Дэвид Моррелл
Принцип Абеляра
Изначально безопасные дома, или убежища Абеляра, существовали всего в шести городах: Потсдаме, Осло, Лиссабоне, Буэнос-Айресе, Александрии и Монреале. Возникли они в 1938 году, после того как представители ведущих мировых разведок встретились в Берлине и пришли к единому мнению: в неизбежной войне необходимо поддерживать подобие хоть какого-то порядка. С этой целью был установлен принцип Абеляра; название отсылало к известному средневековому поэту и богослову Пьеру Абеляру, который совратил свою ученицу, прекрасную Элоизу, за что был оскоплен по приказу мстительных родственников девушки. Опасаясь за свою жизнь, Абеляр скрылся в монастыре близ Парижа, а позже выстроил часовню Параклет, названную так в честь Духа Святого, Заступника и Утешителя. Всякому, кто искал помощи, в стенах Параклета было гарантировано покровительство.
В двадцатом веке последователи Абеляра рассудили, что в хаосе новой мировой войны сотрудники разведок будут очень уязвимыми. У разведслужб всех стран имелись стандартные убежища, но функции безопасных домов должны были расшириться. В чрезвычайных ситуациях сотрудник разведслужбы любой страны мог получить гарантированное убежище в любом из домов. Ему (или ей), независимо от государственной принадлежности, здесь был обеспечен отдых, лечение, а также возможность в спокойной обстановке поразмыслить над дальнейшими действиями. И не стоило опасаться, что слова, произнесенные в одном из убежищ, когда-нибудь обратятся против говорящего. Кроме того, убежища Абеляра планировалось использовать в качестве места встреч, этакой нейтральной территории для заключения союзов между спецслужбами разных стран и для плетения интриг.
Наказание за нарушение принципа Абеляра было суровым. Если в стенах безопасного дома один разведчик причинял вред другому, на нарушителя немедленно объявляли охоту, его преследовали представители всех разведслужб и убивали при первой же возможности. И не имело значения, к разведке какой страны он принадлежит. Убежище Пьера Абеляра находилось в стенах церкви, и современные апологеты принципа Абеляра решили продолжить традицию. Они посчитали, что во время всеобщего упадка моральных ценностей именно религия послужит гарантом стабильности и придаст вес принятым договоренностям. Конечно, представитель НКВД скептически отнесся к предложению — религия в Советском Союзе находилась под негласным запретом, — однако он не видел ничего плохого в том, чтобы англичане или американцы верили в «опиум для народа».
В течение Второй мировой и в последовавшем безумии холодной войны убежища Абеляра многократно доказывали свою полезность, поэтому решено было организовать новые убежища: в Бангкоке, Сингапуре, Флоренции, Мельбурне, австрийском Ферлахе и в Санта-Фе в штате Нью-Мексико. О последнем следует сказать особо. На встрече в тридцать восьмом году представитель Соединенных Штатов долго сомневался, поддерживать ли идею безопасных домов. Он настоял на том, чтобы не размещать на территории США такие потенциально взрывоопасные и нестабильные объекты. Время доказало его неправоту; в еще более опасном послевоенном мире роль интернациональных убежищ только возросла. И никто из представителей самой циничной профессии ни разу не нарушил правило нейтралитета, принятое в убежищах Абеляра.
Санта-Фе в переводе с испанского означает «святая вера».
