Хильдерику едва ли исполнилось семнадцать лет, когда он унаследовал трон своего отца Меровея, короля многочисленного воинственного племени франков, населявшего раскинувшуюся от Реймса до Амьена территорию Токсандрии с центром в Турне. В отличие от своего родителя Хильдерик, красивый статный юноша, отличался на редкость необузданным и распущенным нравом. Его гарем насчитывал двух жен и трех наложниц, но этого ему не хватало: любвеобильный Хильдерик бессовестно совращал юных дочерей своих подданных, ибо постоянно жаждал новых ощущений.

В конце концов, терпение франков однажды иссякло, они подняли против юного короля бунт, и тот вынужден был бежать. Но даже, обретя после долгих скитаний прибежище в Тюрингии, Хильдерик так и не сподобился начать вести благонравный образ жизни: изгнание ничему его не научило. Дело дошло до того, что вскоре он соблазнил Базину, жену короля Тюрингии, и неверная королева понесла от молодого франка ребенка…

Опасаясь, что их связь с Базиной рано или поздно раскроется и король Тюрингии, радушно обеспечивший ему прибежище, прикажет казнить неблагодарного «гостя», Хильдерик отправил своего верного гонца в Турне – к советнику Видиомадию, преданно служившему еще королю Меровею и его жене Хлосвинде.

К тому времени власть в Турне перешла к Эгидию Афранию Сиаргию, магистру римской конницы, происходившему из весьма знатной и уважаемой семьи. После скоропостижной смерти короля Меровея, бегства Хильдерика и казни римского императора Майориана власть некогда великой Западной империи изрядно пошатнулась, и теперь она переживала смутные времена.

Флавий Юлий Валерий Майориан был последним достойным государственным деятелем Западной империи. Он одержал победу над вестготами и заставил население Иберийского полуострова считаться с волей Рима. Однако и Майориан не смог удержать власть надолго: легионы, сформированные из франкских и готских наемников, подняли однажды восстание, и император был вынужден отречься от престола. А вслед за этим последовала и его казнь…

После гибели Майориана власть в Риме на какое-то время перешла к военачальнику Рицимеру, а затем на троне, опять же с согласия Константинополя (а именно – императора Льва I), воцарился патриций Прокопий Артемий. Однако новый император, фактически навязанный Риму извне, категорически не устраивал амбициозного Рицимера.

Уязвленный военачальник предпринял поход на Рим и после изнурительной трехмесячной осады взял его, отдав затем на разграбление своим легионам, сформированным из германцев. На престоле обосновался некий Аниций Олибрий, но спустя несколько недель оба – и новый император, и военачальник – скончались от чумы.

Воспользовавшись сложившейся ситуацией, Эгидий Афраний Сиагрий, наместник западных земель, провозгласил себя сначала королем Северной Галлии и Аквитании, а после бесславного бегства Хильперика в Тюрингию во власти новоявленного короля оказались еще и обширные франкские земли.

Хильдерик же, тяжело переживая изгнание и вступив в опасное сношение с Виомадием, теперь умолял его, чтобы он помог ему вернуть власть в Турне. Советник, как человек умный и дальновидный, прекрасно понимал, что франки никогда не поддержат Хильдерика: слишком уж тот своим недостойным поведением отвратил от себя собственных подданных. Потому и решил прибегнуть к хитрости…

Чтобы правление Эгидия прослыло в народе непопулярным и вызвало массовое недовольство, хитроумный Видиомадий посоветовал королю обложить франков непомерно тяжелыми налогами, а всех противящихся королевскому решению просто-напросто казнить. Советник не ошибся в своих расчетах. После того как по приказу Эгидия были казнены более ста франков, чаша терпения подданных была окончательно переполнена: сплотившись в единодушном порыве, они призвали на трон ранее изгнанного ими же Хильдерика. К их удивлению, тот прибыл в Турне не один, а с Базиной Тюрингской: королева оставила законного супруга из-за всепоглощающей любви к молодому франку. Вскоре Базина разрешилась от бремени, и народившегося на свет младенца нарекли Хлодвигом.

В те далекие времена франкские мальчики признавались мужчинами по достижении ими четырнадцати лет. И когда юный Хлодвиг перешагнул этот рубеж, он получил право нападать вместе с соплеменниками на проплывавшие по Реймсу суда, участвовать в набегах на соседние селения саксов, алеманов, бургундов и тюригнов, а также иметь свою долю в общей военной добыче.

