоминания о том периоде были довольно скудными: укол иглы… жжение в венах от введенного наркотика… ритмичный стук стальных колес по рельсам… паровозные гудки… резкий запах сжигаемого угля. Небольшой незамутненной частью сознания Генри понимал, в чьи лапы угодил и куда его везут.
На утро третьего, или четвертого, или пятого дня пути поезд остановился, громко скрипя колесами.
Генри рывком подняли и стащили вниз по ступеням. Под ногами громко хрустел снег, а сквозь повязку проникал яркий солнечный свет. Затем его недолго везли в автомобиле, после чего грубо выволокли наружу, и ему пришлось спуститься по бесконечным ступенькам, а потом пройти по длинному коридору. Наконец Генри сильно пихнули в спину, он споткнулся и врезался в стену. Сзади громко захлопнулась дверь.
Он привалился спиной к стене и медленно съехал на пол.
Лубянка.
Три дня он провел в полной темноте. На четвертый за ним явились двое охранников. Генри снова надели повязку на глаза и повели по коридору, на несколько лестничных маршей вниз, потом по другому коридору, все дальше и дальше в ужасное чрево тюрьмы.
Его втолкнули в комнату, усадили на стул, привинченный болтами к полу, и приковали наручниками. Повязку наконец сняли. Маленькое квадратное помещение без окон освещалось единственной голой лампочкой, свисающей с потолка. Перед Генри стоял и в упор смотрел на него человек в форме полковника Министерства госбезопасности, как определил по погонам Генри.
«Второе управление, — догадался он. — Скверно».
— Доброе утро, мистер Колдер, — поприветствовал его полковник по-английски с легким акцентом.
Генри не удивился тому, что здесь его знают, все же он участвовал в нескольких десятках операций в Берлине, как непосредственно, так и издалека в качестве руководителя, и доставил немало головной боли и Штази, и МГБ.
— Я давно мечтал с вами встретиться, — добавил полковник.
— И теперь, когда встреча состоялась, надеюсь, вы отпустите меня?
Полковник довольно захихикал.
— Боюсь, что нет. Давайте побеседуем, не возражаете?
В последующие два дня полковник допрашивал его по двадцать часов в сутки — на рассвете, в течение дня, посреди ночи. То двенадцать часов без передышки, то всего лишь час. Все вопросы сводились к одному-единственному: зачем он прибыл в Восточный Берлин?
Но Генри хранил молчание.
На третий день его начали избивать. Его подвесили за запястья, а лысый здоровяк обрабатывал его дубинкой, прерываясь лишь затем, чтобы перевести дыхание или дать полковнику возможность задать очередной вопрос.
Генри продолжал молчать.
В начале второй недели пребывания на Лубянке его снова привели в комнату для допросов, раздели донага и приковали наручниками к стулу. Полковник курил в углу и наблюдал за заключенным. На пороге возник лысый громила; в руках он держал нечто напоминающее скворечник.
«Нет, не скворечник, — подумал Генри. — Держись, приятель. Тебе прекрасно известно, что это такое».
Полевой телефон с рукояткой.
Лысый прикрепил провода сначала к телефону, затем при помощи зажимов-крокодильчиков — к яичкам Генри. Сделав дело, он кивнул полковнику. Тот медленно подошел и навис над заключенным.
— Даю вам последний шанс.
Однако Генри только отрицательно покачал головой.
Лысый начал крутить рукоятку.
Продержался Генри еще неделю, а потом раскололся. Признания лились потоком — начиная с прилета в Темпельхоф, встреч с Беликовым, Кондратом и Премининым и заканчивая захватом на квартире. Сменивший гнев на милость полковник раз за разом заставлял Генри повторять историю и все пытался отыскать в ней несоответствия и противоречия. Наконец на пятый день полковник прекратил задавать вопросы и отпустил стенографистку.
— Не падайте духом, дружище. Вы сделали все, что смогли.
