Второй разговор Маньяна с Шабером по поводу его прошлогоднего вояжа в Варшаву состоялся в конце июля. На этот раз он происходил в деловой обстановке и был куда серьезней первого, поскольку касался не столько убитого Виктора де Сюрвиля, сколько пропавших денег. Никогда еще Маньян не получал из Парижа столь бестолково оформленную бумагу. Текст был зашифрован. Шифровальщики трудились над ним несколько суток, но так и не смогли понять двусмысленности некоторых фраз. Собственно, шифровки было две, одна часть информации шла из Парижа, другая — из Польши. В депеше сообщалось, что теперь ясно со всей очевидностью — высланные из Парижа деньги до адресатов не дошли.

Уже это было странно. Деньги или получены, или нет. Но в данном случае для выяснения этого обстоятельства понадобилось десять месяцев. Правда, деньги обладают удивительным свойством — пропадать в пути, и случается это чаще, чем с другими, иногда куда более громоздкими вещами. Во всяком случае, здесь была налицо борьба польских кланов, и поди разберись, кто против кого интригует.

Депеша настоятельно рекомендовала обсудить этот вопрос с Шамбером, именно обсудить, а не выспрашивать деликатно. Значит, Шамбер был вне всяких подозрений. Однако предусмотрительный Маньян решил не показывать Шамберу шифровку, пусть он все узнает из его слов. В любом случае интересно, как этот невозмутимый, поднаторевший в секретных делах агент будет реагировать на его сообщения.

— Какие у вас отношения с Бироном? — так начал Маньян этот разговор.

— Особенно теплыми их не назовешь, — рассмеялся Шамбер, — но фаворит, пожалуй, ко мне расположен. Видите ли, я обожаю лошадей.

Маньян погрозил ему пальцем.

— Знаю я вас. Если понадобится для дела, вы скажете, что верховая езда вызывает у вас колики, а один вид седла приводит в дрожь. Но это я к слову. Видите ли… В полученной из Парижа депеше сообщается, что 200 тысяч в камнях и монетах, которые вы везли с Сюрвилем, не попали по назначению.

— Уверяю вас, это невозможно, — искренне заверил Шамбер. — Если бы это было так, мы бы знали об этом в прошлом году.

— О, здесь произошла очень хитрая вещь. Насколько я понял из депеши, каждому из польских вельмож, — а получателей было двое и каждый претендовал на половину суммы, — вместо золота были высланы письма. Тогда же, год назад, в сентябре… Принесите нам кофий, что ли… — крикнул Маньян слуге, секретарь нарочно тянул паузу, ожидая вопросов, но Шамбер только устроился в кресле поудобнее и сказал:

— Очень интересно! Вместо золота они получили обещание.

— Вы ошибаетесь — не обещание. Каждый получил извещение, что правительство Франции раздумало посылать господину имярек половину суммы, а отдало всю сумму целиком в руки другого вельможи. Вы понимаете? Господин А получил уведомление, что все отдано господину Б, а господин Б — что все отдано А. В результате каждый смертельно обиделся, бывшие союзники А и Б стали врагами, и только случай позволил выяснить, что ни тот, ни другой денег не получили вообще… Да и не могли получить.

— Что вы хотите этим сказать? — сказал Шамбер неожиданно резко, разговор начал задевать его за живое.

— На карету с деньгами было совершено нападение.

— Разбойничье? Значит, разбойники похитили деньги?

— Об этом мы можем только гадать.

Принесли кофе в маленьких турецких чашках, очень горячий и очень крепкий. Маньян сделал крохотный глоток, зажмурился, смакуя напиток. Шамбер, обжигаясь, осушил чашку в два приема, вспотел и долго вытирал глаза и лоб большим шелковым платком.

— Франция перенесет потерю 200 тысяч золотых. — У Маньяна появились вдруг мурлыкающие интонации, которые не исчезли до конца разговора. — Иное дело Польша. Варшава борется за свою свободу, у нее каждая копейка на счету, и исчезновение золота для нее весьма существенно.