«Абеляр бы это одобрил», — подумал Сол Гризман, ведя неприметную арендованную машину по сумрачной дороге. На город налетела внезапная гроза, и хотя было не поздно, уже совсем стемнело. Несведущие люди считают, будто Санта-Фе — выжженный солнцем безжизненный город вроде Финикса. Но они ошибаются. В Санта-Фе отчетливо выделяются все четыре времени года. Город расположен на высоте семи тысяч футов над уровнем моря, в предгорьях цепи Скалистых гор, известных здесь как Сангре-де-Кристо. Это название дали первые испанские поселенцы, которым отблески заката на снежных вершинах напоминали о крови Христовой. Путь Сола лежал к горному хребту, на северо-восток от этого артистического городка с населением в пятьдесят тысяч человек. В небе периодически вспыхивали молнии, освещая далекие вершины. Инструкции и карта лежали рядом на сиденье; Сол заранее очень тщательно изучил их во время экстренного перелета в Нью-Мексико. Ему пришлось остановиться всего один раз — освежить в памяти ориентиры на местности, которые он запомнил несколько лет назад в прошлое посещение Санта-Фе. За пеленой дождя в свете фар мелькнул дорожный указатель: Камино-де-ла-Круз. Улица Креста. Сол крепче сжал руль и повернул направо.
Убежище Абеляра находилось именно возле Санта-Фе по многим причинам. Через долину к западу на вершине горы громоздится знаменитый Лос-Аламос — «колыбель» атомной бомбы. В часе езды к югу, близ Альбукерке, в недрах горы запрятан еще один исследовательский центр, работающий на Министерство обороны, — «Национальные лаборатории Сандия». Здесь, на крутом изгибе Корралес-стрит, двойной агент Эдвард Ли Ховард ускользнул от агентов ФБР и бежал в Советский Союз. Шпионаж являлся такой же неотъемлемой частью здешних мест, как и бесконечные художественные галереи Каньон-роуд. Многие дислоцировавшиеся здесь разведчики влюблялись в Волшебный край, как называют эти места здешние жители, и поселялись в Санта-Фе, выйдя в отставку.
Растущие вдоль проезжей части могучие пиньоны и кусты можжевельника отбрасывали мрачные тени. Через четверть мили дорога закончилась. Ослепительно сверкнула молния, и Сол увидел впереди колокольню церкви. Удар грома потряс машину, а Сол между тем рассматривал примыкающее к церкви низкое длинное здание. Плоская крыша, как и у большинства строений в Санта-Фе. Углы закруглены, толстые стены землистого цвета сложены из оштукатуренного кирпича-сырца. Надпись на табличке гласила: «Монастырь солнца и луны». Сол, иудей по вероисповеданию, заключил, что название связано с расположенными поблизости горами, которые так и назывались: гора Солнца и гора Луны. Кроме того, название — вполне соответствующее духу Санта-Фе, города «новой волны», подчиняющегося законам фэн-шуя, — указывало на то, что это не совсем обычный католический монастырь.
На стоянке была припаркована всего одна машина — такая же темная и неприметная, как у самого Сола. Он остановился рядом, заглушил двигатель, сделал глубокий вдох и, медленно сосчитав про себя до трех, выдохнул. Затем выбрался из автомобиля, запер дверь, закинул на плечо сумку и под непрекращающимся ливнем поспешил к входу в монастырь.
Укрывшись от дождя под навесом, Сол попробовал поочередно открыть обе тяжелые с виду деревянные двери, но безуспешно. Тогда он нажал кнопку звонка и посмотрел в глазок камеры видеонаблюдения. Послышалось жужжание, и следом — щелчок замка. Сол потянул на себя правую дверь, и взору его предстал ярко освещенный холл с кирпичным полом. Когда он вошел внутрь, по холлу пронесся сильный порыв ветра, от которого в камине слева вспыхнули языки пламени. Очаг был приподнят над полом на фут, его овальное отверстие выполнено в стиле кива. Мирно потрескивали поленья, прислоненные вертикально к дальней стене топки. Хвойный аромат пиньона напомнил Солу запах ладана.
Он повернулся к расположенной справа стойке, из-за которой за ним наблюдал молодой человек в сутане. У священника было аскетическое впалое лицо и наголо выбритый череп.
— Чем могу помочь?
— Мне нужно где-то остановиться.
Капли дождя струйкой потекли с волос Сола на шею.
— Возможно, вас неверно информировали. Это не гостиница.
— Мне сказали спросить мистера Абеляра.
