Еще задолго до того, как Мэгги О’Делл услышала отвратительный скрежет металла о металл и ощутила вонь горелой резины покрышек, она поняла, что идея отправиться в эту поездку была ошибкой.

Она объявила об этом вслух несколько часов назад, когда они усаживались в обитую потрескавшимся красным винилом кабинку в забегаловке под названием «Обе у Фредди». На самом деле, если принять во внимание явно отсутствующую букву «д», название звучало так: «Обед у Фредди». Сам обед оказался одним из немногих плюсов поездки. Мэгги была весьма неприхотлива и не стеснялась питаться в заведениях, которые не могут позволить себе восстановить вывеску. В конце концов, ей доводилось жевать чизбургеры в прозекторской и с неменьшим аппетитом вкушать сэндвичи в заброшенной каменоломне в окружении засунутых в бочки трупов.

Нет, ресторанчик Фредди определенно был неплохой. Мэгги во все глаза уставилась на кусок яблочного пирога с мороженым, который официантка плюхнула на стол, после чего плеснула еще кофе в их с мамой чашки. Пирог выглядел восхитительно и к тому же очень аппетитно пах свежим тестом; он был еще теплый, так что мороженое начинало подтаивать и тонкими струйками стекать по бокам. И пирог тоже был плюсом, пусть даже Мэгги без особых усилий представила, что это кровь, а не мороженое стекает в белую, словно кость, фарфоровую тарелку. Пришлось отхлебнуть воды, закрыть глаза и успокоиться, прежде чем она снова смогла посмотреть на стол.

Нет, настоящая ошибка заключалась в том, что Мэгги не заказывала себе пирог. Пирог заказала мать. И тем самым вынудила дочь задуматься: то ли ее мать, Кэтлин О’Делл, в самом деле такая бесчувственная, то ли просто позабыла об обстоятельствах, которые могли легко спровоцировать у дочери неудержимую тошноту. Но как она могла забыть один из тех редких моментов, когда Мэгги поделилась с ней рассказом о своих буднях в качестве профайлера ФБР? Конечно, случилось это несколько лет назад, и в то время мать стаканами пила «Джек Дэниелс» и издевалась над дочерью: дескать, если тебе это не нравится, можешь меня арестовать. Мэгги до сих пор прекрасно помнила, что тогда ответила. «Я не собираюсь тратить время на то, чтобы арестовывать шизанутых алкоголичек». Надо было на этом и остановиться, но Мэгги не удержалась и через несколько дней, едва войдя в дом, сразу прошла в мамину комнату и швырнула на кофейный столик со стеклянной столешницей пачку только что сделанных на месте преступления фотографий.

— Вот чем я зарабатываю на жизнь, — бросила она матери, как будто той требовалось подобное уточнение.

И наверху стопки — это Мэгги тоже прекрасно помнила — находилась самая выразительная фотография: сделанный с близкого расстояния снимок картонной коробки, стоящей на кухонной стойке. Эта самая обычная коробка — в таких закусочные продают еду навынос — навсегда останется в памяти Мэгги, особенно ее содержимое: аккуратно отрезанный кусок яблочного пирога, на котором сверху положена окровавленная селезенка убитого хозяина квартиры.

Мэгги вовсе не удивило, что мать позабыла — или заставила себя позабыть — о том инциденте. Такова была ее единственная тактика выживания: все отрицать и очень естественно делать вид, что ничего подобного не происходило и произойти не могло. Иначе как бы она оправдалась, что совершенно не заботилась о своей двенадцатилетней дочери, ежевечерне заявлялась домой пьяная да еще притаскивала с собой «спонсоров»? И только когда один из маминых ухажеров предложил устроить групповуху с участием малолетней Мэгги, Кэтлин О’Делл сообразила, что этими делами лучше заниматься вне дома. Девочке уже в раннем возрасте пришлось научиться самостоятельности. Она выросла одна и только сейчас осознала, спустя много лет после разрыва с матерью, что одиночество для нее ассоциировалось с безопасностью.

