Книга: Король Австразии
Назад: Глава 4
Дальше: ЧАСТЬ 2 РАЗЯЩАЯ МОЛНИЯ

Глава 5

На неблизкую дорогу до Бургундии у посланников Хлодвига ушло около недели. Но вот, наконец, Гунтрам, сопровождаемый кортежем из пятнадцати франкских воинов и присоединившимся к ним на границе отрядом бургундов, достиг Шалон-сюр-Сона.
Шалон-сюр-Сон, никогда Римской империи не принадлежавший, разительно отличался от привычных франкскому взору городов Суассона, Реймса и Лютеции, выросших на месте бывших римских вилл и поселений. Конечно же, первым делом Гунтрам обратил внимание на архитектуру королевской резиденции, пытаясь оценить ее с военной точки зрения.
Шалон-сюр-Сон состоял из пяти башен, четыре из которых плотно окружали самую высокую – центральную. В окнах не присутствовало ни слюды, ни цветного римского стекла: напротив, они зияли мрачной темнотой, как бы открывая внутреннее пространство башен всем ветрам, приносящим сырой воздух с реки Мерны. Окружавшая башни мощная стена была возведена из местного камня, добытого в горах Северной Юры.
По мере приближения к Шалону, Гунтрам, не отрывавший взгляда от города-крепости, неожиданно подумал, что, пожалуй, сия резиденция есть доподлинное отражение сути бургундского характера – гордого, своевольного и амбициозного. В голову тотчас закралось сомнение относительно успешного выполнения возложенной на него миссии: «Судя по всему, хозяин Шалон-сюр-Сона король Хильперик – человек, знающий цену и себе, и, следовательно, своей дочери. Тогда переговоры могут выдаться долгими и непростыми… Интересно, что потребует Хильперик в обмен на свое согласие выдать Клотильду за Хлодвига? Впрочем, еще неизвестно, удовлетворится ли он присланными дарами…»
Когда кортеж достиг окружавшего город рва, доверху заполненного водой, Гунтрам заметил на деревянных галереях-хордах, венчавших крепостные стены, многочисленных лучников, державших прибывших гостей под прицелом и явно готовых выпустить смертоносные стрелы по первому же сигналу командира. Тем не менее, кортеж советника благополучно миновал мост и остановился перед огромными дубовыми воротами. Посол извлек из походной сумки охранную грамоту, полученную им на пересечении границы с Бургундией, и без проволочек предъявил вооруженным стражникам. Время ожидания не затянулось: вскоре ворота распахнулись, пропустив франков на территорию резиденции бургундского короля.
* * *
К вящему удивлению Гунтрама, внутреннее убранство замка, весьма мрачного снаружи, оказалось не только богатым, но даже изысканным. И если архитектура резиденции короля Бургундии разительно отличалась от архитектуры вилл, распространенной в Галлии, Аквитании, Белгике и Суассонском королевстве, то интерьер замка выглядел почти римским.
Стены главного зала резиденции были щедро задрапированы дорогими тканями, выгодно оттеняющими римские напольные вазы. Вокруг невысоких и небольших по размерам столиков, тоже римского образца, лежали уютные разноцветные подушки. При этом столы располагались в противоположной стороне от центральной, торжественной части зала, где высился трон Хильперика – настолько древний, что, видимо, принадлежал еще его славным предкам нибелунгам, населявшим некогда территории Бургундии и Савойи.
Сам же хозяин, в белой тунике и красном шерстяном плаще, подбитом мехом рыжей лисицы и скрепленном большой драгоценной брошью, уже восседал на троне, взирая на гостей сверху. Голову его венчала диадема, выполненная явно очень искусным ювелиром.
«Мужская диадема знатных готов, – пронеслось в голове Хильперика. – Теперь ясно, отчего бургунды ведут себя столь дерзко… Стало быть, король Хильперик II и король остготов Теодорих Великий обмениваются подарками, а возможно и послами! И это несмотря на то, что король остготов женат на Альдофледе, родной сестре Хлодвига…»
Обратив внимание на распятие на стене позади трона, Гунтрам понял, что Хильперик, а значит и его двор, принял христианство римского обряда, отрекшись от Великого Логоса. «Что ж, по крайней мере, буду знать, с чего начинать "торговлю", – пришел к резонному выводу посол. – Наверняка, ведь препятствием к свадьбе может послужить разница в вероисповеданиях».