И в первый раз за сорок дней Генри Колдер улыбнулся.
И вот, стоя на пороге помещения, где приводили в исполнение смертные приговоры, он почувствовал, как помимо воли на уста его снова наползает улыбка. Генри смахнул улыбку с лица и шагнул в комнату. Она очень напоминала ту, в которой его допрашивали, за исключением двух деталей: стены были завешаны плотной тканью, заляпанной пятнами, и на полу лежал мешок для трупов.
— Доброе утро, — приветствовал его полковник.
— Вроде звучит обнадеживающе.
— Да уж. Но иначе не скажешь. Жаль, что дошло до этого. Однако у меня приказ, увы.
— Как и у всех нас.
— Мы ведь с вами профессионалы. Вы делали свою работу, я — свою. А для начальства мы заклятые враги.
— Что они понимают…
— Все пройдет быстро, обещаю.
— Что будет с моими людьми? — поинтересовался Генри. — Беликов, Кондрат и Преминин.
Он знал ответ, но ему хотелось услышать его от полковника.
— Все уже случилось. Их признали виновными в измене Родине и вчера казнили.
— А моя сеть?
— Сейчас мы проводим самое тщательное расследование и в скором времени вычислим всех.
— Не сомневаюсь.
— Встаньте, пожалуйста, на колени, — велел полковник.
Генри повернулся лицом к стене и опустился на колени. Он предполагал, что его охватит чувство страха, что оно заполнит каждую клеточку тела… Но ничего подобного. Ему было хорошо и покойно. Внезапно он ощутил тяжесть в груди, к горлу подступил кашель. Он напрягся и согнулся пополам от ужасной боли, дожидаясь, когда пройдет спазм. Затем утер рот и обнаружил, что вся ладонь в крови.
— Пневмония, — заметил полковник.
«Нет, не совсем так», — подумал Генри.
Ирония заключалась в том, что только сейчас проявились первые симптомы. Врачи говорили, что ему осталось максимум четыре месяца, затем возникнут метастазы и рак распространится из легких на весь организм. После этого жить он будет неделю, максимум две.
В послевоенные годы американские и британские спецслужбы серьезно опасались, что рано или поздно Сталин двинется с Красной армией на Европу и союзникам придется решать, как одолеть его без применения ядерного оружия. Нужно было попытаться остановить наступление еще до того, как оно начнется. Для Генри было очевидно, как это сделать: лишить Красную армию ее лучших умов. Советский вождь сам взвел курок своей параноидальной подозрительностью, оставалось лишь плавно потянуть за спусковой крючок.
Сталин дюжину раз проводил чистку в рядах армии и уничтожил сотни тысяч преданных бойцов, основываясь лишь на беспочвенных подозрениях и совершенно невинных связях. Тем не менее трое из числа наиболее одаренных военачальников — генерал-полковник Василий Беликов, генерал Юрий Кондрат и маршал Георгий Преминин — пережили все чистки и заняли в итоге ключевые позиции в армии Советов. Когда началась война, у этих троих было достаточно сил, чтобы покорить Западную Европу.
Конечно, все они клялись в своей невиновности, но советская госбезопасность, всегда готовая к разоблачению предателей и понукаемая маниакальной подозрительностью Сталина, опасавшегося внутреннего заговора, получила необходимые доказательства.
Генри тщательно разработал сценарий, исходя из ожидаемой реакции советских спецслужб. Британский супершпион, много лет торчавший занозой в пальце советской контрразведки, внезапно приехал в Восточный Берлин с некой срочной миссией.
Была организована утечка информации: в эфир якобы случайно просочилось кодированное сообщение с упоминанием об операции «Мэригольд» и активации трех агентов с кодовыми именами Паскаль, Херринг и Овен.
За несколько недель до появления в Берлине агента поддерживаемая ЦРУ радиостанция «Свободная Европа» начала периодически передавать в эфир определенный набор фраз, в которых повторялось одно слово: «Мэригольд». Генри очень надеялся, что русские проглотят наживку.