Но с тех пор много воды утекло, многое изменилось. По крайней мере, Мэгги в это верила, и на то были причины. Разве могла она еще несколько лет назад помыслить, что они с матерью вот так запросто отправятся в совместную поездку, будут сидеть в забавном ресторанчике и мать закажет яблочный пирог?

Мэгги наблюдала, как Кэтлин прихлебывает кофе, а между глотками откусывает от пирога. На работе агент ФБР Мэгги О’Делл повидала всякого, но вот сейчас перекусывала с матерью, а воображение услужливо подкидывало яркую картинку: прощальный сюрприз серийного убийцы, засунутый в коробку для еды. Черт-те что лезет в голову. Наверное, надо быть проще — как мать — и выкидывать всякую ерунду из головы, но такой уж она уродилась.

Неожиданно Кэтлин указала вилкой куда-то за спину Мэгги. Молча, поскольку это ведь очень невежливо — говорить с набитым ртом. Неважно, что в прошлом в те редкие моменты, когда в Кэтлин просыпался материнский инстинкт, она постоянно твердила дочери, что невежливо тыкать в кого бы то ни было. Мэгги проигнорировала жест матери и даже не пошевелилась — и это тоже было глупо, поскольку таким образом она хотела отомстить Кэтлин за прежнее наплевательское к себе отношение. Тем более в результате мамаша стала только ожесточеннее размахивать столовым прибором.

— Этот парень — настоящий козел, — вымолвила наконец Кэтлин.

Тут уж Мэгги не сдержалась и обернулась посмотреть на «настоящего козла», готовая выступить в его защиту.

С виду он казался слишком обыкновенным, чтобы нуждаться в защите Мэгги. По профессиональной привычке она сразу же дала ему оценку. Высокий мужчина средних лет с редеющими волосами, слабовольным подбородком и в очках в проволочной оправе. На нем была белая оксфордская рубашка не по размеру, так что, как он ни старался аккуратно заправить ее в мятые штаны, она все равно неопрятно выбивалась со всех сторон. Над ремнем нависало намечающееся брюшко, выдающее человека, который проводит слишком много времени в офисе.

Мужчина уселся за стол в одной из угловых кабинок, взял с полочки ламинированное меню и, сгорбившись, стал внимательно его изучать. Одновременно он вынимал из свернутой салфетки столовые приборы. И опять все выглядело совершенно обыденным: ничем не примечательный человек вышел перекусить в обеденный перерыв. Но тут Мэгги увидела с трудом идущую к столу тщедушную пожилую женщину; старушка опиралась на палочку, однако этого явно было недостаточно, поскольку второй рукой она держалась за ограждения кабинок. Тогда только Мэгги поняла, что восклицание матери относилось вовсе не к внешнему виду мужчины — Кэтлин была возмущена его поведением, тем, что он бросил бедную женщину и та была вынуждена самостоятельно ковылять к столику. Он ни на секунду не оторвался от меню, пока старушка с трудом огибала стол и потихоньку, дюйм за дюймом, опускала свое немощное тело на скамейку.

Не желая дольше наблюдать эту картину, Мэгги отвернулась. Ей ненавистна была мысль, что с матерью придется согласиться. Еще более ненавистны были неодобрительные цокающие звуки, которые издавала мать, причем так громко, что их слышали другие посетители ресторана, включая, возможно, и «настоящего козла». Да, забавная ситуация.

Многое бы отдала Мэгги, лишь бы и в данную минуту слышать это цоканье, а не дикие вопли, которые издавала мать с пассажирского кресла — будто ее режут. Возможно, если бы Мэгги не отвлекли эти вопли, она бы раньше заметила, как мимо проносится размытое от скорости черное пятно. Определенно, она заметила бы, как огромный пикап собирается врезаться в ее «тойоту короллу», как со скрежетом раздирает мягкий металл и вышвыривает ее легковушку на обочину.

Эй, а не от «короллы» ли бампер болтается на решетке радиатора этого монстра из машинного семейства, как будто он отхватил кусок от бедненькой «тойоты»? Водила обалдел, что ли?