Гунтрам и его свита преклонили колена и приложили правые руки к сердцам, приветствуя королевскую особу по франкскому обычаю. Хильперик благодушно кивнул. Свита, окружавшая его трон и облаченная в туники и подбитые мехом плащи разных оттенков, тоже почтительно поклонилась.
– О, король Хильперик, владыка бургундских и лотарингских земель! Я – советник Гунтрам, посланник короля франков Хлодвига, приветствую вас от его имени! И в знак искреннего почтения и заверения в самых дружеских намерениях уполномочен передать вам дары своего короля. Нижайше прошу, владыка Бургундии, принять их!
По жесту посла два молодых воина-франка поставили к ногам Хильперика внушительных размеров сундук и откинули крышку: восторженным взорам короля и его свиты предстали необыкновенной красоты сокровища, добытые франками при взятии Тулузы.
Гунтрам же, не давая Хильперику и его вельможам возможности опомниться, хлопнул тотчас в ладоши, и к трону приблизились еще два франка. Один из них держал на вытянутых руках дивной красоты женский плащ, расшитый серебряной нитью, украшенный драгоценными камнями и подбитый мехом молодой рейнской рыси, а другой – маленькую подушечку с размещенной на ней огромной драгоценной брошью-фибулой.
– О, могущественный владыка Бургундии! Мой король Хлодвиг передал дары и для вашей прекрасной дочери Клотильды, слава о красоте и добродетели которой достигла и наших земель.
Как человек, умудренный жизненным опытом, Хильперик сразу смекнул: похоже, речь пойдет о сватовстве.
Тем временем вельможи из его свиты с почтительными поклонами приняли из рук франков подарки для принцессы. Сам же Хильперик, доселе хранивший молчание, наконец, молвил:
– Передай королю Хлодвигу мою благодарность и глубокую признательность за столь изысканные дары! Их красота позволяет надеяться, что между нашими народами и впредь сохранятся добрососедские отношения.
– О, безусловно, повелитель! Примите от имени моего короля заверения, что мы тоже чистосердечно желаем мира и благоденствия как бургундам, так и франкам, – высокопарно ответствовал посол. – Для того, собственно, и прибыли к вам с важной и ответственной миссией.
Витиеватый слог Гунтрама, явно перенятый у римлян, и его почтительные интонации произвели на короля бургундов благоприятное впечатление. Окинув еще раз восхищенным взором франкские дары, он подумал: «Если король Хлодвиг не скупится на столь щедрые подношения, значит он, видимо, сказочно богат».
* * *
Сменив торжественные наряды на просторные туники из тончайшего египетского хлопка, король Бургундии и его гости услаждали чрево, возлегая за столами, по римскому обычаю, на подушках. Несмотря на осень, легкие одеяния дискомфорта не создавали: по всему залу распространялось живительное тепло жарко пылающего огромного камина.
Король Хильперик поднял чашу с вином и многозначительно произнес:
– Пусть казна короля Хлодвига всегда будет столь же полной, как эта чаша!
Последовав его примеру, все тоже подняли кубки и осушили их до дна.
– Полагаю, столь прекрасное вино изготовлено из винограда, взращенного на плодородных землях Бургундии? – не преминул польстить повелителю бургундов Гунтрам.
– Именно так! На юге моих владений произрастает чудесный виноград, – довольно подтвердил тот.
– А как, кстати, самочувствие вашей прелестной дочери? – бросил пробный камушек посол.
– Благодарю вас, Клотильда пребывает в добром здравии и благополучии. В этот час она обычно предается молитвам.
– О, достойное занятие для молодой незамужней девушки! – со знанием дела изрек посол, одобрительно кивнув. – Однако простите меня за дерзкий вопрос: сколько же лет сейчас Клотильде?
– Минувшим летом исполнилось девятнадцать. Конечно же, она вполне уже созрела для замужества, но, приняв христианство в том виде, в коем его ныне исповедует Рим, то есть начав поклоняться Сыну Божьему Иисусу Христу и Пресвятой Деве Марии, Клотильда поклялась связать себя узами брака лишь с единоверцем и обвенчаться с ним в храме соответственно римским обычаям.
– И что же, у вашей дочери уже есть жених-единоверец? – вкрадчиво поинтересовался посол.
– Увы, досточтимый господин Гунтрам!.. К сожалению, все соседи-короли исповедуют арианство, считающееся в Риме ересью. Клотильда же – истинная христианка, не признающая никаких других религиозных течений. А что, король Хлодвиг – арианин? – поинтересовался в свою очередь король будто бы невзначай.