Во время одного из очередных нападений на приграничное тюрингское селение франки быстро расправились с небольшим местным гарнизоном, после чего от души предались безнаказанным грабежам, убийствам и насилию.

В том бою Хлодвиг сражался с воинами своего отца плечом к плечу, на равных. Но разве ж это битва?! Против немногочисленной горстки воинов, вооруженных одними лишь гонделаками и даже не оказавшими по сути никакого сопротивления! А воинственный дух Хлодвига давно жаждал масштабной кровавой сечи. В грезах он видел себя в римском шлеме с ярким плюмажем и облаченным с головы до ног в металлические блестящие доспехи. Мысленно восседая на белом боевом коне, юноша не раз представлял, как увлекает воинов вперед собственным примером… А здесь что? Обычный грабеж…

Хлодвиг убрал в ножны окровавленную спату и обвел мародерствующих соплеменников огорченным взглядом. Затем, сняв кольчужный шлем и отерев пот с лица, устало поплелся в сторону окраины захваченного селения.

…Услышав доносящиеся из стоявшей на отшибе хижины душераздирающие женские крики, Хлодвиг очнулся от своих мыслей, подскочил к плетеной двери и резко, одни ударом ноги распахнул ее. Глазам тотчас предстала малопривлекательная картина: франкский воин насиловал обнаженную девушку прямо на столе посереди ее родного жилища. Несчастная осыпала его голову проклятьями.

– Будь ты проклят, ублюдок! Да чтоб пронзил тебя своим огненным мечом Донар! – вскрикнула она в очередной раз и, не удержавшись, плюнула насильнику в лицо.

Не стерпев подобной дерзости, тот мгновенно выхватил свободной рукой кинжал-скрамасакс и занес его над ее головой. Вовремя подоспевший Хлодвиг жестко перехватил руку рассвирепевшего соплеменника.

– Ты забыл закон франкских воинов? – сурово вопросил он, когда тот замер от неожиданности. – Тогда я тебе напомню: вся добыча делится пополам! Или ты намерен лишить меня удовольствия тоже порезвиться с девчонкой?!

Соплеменник, будучи зрелым мужчиной и опытным воином, прошедшим не одно сражение, в душе подивился столь неслыханной наглости юного сына вождя, но, умерив пыл и гнев, послушно сполз со стола и принялся торопливо натягивать кожаные штаны.

– Ладно, считай, убедил… Твоя очередь…

В жилах Хлодвига наряду с франкской текла еще и тюрингская кровь. Возможно, именно поэтому белокурые голубоглазые девы привлекали его более остальных. Он подошел к обнаженной девушке вплотную – та была совсем юной. Может быть, самую малость старше его. Стараясь не смотреть на жертву, Хлодвиг начал медленно разоблачаться.

Девушка всхлипнула, но, понимая, что юный воин только что спас ее от верной смерти, лежала теперь молча и покорно. И стоило Хлодвигу коснуться теплого тела красавицы, как его плоть самопроизвольно устремилась в нее…

Соплеменник, исподволь наблюдая за ритмичными, слаженными движениями юной пары, скабрезно осклабился. Но потом, завистливо вздохнув и шустро собрав весь скарб, который мог унести, вышел из хижины и тихо притворил за собой дверь.

Испытав пик удовлетворения одновременно с извержением семени, Хлодвиг неохотно покинул лоно юной тюрингки. Потом с нарочитой деловитостью занялся своим облачением, попутно пытаясь привести мысли в порядок. Девушка меж тем продолжала лежать на столе в той же позе, в какой он ее и оставил – широко раскинув ноги.

Во время соития, пребывая сверху, юноша старался не смотреть на жертву своего внезапно нахлынувшего сладострастия. Теперь же, все более успокаиваясь, он уже не стыдился внимательно, и отчасти даже бесцеремонно разглядывать ее. Девушка была явно очень красива. Однако сейчас волосы пшеничного цвета неровно разметались по деревянному столу, из полуприкрытых голубых глаз струились, растекаясь по щекам, слезы; из припухших разбитых губ сочилась кровь… И все-таки стройный девичий стан и соблазнительно длинные ноги по-прежнему манили, вызывая новый всплеск желания.