— Не поверю, что ты не видела его! — Нехарактерный визг Кэтлин прозвучал почти комично в сравнении с ее обычным брюзжанием. — Откуда он, на хрен, взялся? — вступая с собой в противоречие, прибавила она.

Затем нагнулась, так что натянулся ремень безопасности, и стала подбирать рассыпавшиеся по всему салону драже «Скиттлз», которые она жевала перед аварией. Конфеты лежали на коврике, словно разноцветные драгоценные жемчужины из порвавшегося ожерелья.

— Я не видела его, — сообщила Мэгги.

Ей удалось восстановить контроль над машиной, и теперь она притормаживала на пыльной обочине двухполосного шоссе. Господи! От пережитого тряслись руки. Чтобы унять дрожь, ей пришлось крепко вцепиться в руль. Но это не помогло, и тогда она бессильно уронила руки на колени. По спине ручьями стекал пот. Как же так получилось, что она не увидела?

Тем временем виновник инцидента также съехал с дороги метрах в двадцати впереди; задние стоп-сигналы мигнули в туче поднятой мощным пикапом пыли. Между автомобилями валялся, словно выброшенный кем-то за ненадобностью, смятый и перекрученный передний бампер «короллы».

— Не вздумай пойти и сказать ему об этом, — прошептала мать.

— Прости, что?

— Не ходи и не признавайся в том, что не заметила его. Ты разве не хочешь получить кругленькую сумму по страховке?

— По-твоему, я вру?

— По-моему, лучше держать рот на замке.

— Я сотрудник Федерального бюро.

— Нет. Ты говорила, что оставила дома жетон и пистолет. Так что сегодня ты самый обычный человек, который едет по своим делам.

Кэтлин кинула в рот несколько разноцветных конфеток, и Мэгги не удержалась от воспоминаний: в свое время мать точно так же глотала в большом количестве пилюли от нервов и частенько запивала их водкой или скотчем. Господи, как у нее вообще что-то лезет в рот после случившегося? Да и пообедали они меньше часа назад. Однако Мэгги понимала: нужно радоваться, что у матери сменились пристрастия.

— Последний раз я попадала в аварию во время учебы в колледже, — обмолвилась Мэгги, роясь в бумажнике в поисках водительского удостоверения и страховки.

— Не знаю, что ты собираешься делать, но только не вызывай копов, — снова прошептала мать, заговорщически нагнувшись к самому ее уху.

Мать и дочь никогда не были близки и обычно находились по разные стороны баррикад, но вот в их машину врезался какой-то псих, и они моментально стали подругами. Хорошо, может, и не подругами. Наверное, более подходит слово «соучастники».

— Но ведь он столкнул нас на обочину, — возразила Мэгги, хотя мать и так была на ее стороне.

— Не имеет значения! Если ты вызовешь копов, будет только хуже.

Мэгги взглянула на мать, которая продолжала закидывать в рот конфеты — будто принимала лекарство от изжоги. Люди часто удивлялись, насколько мать и дочь похожи друг на друга: рыжеватые волосы, светлая кожа и темно-карие глаза. Несмотря на это, когда они бывали вместе, Мэгги обычно чувствовала себя совершенно чужой этой женщине, которая никак не могла уяснить, что ее дочь не выносит даже вида яблочного пирога.

— Я и есть коп, — отчеканила Мэгги, расстроенная тем, что матери нужно об этом напоминать.

— Нет, дорогуша. ФБР и полиция — разные вещи. О боже! Это он. Тот козел из ресторана.

Мужчина выбрался из грузовичка и осматривал его в поисках возможных повреждений.

— Поезжай, — прошипела Кэтлин и пихнула дочь в бок, жестами показывая, что надо завести машину.

— Скрыться с места происшествия?

— Это ведь он виноват. Он не будет заявлять на тебя копам.

— Уже поздно, — заметила Мэгги.

В боковом зеркале она увидела мигалку патрульной машины, которая показалась из-за поворота и теперь парковалась на обочине. Мать проследила за взглядом дочери и всем телом развернулась на сиденье.