– Истинно так, о, повелитель! Но в нашей столице, в Суассоне, со времен прежнего правителя сохранились и действуют несколько христианских храмов и два монастыря. Более того, король Хлодвиг не только не притесняет христианскую веру, но и, напротив, относится к ней с пониманием и уважением. Ведь прежде Суассон был резиденцией Сиагрия, сына наместника Эгидия Афрания, где христианство сохранилось в изначальной римской форме. А уж епископ Суассонский и вовсе пользуется особым доверием короля Хлодвига, ибо проповедует своей пастве веротерпимость и уважение к власти.
Хильперик одобрительно кивнул, отправляя спелый виноград в рот холеными пальцами. От внимания посла не ускользнула изнеженность рук повелителя бургундов. «Видимо, он уже забыл, когда в последний раз пользовался боевым оружием», – подумал Гунтрам.
* * *
Утром Леонсия по обыкновению отправилась в лес. Она постигла охотничье искусство с детства: и отец был охотником, как и бывший муж. Губерт же был пока слаб, чтобы ходить на охоту вместе с ней, но зато он уже уверенно передвигался по хижине и по мере сил оказывал своей спасительнице помощь по хозяйству.
Проверяя расставленные накануне силки-ловушки, женщина извлекала из них мелкую дичь и подвешивала на специальные крючки, пришитые к широкому охотничьему поясу. Достигнув луга, прилегающего к извивавшейся вдоль Луары старой римской дороге, Леонсия заглянула в последние силки и порадовалась: здесь добычу составили две жирные куропатки. На поясе свободного места уже не осталось, поэтому она бросила куропаток в кожаную охотничью сумку.
И вдруг краем глаза Леонсия уловила смутное движение на дороге. Прикрыв глаза от слепящего солнца рукой, она пригляделась: со стороны Орлеана наступало войско франков. Перекинув охотничью сумку через плечо, охотница едва не бегом припустилась домой.
Спустя примерно час она распахнула дверь своего жилища и, задыхаясь от быстрой ходьбы, прямо с порога объявила разжигавшему очаг Губерту:
– Быстро собираемся и уходим в лес! К Жьену движутся франкские войска!
Губерт растерялся, столь неожиданно оказавшись перед непростым выбором: укрыться с Леонсией в местных лесах или вернуться на военную службу. «Но ведь если я вернусь, придется как-то объяснить королю, почему из всего вверенного мне отряда в живых остался лишь я один!» – молнией пронеслось в голове.
Леонсия меж тем уже наспех собирала пожитки, сбрасывая их в большую плетеную корзину.
– Ты хочешь уйти к франкам? Дело твое, ступай! – сказала она, не глядя на постояльца.
– Нет, – решительно объявил Губерт. – Я иду с тобой!
– Тогда помоги мне со сборами. Боюсь, скоро от этого дома останется лишь пепелище…
Франк без лишних слов принялся укладывать во вторую корзину посуду и прочую необходимую утварь. Когда обе корзины были заполнены доверху, женщина прикрыла их шкурками животных и устало произнесла:
– Все, уходим. В лиге отсюда муж соорудил когда-то охотничью хижину. Надеюсь, она еще цела. Там нас никто не найдет…
* * *
Амалаберга решила отвлечься от горьких дум вышиванием, и теперь из-под ее иглы с цветной нитью на ткани рождались цветы необыкновенной красоты. Маленький Тьерри сидел у ее ног, бесцельно теребя подол материнской верхней туники.
Дверь неожиданно растворилась, и вошел Хлодвиг. Амалаберга, как и подобает жене могущественного повелителя, отложила вышивку, встала и поклонилась.
Хлодвиг чувствовал себя неловко. При взгляде на сына сердце больно защемило…
– Амалаберга, прикажи кормилице увести Тьерри. Мне необходимо поговорить с тобой наедине.
Амалаберга послушно дернула шелковый шнурок: из прилегающей к ее покоям каморки донесся приглушенный звук колокольчика. Тотчас появилась Иветта. Без лишних расспросов подхватив Тьерри на руки, она столь же поспешно удалилась.
– Амалаберга, поверь мне, я очень привязан к тебе и сыну! – приступил к нелегкому объяснению с женой Хлодвиг. – Но, к сожалению, сложившиеся на данный момент обстоятельства требуют, чтобы я женился на дочери короля бургундов. В противном случае мое королевство и моих подданных ждут трудные времена. Остготы постоянно подстрекают бургундов на провокации по отношению к нашим приграничным территориям. Их цель – втянуть нас в войну с Бургундией. Тем временем наместник Теодориха Великого, правитель Нарбонской Галлии, намеревается, судя по всему, захватить наши южные территории, отвоеванные некогда у Алария… – Амалаберга молчала, потупив взор: вот и свершилось то, чего ей хотелось избежать больше всего на свете. – За Тьерри не беспокойся: он останется моим любимым сыном и законным наследником, – продолжал король. – Тем более что он у меня – пока единственный сын! Амалаберга, ты слышишь меня?