Неожиданно юноша представил мысленно своего отца: наверняка перед ним, королем франков, вот так же, безропотно раскинув ноги, лежали все его многочисленные любовницы и наложницы. И его, Хлодвига, родная мать тоже…

Смутившись, юноша поднял с пола порванную одежду девушки и положил ей на живот.

– Оденься… Я отведу тебя в шатер для рабынь.

Девушка с видимым трудом сначала приподнялась, а потом и спустилась со стола. Хлодвиг увидел на ее спине многочисленные ссадины и кровоподтеки: видимо, его предшественник наградил ими тюрингку за излишнюю строптивость.

Красавица тем временем оделась, однако порванная холщовая рубашка безжалостно обнажала ее тугие прелестные груди. Хлодвиг невольно залюбовался ими, но вдруг его внимание привлек окаймлявший шею белокурой чаровницы кожаный шнурок с подвешенным на нем камешком.

– Что это за амулет? – спросил он, приблизившись к тюрингке вплотную и прикоснувшись рукой к зеленому камню, испещренному черными вкраплениями. – Если не ошибаюсь, это камень, который носят только вёльфы! Он ведь называется гринвельд, так?

Красавица пристально посмотрела Хлодвигу прямо в глаза, и он, сам того от себя не ожидая, невольно отвел взор: казалось, голубые глаза вёльфы проникали прямо в душу.

– Да, франк, ты прав – это гринвельд, камень жизни. Надень его на себя ненадолго, и я скажу, что уготовано тебе в дальнейшем. В благодарность за то, что не позволил убить меня ублюдку, и без того причинившему мне невыносимую боль…

Хлодвиг нахмурился и решительно пресек слова девушки:

– Не забывайся! Этот, как ты его называешь, «ублюдок» – мой соплеменник и воин моего отца! А ты отныне – рабыня! И потому не смеешь говорить о франкском воине в подобном тоне!

Тюрингка удивленно приподняла красивую бровь.

– Так ты – сын франкского вождя, напавшего на наше селение?! Что ж, тем лучше… – Она молниеносным движением руки сняла амулет с себя и ловко накинула его на шею Хлодвига. – Пусть это будет единственной платой за моё спасенние… – Прижав правую руку к сердцу юноши, красавица закрыла глаза и несколько мгновений стояла молча. Потом глухо и словно бы отстраненно заговорила: – В твоей груди бьется сердце храброго воина. Ты достигнешь всего, чего желаешь: славы, богатства, могущества. Я вижу четырех твоих сыновей, и все они достойны тебя. Но своего первенца ты отвергнешь… в угоду женщине. И напрасно: рано или поздно он все равно станет королем…

– Замолчи! – Хлодвиг довольно грубо оторвал руку вёльфы от своей груди. – Ты говоришь лишь то, что я и сам хочу слышать: слава, богатство, могущество… Да какой франк не мечтает об этом?! – Он рывком снял с себя амулет и бросил его к ногам девушки. – Убери от меня свой гринвельд!

Красавица невозмутимо подняла его и вернула на свою точеную шейку.

– Зря ты не веришь мне, франк… – молвила она тихо. – Вот увидишь: все сложится именно так, как я сказала. И еще… Помни: твой первенец простит тебя несмотря ни на что…

Последствия бурной молодости серьезно отразились на здоровье Хильдерика, короля Токсандрии, и он скончался в возрасте сорока лет. Все его жены и многочисленные наложницы, в том числе Базина Тюрингская, долго и тяжело переживали столь серьезную для них утрату…

Хлодвиг унаследовал трон отца в пятнадцать лет, ровно через год после своей первой битвы. А вскоре Амалаберга, дочь одного из покоренных им франкских вождей, подарила ему первенца – сына Теодориха.

Соседние племена галлов, вестготов, саксов, аквитанов, алеманов и тюрингов попытались, конечно, воспользоваться юностью франкского наследника с целью расширения собственных владений, однако, получив достойный отпор, поняли, что излишне поспешили.

А еще спустя несколько лет молодой король Хлодвиг располагал уже регулярной дружиной, организованной по римскому типу. Более того, его войско, стремительно разрастаясь за счет постоянных пополнений и быстро крепчая в частых боях, достигла вскоре пяти тысяч воинов.