Священник медленно отвел взгляд и напрягся.
— Я позову настоятеля.
Он говорил с европейским акцентом, но каким именно — Сол определить затруднился. Служитель церкви нажал кнопку и уточнил:
— Вы вооружены?
— Да.
Нахмурившись, священник посмотрел на мониторы, которые в разных оттенках зеленого (через камеры ночного видения) изображали залитую дождем территорию снаружи монастыря: две машины на парковке, пустынную дорогу, заросшие можжевельником холмы на дальнем плане.
— Вы пришли к нам, потому что вам угрожают?
— Нет, меня никто не преследует, — ответил Сол.
— Вы уже останавливались у нас?
— Да, в Мельбурне.
— Тогда вам известны правила. Покажите ваш пистолет.
Сунув руку под кожаную куртку, Сол осторожно извлек девятимиллиметровый «хеклер-кох». Он положил оружие на стойку дулом к стене и терпеливо ожидал, пока молодой человек записывает модель пистолета (Р2000) и его серийный номер.
А тот внимательно изучил сдвоенный магазин и ударно-спусковой механизм, после чего убрал пистолет в металлический ящик.
— Другое оружие есть?
— Потайной нож.
Сол приподнял левую полу куртки. Нож в форме когтя бенгальского тигра, всего четыре дюйма в длину, покоился в черных ножнах параллельно черному же ремню. Наружу торчала только маленькая черная рукоять; оружие было почти незаметно.
И его Сол положил на стойку.
Сделав вторую запись, священник спрятал нож в ящик.
— Что-то еще имеется?
— Нет, — отозвался Сол, зная, что сканер, встроенный в стойку, не даст соврать.
— Меня зовут отец Чен, — раздался голос из дальнего конца холла.
На улице прогремел гром. Сол обернулся и увидел еще одного человека в сутане. Этот был постарше, за сорок. Китаец с внушительным животиком, круглым лицом и бритым черепом, что делало его похожим на Будду. Однако акцент выдавал в нем воспитанника одного из университетов «Лиги плюща».
— Я здешний настоятель. — Священник жестом подозвал Сола к себе. — Как вас зовут?
— Сол Гризман.
— Я имел в виду ваше кодовое имя.
— Ромул.
Несколько секунд отец Чен внимательно его разглядывал. Затем они прошли по коридору и оказались в кабинете, расположенном по правую сторону. Священник уселся за рабочий стол и застучал пальцами по клавиатуре. Прочитал что-то на экране, затем снова посмотрел на Сола. Уже несколько иными глазами.
— Ромул был одним из близнецов-основателей Рима. А у вас есть близнец?
Солу было известно, что его проверяют.
— Был. Не близнец. Вроде как брат. Его звали… — Нахлынувшие эмоции заставили Сола запнуться. — Крис.
— Кристофер Килмуни. Ирландец. — Отец Чен махнул рукой в сторону монитора. — Кодовое имя — Рем. Вы оба сироты, выросли в Филадельфии. Воспитывались в школе Бенджамина Франклина для мальчиков. В военизированной школе.
Тут Сол понял, что должен поделиться подробностями.
— Мы носили форму. Маршировали с игрушечными ружьями. Все предметы — история, тригонометрия, литература и прочие — непременно касались войны. Нам показывали фильмы о войне, мы играли в военные игры.
— Какой девиз был у школы?
— «Научите их искусству политики и ведения войны, чтобы их сыновья смогли изучать медицину и математику, и тогда сыновья их сыновей получат возможность заниматься живописью, поэзией, музыкой и архитектурой».
— Но это слова не Бенджамина Франклина.
— Нет. Это Джон Адамс.
— Вас подготовил Эдвард Франциск Элиот, — заметил отец Чен.
И снова Солу пришлось скрывать чувства. Элиот возглавлял в ЦРУ контрразведку, но они с Крисом узнали об этом много лет спустя.