– Да, мой повелитель, слышу…А что же будет… со мной?
– Ты останешься здесь, на вилле, в этих же покоях. Между нами сохранятся прежние отношения.
– Боюсь, по-прежнему не будет уже никогда… Ведь, если доселе я была для вас фактически женой, то теперь стану… бесправной наложницей, – на глазах Амалаберги выступили слезы. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Ну, почему же бесправной?! Вся прислуга останется с тобой! Я… я тоже буду по мере возможности навещать тебя. В конце концов, все короли имеют по несколько наложниц! Моя мать, например, была у отца второй женой. Поверь, в твоей жизни ничего не изменится!
– Благодарю и на том, мой повелитель… – Амалаберга склонила голову еще ниже, поняв, что ее достойной жизни пришел конец.
* * *
Спустя месяц на суассонской королевской вилле царила предпраздничная суета – подготовка к свадьбе шла полным ходом. Лишь Амалаберга практически не покидала своих покоев, да еще Тьерри, в силу нежного возраста ничего не понимающий в происходящем, постоянно находился при ней.
И вот, наконец, наступил день, ради которого королеве Амалаберге суждено было превратиться в наложницу, – день венчания короля Хлодвига, повелителя Галлии, Аквитании, Белгики и земель Реймса, Суассона и Лютеции, с дочерью короля Бургундии Хильперика II благородной Клотильдой.
Церемония венчания состоялась в храме Сен-Пьер (том самом, где недальновидным воином-франком была некогда рассечена надвое ценная христианская реликвия). По настоянию Хлодвига обряд совершал сам епископ Суассонский. Тот не посмел отказать, хотя истиной христианкой из двух брачующихся была лишь невеста: король по-прежнему оставался приверженцем Великого Логоса. Со стороны Хлодвига на церемонии присутствовали его верные букеларии, а со стороны Клотильды – посол и ближайшее окружение короля Бургундии.
Хлодвиг не пожалел на торжество королевской казны: церемония вышла богатой, пышной и роскошной. Один только наряд Клотильды стоил того, чтобы присутствовать на церемонии и любоваться невестой! Ее шелковая туника нежно-голубого цвета была пошита самыми лучшими бургундскими мастерицами и украшена вычурно вышитым шлейфом. Две бургундские девы знатного происхождения несли полы шлейфа за госпожой, провозглашенной отныне королевой Галлии, Аквитании, Белгики и земель Реймса, Суассона и Лютеции, а впереди процессии вышагивали облаченные в белые длинные туники юные создания ангельского вида, устилая, согласно римскому обычаю, путь королевской четы лепестками белых роз…
* * *
Предводительствуемая Таррагоном дружина численностью в тысячу франков приближалась к Жьену, круша и испепеляя все на своем пути. Галениус с отрядом, состоящим в основном из арвернов и эдуев, занял позицию на главной крепостной стене Жьена. У дефенсора Петрония боеспособных людей к тому времени почти не осталось, поэтому оба – и дефенсор, и сакс, – прекрасно понимали, что защитникам города придется нелегко.
Когда франки подошли к Жьену, Петроний неожиданно приказал трясущимся от страха слугам приготовить ему теплую ванну. Слуги решили, что перед лицом грозящей опасности их господин тронулся рассудком, однако желание его выполнили беспрекословно.
Скинув тунику, Петроний с наслаждением погрузился в теплую ароматизированную воду. А затем, проведя несколько минут в глубокой задумчивости, взял с бортика ванны заранее приготовленный кинжал и… решительно перерезал им вены в области запястий. Кровь медленно засочилась в воду, окрашивая ее в алый цвет.
…Мятежный Жьен встретил франкскую орду градом стрел. Метательных механизмов у осажденных не было – приходилось довольствоваться лишь стрелами да раскаленным маслом: горожане кипятили масло на кострах прямо на стене и затем поливали им сверху головы франков. Те же, прикрываясь щитами, проворно устанавливали штурмовые лестницы, готовясь к решающей атаке.