— Всей душой скорблю вместе с Польшей, — серьезно сказал Шамбер.

— Я тоже. Поляки провели некоторое расследование. Выяснилось, что в результате разбойного нападения Виктор де Сюрвиль и все его попутчики погибли, кроме одного. Именно он привез трупы к костелу и даже назвал имена.

— Но зачем? Его ли это дело?

— Он попросил ксендза похоронить убитых и особенно упирал на то, чтоб один из них был отпет по греческому образцу. Догадываетесь, кто этот человек?

— В карете ехало двое русских — князь и его слуга.

— Все правильно. Отпевали слугу. В живых остался князь Козловский. Вы не знаете, он сейчас в Петербурге?

— Понятия не имею, — буркнул Шамбер.

— Далее… Князь заплатил за отпевание двумя золотыми монетами. И это монеты из тех денег, что везли в Варшаву.

— Быть не может, — прошептал Шамбер взволнованно, всем своим видом показывая, что это вполне может быть, более того, он уже давно догадался, так все и случилось на самом деле.

— Я не утверждаю, что князь Козловский — вор, по во всяком случае он может многое прояснить. С ним следует потолковать.

— Он ничего не скажет, — Шамбер нахмурился, — И потом, мы не дома. Мы не сможем привлечь его к ответственности.

— А мы и не будем этого делать. Препоручим снимать допросы русским. Говорят, у них так умеют задавать вопросы, что всегда получают на них ответ. А чтобы их заинтересовать… Я вам открою одну тайну. Тогда, год назад, отношения России и Франции складывались как нельзя лучше. Но отношения эти надо было подогреть. Бирону обещали 100 тысяч золотых, и он согласился их принять. Но кто-то в Париже пожадничал. А почему бы нам сейчас не сказать Бирону, что пропавшие в Польше деньги везли для него?

— Очень неплохая мысль… — Шамбер стал рассеян, он явно думал о чем-то своем.

— Вопрос только в том, — продолжал Маньян, — кто донесет ее до Бирона — вы или я?

— Я могу взять на себя эту обязанность.

— Вот и славно. А затем надо проследить, как пойдут дела и какую информацию даст князь Козловский. Было бы очень неплохо, если бы вы присутствовали на допросах.

— У русских не принято звать в пыточные камеры иностранцев.

— Но ведь затронута честь Франции. Словом, я надеюсь на ваш ум, обаяние и решительность в достижении цели.

У Маньяна был высокий и необычайно гладкий лоб цвета слоновой кости, на нем ни морщинки, глаза прикрывали тяжелые, словно восковые веки, а на устах играла улыбка, которую он перенял у загадочной Джоконды, словом, совершенно нельзя было понять, что у него на уме. «Что он недоговаривает?» — спросил себя Шамбер.

— А почему вы не спрашиваете, кто написал эти загадочные письма польским панам? — промурлыкал вдруг Маньян.

— Кто же их написал? — покорно спросил Шамбер.

— Они подписаны Виктором де Сюрвилем. Достоверно известно, что в момент отправления писем, — а они посланы обычной почтовой каретой, — несчастного Виктора уже не было в живых.

— Но он мог написать их заранее!

— Тогда у Сервиля есть сообщник!

— О-ла-ла… — только и нашел что сказать Шамбер.

Загадочность маньяновской улыбки объяснялась тем, что он решил проследить: что и в каких выражениях скажет Бирону Шамбер. И когда князь Козловский был тайно арестован, Маньян напросился на аудиенцию к Бирону. Из беседы во дворце он понял; Шамбер донес до фаворита далеко не всю информацию. О, не зря Маньян не верил Шамберу, а не был ли он тем самым сообщником, которым интересовались в Париже?

Но вскоре дело о пропавшем золоте перестало интересовать всех, то есть совершенно ушло в тень. На повестку дня стал вопрос о возможности пребывания в Петербурге самого Маньяна. Положение дел в Европе, а именно в Польше, было таково, что Франция готовилась разорвать дипломатические отношения с Россией. О причине этого мы расскажем в последующих главах.