— Он появился в школе, когда нам было по пять лет, и быстро с нами подружился. С годами он стал… наверное, можно назвать его нашим приемным отцом. Так же как мы с Крисом были молочными братьями. Элиот получил разрешение забирать нас из школы на выходные. Он возил нас на бейсбольные матчи, на барбекю к себе домой в Фоллз-Черч, это в Виргинии, в школу дзюдо, где мы обучались боевым искусствам. По существу, он завербовал нас и сделал своими личными агентами. Мы и сами хотели служить нашему отцу.
— И вы убили его.
Некоторое время Сол молчал, наконец ответил:
— Это так. Оказалось, что у сукина сына мы не одни. Были и другие сироты, которые любили его, как родного отца, стали его личными агентами и готовы были сделать ради него все, что угодно. А он просто использовал всех нас. Крис погиб из-за него. Тогда я взял «узи» и выпустил весь магазин в лживое сердце этого подонка.
Глаза отца Чена сузились. Сол догадывался, какие слова сейчас услышит.
— И при этом вы нарушили принцип Абеляра.
— Вовсе нет. Элиот находился за пределами убежища. Я не нарушал принципа.
Священник продолжал пристально его разглядывать.
— Все это есть в моем деле, — продолжал Сол. — Да, я устроил бучу в убежище. В итоге мне и Элиоту приказали убираться. У него была фора в двадцать четыре часа. Но я настиг его.
Настоятель забарабанил по столу толстыми пальцами.
— Третейские судьи решили, что принцип Абеляра был искажен, но не нарушен. В обмен на информацию о том, как Элиот стал «кротом», вам неофициально была предоставлена неприкосновенность. Но до тех пор, пока вы находитесь в изгнании. Вы помогали строить поселение в Израиле. Почему вы не остались там? Ради всего святого, как вы после всего, что натворили, надеетесь на радушный прием в убежище Абеляра?
— Я ищу женщину.
Возмущению отца Чена не было предела.
— А теперь еще я должен найти вам проститутку?
— Вы не поняли. Эта женщина — моя жена.
Отец Чен хмуро уставился в монитор.
— Эрика Бернстайн. Бывший агент «Моссада».
— Автомобиль на парковке принадлежит ей?
— Нет. Так вы действительно ее ищете?
— Я не видел ее три недели. Это машина Юсуфа Хабиба?
На улице снова громыхнуло. Священник кивнул.
— Он наш гость.
— В таком случае очень скоро здесь объявится и Эрика. Я вовсе не хочу неприятностей. Наоборот, пытаюсь их предотвратить.
Раздался звонок. Нахмурившись, священник нажал кнопку. На мониторе возникло изображение холла. Сол почувствовал, как к сердцу прилила кровь: на пороге появилась Эрика. Даже на лишенной цветов картинке она была великолепна: тугой конский хвост из длинных черных волос, строгие, но все же прекрасные скулы. Так же как и Сол, она была одета в джинсы и кроссовки. С непромокаемого плаща на пол капала вода.
Не успел отец Чен подняться с кресла, как Сол понеся по коридору. Стоя в ярко освещенном холле, Эрика услышала торопливые шаги по кирпичному полу и инстинктивно приняла оборонительную позу. И едва ли расслабилась, увидев собственного мужа.
— Я же просила не следить за мной, — гневно произнесла она.
— Я и не следил.
— Тогда какого черта ты здесь делаешь?
— Я следил не за тобой, а за Хабибом. — Сол обернулся к отцу Чену. — Нам с женой нужно где-то поговорить.
Священник указал на дверь, расположенную напротив его кабинета.
— В трапезной сейчас свободно.
Несколько секунд Сол и Эрика пожирали друг друга глазами. Затем она нетерпеливо прошла мимо мужа в трапезную.