Осознав, что на сей раз Жьен обречен, горстка мятежников под предводительством Галениуса решилась на отчаянный шаг: спустившись со стены, все оставшиеся в живых вестготы и галлы выстроились с внутренней стороны главных городских ворот, приготовившись к последнему бою. Галениус отдал приказ:
– Открыть ворота!
Огромные металлические задвижки тотчас были сняты, створки ворот со скрипом распахнулись, и защитники города увидели перед собой франков, готовивших в этот момент таран-бефрой к штурму.
– Вперед! За мной! – взревел Галениус. – Смерть франкам!..
Горстка храбрецов бросилась на врага. Франки, устанавливавшие бефрой, опешили от неожиданности, но, быстро придя в себя, тоже обнажили мечи и вступили в ожесточенную схватку с бунтовщиками.
Галениус, размахивая боевым топором направо и налево, отбивался сразу от двух франков. Вдруг он ощутил сильный удар по голове со стороны затылка. Перед глазами все поплыло, оружие выпало из рук, ноги обмякли и подкосились, сознание отключилось… Над ним, крепко сжимая секиру и торжествующе ухмыляясь, склонился Таррагон. Ему удалось исполнить королевский приказ: взять человека, облаченного в рогатый франкский шлем, живым!..
* * *
Амфитеатр Суассона изрядно пополнился пленными вестготами и галлами. Хлодвиг, ни минуты не сомневавшийся, что Таррагон подавит мятеж, щедро отблагодарил верного военачальника дарами из личной сокровищницы.
Дерзкому же Галениусу была уготована та же участь, что и другим пленным мятежникам, – погибнуть на арене амфитеатра на потеху публике.
И вот день объявленного накануне представления настал. Хлодвиг расположился на северной трибуне в окружении преданной свиты. Клотильда же, как истинная христианка и противница жестоких зрелищ, составить ему компанию отказалась.
Когда решетка подземного хода поднялась, на арену один за другим вышли десять пленников. Хлодвиг приказал выпустить их на место схватки в том же одеянии, в каком они были взяты в плен, и теперь большинство из них стояли перед зрителями в грязных туниках и без оружия, представляя собой довольно жалкое зрелище. Кожаные нагрудники имелись только у Галениуса и еще нескольких вестготов, но вряд ли они теперь могли хоть чем-нибудь помочь своим хозяевам.
Меж тем решетка вновь поднялась, выпустив на свободу свору разъяренных голодных медведей. Публика зашлась в ликующих воплях…
* * *
– О, госпожа, говорят, представление было кошмарным! Медведи живьем раздирали пленников на части, а те даже не могли оказать сопротивления, ибо были безоружны и очень ослаблены: их специально не кормили несколько дней! – с расширенными от ужаса глазами передавала королеве циркулировавшие в резиденции разговоры ее камеристка, стараясь говорить как можно тише.
– Да, вот уж поистине – край дикарей! – воскликнула, соглашаясь, Клотильда.
Гнев новоявленной королевы нарастал с каждым днем. Мало того, что отец, не посчитавшись с мнением любимой дочери, выдал ее замуж за Хлодвига – пусть и могущественного короля, но по сути жестокого варвара, устраивающего бои, никоим образом не соответствующие христианским канонам… Так муж еще и изменяет ей!
– Одрия, ты выполнила мое поручение? – сменила бургундка тему.
– Не извольте сомневаться, моя госпожа! – угодливо поклонилась камеристка и вновь возбужденно зашептала: – Вчера поздно вечером господин король проследовал в покои наложницы Амалаберги и пробыл там до утра…
Клотильда, побледнев от ярости, возмутилась:
– Выходит, Хлодвиг посещает ее почти каждый день, а мне – своей венчанной перед Богом и людьми супруге – не уделяет внимания совершенно?!
– Госпожа, это все потому, что ваш супруг – арианин, а не христианин, – подлила масла в огонь Одрия.
– Не смей судить о том, в чем ничего не смыслишь! – Вспылила Клотильда, но тут же взяла себя в руки и примирительно сказала: – Впрочем, наверное, ты права… Но тогда я должна настоять, чтобы Хлодвиг принял мою, истинную веру. В конце концов, задета моя гордость! Я не желаю терпеть измен с его стороны, да еще на глазах всех подданных! А для ариан святые узы супружества ничего, видимо, не значат!
– Но, госпожа, король Хлодвиг навещает всего лишь свою бывшую жену, мать его ребенка… – снова «успокоила» хозяйку камеристка.