И наконец, одновременно с прибытием шпиона в Восточный Берлин из штаб-квартиры ГСВГ исчез административный секретарь. Генри легко мог вообразить донесение, которое люди из МГБ адресовали лично Сталину:
«Оказавшись в советском секторе, британский агент Колдер сразу попал под наблюдение. Его проследили до Магдебурга, где он проверил три тайника в непосредственной близости от штаб-квартиры Третьей краснознаменной ударной армии, затем тайно передал что-то генерал-полковнику Василию Сергеевичу Беликову; факт передачи был запечатлен на пленку. Когда Беликова арестовали, у него изъяли фальшивую пуговицу от пальто. Пуговица представляла собой футляр для микропленки, внутри лежала записка со следующим текстом: „Приступить к операции „Мэригольд““.
В Фюрстенберге агент Колдер был замечен в компании генерала Юрия Павловича Кондрата, командующего Второй гвардейской танковой армией и Двадцатой гвардейской диверсионной бригадой специального назначения. По словам свидетелей, в их беседе прозвучало слово „Мэригольд“.
В Восточном Берлине агента Колдера сфотографировали возле лимузина маршала Георгия Ивановича Преминина, командующего Группой советских войск в Германии. Во время ареста в лимузине был произведен обыск и обнаружена металлическая трубочка, в которой находилась записка со словами: „Приступить к операции „Мэригольд““.
В ходе допросов агент Колдер подписал признание, в котором подробно рассказал обо всех деталях операции „Мэригольд“ и участии Беликова, Кондрата и Преминина в заговоре, ставившем целью бунт в рядах Красной армии и в дальнейшем — свержение Советского правительства».
В свою очередь, Генри осторожно, но последовательно нарушал все установленные правила конспирации. Он в открытую заявился в отделение ЦРУ в Западном Берлине, где его сфотографировали наблюдатели из Штази; въехал на территорию Восточного Берлина из французского сектора с документами, не выдерживающими никакой критики; остановившая его Народная полиция переписала номер его машины и позволила агентам Штази сесть ему на хвост; он уничтожил поставленный на машину передатчик — явный признак, что агент собирается бежать. Наконец, во время ареста при нем нашли среди прочего шифровальный блокнот и частично зашифрованное послание, содержащее слово «Мэригольд»; в тайнике за плинтусом хранились поддельные документы и поврежденный передатчик.
Генри продумал план до мельчайших деталей, однако было в нем одно «но»: чтобы операция завершилась успешно, требовалась жертва, человек, который согласится «купить билет в один конец».
Когда Генри узнал о своей болезни, он не колебался ни секунды.
Заскрипела кожаная кобура — это полковник вытаскивал пистолет. По бетонному полу зацокали каблуки. Генри буквально почувствовал, как полковник подносит к его затылку дуло пистолета, выискивая нужную точку.
«Ни о чем не жалей, Генри. Ты переменил ситуацию в лучшую сторону. Ты вел себя как настоящий герой».
— Полковник, — не оборачиваясь, произнес Генри, — можно попросить об одной услуге? Как профессионал профессионала.
Пауза. Затем вопрос полковника:
— О какой?
— Хотелось бы еще раз увидеть солнце.
Молчание.
Генри зажмурил глаза и задержал дыхание.
— Хорошо, Генри, — согласился наконец полковник. — Встаньте, я провожу вас.
В последовавшие за арестом Генри Колдера месяцы к суду были привлечены и казнены или же отправлены в лагеря по обвинению в измене Родине сотни офицеров из различных подразделений Группы советских войск в Германии. Чистка охватила не только армейские ряды, пострадали также некоторые политики и сотрудники Главного разведывательного управления. К концу февраля тысячи людей исчезли в мрачных подвалах Лубянки.
А 5 марта 1953 года во сне умер Иосиф Сталин.