Сол поспешил за ней и повернул выключатель. Под потолком с жужжанием вспыхнули флуоресцентные лампы. В помещении имелись четыре длинных стола, сдвинутые по два. Было холодно. В воздухе витал оставшийся после вечерней трапезы запах рыбы. За стойкой в дальнем конце находились огромный холодильник и плита из нержавейки. На стойке в контейнерах хранились ложки, вилки и ножи, рядом стояли кофейник с подогретым кофе и чашки. Сол налил две чашки, добавил безмолочных сливок и заменитель сахара — как любила Эрика. В темные окна по-прежнему хлестал дождь.
Он выбрал стул поближе к жене и уселся. Она с неохотой опустилась рядом.
— Ты в порядке? — поинтересовался Сол.
— Конечно не в порядке. Он еще спрашивает!
— Я имел в виду: ты не ранена?
— Ах это. — Эрика отвела глаза. — Все нормально.
— Нормально ли?
Она промолчала.
— Он был не только твоим сыном, — напомнил Сол, не отрывая взгляд от чашки с нетронутым кофе. — Он был и моим сыном.
И снова Эрика не ответила.
— Я так же сильно ненавижу Хабиба, как и ты. Я мечтаю схватить его за горло и…
— Чушь! Тогда бы ты делал то, что сейчас делаю я.
— Мы потеряли нашего мальчика. И я сойду с ума, если и тебя потеряю. Тебе ведь известно: убьешь Хабиба в убежище — и считай себя покойницей. Ты едва ли проживешь и пару дней, если нарушишь принцип Абеляра.
— А если я не убью Хабиба, мне и жить незачем. Он здесь?
Сол заколебался.
— Говорят, здесь.
— Другого шанса у меня не будет.
— Послушай, мы можем дождаться его на нейтральной территории, — предложил Сол. — Я помогу тебе. Окрестные горы подходят как нельзя лучше. Тебе ведь необязательно смотреть в глаза Хабибу, когда он будет умирать? Хватит и выстрела из снайперской винтовки?
— Главное, чтобы он был мертв и не оскорблял меня тем, что дышит со мной одним воздухом.
— Тогда последуй моему совету.
Эрика покачала головой.
— В Каире я почти добралась до него. На память об этом городе у него осталась дырка в руке. Две недели он пытался меня перехитрить, перебегал из одного схрона в другой. Но шесть дней назад сменил тактику. Перестал таиться. Я решила, что он, наверное, устает, что я загоняла его. Но когда он удирал через Мексику на юго-запад Штатов, я разгадала его план. На Ближнем Востоке Хабибу было легко затеряться, а в Санта-Фе, слава богу, восточных людей днем с огнем не сыщешь. Зачем же его понесло сюда? И я поняла: он заманивает меня. Хочет, чтобы именно здесь я нашла его. Не сомневаюсь: его люди захлопнули ловушку и сейчас караулят снаружи. Хабиб не верит в то, что я нарушу принцип, что моя ненависть к нему безгранична и я готова даже принять смерть, лишь бы прихватить его с собой на тот свет. Он предполагает, что я предприму логичный шаг: спрячусь в лесу и буду его ждать. Но стоит мне так поступить — и его люди нападут на меня. Я превращусь в мишень. Черт, ну почему ты не послушался меня и не остался в стороне? А теперь у тебя не больше шансов выбраться отсюда живым, чем у меня.
— Я люблю тебя, — тихо промолвил Сол.
Эрика уставилась на свои сжатые кулаки. Черты ее лица немного смягчились.
— Единственный человек, которого я люблю больше тебя… любила больше тебя, — это наш сын.
— Вы двое должны уйти, — раздался голос отца Чена.
Сол и Эрика повернулись к открытой двери и увидели на пороге священника со спрятанными за спиной руками. Сол не сомневался, что в них оружие.
В коридоре хлопнула дверь, и через мгновение рядом с отцом Ченом возник худой священник, тот, который встретил Сола. Руки его также были убраны за спину.
Тут Сол догадался, что в трапезной установлены скрытые микрофоны.
— Вы слышали слова Эрики. Там нас ждет ловушка, устроенная Хабибом.