– Не говори мне больше об этом никогда, если не хочешь испытать моего гнева! – Взорвалась молодая королева. – Я – единственная законная жена Хлодвига, и желаю таковой и оставаться! Амалаберга же всегда была для него только наложницей, а признавать арианское бракосочетание законным я не намерена! И, разумеется, ее отродье – мальчишка, прижитый от моего супруга, не может считаться наследником трона! Он – бастард!.. Пожалуй, надо пригласить сюда отца Ремигия – я должна посоветоваться с ним… – закончила она свой гневный монолог неожиданно спокойно и замолчала, крепко о чем-то задумавшись…
* * *
Отец Ремигий, личный духовник Клотильды, прибыл из Бургундии в Суассон. Он испытывал к девушке безмерное чувство благодарности: ведь она, будучи принцессой Бургундии, заметила и приблизила к себе именно его! Ему чрезвычайно льстил статус личного духовника дочери самого короля Хильперика, а тут жизнь совершила и вовсе счастливый поворот: послушная и набожная Клотильда превратилась из принцессы в королеву!
Отправляясь в Суассон, город, хотя и управляемый королем-арианином, но насчитывающий множество христианских храмов, отец Ремигий лелеял тайную надежду, что богатая франкская столица вознесет его на еще более высокие ступени столь желаемой им славы.
Явившись по приглашению Клотильды в ее покои, он первым делом обратил внимание на припухшие (явно от слез) глаза своей духовной дочери.
– Что случилось, дитя мое? – проникновенно вопросил Ремигий с порога. Но тут же смущенно поправился: – О, простите… Моя королева!
– Благословите меня, святой отец! – Клотильда радостно бросилась навстречу духовнику и благоговейно опустилась перед ним на колени.
Ремигий буквально затрепетал от переполнивших его душу гордости и восторга: коленопреклоненная королева оказывает ему, скромному бургундскому священнослужителю, безграничные доверие и уважение! Стараясь ничем не выдать обуревавших его чувств, он степенно перекрестил духовную дочь двумя перстами:
– Благослови вас Господь, моя королева! Однако что же, позвольте осведомиться, вас столь встревожило, что вы решили послать за мной?
– Мой супруг. Вернее, его поведение, вызванное поклонением еретическому арианству!
– О да, арианство было объявлено ересью еще сто лет назад, – поддакнул Ремигий. – В Риме давно уже никто не почитает Логоса…
– Святой отец, умоляю вас, используйте свой дар убеждения и склоните моего супруга к принятию нашей, христианской веры! Мне невыносимо тяжело жить с человеком, придерживающимся варварских традиций. Конечно же, мне известно, что и Рим склонен был когда-то к жестоким увеселениям, однако король Хлодвиг устраивает смертельные поединки в амфитеатре и по сей день! А ведь Христос призывает любить ближнего и быть терпимыми друг к другу… Не так ли, святой отец?
– Истинно так, моя королева, – согласно закивал Ремигий.
– А еще Господь говорит: «Не прелюбодействуй… Уважай мужа своего и жену свою…» – продолжила вдохновленная поддержкой духовника Клотильда.
– Истинно так, дитя мое, – вновь подтвердил духовник, но тотчас опять поправился: – О да, моя королева!
– Вот потому я и хочу, чтобы король Хлодвиг, венчанный со мной в христианском храме Сен-Пьер, всей душой принял бы еще и заповеди Господа нашего и придерживался бы их в повседневной жизни…
Отец Ремигий начал понимать, к чему клонит духовная дочь.
– Сделать это будет нелегко, моя королева, но ради вас я приложу все усилия, – ласково заверил он ее. – Думаю, мне удастся найти доводы, способные убедить Хлодвига в смене вероисповедания. Разве не возжелает он, к примеру, прослыть королем не только франков, галлов, вестготов и аквитанов, но и королем целого истинно христианского мира?! А вдобавок еще и обрести при этом поддержку Рима! Ведь в случае согласия вашего супруга его будут называть уже не просто Хлодвигом, а Хлодвигом Августом, и его королевская власть уподобится власти римского императора! – Клотильда смотрела на духовника восторженными глазами: что и говорить, равных в силе убеждения ему никого не было! Тот же меж тем вкрадчиво поинтересовался: – Однако признайтесь, моя королева: вас ведь беспокоит что-то еще?..
– О да, святой отец, вы, как всегда, проницательны… – Клотильда на мгновение смешалась, но потом прильнула к руке духовника и призналась: – Меня тревожит, что мой супруг почти не уделяет мне внимания, ибо проводит все ночи в объятиях своей бывшей наложницы Амалаберги. Как мне заставить его выполнять супружеский долг, святой отец?! Ведь в сложившейся ситуации я даже не смогу родить ему законных наследников, и тогда рано или поздно вся власть отойдет к бастарду!