— Бляха-муха!

— Мама!

Несмотря на многочисленные недостатки, ругалась Кэтлин редко.

— Хреновая вышла поездочка.

Мэгги ошарашенно уставилась на мать, изумленная тем, что не только она, но и Кэтлин считает поездку неудачной.

— Пообещай мне, что не будешь строить из себя героиню, — попросила мать, хватая дочь за руку. — Скрой от них, что ты федеральный агент.

— На самом деле сказать будет проще, — ответила Мэгги. — Мы так или иначе родственные структуры.

На слова дочери Кэтлин отреагировала истерическим смехом.

— Ох, дорогуша, если ты всерьез думаешь, что дорожный полицейский оценит помощь со стороны федерального агента, особенно если этот агент женщина…

Господи, как Мэгги не хотелось уже во второй раз за день соглашаться с матерью, но… Та была права. В сельской местности Мэгги сталкивалась с подобным отношением постоянно. Полицейские в маленьких городках обычно занимают позицию «ничего не знаю, моя хата с краю» и всячески противятся расследованию. Порой так же ведут себя и дорожные полицейские.

Она открыла дверцу, однако мать не выпустила ее руку, лишь многозначительно произнесла:

— Обещай мне.

Тон матери напомнил Мэгги о тех далеких временах детства, когда мать настойчиво требовала с нее обещания не разглашать ее многочисленные неблаговидные поступки.

— Не беспокойся, — заверила ее Мэгги и выдернула руку.

— Вай-вай, какой бардак, — посетовал полицейский, приближаясь к «тойоте».

Большие пальцы рук он засунул за пряжку ремня. Миновав автомобиль, он поравнялся с оторванным бампером и остановился. Перевел взгляд с одной машины на другую, затем обратно и удручающе покачал головой. В его зеркальных солнцезащитных очках прекрасно отражалась вся картина происшедшего.

Полицейский был молод — Мэгги могла судить об этом, даже не видя скрытых за очками глаз. Не очень высокий — хотя она и прежде не думала, что в полиции штата Виргиния служат сплошь высокие парни, — но хорошо сложен и явно стремился обратить на это внимание. Руки на ремне он держал явно не для того, чтобы в случае необходимости быстро выхватить оружие, а скорее чтобы подчеркнуть плоский живот — вероятно, под аккуратно заправленной в брюки форменной рубашкой скрывались рельефные мышцы.

— Дайте-ка я отгадаю, — обратился он к Мэгги, хотя сам наблюдал за тем, как «настоящий козел» топчется возле пикапа. — Вы потеряли контроль над машиной. Наверное, губки подкрашивали, а?

— Простите?

Мэгги не сомневалась, что ослышалась.

— А может, болтали по мобильнику? — Он усмехнулся. — Знаю я вас, дамочек. Обожаете вести машину и одновременно трепаться по телефону.

— Здесь нет моей вины.

Она уже повернулась достать из бардачка жетон и тут увидела, как мать подмигивает ей обоими глазами. Мэгги прекрасно поняла значение этой пантомимы: «Вот что получается, когда в дело вмешиваются копы».

— Ну разумеется, это не ваша вина, — даже не потрудившись скрыть сарказм, протянул полицейский.

— Это он нарушил правила, — заявила Мэгги и в ту же секунду поняла, насколько неубедительно прозвучали ее слова.

Этот сопляк в форме уже добился своего — заставил ее занять оборонительную позицию.

— Скажите, сэр, вы нарушали правила? — спросил полицейский у владельца пикапа.

Виновник аварии наконец присоединился к ним и теперь стоял возле оторванного бампера «тойоты» и глазел на него с таким видом, будто понятия не имеет, откуда тот взялся.

— О, ради бога, — простонала Мэгги, но удержалась и не стала развивать мысль.

Ей безумно хотелось двинуть по физиономии этому нахальному сукину сыну. Черт, она уже не помнила, когда в последний раз испытывала такое желание в отношении незнакомого человека.

— Я просто пытался ее обогнать, а она врезалась прямо в меня.