— Это домыслы, — отмахнулся отец Чен. — Бездоказательные. Может, она специально все придумала, чтобы я поверил и позволил вам двоим остаться.
— Хабиб — один из организаторов терактов движения ХАМАС, — сообщила Эрика.
— Меня не интересует, кто он и на кого работает. Здесь всем одинаково гарантирована безопасность.
— Этот мерзавец — психолог, который вербует террористов-смертников, — горячо продолжала Эрика. — Он руководит гребаными тренировочными центрами. Он убеждает смертников, что они попадут в их гребаный рай и будут вечно трахать там гурий, если подорвут себя, а вместе с собой как можно больше евреев.
— Я в курсе, как зомбируют смертников, — отозвался отец Чен, — но единственное, что имеет для меня значение, — неприкосновенность убежища Абеляра.
— Неприкосновенность? — гневно вмешался Сол. — А как насчет неприкосновенности нашего дома? Четыре недели назад один из смертников Хабиба пробрался в наше поселение и подорвал себя на рынке. А наш дом находится рядом с рынком. И наш сын…
Сол замолчал, будучи не в силах продолжать.
— Нашего сына убило осколком, — подхватила Эрика. — Ему едва не оторвало голову.
— Примите мои искренние и глубочайшие соболезнования, — сказал священник, — но я не могу из-за случившегося несчастья позволить вам нарушить принцип Абеляра. Дайте выход своей мести вне стен этого дома.
— Согласна, если Хабиб отзовет своих бандитов, — решительно заявила Эрика. — Мне плевать, что случится со мной, но вот с мужем все должно быть в порядке.
На улице прогремел гром.
— Я передам вашу просьбу, — кивнул отец Чен.
— В этом нет необходимости, — донеслось из погруженного в тень коридора.
Мышцы Сола напряглись, когда позади священника возникло желтоватое лицо. Хабибу было за сорок. Плотного телосложения, густые черные волосы, темные брови и интеллигентное выражение лица — он совсем не напоминал террориста и убийцу. На нем были темные слаксы и толстый свитер. Левая рука болталась на перевязи.
Держась за священником, Хабиб заговорил:
— Мне тоже жаль вашего сына. Для меня жертвы — это просто сухие цифры. Безымянные потери. А как иначе можно вести войну? Если начинаешь видеть во врагах обычных людей — считай, что проиграл. Но мне всегда больно читать о конкретных жертвах, о детях, погибших при взрывах. Они не отбирали нашу землю. Они не устанавливали законы, которые делают нас людьми второго сорта.
— Ваши соболезнования звучат прямо как обвинение, — заметила Эрика.
— Когда я был ребенком, мои родители жили в Старом городе Иерусалима. Израильские солдаты патрулировали крепостную стену вокруг города. И каждый день они мочились вниз на наши огороды. С тех пор ваши политики непрерывно мочатся на нас.
— Но это не моя вина, — возразила Эрика. — Я ни на кого не мочусь.
— Смените политический курс, верните нам нашу землю, и взрывы прекратятся. И тогда другим детям ничто не будет угрожать.
— Меня не волнуют другие дети! — воскликнула Эрика, шагнув к Хабибу.
— Поосторожней, — предупредил отец Чен; он внутренне собрался, готовый вынуть руки из-за спины.
Эрика остановилась.
— Меня волнует только мой сын. Он не мочился на ваши помидоры, однако вы убили его. Именно вы, как если бы сами взорвали эту бомбу.
Хабиб внимательно изучал женщину — должно быть, так психолог изучает беспокойного пациента.
— И теперь вы готовы пожертвовать вашими жизнями, лишь бы свершилось возмездие?
— Нет. — Эрика пылала от ярости. — Не жизнью Сола. Он тут вообще ни при чем. Свяжитесь со своими людьми. Пусть они уберутся.
— Но если вы свободно выйдете отсюда, то сами займете их место, — резонно заметил Хабиб, — и будете меня поджидать. А потом нападете.