– Да-а, вопрос деликатный, – озадаченно протянул отец Ремигий. Но тотчас спохватился: – И все-таки позвольте дать вам совет, моя королева!
– Говорите, отец Ремигий! Я сделаю все, как вы скажете!
– На самом деле совет мой очень прост: проявите инициативу сами! Вы – красивая молодая женщина, а король – ваш законный супруг. Поэтому в том, что вы сами посетите его покои, нет ничего предосудительного, поверьте! Зайдите к нему вечером, заранее, пока он не успел отправиться к наложнице… Если сможете удержать его на одну ночь – станете хозяйкой положения на всю жизнь! А главное, помните: ваша цель – как можно скорее понести от короля ребенка!
* * *
На следующий день, ближе к вечеру, Клотильда, приняв ароматическую ванну, облачилась в белую полупрозрачную тунику с настолько широкой горловиной, что одеяние мгновенно соскользнуло с ее правого плеча, призывно обнажив его. Затем она распустила свои черные как смоль волосы и причесала их мягкой щеткой из натуральной щетины. Наконец, поднявшись из-за туалетного столика и накинув на плечи шерстяную шаль, бургундка решительно покинула покои и направилась к супругу.
Хлодвиг в это время сидел в уютном кресле подле камина и созерцал едва заметный огонек на дотлевавших углях, погрузившись ненадолго в меланхолию. День выдался утомительным: государственные дела требовали его постоянного присутствия на Совете букелариев. И теперь он размышлял над вопросом, не пора ли ему избавиться от франкских традиций, обязывающих короля непременно советоваться по любому поводу с ближайшим окружением. Размышления Хлодвига были прерваны звуком отворившейся двери, вслед за чем раздался голос шамбеллана:
– Повелитель, вас желает видеть ваша супруга госпожа Клотильда!
Хлодвиг встрепенулся и оглянулся: в его покоях стояла Клотильда. Сей факт его изрядно удивил: он никак не ожидал от бургундки подобной смелости. Тем более что право первого посещения покоев одного из супругов принадлежало у франков всегда мужчинам. Тем не менее, он радушно воскликнул:
– Прошу вас, проходите, дорогая Клотильда! Рад видеть вас в добром здравии! – Хлодвиг жестом указал на стоявший наискосок от его кресла стул с высокой резной спинкой, и Клотильда грациозно проследовала к нему. – Что привело вас в мои покои?
– Только одно, мой повелитель: желание видеть вас! – проникновенно, с чувством ответила Клотильда. – Мне очень горько, что все свое время вы посвящаете государственным делам, а не мне! Иногда мне даже хочется превратиться в один из государственных документов, ведь тогда вы, пожелав поставить на нем подпись, сможете прикоснуться ко мне! – С этими словами она резко встала и сбросила шерстяную шаль, обнажив отливающее матовым блеском плечо, по которому черными змеями заструились распущенные волосы.
Хлодвиг оторопел. Он во все глаза смотрел на свою законную супругу и, казалось, не узнавал ее. Хлодвиг даже не подозревал, сколь необузданная страсть таилась в ней все то время, которое минуло со дня венчания! И, мгновенно поддавшись страстному желанию, он привлек Клотильду к себе и яростно впился в ее пухлые сочные губы.
* * *
Спустя два месяца Клотильда поняла, что зачала ребенка. Возликовав, она решила немедленно поделиться радостной новостью с Хлодвигом. Однако прождала его в тот день до утра, а он так и не пришел. Когда рассвет коснулся украшавшего окно цветного витража, о сне уже не могло быть и речи. Клотильда знала: короля могли заставить не прийти к ней либо спешный отъезд из Суассона (хотя скорее всего ее все равно известили бы об этом), либо… очередной визит к ненавистной Амалаберге. Вторая причина показалась Клотильде наиболее вероятной, и она позвала камеристку.
– Одрия, отправляйся немедленно к той старой женщине, о которой ты мне говорила, и возьми с собой вот это, – королева сняла с пальца серебряный перстень, – расплатишься с ней за обещанную услугу.
Одрия спрятала перстень в напоясный кошель и поклонилась:
– Не извольте беспокоиться, госпожа, исполню все как надо.