— Это ложь! — крикнула мать Мэгги, которая уже выбралась из машины.

Оба мужчины удивленно на нее уставились, словно не сразу сообразили, что в их компании прибыло.

— Ага, — удовлетворенно изрек полицейский, — у нас есть свидетель.

— Там, в пикапе, моя мама, — сообщил мужчина из ресторана и ткнул большим пальцем за спину.

Все повернули головы в ту сторону: из приоткрытой пассажирской дверцы была высунута худая бледная нога. На большее у старушки не хватило сил. Ее палка висела на ручке с внутренней стороны. Нога, обутая в нечто, больше всего смахивающее на тряпочный больничный тапок, торчала дюймах в восьми над порожком пикапа.

— Что ж, пожалуй, стоит тут все осмотреть. Надо выяснить, что произошло. Посмотрим, чья история окажется более точной.

Полицейский снова неприятно ухмыльнулся.

Мэгги задалась вопросом: где это стервец получал образование? Ни в одной известной ей академии не могли научить такой самодовольной, высокомерной ухмылке. Наверное, он от кого-то услышал, что подобное поведение дает преимущество и обезоруживает возможных оппонентов. Оно и верно — тяжело спорить с человеком, который уже принял для себя решение и намерен унижать вас, коль вы с ним не согласны. Такое поведение более подобает умудренным опытом служителям закона, людям, которые могут позволить себе самоуверенность, поскольку, сами того не желая, прекрасно изучили человеческую природу; людям, которые круты не только перед трепещущими жертвами, но и в серьезной переделке. Этот же чванливый юнец, по убеждению Мэгги, вел себя недостойно.

Подойдя ближе и прочитав имя на полицейском жетоне, она выработала для себя линию поведения. Три полоски на погоне означали, что парень не дослужился даже до первого сержанта.

— Тормозной след даст довольно четкую информацию, сержант Блейк, — заметила Мэгги.

Полицейский одарил ее колким взглядом, но уже без ухмылки. В этом, в частности, и заключалась ее тактика. Очень важно, во-первых, знать имя, во-вторых, обращаться по званию. Большинство простых людей не разбираются в знаках отличия, им все едино: что сержант, что офицер, что простой патрульный.

— Конечно, конечно. Вполне возможно, — кивнул полицейский. — Но сначала я бы хотел взглянуть на ваши права. Вас обоих.

Он протянул руку.

Видя, как сержант Блейк изо всех сил пытается вновь овладеть ситуацией и вернуть себе преимущество, Мэгги еле сдержала улыбку. Что ж, пускай. Права у нее уже давно были наготове, и она отдала их полицейскому. Водитель пикапа сунул руку в карман рубашки, затем повернулся и похлопал себя по задним карманам брюк. В этот самый момент из его машины раздался странный звук, что-то среднее между сдавленным криком и завыванием: «Гарольд? Гарольд?»

Все повернули головы в направлении пикапа, но ничего особенного не случилось, только продолжала покачиваться торчащая из машины бледная нога. Мэгги, ее мать и сержант Блейк перевели глаза на Гарольда, который начал багроветь от шеи, потом краска залила лицо, а под конец запылали и уши, да так, что Мэгги испугалась: а не горят ли они на самом деле. Однако как он в ресторанчике не обращал внимания на старуху, так и сейчас сделал вид, будто ничего не услышал. Он вытащил наконец огромный раздутый кожаный бумажник и стал в нем рыться.

Мэгги не особенно-то следила за Кэтлин и пропустила момент, когда та отошла в сторону. Сержант Блейк, забрав права, устремился к патрульной машине, а Гарольд тем временем направился на проезжую часть посмотреть, что там с тормозными следами. Потом еще раз внимательно изучил причиненные его машине повреждения, печально покачал головой и поцокал языком — точно такие же звуки совсем недавно издавала Кэтлин, чем едва не вывела дочь из себя.