В восемнадцать лет Хлодвиг стал полноправным королем Токсандрии и, заключив договор о военной помощи со своим родственником Рахнаром, правителем Камбре, еще более укрепил собственные позиции. Правда, мысли Хлодвига были омрачены одним щекотливым обстоятельством: помимо него покойный король оставил после себя еще двух сыновей, причем старших. И хотя Рихар с Ригномер были рождены пусть и одной из самых любимых, но все-таки наложницей короля Хильдерика, в любой момент они могли предъявить свои законные права на владение частью земель Токсандрии. Хлодвиг же совершенно не желал делить королевство и власть с кем бы то ни было, пусть даже в нарушение франкских обычаев. И, несмотря на то, что бастарды служили ему верно, исправно и, кажется, ничуть не помышляли о власти, он по совету матери, Базины Тюрингской, решил на всякий случай от них избавиться.

Хлодвиг подослал к Рихару и Ригнормеру наемных убийц, когда те совершали конную прогулку в окружении немногочисленной свиты. Оба брата погибли. Их мать, бывшая королевская наложница, невыразимо тяжело переживала смерть сыновей и отказывалась верить в «случайное нападение саксов». Откуда бы им взяться в самом сердце Токсандрии? При этом женщина ни на минуту не заподозрила в этом двойном убийстве короля, тем более что Хлодвиг проявлял к ней в дни траура повышенное внимание и всячески старался утешить. В итоге весь королевский двор вскоре уверовал, что старших сыновей покойного Хильдерика действительно убили саксы. Благо «виновных» чуть позже нашли и даже прилюдно казнили на городской площади.

Не удовлетворившись смертью братьев, Хлодвиг решил расправиться еще и с римским наместником Эгидием Афранием Сиагрием. Провозгласив себя независимым королем и выйдя из-под юрисдикции Рима, тот увяз сейчас в Аквитании, подавляя одно сопротивление аквитанов за другим. Правда, одновременно он проводил завоевание римских земель, расположенных вокруг его королевства, и поначалу ему даже сопутствовала удача. Во всяком случае, Сиагрий наголову разбил римские гарнизоны, оставшиеся без централизованного командования.

Однако по истечении двух лет Эгидий Афраний, продолжая пребывать в Аквитании, потерял изрядную часть галльских земель, и его позиции заметно пошатнулись. Закаленный в боях Хлодвиг не преминул этим моментом воспользоваться: собрав семитысячную дружину, он дал самопровозглашенному королю решающий бой на границе Галлии и Аквитании. Римляне, измотанные частыми набегами аквитанов, дрогнули, и дружина Хлодвига успешно продвинулась вглубь домена.

Эгидий понял, что дни Аквитании, последнего оплота Западной римской империи, сочтены. Его войска заняли оборонительную позицию вдоль нижнего течения Луары, надеясь устоять перед полчищами франков, но надежды оказались тщетными. Дружина Хлодвига, хорошо изучившая римскую тактику и не брезговавшая применять в бою пиратские навыки (франки часто промышляли грабежом кораблей, курсирующих по Рейну), разбила армию наместника быстро и беспощадно.

Военную ставку франков Хлодвиг организовал в небольшом городке Нанте, еще совсем недавно принадлежавшем Эгидию. И сейчас король-победитель, никогда не признававший пышных одежд и посему облаченный в подобающий франкскому вождю котэ-макле, гордо восседал на резном деревянном кресле, а плененный Эгидий понуро стоял перед ним.

«Вот он, некогда могущественный правитель Галлии и Аквитании, потомок кичливого Рима, продолжающего существовать лишь за счет своей былой, но уже увядающей славы, – размышлял Хлодвиг, с интересом разглядывая поверженного наместника. – Домен пал! Отныне я – правитель Галлии и Аквитании!..»

Эгидий, изрядно за последние несколько дней поседевший и постаревший, выглядел окончательно сломленным. Даже его некогда стройная фигура истинно римского воина, казалось, ссутулилась под бременем постыдного проигрыша. Держась из последних сил, он стоял, перебросив через правую руку палудаментум – пурпурный плащ с золотой оторочкой, символ высшей военной власти.

Хлодвиг же, упиваясь собственным могуществом, решил окончательно унизить Эгидия.