Удалившись к себе, она накинула теплый меховой плащ, после чего торопливо прошествовала запутанными галереями, пристраивавшимися к вилле в разное время разными правителями, и беспрепятственно миновала вооруженную до зубов стражу у ворот – камеристку королевы все знали в лицо. Затем, изрядно попетляв по узким улочкам города, добралась до его окраины и, наконец, достигла цели – маленькой хижины, прилепившейся к внутренней стороне городской стены. Перекрестившись и попросив у Господа прощения, Одрия толкнула плетеную дверь и шагнула внутрь.
В хижине царил полумрак. Лишь скудный огонь, исходивший из очага, едва-едва освещал и обогревал ее.
– Хозяюшка, ты дома? – робко спросила Одрия.
Когда прямо от стены отделился вдруг силуэт сгорбленной человеческой фигуры, девушка от неожиданности вздрогнула.
– Дома, дома, – проскрипел старческий голос. – Что молодой госпоже от меня угодно?
– Вы меня не помните? Я приходила к вам по осени… – залепетала Одрия, дрожа от страха: ей вдруг почудилось, что она угодила в чертоги самого Нечистого.
– Помню, конечно… Я хоть и стара, но память у меня пока отменная. Подождите, госпожа, я сейчас… – Старуха подошла к столу и выбрала из множества стоявших на нем глиняных горшков нужный; с виду – поменьше остальных. – Вот, возьмите, – приблизилась она к гостье. – И помните: траву нужно или добавить в пищу, или подсыпать в постель. Главное, чтобы она попала внутрь человека. А если он будет просто вдыхать ее запах, то ничего не получится и вам придется зайти ко мне еще раз, госпожа.
Одрия зажмурилась, чтобы не видеть протянутых к ней старых узловатых рук, на ощупь приняла глиняный горшочек и торопливо спрятала его под плащ. Затем, открыв глаза, шагнула к колченогому столу и молча положила на него загодя извлеченный из кошеля королевский перстень. После чего опрометью выскочила на улицу.
* * *
Вот уже несколько дней Амалаберга не могла подняться с постели. А если пыталась – голова тотчас начинала неимоверно кружиться, и она падала без чувств, не сделав и нескольких шагов. Странная болезнь постигла ее неожиданно: некогда здоровое и красивое тело за короткий срок высохло, кожа пожелтела и стала напоминать смятый старый пергамент…
Сознавая, что любимая женщина умирает, Хлодвиг не находил себе места от отчаянья. Но все самые искусные и знаменитые лекари Суассона, которых он вызвал к постели больной, лишь беспомощно разводили руками. Некоторые из них, правда, догадывались о «причине» происхождении загадочной болезни, столь внезапно поразившей любимую наложницу короля, но предпочли умолчать о ней: наложница – не королева!
Амалаберга тоже чувствовала, что конец близок. Она даже приказала Иветте не приводить к ней больше Тьерри: хотела остаться в воспоминаниях сына красивой, молодой и здоровой, а не сморщенной и больной старухой…
– Позови Гортрана… – еле слышно попросила Амалаберга в один из дней служанку, присматривавшую и ухаживавшую за ней.
Сенешаль явился по первому же зову: он всегда питал к бывшей королеве теплые чувства и тоже догадывался о «причине» ее скоропалительной болезни. Сердце его буквально разрывалось от боли, ведь за те семь лет, что он знал Амалабергу, она никому и ни разу не причинила зла.
Больная, слабо улыбнувшись визитеру, тихо, с одышкой проговорила:
– Прошу тебя, Гортран… когда я уйду, позаботься о Тьерри!.. Клотильда рано или поздно родит королю других наследников… Хлодвиг забудет меня… Живым привычнее думать о живых, а не о мертвых… Боюсь, Тьерри станет для всех просто бастардом… Умоляю, Гортран, присмотри за ним!.. И помоги в трудную минуту…
Сенешаль погладил ее по иссушенной недугом руке.
– Обещаю, госпожа: пока я жив, всегда буду рядом с Тьерри! – сказал он твердо.
– Торквес… – Амалаберга с трудом стянула с шеи тяжелое массивное серебряное ожерелье и протянула ему, – вот… передай сыну… Это украшение мне подарил когда-то его отец, наш повелитель Хлодвиг…
Через неделю Амалаберга умерла. Похороны прошли скромно: в последний путь бывшую королеву-наложницу проводили лишь Гортран, Иветта, две служанки да шестилетний Тьерри.
Назад: Глава 4
Дальше: ЧАСТЬ 2 РАЗЯЩАЯ МОЛНИЯ