Наблюдая за Гарольдом, Мэгги собиралась с духом — она хотела сказать, что ему вообще-то повезло. Повреждения у пикапа были ерундой по сравнению с оторванным бампером и смятым боком со стороны водительского сиденья у «тойоты». Из зияющей в капоте дыры кинжалами торчали острые куски металла. И он еще чем-то недоволен! Да ни за что в жизни она не возьмет вину на себя! За этими рассуждениями она не сразу заметила, что ее мать стоит у открытой пассажирской дверцы пикапа, положив руки на бедра, наклонив голову и кивая, — видимо, Кэтлин старалась лучше понять слова старухи. В этот момент мать обернулась, поймала взгляд дочери и помахала рукой, подзывая к себе.

Первое, что пришло в голову Мэгги: бедняжка ранена, а Гарольд даже не удосужился поинтересоваться, что с ней случилось. Ах, почему же она не подумала об этом раньше? Мэгги бегом бросилась к пикапу, оглянувшись на ходу на мужчин. Ни один ни другой не обратили на нее никакого внимания.

Женщины о чем-то шептались. К счастью, опасения Мэгги не подтвердились: насколько она могла видеть, мать Гарольда в аварии не пострадала. Правда, на руках у пожилой женщины она заметила несколько старых синяков, которые уже приобрели зеленовато-желтый оттенок. Скрюченные артритом пальцы непроизвольно отбивали дробь по сиденью. Сжавшись в кресле огромного пикапа, она казалась еще более крохотной и хрупкой, чем в ресторанчике.

— Иногда он пугает меня, — обратилась женщина к Кэтлин, хотя глаза ее были устремлены на Мэгги.

— Плохо дело, — отозвалась Кэтлин и, будто только сейчас обнаружив присутствие дочери, пояснила: — Рита пожаловалась, что иногда он бьет ее.

Кэтлин показала на синяки, и старушка, словно желая скрыть доказательства, сложила руки на груди.

— Это он виноват в том, что произошло, — промолвила Рита. — Он врезался прямо в вашу машину. Но вы же понимаете, я не могу даже заикнуться об этом.

Старушка потерла плечи под хлопковой блузкой, словно они тоже болели и были покрыты синяками.

Мэгги удивленно смотрела на двух женщин, которые общались так непринужденно, будто были давними подругами. Как это возможно, что Кэтлин О’Делл за несколько минут подружилась с посторонней женщиной, а к родной дочери за долгие годы так и не смогла подобрать ключик?

— Рита говорит, что иногда по ночам он гоняется за ней с молотком. — Мать Мэгги огляделась по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, добавила: — И грозится, что утром она может не проснуться.

— Нехороший он мальчик, мой Гарольд, — качала головой старуха; ее пальцы все сильнее отбивали дробь по креслу.

— Эй, что тут происходит? — крикнул Гарольд и, оторвавшись от изучения следов на асфальте, направился к своей машине.

— Мы тут просто беседуем с вашей мамой, — сообщила Кэтлин. — В этом ведь нет ничего страшного?

— Если только она не лжет вам, — произнес он, чуть запыхавшись. — Она все время обманывает.

Для Мэгги странно было слышать, что человек так рассуждает о родной матери, но голос Гарольда звучал совершенно буднично, словно он представлял им свою мать и описывал ее достоинства. Однако, увидев приближающегося сержанта, он сразу утратил кажущуюся безмятежность.

— Забавно, но только что она сказала то же самое о вас, — заявила Кэтлин. — Сказала, что вы лжец.

Мэгги попыталась привлечь внимание матери и предупредить ее, но безуспешно.

— Что тут происходит? — вмешался сержант Блейк, повторив вопрос Гарольда.

— Рита говорит, что он бьет ее, — смело доложила Кэтлин полицейскому.

Несмотря на угрожающее выражение лица Гарольда, она не отступила ни на шаг. Наверное, чувствовала себя в безопасности, пока между ними стояла Мэгги.

— Кэтлин, вы же мне обещали, — жалобно протянула запаниковавшая Рита.

И снова Мэгги попробовала взглядом предостеречь мать, чтобы та замолчала, но Кэтлин игнорировала старания дочери.

— Рита говорит, что вы гоняетесь за ней с молотком.