— Сыграем в ту же игру, что мой муж со своим приемным отцом. Я дам вам двадцать четыре часа форы.
— Вы хоть подумайте, что говорите. Сейчас вы в худшем положении, но почему-то надеетесь, что я откажусь от своего преимущества.
— Преимущества? — Эрика расстегнула молнию плаща. — А как вам это?
Хабиб тяжело задышал. Отец Чен вытаращил глаза. Сол шагнул вперед и увидел на талии супруги бруски динамита. Его сердце бешено застучало, когда большой палец жены потянулся к кнопке детонатора и вдавил ее.
— Если кто-то из вас выстрелит в меня, палец соскочит с кнопки и все мы отправимся на небеса, — заявила Эрика. — Хоть у меня и нет ни малейшего желания трахать гурий.
— Ваш муж умрет.
— Он так и так умрет, пока ваши люди дежурят снаружи. И вы, кстати, погибнете вместе с ним. Ну, каково находиться рядом со смертником? Не знаю даже, долго ли смогу удерживать кнопку. Вдруг скоро руку сведет судорога?
— Вы ненормальная.
— Не более, чем вы и ваши убийцы. Единственное, за что вас можно поблагодарить, — что эти дегенераты не оставят потомства. Ради Сола я дарю вам шанс. Проваливайте отсюда и забирайте своих людей. Клянусь, у вас будет двадцать четыре часа.
Некоторое время Хабиб пристально разглядывал разъяренную женщину. Затем обратился к священнику:
— Если она выйдет отсюда до истечения суток…
— Не выйдет, — заверил отец Чен, вытащив из-за спины пистолет.
— Помогая мне, вы рискуете взлететь на воздух, — предостерег его Хабиб.
— Дело не в вас. Я дал обет хранить мир в этом доме.
— Эй, у меня уже деревенеет палец, — прервала их Эрика.
Араб кивнул и направился по коридору в свою комнату. Сол с Эрикой под присмотром обоих священников проследовали за ним и наблюдали, как Хабиб складывает вещи в чемодан и затем шагает к выходу, неуклюже двигаясь из-за раненой руки. У стойки в холле он остановился, снял трубку телефона, указательным пальцем здоровой руки набрал номер и включил громкую связь.
Сол услышал, как мужской голос бесстрастно произнес: «Слушаю». На заднем плане монотонно шумел дождь.
— Я выхожу из дома. Операция откладывается.
— Мне нужен код в подтверждение.
— Санта-Фе — необычный город.
— Принято. Операция отложена.
— Будьте неподалеку. Через двадцать четыре часа вы мне понадобитесь. — Отдав распоряжение, Хабиб мрачно посмотрел на Эрику и пообещал ей: — В следующий раз вы так близко ко мне не подберетесь.
Палец Эрики на кнопке детонатора заметно дрожал. Она кивнула на часы, что висели на стене за стойкой.
— Сейчас пять минут одиннадцатого. Насколько я понимаю, время пошло. Идите.
Здоровой правой рукой Хабиб толкнул входную дверь. В холл влетел ветер с дождем.
— Мне действительно очень жаль, — сказал он Эрике. — Ужасно, когда дети должны страдать, чтобы политики исправили свои ошибки.
Нажав одну кнопку на брелоке, Хабиб отпер двери машины, нажав другую, запустил двигатель. Затем подхватил чемодан и вышел на улицу под струи дождя.
Сол наблюдал, как он, шатаясь под порывами ветра, торопится к машине. Сверкнула молния. Инстинктивно Сол отступил от распахнутой двери, на случай если кто-нибудь из боевиков Хабиба решится, наплевав на приказ, открыть стрельбу по человеку, находящемуся под защитой убежища Абеляра.
Сражаясь с ветром, Хабиб добрался до машины, открыл дверь с водительской стороны, бросил чемодан на пассажирское сиденье и быстро сел за руль.