– Сними с него плащ – это добыча нашего войска! – приказал он личному телохранителю.

Тот бесцеремонно приблизился к Эгидию и небрежно отстегнул скреплявшую пурпурный плащ золотую брошь-фибулу. Эгидий, едва сдерживая слезы, постарался сохранить самообладание. Подобного позора старый воин не переживал никогда! Сейчас ему хотелось лишь одного – быстрой казни, которая положила бы конец невыносимому унижению.

Телохранитель тем временем с прежней невозмутимостью снял с правой руки бывшего наместника палудаментум, возложил на него золотое украшение и, равнодушно отвернувшись и удалившись, с поклоном преподнес своему королю.

Взглянув на пурпур богатого одеяния вблизи, Хлодвиг мысленно возликовал: «Вот он – символ власти Рима! И теперь он мой!». Король торжественно принял из рук телохранителя плащ: алмазные глаза лисицы, изображенной на фибуле, хищно искрились в свете факелов. Самодовольно усмехнувшись, Хлодвиг накинул плащ на себя, скрепил его своей фибулой – с изображением оленя, и несколько вальяжным жестом поправил длинные черные волосы, по франкскому обычаю распущенные по плечам. Фибулу же Эгидия небрежно бросил в стоявшую рядом серебряную чашу, и без того доверху наполненную сокровищами бывшего наместника.

Верный телохранитель тотчас протянул Хлодвигу паразониум – широкий римский поясной кинжал. Отныне и этой роскошной вещи, тоже принадлежавшей некогда наместнику и служившей отличительным знаком власти, суждено было украшать перевязь франкского короля.

Все это время Эгидий, казалось, пребывал в забытьи, не замечая ничего вокруг. Неожиданно очнувшись, он увидел перед собой ненавистного короля Хлодвига, облаченного в некогда родной палудаментум и с его верным кинжалом на правом бедре. Дыханье наместника стало вдруг прерывистым, и вслед за этим нестерпимая боль пронзила грудь и волнами разлилась по всему телу.

– Прими мою душу, Всевышний… Fiat voluntas tua!.. – чуть слышно прошептал Эгидий, и его некогда сильные ноги подкосились. Он рухнул на расстеленный перед деревянным троном Хлодвига ковер и испустил дух.

Вождь франков поднялся, жестом, полным достоинства, перекинул палудаментум через правую руку и торжественно изрек:

– Мы победили Эгидия, наместника Рима, и плодородные земли Аквитании отныне наши! Повелеваю всем своим верным букелариям встать во главе поверженных земель и править ими под предводительством советника от моего королевского имени. Я же обращу теперь свой взор к Суассону, столице Суассонского королевства. Город Лютеция, что на реке Сена, тоже должен принадлежать франкскому королевству! И да поможет нам великий Логос!

Преданные букеларии дружно пали ниц, покорно склонив головы перед королем Хлодвигом – повелителем Галлии, Аквитании и земель Реймса.

Суассонским королевством правил Сиагрий, сын Эгидия. Только вот его военачальники слишком привыкли к роскоши, а воины, являвшиеся в основном наемниками, не испытывали ровно никакого желания погибать от рук воинственных франков. Именно поэтому дружина Хлодвига, вторгшись в королевство, продвигалась к Суассону семимильными шагами. В итоге Сиагрий в панике бежал, оставив столицу со всем ее населением на милость победителя, а сам попросил убежища у короля вестготов Алария, правившего ныне в Пуатье.

Увы, Аларий не унаследовал от своего отца Эйриха Непобедимого ни надлежащей решимости, ни мудрой прозорливости. Это только его доблестный родитель смог еще во времена правления Либия Севера резво преодолеть с дружиной Пиренеи, вторгнуться в Лангедок и обосноваться в Тулузе. А затем силой меча взять еще и земли в бассейне Луары, впоследствии передав Пуатье с прилегающими к нему территориями сыну.

Да, король Эйрих всегда умел вести мудрую политику и с соседями-королями, и с Римом. Именно он заключил в свое время мирный договор с Эгидием Афранием и его сыном Сиагрием. И он же, воспользовавшись царившими в Риме смутными временами, когда одного императора буквально сходу менял другой, пообещал очередному правителю увядающей империи исправно платить налоги, но… в обмен на признание его притязаний. И даже юному тогда еще Хлодвигу, Эйрих не забыл преподнести щедрые дары и искренние заверения в том, что никогда и никоим образом не посягнет на земли франкского королевства.