Сержант Блейк больше не ухмылялся, а Гарольд снова начал багроветь, и теперь Мэгги поняла: не от смущения, а от ярости. Руки он опустил вдоль туловища, пальцы разгибались и снова сжимались в кулаки.

— Ради бога, — пробормотал он с вымученным смешком, — не слушайте вы ее. Она про всех это болтает. Старушка не в своем уме.

— Правда, что ли? — спросил сержант и снова положил руки на ремень.

«На этот раз с таким расчетом, чтобы моментально выхватить пистолет», — подумала Мэгги.

— Два дня назад она говорила то же самое о почтальоне. — Гарольд смахнул со лба пот. — Ради всего святого, она постоянно лжет.

Мэгги перевела взгляд на Риту: старушка отодвинулась в глубь салона, в трясущихся руках она держала трость, словно приготовилась защищаться.

О том, что было дальше, у Мэгги остались смутные воспоминания. Даже для нее, опытного агента, все случившееся слилось в неясную череду событий. Ей уже доводилось присутствовать при подобных сценах. Происходит обмен репликами, собеседники вдруг вспыхивают — и совершается непоправимое.

Вот сержант Блейк велит Гарольду проехать вместе с ним в участок и там ответить на несколько вопросов. Тот огрызается, что с него довольно «этого бреда», обходит кругом пикап и открывает водительскую дверцу с намерением сесть за руль и уехать. Будь на месте сержанта более опытный полицейский, он бы, возможно, придал своим словам больше убедительности да и вел бы себя иначе, однако Блейк не находит ничего лучшего, как подкрепить свое распоряжение толчком в спину. Конечно, Гарольд отмахивается, и не успевает Мэгги вмешаться, как он уже лежит на земле, а в его затылке зияет кровавая рана — при падении бедняга налетел на торчащее искореженное крыло собственного автомобиля. Широко раскрытые глаза бессмысленно смотрят в небо, и Мэгги не нужно проверять пульс, чтобы убедиться: Гарольд мертв.

Спустя три часа Мэгги с матерью отвозили Риту домой. Несколько раз старушка указывала неверное направление, но Мэгги понимала, что женщина находится в шоковом состоянии, поэтому спокойно останавливалась и терпеливо дожидалась, пока та вспомнит правильную дорогу. Практически все время Рита молчала. В полицейском участке Кэтлин постоянно интересовалась, не нужно ли кому-нибудь позвонить и обо всем рассказать. И даже после того, как было решено, что они отвезут Риту домой, мать Мэгги продолжала допытываться, не может ли кто-нибудь приехать и побыть с ней, но старушка молчала и только качала головой.

Наконец «тойота» затормозила на обочине у приятного на вид желтенького бунгало в конце улицы, вдоль которой росли огромные дубы и зеленели большие лужайки.

— Не знаю, что я буду делать без моего мальчика, — обронила вдруг Рита. — Он был для меня всем.

В наступившей мертвой тишине Мэгги с матерью обменялись недоуменными взглядами. Наверное, это просто следствие перенесенного потрясения?

— Но он ведь бил вас! — воскликнула Кэтлин.

— О нет. Гарольд ни за что не поднял бы на меня руку.

— Вы говорили, что по ночам он гоняется за вами с молотком.

Мэгги и ее мать повернулись и уставились на старушку; та выпрямилась на заднем сиденье и одной рукой крепко ухватилась за дверную ручку.

— Мой Гарольд никогда бы меня не обидел, — уверенно произнесла она и распахнула дверцу. — Это все противный мистер Самптер, тот, что доставляет почту. Я знаю: он носит в сумке молоток. Он грозился ударить меня им по голове.

С этими словами Рита решительно захлопнула за собой дверцу.

Мэгги и Кэтлин в немом изумлении взирали друг на друга, совершенно ошеломленные. И только когда мать Гарольда уже поднималась на крылечко дома, Мэгги заметила, что старушка больше не ковыляет. Нет, она шагала прямо и ровно, хотя трость осталась на заднем сиденье «тойоты».