Отец Чен захлопнул входную дверь, разом отрезав шум дождя и лишив Сола возможности следить за Хабибом. В холле было ощутимо холодно.
— Интересно, а парковка расположена за границей убежища? — осведомилась Эрика.
— Это неважно! — рявкнул священник, свирепо на нее посмотрев. — Динамит. Вот что имеет значение! Ради всего святого, как нам обезвредить его?
— Легко!
И Эрика убрала палец с кнопки.
Настоятель вскрикнул и бросился в сторону, едва не упав.
Но Эрика продолжала стоять как ни в чем не бывало. Зато на улице громыхнуло от души, так что Сол растянул губы в свирепой усмешке. Он живо представил, как машины — его и Эрики, — припаркованные по обе стороны от автомобиля Хабиба, одновременно взлетают на воздух. Ударная волна от взрыва пластита, заложенного в багажниках, добралась до дверей убежища. По стенам забарабанили осколки. Где-то разлетелось стекло.
Отец Чен с силой распахнул дверь. Застучавший по полу косой дождь принес с собой вонь дыма, горелого металла и обугленной плоти. Ни дождь, ни ветер не могли затушить пламя, которое вырывалось из искореженных машин и освещало темную парковку. В середине весело полыхал автомобиль Хабиба, превращенный взрывом в груду металлолома. За рулем корчилась в огне человеческая фигура.
Гром прогремел, словно еще один взрыв.
— Что вы наделали? — завопил отец Чен.
— Отправили мерзавца в ад. Где ему самое место, — ответила Эрика.
В ближайших холмах затрещали выстрелы, едва различимые из-за бушующей непогоды.
— Это наши друзья, — сообщил Сол. — Люди Хабиба больше никому не причинят вреда.
— И можете не беспокоиться, что в монастырь нагрянет полиция, — успокоила Эрика.
Вдалеке раздался еще один взрыв.
— Когда наши друзья услышали звук взрыва, они подстроили дорожный инцидент у въезда на эту дорогу. Ехала машина, в ней были баллоны с газом для барбекю, и вдруг — раз! — они взорвались. Машина вся охвачена пламенем. Вот и объяснение взрыву. И ни полицейские, ни пожарные никогда не заподозрят, что на самом деле все произошло в полумиле дальше по этой забытой богом дороге.
Тем временем дождь усилился и практически загасил пламя от горящих на парковке машин.
— Мы не знали, что будет гроза, — продолжал Сол. — Но она только облегчила нам задачу. Не пришлось спешно тушить пожар, чтобы власти вдруг не заметили отблесков пламени.
С ближайшего холма донесся еще один выстрел.
— Мы, конечно, поможем здесь все убрать, — заверила священника Эрика. — Монастырь солнца и луны будет выглядеть так, словно ничего не случилось.
— Вы нарушили принцип! — крикнул отец Чен, направив на нее пистолет.
— Нет. Вы сказали, что парковка не является частью убежища Абеляра, — возразил Сол.
— Ничего подобного я не говорил!
— Эрика спросила вас про парковку! Я отлично слышал. И ваш брат тоже слышал. Вы ответили, что это неважно.
— Вы угрожали агенту в стенах убежища!
— Чем же? У Эрики на поясе никакой не динамит. Это всего лишь раскрашенные картонные коробочки. У нас нет никакого оружия. Может, мы и перегнули палку, но принцип Абеляра не нарушили.
Священник сердито взглянул на Сола.
— Конечно. Как и тогда, когда вы убили приемного отца.
Эрика кивнула.
— Еще один негодяй не будет осквернять этот мир своим присутствием. — Слезы потекли по ее щекам. — Но мой сын все равно мертв. Ничего не изменилось. И мне больно. Господи, как же мне больно!
Сол поддержал жену под руку.
— Как бы я хотела, чтобы он вернулся, — простонала Эрика.
— Знаю, дорогая. Знаю.
— Я буду молиться за него, — пообещал отец Чен.
— Помолитесь за всех нас.