Теперь же Аларий, привыкший вести беспечную жизнь и почивать на лаврах великого родителя, пребывал в полной растерянности. Как поступить: дать приют безземельному королю Суассона или все-таки выдать его Хлодвигу?!

Опасаясь гнева Хлодвига и рассчитывая на дальнейшее мирное сосуществование франкского и вестготского королевств, в итоге Аларий остановился на мысли о выдаче беглеца. Встреча королей произошла на одном из многочисленных островков, омываемых стремительными водами Луары. Хлодвиг выразил удовлетворение мудрым поступком Алария и заверил его в вечной дружбе. И в подтверждение своих слов даже преподнес Аларию сокровища, отнятые у Эгидия во время похода в Аквитанию. Растроганный король вестготов принял расположение Хлодвига за чистую монету, а Сиагрий очень скоро был казнен…

Жители Суассона поклонялись, наряду с Логосом, и Иисусу Христу, проявляя тем самым завидную веротерпимость. Однако доктрина христианства получала на землях Суассонского королевства все большее распространение, ибо ее исповедовал сам Рим, официально объявивший арианство ересью. Именно поэтому на территории Суассона насчитывалось уже несколько христианских храмов и монастырей.

Согласно франкским обычаям, все захваченные у поверженных противников трофеи свозились в одно место, после чего происходил их дележ. Разумеется, в присутствии короля. В Суассоне добыча оказалась богатой! Но в самый разгар дележа, осуществляемого на сей раз в огромном зале одной из местных вилл, к франкским захватчикам пожаловал епископ, настоятель храма Сен-Пьер. Облаченный в темную сутану и опираясь на резной посох, он с порога навскидку определил вождя завоевателей в высоком гордом мужчине с распущенными черными волосами. Поэтому, не раздумывая, приблизился к Хлодвигу и, низко поклонившись, сказал:

– Молю тебя о милости, о, могущественный властитель Суассона!

– Говори! – кивнул король франков.

– Я – настоятель храма Сен-Пьер. В нашем храме хранилась серебряная чаша, история которой исчисляется почти тремястами лет и восходит к истокам христианства. Молю вас: оставьте себе все золото, серебро и всю церковную утварь, но верните чашу! – епископ пал перед Хлодвигом на колени.

– Настоятель! Твоё религиозное рвение и преданность вере весьма похвальны. Но здесь, как видишь, собрано слишком много разных чаш. Так что, если найдешь среди них ту, о которой просишь, я готов вернуть ее тебе.

– Благодарю тебя, о, могущественный властитель Суассона!

Епископ поднялся с колен и проследовал к расположенным посреди зала длинным скамьям, на которых были выставлены всевозможные сосуды. Искомую серебряную чашу, украшенную драгоценными камнями и жемчугом, он отыскал только на третьей по счету скамье.

– Вот она! – воскликнул епископ и трепетно взял ее в руки.

– Что ж, епископ, чаша твоя! – снисходительно изрек Хлодвиг.

Неожиданно один из его воинов подскочил к епископу и, выхватив у того чашу-реликвию, возмущенно вскричал:

– Господин, ты вправе распоряжаться лишь своей долей добычи! – Никто не успел и глазом моргнуть, как он выхватил из ножен спату и одним махом разрубил ценную чашу надвое. – Вот, господин! Теперь всё по справедливости: одну половину пусть, так и быть, забирает епископ, но другая половина – это добыча воинства!

В душе Хлодвиг пришел в неописуемое негодование от подобной дерзости подчиненного, однако прилюдно попрать древний обычай своего народа не решился. Зато примерно через год, во время очередного смотра дружины, Хлодвиг, подойдя к тому самому дерзкому воину, обвинил его в небрежном отношении к оружию: якобы его меч был тупым и имел множество зазубрин. Выхватив у него из-за пояса франциску, король с брезгливой гримасой бросил ее на землю, а когда тот нагнулся, чтобы поднять оружие, молниеносным ударом меча рассек его голову пополам.

– Ведь именно так ты поступил с чашей в Суассоне?! – мстительно молвил он.

С тех пор никто и никогда не осмеливался открыто выступать против Хлодвига.